103

Я никогда бы не подумала, что так много для него значу.

Маленькие прозрачные глазки падре Бенигно Форнеса увлажнились, пока я рассказывала ему о событиях последних дней. Они вдруг наполнились слезами и заблестели. Это не был надрывный и горький плач, но и радостного облегчения в нем не звучало. Скорее, эти слезы лились от признательности. Словно в моих словах добрейший настоятель обрел наконец утешение, которое искал долгие годы.

Я пришла повидаться с ним из сентиментальных соображений. Он был первым человеком, заинтересовавшимся мною — мною, а не моими камнями, — когда я снова ступила на землю Сантьяго, и оставил мне записку в почтовом ящике, чтобы я позвонила после возвращения. Этот поступок меня растрогал. Обратный путь в Испанию достался мне нелегко. Шестнадцать часов разборок с таможней и консульствами, выяснявшими причины отсутствия у меня паспорта, плюс время, потраченное на заверение шестого подразделения Военно-воздушных сил НАТО в Йенидогане в том, что у меня нет при себе никакого древнего высокотехнологичного артефакта, — все это окончательно лишило меня сил и бодрости духа. Уж не говоря о трех пересадках на обычных рейсах, которых мне стоило возвращение домой.

А теперь это чувство.

То, что на Арарате я оставила все самое важное в жизни. Включая своего мужа.

Прочитав записку настоятеля — написанную на визитке лаконичную фразу: «Приходи ко мне, у меня есть для тебя кое-какие ответы», — я подумала, что посещение отца Бенигно может стать неплохим началом.

К моему удивлению, он назначил встречу у входа в собор в восемь вечера, незадолго до закрытия храма для верующих. Естественно, ему не терпелось узнать все подробности случившегося, но он предпочел не давить на меня. Священник хорошо себе представлял, через что мне пришлось пройти, и спокойно ждал моего ответа. Я сразу же согласилась. И сказала, что принимаю его приглашение с радостью. Что разговор пойдет мне на пользу. И подумала, что он сможет помочь мне разобраться в событиях, происшедших с момента перестрелки в соборе до последних минут на леднике. И это действительно сработало, потому что ничто из моего рассказа не показалось ему фантастикой или преувеличением. Включая тему потомков падших ангелов и их отчаянного стремления воззвать к небесам. Будучи человеком думающим, которому нечего терять, он согласился со мной в том, что накрывшая нас на священной вершине Арарата «сила» действительно не могла быть ничем иным, как «лестницей Иакова».

Чего я не ожидала — и готова поклясться всем, чем угодно, что подобная мысль даже не мелькнула в моем мозгу, — это то, что старый священник начнет откровенничать со мной и излагать мне свой взгляд на происшедшие события.

— Хулия, я уже стою на пороге смерти и не думаю, что имеет смысл далее скрывать мою маленькую тайну, — прошептал он. Хотя мы были одни, царящая в соборе величественная тишина заставляла говорить шепотом.

— Вашу тайну, падре? Какую тайну?

— Ценность ее не в том, чтобы обладать ею, но в том, чтобы уметь использовать.

Я, само собой, не понимала ни слова из сказанного.

— Знаешь, почему я столько раз оказывал тебе помощь, пока ты работала в Портике Славы? — Дон Бенигно схватил меня за руку и почти волоком потащил туда, где я пять дней назад оставила свои леса и компьютеры. На первый взгляд все оставалось нетронутым. Казалось, время в этом месте застыло, и все последующие события представились вдруг в каком-то нереальном свете. — Ты всегда умела отстаивать свои убеждения, дочь моя. Ты считала, что разрушение убранства Портика вызвано некой теллурической силой, незримым влиянием эманаций Земли, которые, подобно вере, можно почувствовать, но невозможно доказать. Я наблюдал твои баталии с научным комитетом Фонда Баррие, когда ты не жалела себя в бесплодных дискуссиях, и задавался вопросом: когда настанет момент поведать тебе то, что мне известно? Чтобы помочь тебе показать этим технарям, которых интересуют только вес, объем и размеры, насколько они заблуждаются, не принимая во внимание твои соображения… Ну ладно, — вздохнул он, — теперь это время пришло.

Отец Бенигно передвигался с видимым трудом. Собор опустел, и служба безопасности, нанятая муниципальными властями, согласно протоколу обходила все капеллы и ниши, чтобы до девяти часов подключить систему сигнализации с волюметрическими датчиками.

