Глава десятая
Больше месяца Петр регулярно посещал библиотеку, а поздно вечером, около двенадцати, появлялся в подвале. На Чистые пруды к «Современнику» он больше не ходил, решил повременить, пока угон машины не уляжется, или эта Ольга-Маша не сменит стоянку.
Он прочел сотни книг и не ожидал, что так много людей, а именно: писателей, задумывались над смыслом жизни и над тем, для чего человек вообще нужен в этом мире. Особенно ему показался странным роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». Там было что-то неуловимо связанное с его нынешним положением. И опять, как не раз бывало, это неуловимое оставалось за гранью понимания.
В подвале почти ничего не изменилось: висельник пунктуально вешался, поп пил, профессор трепал языком, иногда даже очень интересные вещи, а полковник приходил, а вернее — приползал, весь перепачканный грязью, садился под стену и молчал. Лишь однажды Петр почувствовал его недоброжелательный взгляд на себе. Не тот взгляд, которым желают скорой смерти или вечный ад, а тот, когда корят, когда обвиняют, будто говоря: «Во что же это ты меня втянул, сукин кот?» Но Петр отнесся к подобному изъявлению благодарности с безразличием.
Поп тоже заметил этот взгляд и как попугай произнес:
— Негодяй, он и есть негодяй.
А за собой Петр заметил, что стал думать какими-то другими словами и от этого ему стало немного грустно, так как он понял, что распрощался с прошлой жизнью раз и навсегда. Он даже знал, как называется иное мышление, отличающееся от его прошлого: более изысканное. И что интересно — ни грамма не было противно, хотя раньше Петр терпеть не мог витиевато выражающихся умников. И вот бац! — получай деревня трактор! Сам стал почти как эти умники. Библиотечные посиделки даром не прошли.
Но как-то наступил день, когда полковник вдруг не появился. Не пришел он и на следующий день, и через неделю, через месяц… Поп сказал, что кто-то ему помог и он выскочил из кольца, хотя этому менту нужно было бы вертеться здесь до скончания веков. Но сказал это с ухмылкой, дополнив непонятной фразой:
— Второгодничком будет. Вот те крест! — и перекрестился.
Петр не стал уточнять, что такое второгодник, однако в глубине сознания догадывался о значении этого определения. И если с Виктором случится то, что предрекал поп, Петр ему не завидовал. Виктору, конечно.
Иногда Петр устраивал себе каникулы и мотался по городу без всякой цели то на машине, но не нарушая правил дорожного движения, то на общественном транспорте, переваривая в уме прочитанное. Однажды его автоматически занесло на Чистые пруды, почти в то же самое время, как и в прошлый раз. Он заблаговременно купил зонтик и уселся на ту же скамейку. Кофейный «Форд» стоял там же, где и в прошлый раз. И Петр засомневался, что Стрельцова тоже из однодневок.
Ведь они, застрявшие в кольце времени, могли вносить в жизнь города такие изменения, что один и тот же день мог чем-то отличаться друг от друга. Его удивил подобный вывод, но не своим содержанием, а тем, что практически невозможно было сказать нормальным языком об одном и том же бесконечно повторяющемся дне во множественном числе. Или подобное было не предусмотрено в программе развития их мира, или язык изменится в будущем, когда многие пройдут эти круги земного ада.
Петр моментально взял себя в руки, побоявшись раскиснуть. Каким бы домоседом он не был, ему все это надоело и уже давным-давно. Но ничего не попишешь — приходилось делать вид, что все о’кей!
Вот мимо идет чем-то знакомая женщина. Петр внимательно посмотрел ей вслед и она неожиданно повернулась к нему и он встретился с ней взглядом.
— Петр?.. — негромко сказала женщина приостанавливаясь.
И только сейчас он узнал ее: ну конечно же это Ирина! Его первая и единственная жена. Петр закрыл глаза и старался не смотреть на нее. Только не это: ему почему-то очень не хотелось с ней встречаться. Но почувствовав, что Ирина подошла к скамейке и встала напротив, поднял отяжелевшие веки.
