ГЛАВА 13

Мама попросила меня съездить в библиотеку. Им с Фрэнком понадобилась книга о Канаде и Приморских провинциях. Зачем выбираться из дома втроем, если я могу на велосипеде туда прокатиться?

— Генри, твоя мама в моих руках, — проговорил Фрэнк. — Не забывай, я ее связывал. Это называется «захват в заложники».

Его тон напомнил, как через пару лет после развода папа подал в суд какое-то заявление. Тогда к нам приехала женщина, представившаяся опекуном на время судебного процесса, и расспрашивала маму о ее отношении к родительским обязанностям.

— Испытываете ли горечь и обиду по отношению к бывшему мужу? — допытывалась она. — Делились ли негативными чувствами с сыном?

— У меня нет обид на отца моего ребенка, — невозмутимо ответила мама, растянув губы в улыбке. — Полагаю, он хорошо со всем справляется.

— А что вы думаете о новой супруге своего бывшего мужа? Можно сказать, что вы негативно влияете на отношение сына к мачехе?

— Марджори — очень милая женщина, — отозвалась мама. — Уверена, мы все прекрасно поладим.

Опекун на время судебного процесса не видела, что случилось после ее ухода. Мама вытащила из холодильника галлоновую упаковку молока — настоящего, тогда она еще ездила за покупками, — вскрыла ее, встала посреди кухни и начала медленно лить молоко на пол, словно поливала цветы.

Сейчас все немного иначе, но я не сомневался: «захват в заложники» — то, что, по мнению Фрэнка, нужно говорить в такой ситуации. Как бы плохо я ни думал о них с мамой из-за того, что они собирались сбежать в канадскую деревушку, а меня подбросить папе и Марджори, в одном я не сомневался: Фрэнк маме не навредит. Каждое слово Фрэнка убеждало: если его застанут у нас в доме, мы не пострадаем.

— Я никому не скажу! — заверил я, старательно играя роль испуганного сына, так же как Фрэнк играл роль безжалостного преступника.

Праздничный уик-энд — не самое оживленное время для городской библиотеки. Работала она только из-за распродажи книг, вся выручка от которой шла на покупку новых штор или чего-то подобного. На лужайке у главного входа торговали лимонадом и овсяным печеньем, клоун делал фигуры из воздушных шаров, а в коробках лежали книги вроде «Лучших рецептов для пароварки» и автобиографии Донни Осмонда. Посетители радостно суетились, говорили о жаре и о том, кто как освежается. Меня, конечно, не замечали. Я словно источал высокочастотные, не доступные человеческому уху сигналы, улавливаемые подсознательно: «Не подходи!» Все эти счастливцы, которые жевали печенье, листали старые информационные альманахи и иллюстрированные сборники «Разминка с Джейн Фондой» (я насчитал три экземпляра), не представляли, что творится у меня дома. Наверное, мой внешний вид говорил о полном равнодушии и к фигурам из шаров, и к легкому чтиву. Так оно и было.

Поднимаясь по лестнице, я думал, что все мои ровесники сейчас на пикниках — играют с летающими тарелками, крошат картошку в салат, плещутся в бассейне. Одно дело забежать сюда за лимонадом и парой детективов Агаты Кристи, но лишь полный придурок ищет материалы об острове Принца Эдуарда в последние выходные перед школой.

Впрочем, в библиотеке оказалась еще одна идиотка. Я увидел ее в читальном зале, куда принес энциклопедию, чтобы переписать данные в блокнот. Да, в ту пору информацию мы добывали в книгах. Она сидела на одном из стульев с кожаной обивкой, на которых я сам люблю располагаться, когда здесь работаю. Девчонка замерла в позе лотоса, словно медитировала, но с книгой перед глазами. Она была в очках, с косой и в шортах, которые выставляли напоказ ее ноги, но еще больше — ее худобу.

Вроде бы моя ровесница, но раньше видеть ее не доводилось. Обычно я стесняюсь и разговор не завязываю, однако встреча с Фрэнком не прошла даром. Он из окна больницы выпрыгнул и вообще столько безумных вещей натворил. Чем я хуже? С такими мыслями я и спросил девчонку, где она учится.

— Я недавно сюда переехала, — ответила она. — На этот год меня отправили к папе. Официальная причина — расстройство питания, типа смена обстановки пойдет мне на пользу. Хотя, я думаю, мама просто спихнула меня отцу, чтобы с бойфрендом своим развлекаться.

— Понимаю тебя, — отозвался я.

Дико говорить с кем-то о том, что творят Фрэнк с мамой, но незнакомка вызывала доверие. Еще она была новенькая и симпатичная. Не из красавиц, но чувствовалось, что в отличие от большинства девчонок ее интересуют не только шмотки и мальчики.

