Книга: Особый склад ума
Назад: Глава 25 Музыкальная комната
Дальше: Примечания

Эпилог
Зимний зачет по специальности № 101 «Психология»

Прошло почти две недели с тех пор, как поисковый вертолет Службы безопасности штата, прочесывавший местность в глубине северного заказника, обнаружил тело Дианы Клейтон. Это случилось утром того дня, когда Джеффри и Сьюзен выписывались из больницы в Новом Вашингтоне, и через два дня после того, как конгресс США подавляющим числом голосов одобрил включение Пятьдесят первого штата в состав федерации.
Беспокоясь за судьбу матери, Джеффри все это время воевал с хирургами, требуя, чтобы ему разрешили участвовать в поисках, которые Служба безопасности вела непрестанно во все стороны от дома 135 по Буэна-Виста-драйв, чтобы поставить точку в событиях той памятной ночи, но его так и не отпустили. Сьюзен, напротив, спокойно выздоравливала, словно каким-то образом знала, что произошло после того, как отец покинул музыкальную комнату, а они с братом потеряли сознание от шока, перенапряжения и потери крови.
Кстати сказать, спасателям удалось поднять тело Дианы со склона ущелья, но узость его не позволила им забрать останки Питера Куртена. Спасатели разглядели их с воздуха, но, чтобы поднять, нужны были скалолазы. Однако эти расходы директор Службы безопасности Мэнсон оплатить отказался.
В день выписки Клейтонов он явился в больницу после голосования в конгрессе, сияющий от удовольствия, приехав с заседания, где власти штата решили по такому случаю устроить широкие празднества в ближайшие выходные, с фейерверками, с парадами пожарных машин, с духовыми оркестрами, с девушками из команды поддержки и с бойскаутами, которые пройдут по главным улицам практически во всех новеньких городках нового штата под зажигательные речи мэров. Старые добрые парады, бело-сине-красные флаги, хот-доги, лимонад, сарсапарель: День независимости, Четвертое июля в местном варианте — в разгар зимы.
— Вас, конечно, мы поучаствовать во всем этом не приглашаем, — жизнерадостно пояснил он Сьюзен и Джеффри. — У вас, к сожалению, закончились визы.
Затем Мэнсон вручил им чеки. Сьюзен он сказал:
— Хотя с вами лично мы не заключали какого-либо соглашения, как с вашим братом, но я нахожу справедливым оплатить ваши труды.
— Плата за молчание, — съязвила Сьюзен. — Взятка.
— Ничего, — живо возразил Мэнсон. — Эти деньги тратить так же приятно, как любые другие. Может быть, даже еще приятнее.
— Надеюсь, юная мисс Льюис также получила компенсацию и за молчание, и за то, что ей пришлось вытерпеть?
— Мы оплатили ей четыре года обучения в колледже, как и лечение. И переселим их семью из коричневого района в зеленый за счет штата. Ее отец получил новую работу, разумеется с повышением. Мать тоже… Они, кстати, получили в подарок два хороших дорогих автомобиля, чтобы им приятнее было ездить на новую работу. Собственно говоря, это автомобили вашего покойного отца и его ужасной жены. Кроме того, семья получила и другие бонусы, и договориться с ними было нетрудно, как и с пострадавшей. Они с удовольствием пошли нам навстречу, потому что им нравится здесь жить, они не хотят уезжать. И разумеется, не хотят рассказывать или делать что-либо такое, что смогло бы нам навредить.
— На каждый роток не накинешь платок, — настаивала Сьюзен. — Люди все равно станут болтать…
— Разве? — удивился Мэнсон. — Не думаю. Вряд ли кто-нибудь захочет все это вспоминать. Люди не хотят думать про такие вещи. Во всяком случае, здесь. Так что, полагаю, все будет хорошо. Кое-кого, возможно, иногда будут мучить ночные кошмары, но в общем и целом все обойдется. Все будут молчать.
Мэнсон сунул руку в портфель, достал газету «Нью-Вашингтон пост» двухнедельной давности и бросил ее Сьюзен. Она увидела заголовок: «НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ. ПОГИБЛА ГОСУДАРСТВЕННАЯ СЛУЖАЩАЯ». Рядом со статьей была напечатана фотография Кэрил Энн Куртен. Сьюзен посмотрела на нее и повернулась к брату.
