Алиса постучала в палату номер двадцать семь. Никто не ответил. Она сама позволила себе войти.

Синьора Монти спала, Пьетро неотрывно глядел в угол потолка.

Алиса молча подошла к краю кровати. Пьетро крепко держал лист в руках, и, что бы он ни написал или ни нарисовал на нем, сейчас он прижимал его лицевой стороной к животу. Пустая оборотная сторона смотрела на мир.

«Совсем как он…» — подумала Алиса.

— Привет, Пьетро.

Пьетро сжал листок еще сильнее. Взгляд не отрывался от потолка.

— Пьетро… я хочу верить тебе. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты доверял мне.

Синьора Монти вздрогнула.

— Извините меня, пожалуйста. Я не хотела вас будить.

— Алиса… нет-нет, ну что ты. Я не отдыхаю, даже когда сплю. Мне все время снится мой… А что случилось? Если ты пришла подменить меня, не нужно, правда.

Синьора Монти говорила быстро, будто, ускорив слова, можно было замедлить мысли.

— Как пожелаете. Я хотела только поздороваться с Пьетро, постараться поговорить с ним немного.

Синьора Монти поерзала в кресле — рука на лбу.

— Алиса… Пьетро больше не считают за свидетеля.

— Но…

— Алиса, рисунок, который Пьетро держит в руках, положил конец слову «достоверность». И в любом случае завтра нас выписывают. Хотя я предпочла бы остаться здесь, чем возвращаться домой.

И она снова точно провалилась куда-то, на этот раз не закрывая глаз, поскольку синьора Монти не спала. Синьора Монти лишь ушла в себя. Мать и сын. Похожи друг на друга, как никогда.

Алиса подошла к Пьетро:

— Пьетро, я верю тебе. Я все еще верю и буду верить всегда. Покажи мне рисунок, пожалуйста.

Даже не шелохнулся.

— Я хочу помочь тебе, Пьетро. Мне нужно понять. И ты единственный, кто может помочь мне, прошу тебя.

Казалось, ничего не изменилось, взгляд прикован к потолку, листок зажат в руках. Вот… руки. Руки больше не сжимали. Не подавали, не предлагали — но перестали сжимать. Алиса внимательно проследила, чтобы не дотронуться до них. Ей хотелось погладить его. Но Пьетро отдернулся бы, Пьетро бы весь сжался. Алиса осторожно взяла листок.

Алиса посмотрела на рисунок.

Опять он. Он — который засасывает и пожирает, опустошает и исчезает. Алиса опять увидела лицо Лукреции за изображением старика. Увидела, как ужасающая и злобная ухмылка обезображивает ее лицо. Это был он, тот же человек. Тот же старик, то же «нечто». Только теперь Пьетро добавил одну деталь: надпись. В правом углу листа Пьетро подписал: «Человек-Призрак». Алиса зашаталась. Человек-Призрак. Надпись разодрала ей мозг, принялась рыться в нем, как роют землю когтистые лапы зверя. В надписи была та же сила, что и в лице старика.

Как?.. Когда?.. Она не помнила. Сердце ускоренно забилось, голова закружилась. Алиса села на кровать. Ей бы хотелось, но она не смогла заплакать. Она пришла в ярость. Резко встала, вышла из комнаты и остановила первого встречного санитара:

— Где врач, который занимается пациентом из палаты номер двадцать семь?

— Он сейчас не принимает.

— Меня примет. Я воспитательница мальчика из двадцать седьмой, и мне необходимо немедленно с ним поговорить.

Санитару совсем не хотелось скандалов.

— Пойду посмотрю.

— Я пойду с вами.

Санитар подумал, что в следующий раз он найдет другую отговорку. И — с Алисой, дышащей ему в затылок, — постучал в дверь заведующего отделением.

— Входите.

Алиса влетела внутрь, саркастически прошипела: «Здравствуйте!» — и с силой шлепнула рисунок Пьетро на стол:

— Объясните мне, почему свидетельство единственного очевидца признается недостоверным?

Заведующий нахмурился:

— Прежде всего, сядьте и успокойтесь.

Алиса не села и не успокоилась:

— Аутист, а в особенности Пьетро Монти, — это человек с расстройством личности высокого уровня функционирования. Он отнюдь не идиот, если вы еще не заметили.

Заведующего она окончательно взбесила. Он ненавидел спорить с людьми, ненавидел спорить с молодыми девицами и ненавидел прерывать компьютерную игру в нарды, раскрытую у него на экране. К счастью, экран был не виден за его спиной.

— Послушайте меня внимательно, синьорина. Не думаю, что воспитательница должна напоминать мне, что такое психическое расстройство высокого уровня функционирования. Никто не считает Пьетро Монти идиотом. Но в случае, если вы кое-что пропустили: Пьетро Монти находится под воздействием шока.

— Конечно, он под воздействием шока! И думаю, он поразится, узнав, что вы не верите его показаниям!

— Показания?! — Заведующий схватил листок, который Алиса положила на стол, и замахал им в воздухе. — И этот рисунок вы называете показаниями?! Знаете, что я вам скажу? Что ваш Пьетро — большой художник, синьорина. Но чтобы остановить маньяка, надо поискать что-нибудь получше обычного хорошего рисунка!

— И все-таки это портрет! Рисунок верен! Вы — заведующий отделением психиатрии. Вы обязаны были передать этот рисунок полиции.

— Мужчина, всасывающий ребенка глазами, — это фантастика. Вы об этом подумали, нет? Пьетро подписал внизу: «Человек-Призрак». И его мать заверяла нас неоднократно, что Пьетро снился этот тип, перед тем как исчез Дарио Монти. И еще, свои обязанности я и сам знаю. А вы думайте о своих.

