ГЛАВА 12

За завтраком Фрэнк рассказал, как рос у бабушки с дедушкой в западном Массачусетсе, где они держали «ферму самообслуживания», — за небольшую плату к ним приезжали собирать чернику. В более поздние годы они начали зарабатывать выращиванием и продажей елок к Рождеству. А еще к осени на ферме вызревали тыквы. С семи лет Фрэнк ездил на тракторе, пахал землю, кормил кур, ухаживал за деревьями. Настоящие елки не такие, как на картинке, их подрезать надо.

Там же бабушка с дедушкой держали лавку, где продавали свой урожай, варенье и пироги. Фрэнку больше нравилось выгребать куриное дерьмо — пардон за грубость! — чем торговать с лотка, и после смерти деда бабуля наняла в помощницы местную девушку.

Мэнди была на год старше Фрэнка, но уже видела жизнь с изнанки. Ее мать сбежала с мужчиной, а отца своего Мэнди не знала. К тому времени она уже бросила школу, поселилась у старшей сестры и бралась за любое дело — прибираться в доме, помогать на ферме, как, например, у Чемберсов.

Тем летом Фрэнк окончил школу, и молодые люди стали встречаться, если это можно так назвать. Они катались на машине, слушали радио, обнимались.

— Я был девственником, — сказал Фрэнк моей маме.

Как обычно, они вели свой собственный разговор, меня не касавшийся. Я словно и не сидел с ними за столом.

Осенью Фрэнка отправили на два года во Вьетнам. Ту пору лучше не вспоминать. После войны он рассчитывал поступить в колледж на льготных условиях. Когда же вернулся, то хотел лишь одного — чтобы его все оставили в покое. Кошмары посещали нечасто, но и спокойно спать Фрэнк больше не мог.

За два года Мэнди отправила три письма. Первое вскоре после его отъезда: она, мол, думает о нем каждую минуту и молится о его возвращении. Раньше Фрэнк не видел Мэнди за молитвой, но, возможно, ей нравилась любовь на расстоянии.

Следующие полтора года вестей от нее не было, а потом вдруг пришло длиннющее письмо на линованной бумаге, написанное тем же округлым почерком с наклоном влево и рожицами вместо точек.

Писала Мэнди о соседях. Молодой парень, их общий знакомый, полез в сеновязалку и остался без руки. Другой на полном ходу влетел в мини-вэн, в котором ехала семья из трех человек. Все погибли. Мэнди прислала Фрэнку вырезки из газет с некрологами друзей его бабушки. Кто-то умер своей смертью, а вот пожилой молочник загнал свой фургон в гараж, запер дверь и отравился угарным газом. Записки он не оставил.

Непонятно, зачем Мэнди сообщила эти новости? Показать, что во Вьетнаме не так плохо? Что жути везде хватает? Что жизнь коротка и нельзя терять время?

Через два дня после второго письма, а Фрэнк даже не успел написать ответ на него, пришло третье, которое внушило ему, в ту пору двадцатилетнему, что нет человеку спасения от горя и смерти. Судьбу не изменишь, единственный вариант — уподобиться мистеру Кирби, который заперся в гараже и повернул ключ зажигания. Если Фрэнк когда и верил, что «дома все наладится», эта пора прошла.

Мэнди клялась, что считает дни до его возвращения. Она, мол, календарь смастерила и повесила в доме сестры. Ей встречать его с распущенными волосами или сделать высокую прическу?

Фрэнк не помнил, когда попросил Мэнди стать его девушкой или когда начал так ее воспринимать. А он вообще просил? Сейчас казалось, что да. Получилось все будто само собой, как сами собой плесневеют черничные кустики, а куры сами возвращаются в курятник по вечерам. Почему бы и нет, при отсутствии других планов и лучших вариантов?

