31
Родильный центр Аль-Азиз в Хан-Юнисе прошедшей ночью рисовался безлюдным призраком во тьме, но утром тут кипела жизнь. Из материнского отделения в другом крыле здания доносился громкий крик младенцев. Быстро пройдясь до умывальника, Лукас заметил, что переулки за территорией центра выглядят вполне мирно. В мутное небо поднимался дымок костров, на которых готовилась пища, хотя людей почти не было видно.
Когда он и Сония сложили свои койки, доктор Наджиб взял их с собой на обход. В непритязательно, по-домашнему украшенных палатах отдыхали пышные палестинки с младенцами, все с головой закутанные в простыни, занавески и широкие одежды. При появлении посетителей некоторые улыбались, большинство глядели с невозмутимым выражением или отворачивались. И повсюду младенцы.
Лукас кланялся и расточал лучезарные улыбки, покорно изображая бодрость, которой отнюдь не испытывал. Одутловатые женские лица, одинаково обрамленные платками, были лишены очарования и неотличимы одно от другого. Красные уродливые новорожденные пронзительно орали. С дипломатической улыбкой прохаживаясь по палате, он чувствовал жалость и смутное отчаяние. Должно быть, думал он, это всего лишь от неловкости, смущения иностранца.
К палате рожениц примыкало детское отделение. Дети здесь большей частью уже становились на ножки, возле одной-двух кроваток сидели на складных стульях сонные матери. С потолка свисали казенные игрушки: ватные зверюшки и ухмыляющиеся резиновые куклы ядовитых цветов.
— Тут у нас плохая вода, — сказал доктор Наджиб, когда они вернулись в фойе. — Это главная проблема в Газе. Не считая политики, — добавил он.
Выйдя на улицу, Лукас не увидел никаких признаков их минивэна. Доктор Наджиб, лицо которого было покрыто сеткой мелких шрамов, продолжал идти с ними.
— В прошлые годы мы многих теряли. Обезвоживание, кишечные инфекции. Были тут малярия, дифтерит. Очень много было трахомы.
— А теперь? — спросил Лукас.
— А теперь получше. Соединенные Штаты вновь станут платить взносы ООН, и потому люди говорят, что положение еще улучшится. — Он весело рассмеялся.
— Действительно может быть такое?
— Нет, конечно. Но, считаю, Соединенные Штаты должны платить за все. — Он махнул в сторону моря. — Да, за все. Почему нет? — Он был христианин и уроженец Газы. Учился в Айове. — Таково мое мнение, — сказал он добродушно. — На мой взгляд, американцы должны платить. Ведь они заполучили мир, как хотели.
Лукас поблагодарил его и поздравил с клиникой.
— Родильное отделение принадлежит нам, то есть ООН. Но педиатрическое отделение открыл Детский фонд. Это все Нуала.
— Им повезло, что она работает у них, — сказала Сония.
— Она истинное благословение, — проговорил доктор Наджиб, удаляясь.
Они стояли в тени финиковой пальмы, единственного зеленого дерева, которое осталось от сада британского военного госпиталя. Сония потрогала ногой землю и опустилась на корточки у ствола пальмы. Лукас опустился рядом:
— Напоминает тебе Сомали?
— В Сомали было много хуже. Конечно, там у нас тоже была плохая вода. Но здешнюю с той не сравнить, там была совсем плохая. Все дети умерли.
— Ну, вряд ли все.
— Да. Все. Просто проклятье, практически каждый умирал. Без преувеличения. Едва успевали родиться. — Она искоса посмотрела на него. — Как в том твоем стихотворении. Учились петь прежде, чем говорить.
— А ты там научилась разрисовывать ноги.
— Да, — рассмеялась она. — Потому что нужно было что-то совсем из ряда вон, понимаешь? Разрисовать ноги, как тамошние женщины. Что-нибудь такое.
Para solidaridad, подумал он, хотя у него хватило тактичности, чтобы не сказать это вслух.