— Ты видишь это чудо? — произнес он, указывая на Портик. — На самом деле, Хулия, он должен находиться не здесь.

— Но, падре…

— Нет, правда, — настаивал священник. — Мастер Матео, как тебе известно, воздвиг его в тысяча сто восемьдесят восьмом году по заказу властей, алчно стремившихся привлечь все больше паломников в Сантьяго. Ими двигало необузданное желание обогатить свою епархию, пусть даже ценой искажения сокровенного смысла Пути Сантьяго. В те неспокойные времена, Хулия, некая группа священников, не согласных с такой профанацией, поклялась защитить истинный смысл и значение этого храма. И удивительным образом, дочь моя, это значение имеет непосредственное отношение к тому, что тебе довелось пережить. Сейчас я тебе объясню.

— Путь? — Я пожала плечами. — Вы полагаете, что он имеет какое-то отношение к моему рассказу, падре?

— Имеет.

— Слушаю вас.

— Вплоть до начала двенадцатого века многие паломники на Пути святого Иакова отчетливо сознавали, что имеют дело со всеобъемлющей и точной метафорой, символизирующей саму жизнь. Фактически до сих пор он остается лучшим из творений человеческого ума. Эти верующие начинали свой путь в заросших лесами французских Пиренеях, окруженных зеленью и водой, — точное воспроизведение детства. Затем, по прошествии дней, они взрослели, углубляясь в земли более ровные, в плодородные угодья Ла-Риохи или Арагона, олицетворявшие юность и полнокровную зрелость. Но по прибытии в Кастилию все их усилия шли прахом. Иссушенные суровые плоскогорья вокруг Бургоса и Леона являли собой образ старости и смерти, и пилигримы получали бесценный урок суетности и мимолетности нашего бытия. Но, Хулия, все они знали, что по прибытии в Леон им остается преодолеть еще один отрезок пути. Тот, что ведет в рай. Вдохновленные этой целью, они поднимались на пик О-Себрейро и вступали в роскошную Галисию, богатую рощами и ручьями. Зачарованные, они проходили через нее до Сантьяго, и там, после почти восьмисот километров пешего пути, именно в том месте, где мы стоим, им предстояло быть свидетелями великого чуда.

Я невольно слегка поежилась.

— Именно здесь, дорогая моя. В этом самом Портике, — произнес он, для вящей убедительности стуча в пол каблуком ботинка. — С одной оговоркой: прежде, до того как мастер Матео изменил его облик, ставший тем, что мы с тобой сейчас видим, тут находился совсем другой ансамбль, сотворенный теми, кто осмыслил и задумал сам Путь святого Иакова. Как ты понимаешь, они лицезрели вовсе не скульптурную группу, напоминающую об апокалипсисе или о пришествии Небесного Иерусалима. То, что они видели, было воплощением символического эпизода трансцендентного характера: преображение и вознесение Господа на небеса с горы Табор. Этот исчезнувший портик представлял собой «фотографию в камне» того удивительного момента, когда воскресший Иисус покидает свое тело из плоти и крови и превращается в Божественный свет, чтобы вступить в дом своего Отца. Пилигримы, преодолев путь от рождения до смерти, приходили сюда и осознавали, что и они способны стать светом… и продолжать жить.

— А что случилось с тем портиком, падре?

— Он разрушился, и его камни разбрелись по всей Галисии. Тайна, которую я собираюсь тебе поведать, Хулия, непосредственно связана с ним. Мы, настоятели этого священного храма, на протяжении многих веков передаем этот секрет друг другу по одной весьма важной причине. И этот довод поможет тебе понять, почему ты совершила свою одиссею и вернулась к ее началу, чтобы разобраться в происшедшем.

Отец Бенигно посерьезнел, расправил сутану и шагнул ближе к центру скульптурного ансамбля Портика.