Мэнди встретила его прямо на базе Форт-Дивенс. Она поправилась, но, к радости Фрэнка, не расплылась, а покруглела. За годы службы он несколько раз был с вьетнамками, а во время увольнительной в Германии — с немкой, но после второго письма Мэнди решил ждать возвращения домой. Решил ждать ее.

Бабушка выделила ему комнату в задней части дома, поставила плиту и маленький холодильник. У Фрэнка даже своя ванная будет — условия как в отдельной квартирке со всеми удобствами. В бабушкин дом и отвезла его Мэнди. Как постарела бабуля! В гостиной работал телевизор: показывали телешоу «Заключим сделку». Гости студии так кричали, что Фрэнку захотелось заткнуть уши.

— Бабуля, давай выключим, — попросил он.

Только это не помогло. В поле работала косилка, бабулина стиральная машина отжимала белье, в амбаре работники слушали репортаж с бейсбольного матча. Страшный гул… Вдруг его больше никто не слышит?

— Фрэнки, я тебе ланч приготовила, — сказала бабуля. — Небось проголодался?

— Бабуля, дай мне передохнуть. Вымоюсь, немного полежу…

Фрэнк не лукавил, но когда они с Мэнди оказались в его новой комнате, она повисла на нем, как женщины из студии на ведущем Монти Холле, заперла дверь и опустила жалюзи на окнах.

— Наконец-то мы вдвоем, наконец-то! — бормотала она.

Фрэнк хотел сказать, что устал и, вероятно, будет в более подходящем настроении завтра или еще позднее, но Мэнди уже расстегивала ему китель. Вот она опустилась на колени и расшнуровала ему ботинки, потом занялась собой — расстегнула блузку и бюстгальтер. Крючок на бюстгальтере оказался спереди — грудь буквально вывалилась из него, круглее, чем помнил Фрэнк, с большими темными сосками.

— Изголодался, малыш? — ворковала она. — Или желтыми девчонками перебивался? Небось, забыл вкус настоящей американской шахны?

Фрэнк опасался, что у него вообще не встанет, но все получилось. Мэнди об этом позаботилась.

— Расслабься и получай удовольствие, — велела она. — Я сама все сделаю.

Удовольствие не продолжалось и пяти минут. Потом Мэнди соскочила с него и поправила макияж.

— Прыщик, ой как не вовремя! — посетовала она.

Выяснилось, что Мэнди приехала к нему с вещами — взяла белье, дезодорант, термобигуди, шампунь, гель для укладки и даже маникюрный набор. Вечером, когда они снова остались вдвоем, Мэнди спросила, не хочет ли Фрэнк повторить. Он отказался: от перелета, мол, еще не оправился. Мэнди не настаивала.

— Милый, я должна тебя предупредить, — прокурлыкала она. — Сегодня ты от нетерпения даже о презике не вспомнил. Надеюсь, день нынче неблагоприятный. Моя сестра с первого разочка залетела. Хотя получилось просто чудесно — теперь у них с Джеем малышка Джейнелль.

Через пару недель Мэнди объявила, что у нее задержка, а еще спустя несколько дней — что тест положительный. «Похоже, ты скоро станешь папой!» — воскликнула она. «Репетировала, — сразу почувствовал Фрэнк. — Небось в машине по пути из города проговаривала». Мэнди уже купила «материнский» топик с надписью: «Ребенок на борту».

— Наверное, ты так долго копил мужскую силу, что твои спермы в три раза активнее обычных, — сказала Мэнди. Она так и выразилась — «спермы».

Детские вещи появились внезапно, словно призы из студии «Заключим сделку», которые заранее приготовила красавица Кэрол Мэррилл, — автоматические качели, манеж, детское кресло, пеленальный столик, новые топы для беременных, брюки на эластичном поясе, крем от растяжек, которым Мэнди просила Фрэнка мазать ей живот, чтобы «стать ближе к малышу».