— Приходили какие-то странные, неуместные продукты. Бесполезное дерьмо, которое дети не могли есть. Икра! Так что мы открывали банки, объедались ею, устраивали вечеринку. Украшали себя ленточками и танцевали. — Она покачала головой. — Чтобы совсем не спятить.
— Понимаю.
— Значит, ты вчера действительно ходил в Яд-Вашем.
— Кажется, это было уже так давно.
— Я тебя предупреждала.
— Да, предупреждала. Сказала: не ходи туда, раз едем сюда.
— Я сказала, не в один день.
— Может, это неплохая идея, — проговорил Лукас. — Организовать такую вот поучительную экскурсию в двух частях.
— Поучительную экскурсию?
— Для прессы. А уж пресса всем разжует и в рот положит. Посадим людей в автобусы, покажем им ту и другую сторону. Таким образом, — объяснил он, — все всё поймут.
— Веришь, что это поможет?
— Обязан верить. Это моя работа.
— Тогда зачем шутить над этим?
— А что еще остается? — спросил Лукас; они поднялись на ноги. — Что с Нуалой, Сония? Что у нее на уме?
— Думаю, она влюблена.
— Это мы уже знаем, — сказал Лукас. — Что еще?
Сония ничего не ответила и отвернулась.
— Ладно, — сказал Лукас. — Пойдем поищем ее.
В палатке по соседству с детской клиникой Нуалы они увидели молодого муллу, который чем-то занимался за белой занавеской. Ему помогали двое служителей, значительно старше его. На больничной койке лежала мусульманка средних лет, а помощник муллы держал в поднятой руке пластиковую бутылку с внутривенным раствором. Мулла громко читал строки Корана. Вокруг палатки на скамьях сидели другие женщины, дожидающиеся своей очереди.
— Что происходит? — поинтересовался Лукас. — Можем мы войти?
— Лучше не надо, — ответила Сония.
— Что он делает?
— Он экзорцист. Изгоняет бесов.
— Внутривенным?
— Наверно, это так делается.
Они нашли Нуалу и Рашида — те пили чай перед маленькой глинобитной, с жестяной крышей хибаркой на краю территории госпиталя. Сидя за огромным расколотым деревянным столом, который выглядел так, будто сотню лет простоял в чьей-то гостиной. Нуала бросилась за чашками для них, а Рашид объяснил процедуру экзорцизма. Он был в свежестираном белом халате.
— В бутылке с плазмой проделано отверстие. В отверстие читают стихи Корана. После этого джинн выйдет из человека через большой палец ноги.
— Всегда? — спросил Лукас.
— Да, — ответил Рашид. — Если джинн — мусульманин.
Лукас вежливо рассмеялся, но тут же понял, что, кроме него, никто даже не улыбнулся.
— Это так и есть, — сказал Рашид спокойным и приятным тоном, ничуть как будто не обидевшись.
— Джинны всегда вселяются в женщин? — поинтересовалась Сония.
— Часто, — ответил Рашид. — Как правило.
— А почему, как думаете? — не отставала Сония.
Нуала засмеялась, защищая Рашида. Лукас заметил, как она на мгновение коснулась Рашидова запястья и тут же убрала руку.
— Такое уж их свойство, — учтиво сказал тот.
Лукасу подумалось, что кто-то мог бы уловить в его словах иронию. А может, никакой иронии и не было.
— Свойство женщин, — спросила Сония, — или джиннов?
— Возможно, что тех и других. Но это столь же верно для Запада, не так ли? Одержимыми обычно бывали женщины?
— А что, если джинн не мусульманин? — поинтересовался Лукас.
— В таком случае его следует обратить.
— Помнится, я слышала в Сомали, — сказала Сония, — об одержимой женщине, которую забили до смерти.
— Здесь такого не происходит, — успокоила ее Нуала. — Мы не позволяем такого.
— В Сомали забивают джиннов, — сказал Рашид. — Женщины страдают по нечаянности. Но мы их не бьем, потому что миз Райс не позволит этого.
Он с шутливым оттенком, смущенно произнес почтительное «мисс» по-современному: «миз».