Джеффри покачал головой, разглядывая чек, который ему вручил Мэнсон.
— Цена за это была заплачена очень высокая, — сказал он.
— Примите мои соболезнования, — отозвался Мэнсон. — Однако, насколько я понимаю, дни вашей матери все равно были сочтены…
— Все правильно, — сухо прервал его Джеффри голосом, в котором прозвучали сердитые нотки. — Но какова цена шести месяцев жизни? А одного месяца? А недели? А одной только минуты? Для сына и дочери может оказаться бесценным каждый миг, отвоеванный у смерти.
Мэнсон улыбнулся:
— Профессор, мне кажется, что вы задаете вопросы, на которые ваша мать уже ответила, смело приняв вызов судьбы, и продолжать их задавать означает принижать ее решение.
Джеффри на мгновение прикрыл глаза, потом кивнул в знак согласия.
— Вы умный человек, мистер Мэнсон, — сказал он. — И в этом отношении напоминаете мне отца.
Мэнсон улыбнулся:
— Я предпочту принять это за комплимент. Скоро ли вы уедете? Думаю, лучше это сделать сегодня же.
— А ведь он так и не отправил то письмо в газеты, ведь правда? То, из-за которого вы так всполошились? И то, которое привело нас в его дом? Кажется, вам повезло. Властям вашего штата не пришлось расхлебывать кашу, которая могла бы завариться. Верно?
— Да. — Мэнсон кивнул. — Он его так и не отослал. Тут нам действительно повезло.
— Интересно, почему? — спросила Сьюзен.
— Тому имелась причина, — ответил Джеффри. — Причина есть всегда. Мы просто пока не знаем какая.
Он повернулся к директору. Тот сидел на неудобном больничном стуле, однако радость по поводу того, какой оборот приняли события, сделала его нечувствительным к любому дискомфорту.
— Ведь вы же знаете, что он одержал бы над вами верх, — продолжил Джеффри. — Он был на сто процентов прав, предсказывая, какой эффект произвело бы его письмо. Все следующие полгода вам пришлось бы лгать и изворачиваться, объясняясь с представителями практически всех средств массовой информации у нас в стране. А голосование в конгрессе? Думаю, его исход вполне мог бы оказаться неблагоприятным.
— О, — произнес Мэнсон, делая рукой такое движение, словно хотел отмахнуться от данной проблемы, — я прекрасно отдавал себе в этом отчет, даже больше, чем кто-либо другой. Общественное мнение переменчиво и непостоянно. Безопасность — хрупкая вещь. Нельзя скрывать что-то до бесконечности. Рано или поздно все равно просочится какой-нибудь слушок или, еще того хуже, пойдут гулять легенды и мифы. Собственно говоря, профессор, насколько я понимаю, это единственный из вопросов в этой истории, на который нам не удалось найти ответа. Почему, предприняв так много успешных усилий для того, чтобы вы, ваша сестра и ваша покойная матушка приехали в этот штат, а также сделав столь многое для того, чтобы торпедировать его принятие в состав федерации, он вдруг под конец проявил нерешительность? Притом что успех был ему гарантирован, погибни он или останься в живых… Согласитесь, это более чем непонятно. Вы не находите?
— Вот это меня и беспокоит, — согласился Джеффри.
Мэнсон улыбнулся и поднялся со стула.
— Что ж, — заключил он, — в конце концов, ваше беспокойство — это ваше личное дело.
Он кивнул Сьюзен и вышел, так и не подав никому из них на прощание руки.

 

Неподалеку от Лейк-Плэсида, в самом сердце Адирондакских гор, есть озеро под названием Беар-Понд, до которого можно добраться, если пересечь на каноэ Аппер-Сент-Регис-Лейк, где стоят у самой воды огромные старинные особняки из тесаных бревен, и в конце концов найти небольшую бухточку, окруженную стройными темно-зелеными елями и соснами. Оттуда каноэ нужно тащить волоком полмили еще до одного, совсем маленького озерца с болотистыми берегами, где в темной торфяной воде лежат серые, похожие на скелеты стволы упавших деревьев и плавают широкие листья кувшинок и где стоит полная тишина. У этого озерца нет названия. Его берега пустынны. Это мрачное, угрюмое место, и если кто-нибудь сюда забредал, то старался оттуда выбраться как можно скорее. Дальше каноэ снова нужно тащить волоком ярдов двести, туда, где виднеется сосновый лес, продуваемый холодными арктическими ветрами, которые несут с собой снег и зиму. За этим лесом и есть озеро Беар-Понд. По берегам его темнеют серые гранитные скалы, а в кристально чистой воде отражается густой зеленый лес и водится радужная форель. Это мир почти совершенный, мир холодной красоты, чей покой лишь иногда нарушит крик какой-нибудь птицы. Прохладный голубоватый воздух дрогнет, только когда пролетит скопа, пикируя на зазевавшуюся форель, которая поднялась слишком близко к поверхности воды.