По каталогу «Монтгомери уорд» Мэнди заказала кроватку, коляску и детский мобиль, что вешается над кроваткой. Она выбрала несколько имен для девочки, а мальчика они, конечно же, назовут Фрэнком. Вскоре в доме бабушки Фрэнка оказались почти все ее пожитки: одежда едва поместилась в шкаф, а на стене появился постер с Райаном О'Нилом — самым красивым после Фрэнка мужчиной на свете. Мэнди намекала, что неплохо бы им расшириться, ведь бабушка Фрэнка уже стара, к чему ей столько места? Комнату для рукоделия можно запросто приспособить под детскую. Еще нужно купить телевизор побольше.

Осенило Фрэнка слишком поздно. К тому времени они успели пожениться, а Мэнди была на седьмом месяце беременности. Малыша ждали ко Дню святого Валентина, но он родился в декабре. Фрэнк стоял у зеркала ванной и брился, глядя на стройные ряды туалетных принадлежностей у раковины и на полке. Сколько всего нужно женщине — такой, как Мэнди, разумеется, а не как его бабушка, — чтобы просто выйти из дома. Свое богатство Мэнди привезла в самый первый день, когда встретила его на военном аэродроме, — косметику, кремы и спреи, плойку для ресниц, отбеливающий крем для кожи над верхней губой, воск для ног, ежедневки, гигиенический дезодорант.

Но кое-чего у Мэнди не было. Фрэнк узнал об этом, когда ее старшая сестра приехала с ночевкой.

— Ой, гости незваные! — воскликнула она, встав с кровати. — Мэнди, прокладка найдется?

Среди несметных богатств супруги Фрэнка не оказалось ни прокладки, ни тампона. Словно Мэнди знала, что они еще долго не понадобятся.

Историю своего брака Фрэнк рассказывал маме за завтраком. Я тоже был на кухне и отгадывал кроссворд из нового сборника. Когда Фрэнк упомянул американскую шахну, мама взглянула на меня, словно вдруг вспомнила, что у нее есть сын. Только я с головой ушел в кроссворд, грыз карандаш и делал вид, что ничего не слышу.

Мама, вероятно, мне поверила. Либо решила, что я ничего не понял. А может, и понял, только мне плевать. Верным был последний вариант. Задолго до встречи с Фрэнком в «Прайсмарте» она делилась со мной таким, о чем другие матери при детях умалчивают. Я знал о ПМС, о том, что телефонная компания вновь грозит отключением, о том, что однажды маму хотели изнасиловать. Дело было в Бостоне, еще до встречи с отцом. Мама служила официанткой в ресторане и уже собиралась домой. Спас ее повар, который появился в самый нужный момент. Правда, потом он решил, что за мамой должок…

В общем, к таким историям я привык, а история Фрэнка отличалась лишь тем, что рассказывал ее мужчина. Поэтому про американскую шахну я услышал впервые.

— Извиняюсь за выражение, — сказал тогда Фрэнк, но, по-моему, обращался не столько ко мне, сколько к маме.

Пока Мэнди рожала, Фрэнк с бабушкой дожидались в приемном покое: в то время так было принято.

— Мне обидно за тебя, Фрэнки, — сказала бабушка. — После войны ты и оглянуться не успел. Я так хотела, чтобы ты выучился в колледже, понял, чего хочешь…

— Не переживай, бабуля, — успокоил ее Фрэнк.

Едва разменяв третий десяток, он женился на девушке, которая вечерами смотрела телевизор и обсуждала сериал «Все мои дети» с сестрой по телефону. После секс-атаки на вернувшегося из Вьетнама Фрэнка Мэнди потеряла интерес к постельным утехам. «Может, родит — и желание снова появится?» — надеялся он. С недавних пор Мэнди заговорила о том, что неплохо бы его бабушке подарить им часть фермы. Они бы трейлер поставили, либо продали бы небольшой участок и купили жилой автофургон. Зачем прозябать здесь, среди елок? Мэнди совершенно не улыбалось тратить жизнь на мужчину, от которого вечно пахнет смолой.

