56
Роза сбросила с себя одежду, то ли готовясь к крещению, то ли в экстатическом порыве. Она была высокая и мускулистая, с ангельскими глазами и твердым подбородком. Лукас одну за другой подал ей ее вещи, и она оделась.
— Не думай, что мне хочется лезть опять наверх, как мы пришли. Лучше пойду туда. Где открытое место.
Лукас опять сверился с «ависовской» картой, неуверенный, что участок, который он наметил, каким-либо образом соотносится с окружающей дикой местностью.
— Хорошо, — сказал он. — Вон там может проходить дорога. Она должна вывести к входу в парк.
Они заметили камни, выступающие над водой, по которым можно было перебраться через реку, и, балансируя, пошли по ним. Роза, несмотря на разиэлевский чай, двигалась с природным проворством, ступала уверенно. На другом берегу они, прыгая с кочки на кочку, одолели болотистую лощину и добрались до твердой почвы. Отсюда подняться на другой гребень было легко — легко для Розы и не очень для Лукаса.
Под ними лежало поле костей — мшистых скал, походивших на дольмены, расположенные «ведьмиными кольцами». Вдалеке, под торчащим отвесным утесом, виднелась цепочка чахлых олив и тамариндовых деревьев.
— Вон там алтари в скале, — показала Роза. — И водопад.
Он было подумал, что у нее галлюцинации. Но, присмотревшись к поверхности утеса, увидел там ниши, пятна мрамора на темном граните.
— Считается, что здесь родился Пан, сказал Лукас. — И тут исток Иордана.
— Ну ничего себе! — воскликнула Элен Хендерсон. — Круть какая!
Новость вдохновляла. Баньяс-Спринг был отмечен на карте, он лишний раз убедился — это означало, что они все еще на территории Израиля, а не Ливана или Сирии.
— Хочешь сказать, что это алтари Пана? Бога Пана?
— Да, — ответил Лукас. — Идолопоклонство и внезапный страх. Так близко от реки Иордан.
Здесь и вправду водилось множество козлов.
— Когда-то давным-давно, — продолжил Лукас их смурной разговор, — говорится у позднелатинского поэта, громкий голос возвестил на весь мир: «Умер Великий Пан!» Или что-то в этом роде.
— О нет! — воскликнула Роза.
Похоже, ее эта новость расстроила. Поэтому Лукас сказал:
— Конечно же, боги никогда не умирают. И не обязательно это Великий Пан. Этот Пан — Баньясский.
Баньяс, видимо, протекал поблизости от дороги. Карта это подтверждала.
Пока Роза оплакивала смерть Пана, они шли по долине к черте, обозначенной на карте. Участок, представлявшийся на карте пустыней, оказался заболоченным: похожие на кратеры бочаги, заросшие хвощом, промоины от талых вод со склонов Хермона. Другие участки были покрыты зарослями алоэ и кактусов — и такими сухими и пыльными, будто никогда не знали даже самых скудных дождей.
На редких участках с чахлой травой паслись овцы. Их вытянутые, как у антилоп, тощие морды торчали из густой грязной шерсти. Рога были и у баранов, и у овец и у тех и других закручивались одинаково неровно на узких черепах, отчего животные выглядели еще более всклокоченными и бесхозными. Не рога, а рудименты, ломкие и никчемные, годящиеся лишь на то, чтобы запутываться ими в колючем кустарнике.
Они устало тащились по болотам, по каменистой земле.
— Где ты познакомился с Разиэлем? — спросила Роза Лукаса.
— Я писал книгу. И брал у него интервью для нее.
— И ты веришь в то, что он говорит?
— Нет. А ты?
— Я люблю слушать Преподобного. Он кажется мудрым и добрым. Я ничего не понимаю в его речах. Но я бестолковая.
— Тебе все простят, Элен. Главное — продолжай шагать.
— Я ни о чем не жалею.
— Ты знаешь историю Озы и ковчега? В воскресной школе вам рассказывали?