— Задолго до рождения Господа нашего Иисуса, до появления в мире первой христианской церкви, это место уже считалось священным. Кельты и даже жившие до них загадочные «морские народы» обратили внимание на эти холмы, привлеченные таящейся в них силой. Легенды доносят до нас сведения о гиганте, называвшем себя потомком Ноя по имени Тубал, который пришел сюда и объявил эту землю святой. Он воздвиг башню, чтобы обозначить самое священное место, и запретил жителям окрестных деревень приближаться к ней, кроме как для молитвы. Похожие колонны были построены по всему свету. В Иерусалиме. В Риме. На равнинах Уилтшира. В Париже. Это случилось за много веков до того, как они получили свои названия. Но всегда находились люди, приходившие к ним в надежде обратиться с их вершин к Богу и получить ответ. Затем настал черед другой башни, вавилонской, построенной с той же целью. И после ее разрушения Бог разгневался, и наступил потоп и крушение старого мира. Человечество впало в неведение и разврат. Люди забыли о том, чему они научились в тот золотой век, когда сыны Божьи делились с нами своими знаниями, и скоро у нас осталось лишь смутное воспоминание об этом, сохранившееся в старых мифах и священных книгах.

Отец Бенигно увлек меня в центральную часть Портика Славы:

— Эти башни, милая Хулия, вовсе не были капризом мистиков. Они действительно были предназначены для того, чтобы посылать сигналы за пределы Земли и добиваться ответа от Высшего Существа. Однако они могли быть использованы только в том случае, если у просящего был один материальный ключ, некий камень небесного происхождения, lapsis exillis, то, что называлось Граалем в Средние века, и один духовный код, зов, имя. В Сантьяго ритуал использования этих ключей в последний раз описывался в книге, преследуемой инквизицией, но знаменитой среди ведьм и еретиков, известной под названием «Гримуар святого Киприана». Считалось, что оригинал этого произведения спрятан где-то в этом соборе и прикован цепью. Но не буду отклоняться от темы. Все это символы, нуждающиеся в расшифровке. Наши предки прибегали к ним, потому что в их словаре отсутствовали слова, способные описать чудеса науки в золотом веке, в предшествовавшую потопу эпоху.

— К чему вы рассказываете мне все это, падре?

Дон Бенигно с трудом выпрямился.

— Все очень просто, Хулия. В некотором смысле тебе удалось преодолеть эти вековые ограничения. Для тебя символы превратились в реальность. Ты видела «говорящие камни». Ведущие в небо лестницы. И даже духов-посредников, направлявших твои шаги. Но при всем этом тебе следует узнать еще кое-что. Последнее. Нечто, что я могу показать тебе только в том месте, где начались твои приключения…

— Что вы имеете в виду? — забеспокоилась я. — Это то, что нашли армяне в ту ночь со стрельбой? Знак на вратах Платериас?

— Вовсе нет! Это было бы слишком, — улыбнулся священник. — Если я не ошибаюсь, из твоих рассказов я понял, что йезиды и клан Фаберов полжизни потратили на поиски древних башен и пытались активировать их при помощи знаков, составляющих часть «духовного ключа». Произнесенных должным образом слов, чтобы получить энергию этого символа. Но нет, я имею в виду вовсе не это.

— Что же тогда?

— Сколько времени ты проработала в Портике? — Глаза настоятеля заблестели. — Шесть месяцев? Или больше?

Я кивнула.

— А ты никогда не задавалась вопросом о том, кто этот странный персонаж в самом центре Портика Славы?

— Конечно же да! Все историки, изучавшие Портик, упоминают о нем в своих трудах. Прежде всего, речь не идет о каком-то герое Нового Завета, это уж точно, — произнесла я, смотря туда, куда указывал настоятель.

Я прекрасно знала фигуру, о которой говорил священник. Я видела ее десятки раз, входя в собор.

— Странная скульптура, правда? — Он похлопал рукой по статуе.

У подножия необычной мраморной колонны, возвышавшейся в центре Портика Славы, сидел человек сурового вида, с квадратной бородой, удерживая двух львов с раскрытой пастью. Скульптура, отличающаяся по стилю от остального ансамбля, занимала весь пьедестал. Если присмотреться получше, можно было заметить, что статуя изображала мужчину в полный рост, опирающегося на львов. Явно в намерения мастера входила мысль, что эта фигура должна уравновесить композицию, держа основную нагрузку на своей спине.

— Это очень важный символ, Хулия. Колонна, которую он поддерживает, сделана из материала, не встречающегося в Галисии, и она изображает генеалогическое древо Иисуса со времен Адама. Вот уже восемь веков каждый входящий в храм пилигрим прикладывает к ней руку и возносит благодарственную молитву. И по сей день это считается знаком, отмечающим конец паломнического Пути в Сантьяго. Момент, когда человек начинает новую, более духовную жизнь. Но всмотрись как следует в основание этой колонны, дочь моя: весь вес колонны удерживается на спине какого-то неизвестного персонажа. Хочешь знать, кто это?