— Не понимаешь, что сейчас только искусственные елки покупают? — сердилась она. — Платишь один раз, и никакой мороки с иголками, от которых, кстати, пылесосы ломаются.

Мэнди рожала, а Фрэнк с бабушкой сидели в приемном покое. Вдруг его осенило, что после возвращения из Вьетнама наедине с бабулей он остался впервые: то суетился с Мэнди, то со свадьбой, то с вещами для малыша.

— Ты толком и не рассказал, как было там, — начала бабушка, имея в виду вьетнамские джунгли, где воевал взвод Фрэнка. — Я знаю лишь то, что говорили в новостях и печатали в журнале «Лайф».

— Примерно так и было, — отозвался он. — На войне как на войне.

— Вылитый дед, — пробормотала бабушка. — Сколько раз спрашивала, чем на самом деле занимаются пехотинцы, а он отвечал про покупку ножа для косилки или цыплят.

Мэнди предложили спинальную анестезию, и она тотчас согласилась. Ближе к вечеру медсестра вынесла новорожденного мальчика.

Они с Мэнди столько говорили о кроватке, коляске, детском сиденье в машину, одежде, что о самом ребенке Фрэнк почти не думал. И вот ему протягивают сверток с теплым извивающимся Фрэнсисом-младшим. Из-под пеленки выпросталась ручка с длинными розовыми пальчиками. Казалось, ноготки уже пора стричь. Ручку сынишки Фрэнк увидел раньше, чем личико. Малыш не то махал ему, не то о чем-то просил. Рыжие волосы (в кого бы это?), длинное тельце, пластмассовый зажим на пупке, маленький пенис, еще не обрезанный, как у Фрэнка, а яички на удивление большие. Уши как крохотные раковины. Малыш смотрел прямо на Фрэнка, хотя медсестра уверяла, что у младенцев зрение не сфокусировано.

С мальчиком пока не случилось ничего плохого. Его жизнь прекрасна, только это вот-вот изменится.

Глядя на беззащитного младенца, Фрэнк почему-то вспомнил вьетнамские деревни в джунглях, по которым пробирался со своим взводом. Вспомнил других малышей и их ручки, тянувшиеся к нему при других обстоятельствах.

Раздался гул и пронзительный скрип — рядом работала машина-полотер. Фрэнк ладонью зажал ушки-ракушки Фрэнсиса-младшего.

— Слишком громко, — проговорил он и лишь потом понял, что кричит во весь голос, словно рядом шла перестрелка, а не натирали полы.

— Уверена, что хотите увидеть жену, — сказала медсестра.

Жену? О ней Фрэнк почти забыл.

Его отвели в родильную палату. Медсестра забрала малыша. Что сейчас нужно сделать? Обнять Мэнди? Прикоснуться к ее щеке? Положить ей на лоб холодный компресс? Фрэнк замер в нерешительности.

— Молодец! — похвалил он. — Прекрасного малыша родила!

— Теперь хоть собой займусь, — пробурчала Мэнди.

«Грудное вскармливание — это конец фигуре», — твердила Мэнди.

Она видела, во что превратилась сестра после семи месяцев кормления Джейнелль. А бутылочки вполне мог взять на себя Фрэнк. Так и получилось. Именно он вставал к сынишке ночью, готовил смесь, сидел с малышом на кухне, смотрел, как он сосет из бутылочки, потом осторожно брал его на руки, мерил кухню шагами и растирал спинку, ожидая, когда мальчик рыгнет. Порой он не ложился и после этого — бродил с малышом по темным комнатам. Как хорошо им было вдвоем!