Я спросил, что она читает.

— Хочу разобраться в своих правах, — ответила она. — И в детской психологии.

Она изучала виды подростковых психических травм, чтобы подать в суд на родителей, которые ей наносят эти самые травмы.

Ее звали Элеонор. Вообще-то, она из Чикаго и до недавнего времени приезжала сюда лишь на каникулы. Она восьмиклассница и поступила в шикарную частную школу, где основной упор делают на театральное искусство, на спорт плюют с высокой вышки и можно одеваться как угодно, хоть кольцо в нос вставлять, учителя не пристанут. Но в последний момент супершкола накрылась. Идиоты-родители сказали, что у них нет денег, — и привет, средняя школа Холтон-Миллс.

— Я в седьмой класс пойду. Меня зовут Генри, — представился я.

Набрав книг о приморских провинциях, я положил их на пол, у стула, что стоял напротив Элеонор.

— Доклад пишешь? — спросила она.

— Типа того. Это для мамы. Хочет выяснить, стоит ли переезжать в Канаду.

Врать ей почему-то не хотелось.

— Для мамы и ее бойфренда, — добавил я, пробуя новое слово, точнее, новое применительно к моей маме.

Фрэнка я не выдал. Если у твоей мамы есть бойфренд, это еще не значит, что он беглый заключенный.

— Ну и как ты? — поинтересовалась Элеонор. — Каково друзей бросать? Именно это сделала я, перебравшись сюда. Меня заставили, и, если честно, я причисляю это к жестокому обращению с детьми. Не потому, что я ребенок, а с юридической точки зрения, не говоря уже о психологическом эффекте. Любой специалист подтвердит, что в период полового созревания не рекомендуется насильно помещать человека в чужеродную среду. Особенно — только не обижайся, ладно? — если человек привык к жизни в шумном городе с джаз-клубами и художественным институтом и вдруг попадает туда, где, кроме боулинга и бросания подков, развлечься нечем. Друзья не поверят, когда я расскажу об этом городе. Возможно, у тебя все немного иначе, но общая картина такова.

Принципиальную разницу между нами объяснять не хотелось — мне отъезд боли причинить не мог, потому что друзей у меня не было, а в приятелях лишь пара школьных изгоев. В столовке вместе сидели в зоне для лузеров, у черта на рогах, где нормальный человек не сядет.

— Проблема не в отъезде, — проговорил я. — Меня не берут. Видать, у матерей новая мода, потому что моя тоже мечтает от меня избавиться. Они с бойфрендом решили оставить меня у моего отца, его нынешней жены, ее сына, моего ровесника и любимчика папы, и новорожденной, которая плюет на меня всякий раз, когда ее мне подсовывают. Не думал, что мама на такое способна.

— Дело в сексе, — заявила Элеонор. — От него мозги набекрень, люди не могут нормально мыслить.

Я едва не возразил, что мамины мысли и до секса с Фрэнком нормальными не казались. В то же время было интересно: Элеонор знает о последствиях секса из собственного опыта или из книг? Хотя вряд ли она уже занималась сексом, но то, что знает о нем куда больше моего, совершенно очевидно. Если у нее есть опыт, то мне очень не хотелось признаваться в его отсутствии. Если не считать опытом то, что я вытворяю ночью. Впрочем, теория Элеонор подтверждалась: от ночных забав мозги у меня, правда, набекрень. О сексе я размышлял постоянно с перерывами на мысли о маме и Фрэнке, хотя в них секс тоже фигурировал.

— Секс как наркотик, — проговорила Элеонор.

— Да, мама с Фрэнком — настоящие наркоманы, — кивнул я, вспоминая рекламу, которую крутят по телику.

Сперва показывают сковородку на плите. Потом чьи-то руки берут яйцо. «Это ваш мозг», — объявляет голос за кадром. Руки разбивают скорлупу, и яйцо падает на сковородку. Белок и желток шипят, меняют цвет. «Это ваш мозг под действием наркотиков», — сообщает голос.

Элеонор штудировала справочники, чтобы выяснить, имеет ли она в четырнадцать лет право подать в суд на родителей. Она собиралась найти адвоката, но сначала хотела разобраться в ситуации в целом.

— Я написала в ту частную школу, просила принять меня, пообещала отработать стоимость обучения, ну, можно же туалеты мыть. Увы, мне до сих пор не ответили, — сетовала Элеонор.

Тогда я рассказал, что в среду, едва откроются банки, а я уйду в школу, мама снимет деньги со счета и вместе с бойфрендом укатит на север.

— Они наверняка уже складываются, — проговорил я. — Для этого и отправили меня сюда. Ну, или чтобы снова сексом заняться.