— Само собой.

— Это Гильгамеш. Герой, победивший диких зверей по дороге в Эдем.

— Это невозможно! — промолвила я, стараясь не быть слишком грубой. — Гильгамеш вовсе не библейский герой. А в двенадцатом веке его приключения не были известны на Западе… Таблички с историей о нем были найдены только в девятнадцатом веке.

— И все-таки это он. Сколь бы странным тебе это ни казалось, это изображение вдохновлено месопотамским прототипом, фигурировавшим на исчезнувшем Портике Преображения, где, естественно, он был более уместен. Как тебе, надеюсь, уже известно, этот царь мечтал о вечной жизни, разыскивая Утнапишти, героя времен потопа, но не мог достичь ее. Быть может, его историю услышал какой-то паломник. И, пораженный, поведал ее здесь, понимая, что это одновременно и есть лежащая в основе нашей веры идея.

— Я вас не понимаю, падре.

— Это несложно, Хулия. Гильгамеш потерпел неудачу в своем стремлении победить смерть. Однако спустя тысячи лет другой человек, наполовину смертный, наполовину Бог, сумел совершить это. Его звали Иисус из Назарета, и победу свою Он одержал необычным способом: Он преобразил свое бренное физическое тело в световой луч.

— И это вся ваша тайна?

— Отчасти да, дочь моя. Свет — это кульминация всего. Это великолепный символ всех окружающих нас чудес. Нечто незримое, позволяющее нам видеть. Это мельчайшая часть электромагнитного спектра, включающего в себя слышимое, осязаемое и видимое в равной мере, о чем были прекрасно осведомлены жившие до потопа люди. Этот свет и искал твой муж. И он нашел его, впервые за две тысячи лет. А это означает, Хулия, что в нашем мире происходят какие-то перемены…

— А может, только изменение силы земного притяжения или молекулярной структуры на Арарате? Откуда мне знать! Все произошло в считаные секунды. Я только знаю, что вознесение Мартина осуществилось в результате сильнейшей бури на Солнце и что гора в этот момент поглотила невероятное количество энергии.

— Ты до сих пор не поняла, что я имел в виду, говоря о символах? — улыбнулся священник. — То, что я называю преображением, возвращением в дом Отца, ты лишь обозначаешь в научных терминах.

— Какая разница? Все уже произошло. Мартин добился того, о чем мечтал. Я знаю, что с ним все будет в порядке.

— Ох, Хулия, — вздохнул отец Форнес, взяв меня за руку и ласково похлопывая по ней. — Знаешь, почему ты заставила меня плакать?

Я смотрела на старика с нежностью, не решаясь прервать его.

— Потому что пятьдесят лет назад я выслушал рассказ о том, чем это место являлось прежде, от своего предшественника и тогда не понял его слов. Естественно, его описание было символическим. И в силу этого допускало разнообразные толкования. Прежний настоятель собора Сантьяго поведал мне об этом Гильгамеше, о скрытом смысле потопа, об утерянных башнях и об этой технике призыва высших сил, при помощи которой добились своей цели герой шумерской легенды, пророк Енох или Иисус из Назарета. Именно он тогда объяснил мне, что здесь, в Сантьяго, у нас под ногами хранится одна из этих древних антенн, дошедших до нас со времен потопа. Я счел тогда, что все это некая поэтически-мистическая фигура речи. Но, увидев то, что произошло с тобой, дочь моя, я постиг сокровенный смысл его рассказа. Я понял эту метафору.

— И к какому выводу вы пришли, падре?

— К очень простому, милая Хулия. Что только ангелам позволено взывать к Богу.

— Ангелам?

Я попыталась скрыть гримасу разочарования. Совсем не такие откровения я ожидала услышать. И тут дон Бенигно уточнил:

— Ладно, Хулия. Не огорчайся. В конце концов и ты, и я тоже принадлежим к их числу. Разве тебе не доказали, что все мы являемся плодом любви сыновей Бога и дочерей человеческих?

— Иными словами, мы с вами тоже ангелы? — рассмеялась я.

— Вот такая потрясающая новость, правда?