— Неужели это ты? — то ли изумленно, то ли радостно произнесла Ирина.
— Похож, — неожиданно охрипшим голосом спросил Петр. Поколебавшись, он предложил: — Садись. Что стоишь.
Ирина механически села, не сводя с него глаз. Он тоже присмотрелся и обнаружил множество замакияженных морщин вокруг глаз, на щеках.
— Как много утекло времени, — выдохнула Ирина и отвернулась. Достав платочек, промокнула глаза. Петр тоже почувствовал, что веки у него набухли, но не до того, чтобы пролить слезу.
— В последнее время я часто вспоминала о тебе, — неожиданно призналась Ирина. — Но даже не мечтала вот так встретиться.
— Я вспоминал первые года три, после развода, — честно сказал Петр. — Потом забыл.
— У нас сын, — сообщила Ирина. — Уже взрослый.
— Чей сын? — спокойно поинтересовался Петр.
— Наш! — удивилась Ирина и что-то вспомнив, усмехнулась: — Да не было у меня ничего с Андреем. Просто мне нравилось, как он вился около меня.
— А мне нет, — все так же спокойно ответил Петр.
— Ну это же глупо?! — воскликнула Ирина, почти так же, как в далеком прошлом. — Ревность все убивает!..
Петр согласно кивнул головой:
— Ты это точно подметила, — и хитро усмехнулся: — Но для чего-то она существует.
— Кто существует? — не поняла Ирина.
— Ревность, — пояснил Петр.
— Ну это для… Для… — Ирина не решилась продолжить. Петр помог ей:
— Для меня, — и снова усмехнулся. — Я понял, что ревность все убивает, ровно через два года, после того, как ушел. Она действительно убила во мне все. А у тебя ревности не было, наверное потому, что ничего не было. И убивать было нечего.
Ирина глубоко задумалась, напряженно нахмурив брови. Спустя несколько минут сказала:
— Я не поняла о чем ты. Наверное стала стареть, — и виновато улыбнулась, внимательно посмотрев на Петра: — А ты мало изменился — возмужал.
— Каждому свое, — неопределенно сказал Петр и посмотрел на кофейный «Форд». Тот стоял на месте и никто пока к нему не приближался.
Петр внутренне немного удивился, что ранее думал: если встретится с Ириной, то наверное потеряет сознание. Но оказалось, что она очень средненькая во всем. И эта встреча даже ничего не всколыхнула. Лишь чуть-чуть что-то качнуло внутри и отпустило. Что же он в ней находил раньше?..
По его взгляду Ирина видимо поняла, о чем он думает и нахмурилась:
— Сильно постарела?
— Скорее износилась, — прямолинейно ответил Петр.
Ирина вновь нахмурилась, сосредоточенно размышляя.
— Это оскорбление или комплимент?
— И то и другое вместе, — Петр вновь усмехнулся.
— Я тебя не понимаю, — призналась Ирина: — Хотя вижу, что ты не подсмеиваешься, просто играешься.
— Сам с собой, — подтвердил ее догадку Петр.
— Как это: сам с собой?
Петр посмотрел на «Форд» и увидел угонщика, открывающего замок.
— Ты читала «Мастера и Маргариту» Булгакова? — поинтересовался он.
— Давно… Ах, да! Читала.
— Помнишь, как там на скамеечке на Чистых прудах сидел Воланд с каким-то человеком.
— Помню, — неуверенно ответила Ирина.
— Воланд в тот раз сказал, что вот Маруся пролила подсолнечное масло, а писатель Берлиоз поскользнется на нем и попадет под трамвай…
— Помню. Ну и что?
— Вон!.. — Петр повернулся и показал Ирине на кофейный «Форд»: — Видишь ту машину?
— Вижу, — испуганно произнесла Ирина.
— Сейчас она рванет и попадет под трамвай. Если хочешь увидеть это в подробностях, подойди поближе, но поторопись: до столкновения осталось секунд десять.