— Не желаешь посмотреть, как мы тут устроились? — спросила Нуала.
— Да, — сказал Лукас. — Конечно.
— Почему бы тебе не пойти с Рашидом, — предложила Сония Лукасу. — А я останусь здесь и посплетничаю с Нуалой.
Рашид повел Лукаса обратно к палатке экзорцистов. Они постояли, наблюдая за процессом. Мулла и ожидающие женщины не обращали на них внимания.
— Обычно репортеры хотят сделать снимки, — сказал Рашид. — Но у вас нет камеры.
— Я редко ею пользуюсь.
— Хорошо. Потому что пришлось бы платить экзорцистам. И снимки на Западе использовали бы для всяких спекуляций. — Они покинули палатку и пошли к лагерю за пределами территории госпиталя. — Я считаю, что слова лучше.
— Для некоторых вещей — да, — согласился Лукас. — Скажите, какие еще религии исповедуют джинны?
— Они могут быть язычниками. Могут быть христианами или иудеями. Израильтяне насылают на нас множество еврейских джиннов. Чтобы напустить порчу.
— На что похожи еврейские джинны?
— Почитайте мистера И. Б. Зингера, — сказал Рашид, когда они поворачивали на улицу. — У него они описаны очень достоверно.
А за грандиозным столом на свежем воздухе Нуала наливала Сонии вторую чашку чая.
— Никакой антисанитарии. Надеюсь, Рашид все ему объяснит, — говорила Нуала. — Мы даем им свежий раствор и антисептик. Понимаешь, это распространенное верование. А раз народ верит, приходится с этим мириться.
— Так говорит Рашид?
Нуала рассмеялась:
— Да. И то же самое говорил Конноли в шестнадцатом году. И это то, что происходит сейчас, например, в Латинской Америке.
— Так Рашид — атеист?
— Рашид — как я, — ответила Нуала. — Он коммунист.
Сония так расхохоталась, что на глазах у нее выступили слезы. Утерев их, она проговорила:
— Господи! Я с тобой с ума сойду!
— Что, это так странно?
— Да, немножко странно. Я имею в виду, что не могу относиться к этому спокойно. Но ты же понимаешь, это ни в какие ворота не лезет, понимаешь?
Нуала помрачнела.
— Я имею в виду… Господи Исусе, Нуала! Думаешь, они будут пять раз на дню молиться диалектике? Ты где-нибудь видишь авангард рабочего класса? — Сония театрально огляделась по сторонам. — Ты вообще где-нибудь видишь рабочий класс?
— Ты и сама религиозна, — горько сказала Нуала.
— Я всегда была религиозна.
— Ты никогда не будешь настоящей мусульманкой.
— Думаю, я не совсем мусульманка, — ответила Сония. — Думаю, я некоторым образом иудейка. — Ей показалось, что у Нуалы перехватило дыхание. — Что-то не так? Ты не любишь иудаизм?
— По роду работы у меня не было особой возможности вращаться среди иудеев.
— Ну так тебе стоило бы завязать знакомство с кем-нибудь еще, кроме Стэнли. Не кажется?
Нуала ничего не ответила.
— Чем ты занимаешься, Нуала?
— Слишком много вопросов задаешь.
— Что ты привезла в минивэне?
— Объясню в другой раз.
— Лишь потому, что машина ооновская, — сказала Сония, — это не значит, что ее не будут досматривать. И любой, кто ее для тебя раздобыл, вляпается в дерьмо. Как я.
— Было бы время, — зло сказала Нуала, — я бы все объяснила. И я объясню.
— Нуала, тут повсюду стукачи.
— Верно. Поэтому я должна доверять тебе. Могу я быть уверена в тебе?
— Что было в машине?
— А ты как думаешь?
— Оружие.
— Да, оружие. Оружие для защиты беззащитных.
— Почему ты втянула нас в это? — спросила Сония. — Почему втянула Криса? И почему меня? Я против убийства, кто бы его ни совершал.