Идея развеять прах Дианы именно здесь принадлежала Сьюзен.
Они так и поступили, найдя дорогу с помощью одного старика, инструктора по рыбной ловле, который вызвался проводить их. Утро выдалось ясное и морозное. Озёра еще не покрылись льдом, хотя до морозов осталось, наверное, лишь несколько дней. Изредка налетал совсем легкий ветерок, который напоминал, что, несмотря на яркое солнце, дело все же идет к зиме. Роскошные особняки, построенные больше ста лет назад Рокфеллерами и Рузвельтами, стояли в тишине, с заколоченными окнами и дверями. У воды, кроме сестры и брата, никого не было.
Старик сидел на руле, а Джеффри усердно работал легким веслом, пытаясь согреться. Сьюзен сидела между ними, закутанная в красное шерстяное одеяло, и сжимала в руках маленькую металлическую урну с прахом матери, слушая ритмичные плески весла.
Когда они выбрались на берег Беар-Понда, ветер почти стих. Дно лодки уткнулось в мелкую гальку, и Сьюзен увидела первый лед у кромки воды. Старик оставил их одних, а сам пошел разгребать снег посреди небольшой полянки, чтобы разложить костер.
— Надо бы что-нибудь сказать, — неуверенно предложила Сьюзен.
— Зачем? — спросил Джеффри.
Сестра кивнула и, размахнувшись изо всех сил, высыпала серый пепел в воду. Они стояли и смотрели, как тот разошелся по глади озера, похожий на клуб дыма, потом набряк влагой и наконец стал оседать на дно.
— Чем ты теперь собираешься заняться? — спросил Джеффри.
— Думаю, вернусь домой, где, черт возьми, всегда тепло, а там сяду в свой скиф и рвану на отмели, где никого, кроме меня, нет, и с удовольствием буду просто дышать соленым морским воздухом, пока не замечу какого-нибудь пермита, который будет искать обед и не обратит на меня внимания. Тогда я заброшу наживку прямо перед его глупым носом, и он очень удивится, когда поймет, что попался на крючок. Вот чем я собираюсь заняться.
Джеффри улыбнулся и поежился от холода.
— В этом есть смысл, — проговорил он.
— А ты? — спросила Сьюзен.
— Вернусь в свои соляные копи. Утрясать расписание на второй семестр. Снова буду увязать в долгих, невероятно скучных и, в сущности, бесполезных спорах с коллегами. Буду любоваться новой толпой неблагодарных, неграмотных и в основной своей массе безнадежно испорченных студентов. Причем на самом деле все гораздо хуже, чем я расписываю.
Сьюзен рассмеялась:
— В этом и заключается разница между мной и тобой. Во всяком случае, по-моему.
Она задрала голову и посмотрела в широкое голубое небо.
— Ни облачка, — произнесла она. — Но завтра, похоже, будет снег.
— Сегодня к вечеру, — согласился с ней Джеффри. — Самое позднее — завтра.
Они одновременно повернулись и пошли прочь от озера.
— Похоже, мы осиротели, — сказала Сьюзен.

 

На лекции профессора Клейтона «Введение в курс „Аберрантное поведение“» записалось сто семь студентов, изучающих специальность № 101 «Психология». Убийства скуки ради, один-ноль-один. Джеффри, как обычно, сперва рассказал о людях, получающих удовольствие от самого акта убийства, потом о маньяках, а также уделил некоторое дополнительное время серийным убийствам и убийствам в состоянии аффекта. Почти целую лекцию он посвятил Дюссельдорфскому Душителю, Петеру Кюртену, чье имя позаимствовал отец, переселившись в Пятьдесят первый штат. Он продолжал ломать голову над тем, почему отец выбрал именно его.