Нередко Фрэнк разговаривал с сынишкой. Если бы Мэнди его услышала, то назвала бы психом. Ночами он объяснял Фрэнку-младшему, как ловить окуней, как подрезать елки. Рассказывал, как четырнадцатилетним ездил с дедом на тыквенные грядки. Тыквы только завязались, и дед разрешил «подписать» любую из них. Дедовым ножом Фрэнк вырезал инициалы Памелы Вуд, девушки, которая ему очень нравилась, и свои. Тыкву он хотел подарить Памеле на Хеллоуин, но к октябрю та уже встречалась с парнем из баскетбольной команды.

Фрэнк и про автомобили сынишке говорил. «Главное — проверь масло, — наставлял он. — Я вот не проверил и спалил мотор своей первой машины. Но дедуля меня простил».

Однажды ночью он рассказал Фрэнку-младшему про аварию: как сидел и слушал мамины стоны, но не мог сделать абсолютно ничего. Рассказал и про вьетнамскую деревню, в которую попал с остатками взвода. Там сошел с ума его приятель из Теннесси: граната разорвалась у самой его головы. В одной лачуге была женщина, рядом с ней на циновке сидела маленькая девочка. Обо всем этом Фрэнк не говорил никому, только сынишке.

Мэнди нравилось наряжать малыша и гулять с ним по торговому центру. В «Сирсе» они сделали семейную фотографию на фоне живописных декораций — полей и гор. Фрэнк обнимал Мэнди за плечи, а та держала сына с единственной рыжей кудряшкой. Фрэнк боялся, что вспышка повредит малышу глаза, но Мэнди расхохоталась: «Хочешь хлюпика вырастить? Мальчишке нужна твердая рука!»

Развлечений Мэнди потребовала, едва выписалась из больницы.

— Свихнуться недолго, если сидеть дома с твоей бабушкой и слушать, как она без конца вспоминает прошлое, — жаловалась жена.

Они поехали ужинать в итальянский ресторан. Там было вино, горящая свеча на столике оплывала разноцветным воском, но соус к спагетти отдавал консервами «Шеф Боярди». Когда принесли счет, Фрэнк подумал, что за такие деньги мог устроить дома целый пир. Бабулина лазанья в сто раз вкуснее!

Еще он боялся оставлять Фрэнка-младшего с бабушкой. Годом раньше у нее был микроинсульт, и доктор предупредил, что возможен рецидив. Вдруг это случится, когда она смотрит за малышом?

По этой причине вечерами Фрэнк сидел дома с сынишкой, а Мэнди гуляла с сестрой и подружками. Потом она и на работу устроилась, в ресторан «Вендис», который открыли у шоссе.

Однажды в торговом центре Фрэнк и Мэнди столкнулись с парочкой — беременную девушку обнимал за плечи рыжий кавалер. Оба казались молодыми, ровесниками Фрэнка и Мэнди, хотя Фрэнк уже не чувствовал себя молодым. Парень был хорош собой и напоминал Райана О'Нила, правда, у него намечался пивной живот. Увидев пару, Мэнди замерла и впилась глазами в рыжего.

— Ты его знаешь? — спросил Фрэнк.

— Нет, просто этот парень к нам в ресторан заглядывает.

Потом Мэнди стала играть в боулинг, в лото, выпивать с сестрой и часами трещать по телефону. Однажды Фрэнк вернулся домой раньше времени и услышал, как жена болтает по телефону и смеется. С ним она никогда не смеялась.

Как-то вечером, когда Мэнди якобы играла в боулинг, Фрэнк оставил сына с бабушкой и на своем пикапе подъехал к «Мунлайт-лейнс».

— Женщины сегодня не играют, — объявил администратор. — Вы, наверное, день спутали.

Фрэнк двинул к придорожному казино-ресторану «Вэгон вил», но машину Мэнди на стоянке не увидел. Тогда он отправился в казино «Харлоус». Его жена сидела в угловой кабинке, рядом парень в футболке с символикой «Филадельфия филлис». Он держал Мэнди за колено.