— Черт, да не ори ты так! — сказала Нуала. Потом уже мягче спросила Сонию: — Я что, поступаю неправильно? Это ты хочешь сказать? Мы должны защищать своих детей. Себя защищать от фанатиков, как мусульманских, так и еврейских.
— Ну не знаю.
— Так решай, к черту. Решай сейчас, и покончим с этим. Сония принялась расхаживать взад и вперед по песку, ломая пальцы. Она едва сознавала, что точно так же делала ее мать, обдумывая исключение Браудеров, Венгерское восстание и секретный доклад Хрущева.
— Ты плохо сделала, что обманула меня. Неправильно было втягивать Криса.
— Он ненадежный тип.
— Возможно, — признала Сония, продолжая расхаживать. Затем остановилась и хлопнула тыльной стороной руки по ладони. — Доставлять оружие для Рашидова ополчения — не обязательно неправильно. Но может быть ошибкой.
— Мы — это все, что осталось от здешнего коммунистического движения, — заявила Нуала. — Если мы будем безоружны, если нас нейтрализуют, у рабочего класса не будет голоса. Имея оружие, мы можем обеспечить охрану и порядок в наших лагерях. Без оружия мы беспомощны, и в лагерях станут заправлять фанатики или взяточники. Это ж проклятый Ближний Восток, как всегда говорят твои израильские друзья.
— Я не участвую в вооруженной борьбе. Не говорю, что это неправильно. Возможно, что однажды и приму участие. Но не сейчас.
— Стараешься быть нейтральной, да?
— Пробую, — сказала Сония. — Какой-никакой мир отнюдь не невозможен. — Она стояла, глядя, как Нуала причесывает растрепанные волосы. Мятежница, подумала она и поймала себя на том, что, может быть, завидует Нуале. — Скажи, если сюда привозится оружие, то что увозится?
— Деньги, — ответила Нуала. — Или наркотики. Бедуины иногда доставляют их сюда через пустыню. Или катером.
— И в результате наркотики оказываются на улицах Яффы.
— Ой, да брось ты! Шин-Бет постоянно сговаривается с наркодилерами. Здесь и в Ливане. И Советского Союза у нас больше нет.
— Правильно, — сказала Сония. — А что же я и мой беленький ооновский грузовичок возим сегодня? Что, у меня будет пара килограммчиков ката под задницей, когда парни наставят на меня свои «узи»?
— Только деньги Стэнли. Я повезу их.
— Я больше не стану этим заниматься, Нуала.
— Ты никому ничего не скажешь?
— Думаешь, я доносчица? — Сония подошла и обняла Нуалу за плечи. Что ж, вот и конец этому. — Лучше поостеречься, детка.
— Ага, только маленький бунт и цареубийство, ничего серьезного, — натужно пошутила Нуала. — Меня к этому готовили с пеленок.
Они пошли обратно к лагерю.
— Знаешь, что в старину говорили рабы на Кубе? — спросила Сония бывшую подругу по дороге. — Que tienen hacer, que hacer no morir.
— Что это значит?
— Это значит: «Что нужно сделать, так это постараться не умереть».
— Мудрый совет, — сказала Нуала.
Когда Лукас вернулся с обхода с Рашидом, он, Сония и Нуала двинулись в обратный путь. По дороге они видели огонь на улицах Нузейрата и Аш-Шейх-Иджлина. На побережье сделали остановку у клуба ооновских миротворцев, чтобы выпить пива; Сонию и Нуалу здесь знали. Офицер-датчанин, которого они накануне видели в Газа-Сити, в одиночестве пил пиво, глядя на прибой: пьяный, загорелый и светловолосый. Его розовая чужеродность сияла как сама добродетель. Лукас хотел было поставить ему пива, но тот был слишком пьян, чтобы можно было с ним общаться.
Потом они отправились в рыбный ресторан пообедать с палестинским адвокатом по имени Маджуб. С ним были Эрнест Гросс из Израильской коалиции по правам человека и Линда Эриксен, которая по-прежнему работала волонтеркой ИРНА.