— Пьетро он снился и до исчезновения Дарио, а именно после смерти Филиппо, Франческо и Луки.

— Я прошу вас выйти, синьорина.

— Последнее, доктор. Может, это вы забыли кое-что? Вы считаете этот рисунок полной фантазией. Прекрасно. Я напомню вам, доктор. Люди с расстройством личности высокого уровня функционирования, аутисты с синдромом Аспергера, не способны символически мыслить. А это значит, они могут рисовать только то, что видят. И если аутист изображает человека, он изображает его так, как тот выглядит в реальности, а не как он себе его вообразил. Вы когда-нибудь пытались использовать метафоры в разговоре с человеком, у которого расстройство личности высокого уровня функционирования, доктор? Он их не понимает. Вы когда-либо просили человека с расстройством личности высокого уровня функционирования передать соль, а тот не соглашался бы и не передал ее вам, доктор? Аспергеры не лгут, аспергеры не придумывают, когда рисуют. Они показывают, доктор. А мы — те, кто мог бы сделать хоть что-нибудь для них, — даже не слушаем их.

В глазах жгло. Алиса резко повернулась и вышла. Только сейчас она заметила, что санитар все это время стоял у двери с выражением изумления на лице, с выражением, больше присущим вдруг задумавшейся заднице. Он отступил, пропуская ее.

— А тебе чего надо? — спросил заведующий.

Санитар закрыл дверь и исчез.

— Пойду посмотрю, что за гений… — прошептал он себе под нос.

Заведующий взял в руки рисунок. Эта девчонка была права насчет аспергера. А тот ребенок, которого засосали глазами? Не пересмотрят ли ученые-врачи некоторые свои тезисы, потому что в любом случае это не может быть правдой. Хотя старик, пожалуй, может…

Он закрыл нарды. И позвонил в полицию.

Ровно в десять вечера Алиса выключила свет. День был длинный и насыщенный, хотелось закончить его быстро. Даже не успев подумать, насколько еще рано, она уже дремала.

Она увидела лицо Лукреции, наползающее на лицо Дарио, и Человека-Призрака, который всасывал ее внутрь своих пустых орбит. Она увидела все в подробностях: как ноги Лукреции становились тонкими, пока совсем не исчезли, как истощалось, таяло, испарялось тело. Увидела, как Лукреция превратилась в пыль. И как была втянута жадными глазами этого нечеловеческого создания. Алиса увидела себя, свернувшуюся клубочком под деревом, обмочившуюся. Увидела себя с вытаращенными глазами. Увидела мириады туч — жестко сталкивающихся друг с другом булыжников. И кровоточащее небо. Увидела воду, текущую вспять, черную, в которой не отражается небо. Надо всем этим витал голос Дэнни, не тот, что она слышана в клинике, нет. Не голос взрослого человека. Писклявый голос ребенка, исторгнутый из тайников памяти. Голос вызывал рябь на изображении, как мертвое тело, брошенное в воду.

— Он всегда здесь, от нас не отходит и по ночам снова приходит! В темном доме, пустом, у реки, всякому здравому смыслу вопреки, небо, нарисованное на холсте, аду подобно, оттуда он смотрит на мир злобно. На него не смотри, его не ищи. Он увидит тебя, ты поверишь в него! Поверишь в него, он увидит тебя!

Во сне она осталась одна. В пустом, сюрреалистическом парке. Она-ребенок встала, пошла к дому. Дверь была открыта, крысы исчезли, только паутина, грязь, тюбики с масляной краской и одежда, идеально сложенная в стопки. Она узнала платьице Лукреции, белое с красными вишенками. Она приказала своим ногам вывести ее из дома, но ноги шли вперед, в комнату Дэнни. Дверь была плотно закрыта. Другие — нет. Другие распахнуты, а вокруг гулял враждебный ветер, поднимая пыль, танцующую в воздухе и царапающую глаза. Воняло ржаным виски. Воняло сексом. Воняло мочой. Ноги привели Алису к двери, в которую рвался ветер, словно намереваясь выломать ее из петель. Визгливый свист воздуха, проникающего сквозь щели косяков, походил на блеяние баранов, с которых сдирают шкуру. Потом ручка опустилась, и дверь открылась. На Алису смотрел черный кролик ростом с человека, как тот старик. С губ его стекала вязкая вонючая слюна, лапы были загнуты и светились красным. Ноги Алисы вросли в пол. Она опустила глаза. Трава. Трава, перебравшись через окно, протянула свои зеленые когти и теперь опутывала ей щиколотки.

Кролик указал ей на картину. На ней все так же двигались тучи, грубо сталкиваясь в небе. Но на тучах… на тучах Алиса увидела Лукрецию, и Дарио, и Филиппо, и Франческо, и Луку, и других детей с оторванными конечностями. И на их останках — черные кролики. Они пожирали их, уткнувшись мордами, разрывали плоть.

— Мы все черные. Все дети. Белый Кролик — хищник. Мы все хищники. Не лезь не в свои дела, Алиса, оставь это. Иначе тебя всю съедят. Правда.

Потом большой кролик протянул к картине лапу, просунул ее внутрь и шагнул прямо в полотно. Вцепился в оторванную руку, вырвал ее из сжатой челюсти одного из своих черных детей. Маленький кролик завизжал оттого, что у него украли еду. Завизжал, как птенчик в гнезде, у которого отобрали червяка. Большой кролик поднес истекающую кровью руку к пасти, Алиса увидела, что рука была реального человеческого размера. Все было слишком — в самом деле слишком — настоящим. Кролик впился в руку зубами и вырвал кусок.

Только сейчас она закричала. И проснулась.

Прошло всего пятнадцать проклятых минут, с тех пор как она выключила свет. В тот день она не хотела умирать.

Постель промокла от пота. И горячей мочи.