Ирина устало усмехнулась и терпеливо стала наблюдать за рванувшим от тротуара «Фордом». Петр смотрел на воду в пруду замусоренную листьями и какими-то обертками. Ему было не интересно. И даже удивление Ирины, которое наступит через несколько секунд, было не интересно.
Раздался скрежет и трамвай несколько раз тренькнул звонком.
— Сейчас соберется толпа, приедут спасатели, но… — Петр медленно встал и посмотрев на ошарашенную Ирину, добавил: — Извини. Тороплюсь. Много осталось незавершенного, — и ушел в сторону Главпочтамта.
Ирина долго и молча смотрела ему вслед.
А Петр думал: неужели и этот балбес, Стас возомнил себя всезнающим ясновидцем в отдельно взятом дне и балдеет от этого. Нужно его привести в чувство, а потом в подвал и растолковать кто он такой. Грешник, как и все, а не ясновидящий. А то поверит в то, что святой. И эту дуреху, Стрельцову за собой потянет. Знать бы только, зачем она мне нужна. Вот Ирина это точно — совсем не нужна. Сжег он все мосты назад, даже пепла не осталось. А жаль… Все-таки противно жить одним днем. Но не будем о грустном…
В течении периода чтения книг, Петр опять закупил у Кеши на рынке отмычки и заглянул в дом тринадцать на Синичкиной улице, и снова наткнулся на стену, вместо входа в квартиру, в которой таинственный Джебе сделал ему заказ на него же самого.
Он стал наблюдать за дачей помощника депутата, в первой половине дня, а во второй бежал в библиотеку. Но, за три дня проведенных в засаде, ничего не обнаружил: никто не выходил и не заходил на дачу. Тогда он решил изменить тактику, и вместо традиционного чаепития, рванул на «Жигуле» к даче, из которой немного позже семи часов утра выехала на «Форде» сама Стрельцова и быстро помчалась к трем вокзалам. Петр уже освоился с управлением машины, поэтому вполне профессионально вел объект наблюдения. Повернув на одну из улиц, не доезжая до вокзалов с полкилометра, Стрельцова заехала в тупик и выбралась из «Форда». Петр проделал то же самое и перешел к пешему наблюдению.
Ольга или Маша, вытащила из машины и понесла в руках что-то длинное, обернутое темной материей. Перелезла в своих джинсах, с махрами внизу, через забор какой-то незавершенной стройки и подошла к полуоткрытому люку колодца. Она ждала примерно двадцать минут. Люк зашевелился и из колодца высунулась голова Стаса.
Петр почему-то обрадовался, узнав, где тот обитает в перерыве между одним и тем же днем. Стрельцова быстро и решительно поговорила о чем-то со Стасом, передала ему сверток и, проделав обратный путь, села в «Форд» и укатила. Петр остался наблюдать за Стасом. Бродяга, посидев немного на бетонной плите, глубоко вздохнул и поплелся в противоположную от Петра сторону, обходя полуобвалившиеся кирпичные стены времен исторического материализма.
Стас привел его на узенькую улочку, где дома вплотную примыкали к незавершенке. И очевидно всех, или почти всех жильцов из этих домов переселили в другие места, а ветхие дома предназначались на снос. Но занавески на некоторых окнах говорили, что выехали из любимых пенатов не все.
Стас встал за нахилившимся на бок забором забытой стройки, и стал ждать. Вскоре на улице появился мужчина среднего роста, средних лет, с полиэтиленовым пакетом, сквозь который проступали очертания прямоугольников с молоком или кефиром. Мужчина был в очках и сильно сутулился.
Когда прохожий поравнялся со Стасом, тот неожиданно выскочил из своего укрытия и… только тут Петр заметил, что у Стаса в руках блеснула сталь клинка. Крича что-то диким голосом, Стас бросился к оторопевшему мужчине. Тот стоял столбом, ничего не соображая. Стас с хода, махнул саблей, и словно у одуванчика, снес голову у прохожего с плеч, которая с деревянным стуком хрястнула об выщербленный асфальт. Тело казненного с шумом упало навзничь, широко раскинув руки. При этом сумка ударилась о рядом стоящую стену дома и из нее потекло что-то белое: наверное кефир.