— Господи! Вы-то как здесь оказались? — спросил Лукас Гросса.
— Обычным способом. Взяли такси на пропускном пункте. Там меня знают. Всегда прибегаю к их помощи.
— Его ждут с распростертыми объятиями, — сказал Маджуб. — Все его знают.
Но, по правде говоря, Маджуб лишь проявлял вежливость. Эрнест, в котором палестинцы безошибочно распознавали израильтянина, серьезно рисковал, приезжая в Газу, особенно в вечернее время. Адвокат Маджуб прилагал определенные усилия, чтобы организовывать приезды и отъезды Эрнеста, и его безопасность до некоторой степени зависела от влияния самого Маджуба в местной общине. Но врагами Эрнеста были не одни палестинцы, хотя любой, кто нападет на него, скорее всего, будет палестинцем. Были и те, кто посмеется иронии такого нападения.
— Хочу, чтобы они привыкли к Линде, — сказал Эрнест, — поэтому мы представляем ее везде.
— Впервые в секторе? — спросила Сония хорошенькую Линду.
— Я встречалась с отдельными поселенцами. Брала интервью. Но в Газа-Сити впервые.
— Отсюда все видится совсем по-другому, — сказал Лукас.
— Да. Конечно, они могли бы лучше прибираться на собственных улицах.
Все замолчали. Лукас украдкой посмотрел на Маджуба, который продолжал есть, делая вид, что не расслышал слов Линды.
— Линда, — сказала Сония, — здесь есть трудности с водой. А еще проблема военной оккупации. И с канализацией. Люди живут на сорок центов в день.
— Могу поклясться, что то же самое говорят белые про Гарлем. А, Сония? — хмыкнула Нуала.
— Да, что-то в том же духе, — согласилась Сония. — И про Соуэто, как я понимаю.
— Мы сегодня были в суде, — сказал Эрнест. — Маджуб и я. В общем, у судьи по гражданским делам.
— И как всегда, — подхватил Маджуб, — мы проиграли. Лично я еще не выиграл ни одного дела.
— А что было за дело? — спросила Нуала. Ее с Сонией это не слишком заинтересовало.
— Мы просили рассмотреть заявленное ходатайство по конфискации удостоверения личности, — пояснил Эрнест. — Солдат неизвестно почему забрал у человека его карточку. Сам человек говорит, что без всякой причины. Он не знает ни имени солдата, ни какой тот части.
— И вы тащились аж из Иерусалима на слушание по поводу идентификационной карты? — удивился Лукас.
— Нам о многом нужно поговорить, — сказал Маджуб. — Пора подготовить доклад для «Международной амнистии».
— Давно пора, — согласился Эрнест. — Не напали на след Абу Бараки?
— Да не особо, — ответил Лукас. — Но я верю в его существование.
— Мы все должны верить в его существование, — сказал Эрнест.
— Это точно, — проговорила Сония, глядя на зажигающиеся огни порта и луч прожектора израильского корабля, обшаривающего старую гавань. — Особенно в такой вот вечерок.
Креветки были превосходны. Все жалели, что не подавали пиво или вино.
— Как-нибудь отправимся в Александрию, — сказал Маджуб. — Там по-прежнему можно выпить вина.
— Пока еще, — добавила Сония.
— В последнем деле, которое у меня было по поводу карточки, — сказал Эрнест, — бедняга заявил, что солдат съел ее. Суд, конечно, хохочет, правильно? Но мы порасспросили свидетелей, и что вы думаете?
— Какой-нибудь остряк и вправду ее слопал?
— Вот именно! Сожрал пластик и все остальное. Так что мой клиент остается без работы.
— Забавно, — сказала Нуала без тени юмора.
— Да, забавно и по-своему ужасно, — вздохнул Лукас.
— Забавно, пока это не случилось с тобой, — сказала Нуала.
Лукас поднял стакан и провозгласил:
— За то, чтобы когда-нибудь где-нибудь как-нибудь — для всех все забавное было забавным!