— Это тот солдат, который коснулся ковчега Завета? Я плохо помню.
— А ты… — спросил Лукас, когда они пробирались через болото, по кочкам, заросшим растениями с пушистыми головками, — а ты не думаешь, что Бог велел Озе постараться уберечь ковчег? Не думаешь, что Он отвел его в сторонку, явившись перед ним в кольце огня, и сказал: «Оза, сегодня по пути в Иерусалим ковчег начнет падать. И ты, Мой возлюбленный Оза, ты, Мой избранный агнец, должен уберечь его от падения. Иначе весь мир жуть что ждет»?
— Господи! — воскликнула Роза. — Мне такое в голову не приходило. Никогда.
Спустя часа полтора они уже подходили к деревьям на границе заповедника «Долина Хула», откуда доносился шум быстрой воды. Карабкаясь по мягкому, в черных полосах песчаному откосу, Лукас наткнулся на укушенного змеей козла: язык вывалился, глаза тусклые и налиты кровью. Животное лежало на боку и, никак не реагируя, смотрело на приближающегося Лукаса. Подойдя, он заметил крупную фалангу, присосавшуюся к ране на козлином боку. Тут же ползал рой пчел, сложивших крылышки, намокшие от дождя.
Лукас вспомнил «Козла отпущения» Холмана Ханта. Даже пейзаж был немного похож.
Здесь это не метафоры, подумалось ему. Отсюда все пошло, тут достигло сознания и укрепилось в нем, и единственными символами стали святые буквы Книги. Все это должно создавать большие трудности. Захотелось поговорить об этом с Сонией.
Они перевалили через следующий гребень и увидели внизу другой поток, бурый и вспухший. Вид дороги, проходящей рядом с ним, говорил о том, что ею постоянно пользовались, — чистая, большей частью сухая наезженная грунтовка, укрепленная скалистыми обочинами, со следами подошв на ней. На карте поток и дорога почти сливались так, что по отдельности не различить.
Через минуту-другую они увидели свет фар, а потом и сам древний минивэн — наверное, друзский шерут, взбирающийся по горному серпантину; мотор натужно выл при каждом переключении передачи. До утесов на противоположной стороне было больше мили. На карте близ утесов виднелось слово «Баньяс» крохотными дрожащими буковками старинного шрифта.
Солнце, все ниже опускающееся на гнетущем горизонте, внезапно прорвалось сквозь завесу влажных туч и осветило скалу перед ними, и та засияла радужным блеском.
Лукас и Роза в изумлении смотрели на дивную гору. Там действительно были алтари, четко рисовавшиеся в закатных лучах.
Роза неожиданно помчалась к скале.
— Эй! — крикнул Лукас. — Эй, уже поздно! И дождь идет.
— Ну пожалуйста! — закричала в ответ Роза, не прекращая бег, вызывающий опасение за нее. — Я никогда здесь не бывала. Я должна это увидеть.
Чертыхнувшись, Лукас побежал следом, тяжело дыша и лавируя между торчащими камнями и залежами бурелома. Время от времени он поглядывал на мелькающую впереди фигуру с развевающимися светлыми волосами, блестящими под дождем. Она бежала к Богу. Лукас увидел, как она скрылась в сумраке небольшого леска из кривых кипарисов и тамариска. Исчезла. Превратилась в дерево. Но минуту спустя он снова услышал ее:
— Ого!
Она нашла удобное место — мшистый выступающий корень, с которого отчетливо виделись алтари Пана в скале.
— Ой! Я что-то слышу. — Ее словно охватил ужас.
— Ты, я вижу, по-настоящему напугана. Возможно, это в тебе говорит чай, — сказал Лукас, успокаивая ее. Но ему самому становилось не по себе.
— «Боишься?» — крикнула она и засмеялась. — «Боюсь! Его?» — («Что это в ее глазах?» — поразился Лукас; она, казалось, совсем помешалась.) — «Да нет же, нет! И все-таки… Все-таки мне страшно, Крот!»