— Твоей маме нравится менять партнеров? — спросила Элеонор. — Шататься по барам, штудировать объявления о знакомстве и так далее?

Я покачал головой.

— Нет. Моя мама… — Я замялся, не представляя, как ее описать. — Таких, как она, больше нет. Она… — Посреди предложения голос предательски сорвался.

Я сделал вид, что хочу откашляться, но Элеонор явно сообразила, что я расстроен.

— Не вини ее, — проговорила она. — Бойфренд типа околдовал ее. Ну, загипнотизировал. Такие не блестящими часами на цепочке, а своим пенисом в транс вводят.

При слове «пенис» я постарался не вытаращить глаза. Впервые слышал, чтобы девочка произносила это вслух. От мамы, конечно, слышал. Несколько лет назад, когда я обжег ядовитым плющом ноги и бедра, мама спросила, не пострадал ли мой пенис. Годом раньше я решил продемонстрировать супергеройский прыжок через гранитную стойку, но налетел прямо на нее. Помню, я хватался за промежность и стонал, а мама склонилась надо мной и велела показать пенис.

«Я проверю, не нужно ли нам в больницу, — сказала тогда она. — Не хочу, чтобы в будущем пенис или яички доставляли тебе проблемы».

Ладно мама — куда непривычнее слышать, как об органе, который я сам упоминать не смею, рассуждает Элеонор. С этого момента я понял, что могу говорить с ней о чем угодно. Мы переступили запретную черту.

— Ее комната смежная с моей, — объяснил я. — Каждую ночь слышу, как они этим занимаются. Мама и… Фред. — Так я решил называть Фрэнка, чтобы не выдать.

— Так он эротоман, — отозвалась Элеонор, — или альфонс, или и то и другое.

Даже тогда я чувствовал, что это не так. Фрэнк мне нравился. В этом-то и заключалась проблема, о которой я умалчивал. Фрэнк нравился мне настолько, что я хотел с ним уехать. Настолько, что я представлял его частью нашей семьи. Первое время — несколько счастливых дней, которые Фрэнк провел у нас, — я еще не понимал, что он займет мое место.

— А у тебя, часом, не Эдипов комплекс? — поинтересовалась Элеонор. — Не хочешь жениться на своей маме? С мальчишками такое бывает, хотя в твоем возрасте уже должно бы пройти.

— Нет, мне девчонки нравятся, — возразил я. — Ровесницы или чуть старше меня.

Если хочет, пусть думает, что я говорю о ней.

— Мама мне нравится как мама, — уточнил я.

— В таком случае необходима коррекция, — проговорила Элеонор. — Именно так поступила со мной мама. Хотя, по-моему, все наоборот: помощь нужна не мне, а ей и ее извращенцу-бойфренду. С психологической точки зрения метод весьма эффективный. Если бойфренд впрямь околдовал твою маму, надо ее раскодировать. Этим способом лечили сектантов в те годы, когда расплодились секты. Девушка по имени Патти Херст выросла в жутко богатой семье, ну, типа как в «Далласе». Однажды ее похитили. Вскоре она начала грабить банки, потому что заставили похитители, члены радикальной группировки. Они сумели очаровать Патти и подчинить себе. Случилось это до нашего с тобой рождения, — вещала Элеонор. — Мне мама рассказывала. У главного похитителя Патти была эта, как ее, харизма, которая подействовала на девушку так, что та стала носить камуфляж и автомат. В итоге родители вернули дочь домой, но, чтобы привести Патти в чувство, им пришлось таскать ее по психиатрам. Порой люди не видят, кто хороший, а кто плохой. Или по-настоящему хороших людей на свете нет, поэтому Патти Херст спуталась с грабителями. Ей и до похищения проблем хватало, вот воля и ослабла.

Все точно как у моей мамы! Сила секса помогла Фрэнку подчинить ее себе.

— Если у меня та же история, как вернуть маму в прежнее состояние? — спросил я. — Не в нормальное, а хотя бы прежнее.

— Сила секса очень велика, — сказала Элеонор. — Тебе ее не перебороть.

Иными словами, дело труба, маму не спасти. Я посмотрел на книги, которые поставил на пол. Одна открылась на фотографии острова Принца Эдуарда — холмы, поля, а за ними океан. Элеонор глянула на фотку и сказала, что на этом острове жила главная героиня книги «Энн из поместья „Зеленые крыши“». Только у мамы получится иначе, чем у сиротки Энн: Фрэнк увезет ее и домой она не вернется.

— Если развод родителей еще не довел тебя до расстройства личности, история с бойфрендом матери наверняка выльется в сильный невроз, — пообещала Элеонор. — Ради твоего же блага надеюсь, что ты будешь хорошо зарабатывать и сможешь оплатить себе лечение, — сказала она, жуя косичку.