— Здесь скандалить не будем. Дома поговорим, — объявил Фрэнк, отправился на ферму и стал ждать.

Мэнди не приехала ни в тот вечер, ни на следующий. Фрэнсис-младший совершенно без нее не скучал. «Пусть только сына не трогает!» — думал Фрэнк. Мэнди явилась на третий день, незадолго до ужина.

— Я возьму ребенка, — сказала бабуля, едва взглянув на внука и его жену.

Вскоре со второго этажа послышалось ее воркование: она собиралась купать малыша.

Жена бросала его. Она, мол, встретила настоящего парня, который вытащит ее из этой дыры.

— Ты же не думал, что я хочу прозябать здесь среди елок! Я только из жалости не говорила, но в постели ты полный ноль. Я с самого начала притворялась…

Мэнди еще многое выложила, повторять ни к чему. Она не любит его, и точка. Повторяла, что все дело в жалости. Тяжко ведь во Вьетнаме, если дома ждет лишь полоумная старуха, которая выращивает тыкву.

Зачем он задал следующий вопрос, Фрэнк не понимал. К чему было что-то выяснять, ведь его чувства к сыну ничто не изменило бы. В общем, он спросил, его ли это ребенок.

Мэнди засмеялась. Не была бы пьяна — ответила бы иначе, но она запрокинула голову и хохотала целую минуту. Тогда Фрэнк ее толкнул. Нет, он хотел сделать ей больно, но не ожидал, что Мэнди упадет и ударится виском о гранитную ступеньку крыльца. Тонкая струйка крови потекла у нее из уха, и все. Оказалось, она сломала шею.

Лишь через несколько минут — сперва он рухнул на колени и приподнял Мэнди голову — Фрэнк понял, что на втором этаже все еще шумит вода. Наверняка ванна переполнилась, ведь на первом этаже с потолка сначала капало, потом полилось, будто трубу прорвало. Казалось, в доме разразился тропический ливень.

Фрэнк взлетел по лестнице и распахнул дверь ванной. На полу там тоже лежала женщина, его бабушка, — ее сердце просто остановилось, — а в ванне плавало крошечное тельце. Рыжие волосы прилипли к бледному личику, ручки и ножки неподвижны, в глазах удивление — Фрэнк-младший словно увидел на потолке северное сияние.

Непредумышленное убийство — такого обвинения поначалу добивался приставленный к Фрэнку адвокат. Да, Фрэнсис виновен в гибели Мэнди. Он не хотел убивать жену, но убил. Таковы факты, и Фрэнк понесет заслуженное наказание.

Увы, разбирательство получило неожиданное продолжение. На суде выступила сестра Мэнди и заявила, что ребенок был не от Фрэнка и тот, узнав о коварстве жены, хладнокровно убил сына.

— А моя бабушка? — спросил Фрэнк. — Доктор определил, что ее погубил инсульт. Это несчастный случай.

— У нее действительно был сердечный приступ, — согласился окружной прокурор. — Чему удивляться — на глазах пожилой женщины ее внук убил собственного сына.

Прокурор обвинил его в предумышленном убийстве. Адвокат, почувствовав, что дело плохо, под конец процесса вызвал эксперта по посттравматическому стрессу и выработал новую линию защиты — стал утверждать, что убийство совершено в состоянии аффекта. Только Фрэнка это уже не интересовало. «Какая теперь разница?» — думал он.

Ему дали двадцать лет с последующим правом на условно-досрочное освобождение. Первые восемь Фрэнк провел в психиатрической клинике. Потом его признали вменяемым и перевели в Стинчфилд. На день побега Фрэнку оставалось сидеть еще два года.

— Я чувствовал, что пора оттуда выбираться, — сказал он. — Знал, что надо прыгать в окно. И не ошибся: веская причина впрямь была.

Причина была в ней, в моей маме. Тогда я этого еще не понимал, но Фрэнк выпрыгнул в окно, чтобы спасти ее.