Лукас сразу понял: «Ветер в ивах». Она принимала себя за дядюшку Рэта, встретившего Пана, Свирель у Порога Зари. Ну а что тут такого? Ее васильковые глаза сияли несказанной любовью. Если постараться, можно услышать опьяняющую музыку.
Элен Хендерсон сложила руки под подбородком и произнесла:
Чтобы светлая чистая радость твоя
Не могла твоей мукою стать.
Что увидит твой глаз в помогающий час,
Про то ты забудешь опять!
Она обернулась к Лукасу:
— «Забудешь опять».
— Что угодно забуду.
— Мы пели это, как песенку, в скаутском лагере, — объяснила она. — В группе «Брауни», младшие.
— Фантастика. И вот ты здесь.
В Израиле для каждого что-то есть.
Взбираясь обратно на лесистый склон, он дивился, по какой пересеченной местности они бежали. Просто чудо, что не переломали ноги.
По дороге спускался туристский мини-автобус фирмы «Эгед». Когда он остановился рядом с ними и двери открылись, Лукас увидел, что автобус наполовину пустой.
— Можете подвезти нас? Всего до входа в парк? — спросил Лукас.
— Но парк закрыт, — ответил водитель, — из-за войны.
В итоге, подавив инстинктивный порыв блюсти никчемную формальность, водитель пустил их в салон. Туристы в основном были пожилые гои. Один из них оказался на сиденье рядом с Элен Хендерсон.
— Попали под дождь? Осматривали замки? — поинтересовался он.
— Мы не помним.
Когда они вышли из автобуса у входа в парк, вокруг никого не было. У торговых палаток выстроились машины, среди которых были лукасовский «таурус» и «додж» Разиэля. Лукас удивился, увидев желтый «вольво», на котором утром приехал Фотерингил.
Когда они открыли «додж», чтобы забрать второй рюкзак Элен, Лукас обнаружил под пассажирским сиденьем несколько бумаг. Включив верхний свет, Лукас увидел, что листы представляют собой печатный план некоего здания. Схему тоннелей и помещений с размерами и пометками на нескольких языках, похожую на рабочие чертежи археологических раскопок. На каждой стороне листов стояло одно слово на иврите:
Кадош. Святой.
— Не знаешь, что это такое? — спросил он Розу.
— Нет. Это им тот парень, Фотерингил, привез.
Стемнело. По дороге, которая вела вниз, к Кацрину, проплывали огни машин.
Подъехал джип пограничной полиции. Офицер, сидевший за рулем, прочитал им лекцию об опасности ходить здесь без сопровождения. Что парк закрыт ввиду чрезвычайного положения и на эту территорию допускаются только туристские группы по особому разрешению.
— Во-первых, не знаю, как вы попали сюда, — сказал офицер. — Тут кругом датчики и пулеметы, которые автоматически открывают огонь. Минные поля. Мы засекли вас на полпути к Литани.
Один из полицейских фонарем с красным фильтром посветил на их паспорта, затем на их лица. Луч задержался на глазах Элен, зрачки которых были заметно расширены. Она заслонилась ладонью.
Они сели в «таурус» и поехали вниз, прочь от угольно-черной горы Хермон. Лукас обнаружил, что он еще не совсем отошел от чая. Наверняка и Элен тоже.
— Жизнь немного похожа на детскую сказку, — мудро изрек он в назидание юной Роуз.
— Но жизнь так сурова с детьми! — сказала она.
— Что ж, если она не «Ветер в ивах», тогда, может, «Алиса в Стране чудес».
— Почему «Алиса»?
— Ну, потому что «Алиса в Стране чудес» смешная. Смешная, но в ней нет справедливости. Или смысла, или милосердия.
— Верно, — согласилась Роза. — Но в ней есть логика. Раз шахматы в основе.
Возразить было нечего.