Кюртен, родившийся в результате насильственного инцеста, был беспощадным убийцей. Извращенец с безупречными манерами, он не испытывал к своим жертвам никакой жалости, за исключением, как ни странно, последней молодой девушки, которую отпустил, когда та принялась умолять его сохранить ей жизнь, поклявшись не рассказывать о том, что он с ней делал, ни единой живой душе. Почему он ее отпустил — хотя десятки других его жертв, несомненно, просили о том же, — осталось загадкой. Разумеется, девушка прямиком пошла в полицию, и Кюртена немедленно арестовали, как и членов его семьи. Он не предпринимал никаких попыток убежать и даже отказался от защиты на судебном процессе. Те, кто участвовал в казни Кюртена, рассказали, что убийца оживился при мысли о том, как разлетится во все стороны его кровь от ножа гильотины. Кюртен взошел на эшафот с улыбкой на губах.
Его отец, подумал Джеффри, поклонялся злу.
Зимний зачет по психологии был письменный, студенты за час должны были написать эссе. Они тихо входили в аудиторию, хмурые, словно внутренне протестуя против проверки. Когда они расселись, Джеффри посмотрел на часы и засек время. Затем роздал обычные голубые тетради, в которых им предстояло писать, и проследил, чтобы они не забыли их подписать.
— Начинаем! — скомандовал он. — Никаких разговоров. Если кому-то понадобится вторая тетрадка, поднимите руку, и я вам ее дам. Вопросы есть?
Девушка с прической, похожей на дикобраза, подняла руку:
— Если закончу раньше, можно будет уйти?
— Как хотите, — ответил Джеффри.
Он подумал, что у нее, наверное, свидание или она, быть может, плохо подготовилась и не хочет зря терять время, зная, что ничего путного не напишет. Он обвел взглядом аудиторию, но поднятых рук больше не было, и он подошел к доске и начал писать. Он терпеть не мог, когда ему приходилось писать на доске в большой аудитории. Кому приятно стоять спиной к более чем сотне студентов, которые, как известно, терпеть не могут экзаменов. В такие моменты он чувствовал себя уязвимым. Однако лампочка устройства тревожной сигнализации в тот день так и не зажглась.
В углу на железном складном стуле сидел офицер службы безопасности кампуса. Вернувшись, Джеффри потребовал, чтобы у него на зачетах присутствовала охрана. Офицер был одет в полный комплект обмундирования, и ему наверняка было жарко в набитой битком аудитории. Длинную графитово-черную дубинку он держал между ног, на плече висел автомат. Ему было явно скучно, и Джеффри, оторвавшись от доски, кивнул ему, призывая быть повнимательнее.
Тест состоял из двух частей. В первой студенты должны были назвать, кто есть кто из тех, чьи имена он написал на доске. Это были убийцы, о которых он говорил на лекциях. Во второй части нужно было ответить на один из двух вопросов по выбору:
(1) Хотя Чарльз Мэнсон не сопровождал убийц до места преступления, тем не менее он был обвинен в соучастии. Напишите почему и укажите, какое влияние он оказывал на лиц, непосредственно совершавших преступления. Объясните, чем Мэнсон отличается от других убийц, которых мы изучали.
(2) Сравните нападение Теда Банди на женское студенческое общежитие «Чи Омега» в Таллахаси, штат Флорида, с убийством восьми медсестер в Чикаго, совершенным Ричардом Спеком. Чем они различаются и что в них общего? Каково было их влияние на местное общественное мнение?
Клейтон закончил писать на доске и вернулся на свое место за преподавательским столом. Пока студенты писали эссе, он просматривал утреннюю газету. Внизу на первой полосе была статья, которая его встревожила. Профессор романской филологии в соседнем колледже был застрелен накануне вечером, когда шел по территории кампуса вскоре после того, как стемнело. Убийца профессора, скорее всего, подошел сзади, вынул пистолет небольшого калибра и, перед тем как скрыться, сделал один выстрел в основание черепа, и ему удалось уйти. Полиция допрашивает бывших и нынешних студентов профессора, а в особенности тех, кто прогуливал его лекции. Профессор был известен строгостью в оценках, и это в наше время, когда можно легко получить высшие баллы за самую что ни на есть посредственную работу.