Думаю, ей это вместо еды. Элеонор поднялась со стула, и я понял, что она еще худее, чем мне казалось. Когда она сняла очки, я увидел у нее под глазами темные круги. Старуха старухой, но при этом девчонка.

— По-моему, выход у тебя один, — проговорила она. — Нет, не убивать бойфренда. Тебе просто нужно удалить его из своей жизни.

— Не знаю, возможно ли это, — покачал головой я.

— Хэнк, взгляни на проблему иначе. Либо ты избавишься от него, либо он от тебя. Одно из двух.

Откуда взялся Хэнк, я так и не понял.

Когда я вернулся домой, мама с Фрэнком собирались красить зимние рамы. Зачем им это, они же из страны убежать хотят? Или мама решила продать наш дом, чтобы потом купить ферму на острове Принца Эдуарда? Выходит, скопленных денег не хватает. Поэтому она дом в порядок приводит.

— Дружище, ты очень вовремя, — сказал Фрэнк. — Поможешь краску отскрести?

Мама стояла рядом с ним. Она переоделась в комбинезон, в котором работала в саду, когда у нас еще был сад, волосы убраны, на голове бандана. Они с Фрэнком уже сняли рамы, приготовили шпатель и наждачную бумагу.

— Ну, что скажешь? — спросила мама. — Краску давно пора освежить. Фрэнк говорит, мы в два счета управимся.

Мне хотелось с ними красить. Похоже, они здорово веселились. Мама вынесла во двор приемник и поймала «Лучшие хиты праздничного уик-энда». Сейчас Оливия Ньютон-Джон пела ту песню из «Бриолина» о летних романах. Мама изображала Оливию, держа шпатель, как микрофон.

— У меня дела, — буркнул я.

Судя по выражению лица, мама обиделась.

— Я думала, мы вместе повеселимся и ты расскажешь, что узнал в библиотеке.

Маму околдовали. Под действием секса ее мозг превращается в яичницу. Мне нужно избавиться от Фрэнка, иначе ее не спасти. Вслух я ничего не сказал, но подумать подумал.

Фрэнк положил мне руку на плечо. То же самое он сделал в первый день, когда мы встретились в супермаркете. Тогда он попросил помощи, я заглянул в его глаза и решил, что могу ему доверять.

— Сынок, по-моему, ты должен помочь маме, — сказал он без злости, но куда строже, чем раньше.

Вот, недаром Элеонор предупреждала! Фрэнк выбивается в лидеры, а меня оттесняет. Пока на второй план, потом вообще за борт выкинет.

— Ты мне не начальник и не отец, — заявил я.

Руку Фрэнк отдернул, как от раскаленного металла. Или как от сухого льда.

— Ладно, Фрэнк, мы и вдвоем справимся, — проговорила мама.

Я вошел в гостиную, включил телик и сделал погромче. Показывали матч «Ю-Эс оупен», но меня не волновало, кто из теннисистов выиграет. На другом канале бейсбол, дальше программа для женщин, которые хотят подтянуть бедра. Плевать мне, что Фрэнк с мамой услышат, я вот тоже слышу их в спальне. Я съел бутерброд, выпил молоко и оставил стакан и тарелку на столе, вместо того чтобы, как обычно, убрать в посудомоечную машину.

Потом заглянул к Джо: бедняга валялся на полу клетки и задыхался от жары. Я взял бутылку с пульверизатором, промыл, наполнил водой и прыснул сперва на Джо — пусть освежится! — потом на себя.

Я лежал на кушетке, смотрел рекламное шоу и листал книгу, которую взял в библиотеке, — «Приморские провинции, таинственный край». Потянулся за газетой и перечитал заголовок на первой странице. «Вознаграждение в десять тысяч долларов…»

«Избавься от него, — советовала Элеонор, — удали из своей жизни…»

Я подумал о кроссовом мотоцикле. О видеокамере. О ружье для пейнтбола. Вспомнил каталог, который штудировал в самолете, когда возвращался из Диснейленда с папой и Марджори. Там было столько чудесных штуковин, о существовании которых я даже не подозревал, — ховерборд, автомат для попкорна, часы, которые показывают время в разных городах мира, устройство, превращающее обычную ванну в джакузи, фонарики на солнечных батарейках, а еще парные штуковины — на вид как горные пики, а на деле внешняя стереосистема из стекловолокна для больших вечеринок и пикников. На десять тысяч можно скупить весь каталог, за исключением того, что уже неинтересно.

Когда Фрэнка заберут, мама, конечно, расстроится, но потом придет в себя и поймет, что я сделал это для ее же блага.