Джеффри продолжил машинально листать газету и наконец добрался до спортивного раздела, где прочел заметку об очередной истории со взятками и скандале с договорными матчами в баскетбольной команде. Он читал, а студенты тем временем заканчивали работу. На возвышении, где стоял преподавательский стол, Джеффри поставил пластиковую корзинку. Студенты, закончившие писать, складывали туда работы. Иногда то один, то другой задерживался у двери, и тогда он слышал то смешок, то жалобный голос. Когда прозвенел звонок, возвещавший начало перемены, аудитория опустела.
Он собрал тетрадки, поблагодарил заскучавшего офицера и вернулся в свой кабинетик на факультете психологии. Джеффри всегда пересчитывал работы, перед тем как начать их проверять, чтобы удостовериться, что их сдали все.
На его удивление, работ оказалось сто восемь.
Он уставился на стопку тетрадей. Его курс слушали сто семь студентов, а контрольных работ сто восемь. Его первой мыслью было, что кто-то придумал новый способ жульничества. Студенты во время сессии всегда изобретают что-нибудь новенькое. Джеффри подумал, что если бы они уделяли учебе столько времени, сколько на изобретение всяческих уловок, то и придумывать не было бы смысла. Хотя он прекрасно понимал, что это в природе современного образования, которая побуждает обман предпочитать работе.
Он пересчитал тетради еще раз. Число не изменилось.
Клейтон принялся их перебирать, ломая голову над тем, как можно было его надуть, и тут заметил, что на одной обложке нет подписи. Он вздохнул, решив, что это он сам случайно сунул в стопку работ чистую тетрадку, и вынул ее.
Ничего не подозревая, он открыл ее, чтобы убедиться в своем предположении.
В тетради оказался вложенный листок, на котором было написано:
«Как видите, если кто-то решит убить профессора, который потрепал ему нервы, то это не так трудно сделать. Нетрудно и скрыть истинные мотивы убийства. Достаточно убить несколько преподавателей в остальных четырех университетах и колледжах. Сначала двоих наугад, потом того, кого нужно, и для прикрытия еще двоих. Вероятно, вы узнали эту схему, профессор. Она описана у Агаты Кристи в романе „Азбучные убийства“ в 1935 году, почти сто лет назад. Там, в книге, чтобы ее разгадать, понадобился один хитроумный француз. Не понимаю, почему этот роман до сих пор не запрещен. Не знаю, есть в местной полиции кто-нибудь с такими мозгами, как у Эркюля Пуаро? Впрочем, это всего лишь одна идея.
У меня есть и другие.
Мой отец многому научил меня. Он всегда говорил, что мне нужно учиться, чтобы одержать верх над человеком, которого называют Профессор Смерть. Стоит ли разрушать тот новый мир, где я вырос, я решу, может быть, завтра, может быть, через год, но в любом случае я вернусь в Пятьдесят первый штат. В последний вечер, который мы с отцом провели вместе, мы обменялись кое-какими идеями, как нагнать страху на всех самодовольных умников и полицейских.
А сейчас я просто хочу поставить вас в известность, что я еще за вами вернусь, когда пойму, что готов».
Подписи не было, но его это не удивило.
Джеффри Клейтон почувствовал, как внутри стало пусто, но не от страха, не от волнения перед лицом новой угрозы, даже не из уныния. Он вдруг понял, чем он и вся его жизнь, его знания отличаются от отца и подобных ему людей.
Он почувствовал, что улыбается, и догадался наконец, почему отец так и не отослал свое сенсационное письмо в газеты. Потому что знал: у него есть преемник. Он оставил наследника. И тот, кому он передал свою эстафетную палочку, имел все шансы превзойти его. Отцы и дети.
Джеффри отложил тетрадь в сторону. Он был строг и холоден, радуясь этой новой, не очень приятной мысли. Он в последний раз взглянул на листок и понял, что мертвый профессор из утренней газеты был такой же частью письма, как и каждое написанное здесь слово. Он подумал, что должен был бы испугаться, но не испугался, а почувствовал новый прилив сил.
Он покачал головой. «Придешь, если я не отыщу тебя первым», — мысленно сказал он призраку брата.

notes

Назад: Глава 25 Музыкальная комната
Дальше: Примечания