Стас воровато оглянулся и хотел вернуться назад, но Петр в этот момент вышел из-за стопы бетонных плит и решительно направился к киллеру. Стас всего на мгновение замер на месте, но, очевидно, рассмотрев и узнав Петра, рванул с места как медалированный спринтер. Петр внутренне собрался и сделал бешеный рывок, как прежде, который не раз спасал его от неминуемой смерти. В считанные секунды он догнал бродягу. Тот оглянулся и с воплем, совершив неописуемый вираж, влетел в первый попавшийся подъезд дома предназначенный для сноса.
Не сбавляя темпа, Петр подобрал с земли сломанный черенок от лопаты и усмехнулся, притормозив у филенчатой двери: он ясно видел, как Стас, стоя за дверью с поднятой вверх саблей, ждет его. Детский трюк. Петр резко распахнул захлопнувшуюся дверь и сунул вперед черенок от лопаты. Бродяга одним махом отсек кусок палки: лезвие клинка было острым. Но Петру именно это и было нужно. Пока сабля находилась внизу, Петр, почти не торопясь, вошел в подъезд и одним движением кисти вывернул рукоятку меча из руки Стаса. Тот отпрянул от неожиданности в угол тамбура. И с перепуга хотел рвануть наверх, но Петр выставил перед его грудью острие оружия и остановил трясущееся как желе тело бомжа.
Быстро сменив положение, Петр мгновенно вогнал острие сабли сантиметров на десять справа между ребер Стаса, проткнув его грязную куртку. Клинок был отличный, Петр оценил его сразу. Стас дико взвыл. Но Петр ударил его тыльной стороной ладони по губам и негромко сказал:
— Будешь выть тогда, когда я проверну клинок вокруг оси. И не думай даже всхлипывать, сейчас тебе почти не больно, — и Петр улыбнулся одними губами, с мертвыми глазами на лице, как когда-то в туманном прошлом заметил напарник Сергей.
Стаса выражение его лица вдохновило на лихорадочную тряску всем телом. Эта дрожь передавалась через сталь прямо в руку Петру.
— Перестань трястись, — ласковым голосом стал увещевать его Петр. — Несколько секунд назад ты одним рыцарским взмахом отделил человеку голову от тела, а сейчас дрожишь от какой-то пустяковой дырки в боку, или от страха за свою поганую жизнь?
— Для вас дырка, а для меня рана, — со слезами на глазах прогундосил Стас: — Из нее кровь течет.
— Ничего, завтра будешь как новенький, — успокоил его Петр, и без перехода спросил: — Ну как — будем сверлить дыру или ты все расскажешь сам?
— Я не виноват! Эта все стервоза Ольга выдумала, что мы бессмертные и потомки Дункана Маклаута из клана Маклаутов и должны глушить всех иноверцев, чтобы в конце остался только один, — трясясь все сильнее и сильнее, с дрожью в голосе торопливо говорил Стас. — Она сказала, что для тренировки нужно поотрубать головы у нескольких десятков человек, а потом начнем искать иноверцев.
— И как же они должны выглядеть, иноверцы? — поинтересовался Петр.
Стас съежился и отвернулся. Петр понял, кто первый иноверец:
— Значит это я?
Стас торопливо кивнул.
— А она кого-нибудь уже того?..
— Нет! — продолжая трястись, ответил неудавшийся горец. — Она сказала, что будет координатором. И сказала, что я помеченный роком.
— Каким рогом? — не понял Петр.
— Не рогом, а роком, — почти плача пояснил Стас.
— А!.. — догадался Петр: — Рок в смысле судьбы?..
— Ну да…
— Ясно, — кивнул головой Петр, хотя ему ничего было не ясно. — А кто такой Маклаут?
— По телеку показывали, — осторожно выдохнул воздух Стас. — Целый сериал был. Я несколько фильмов видел…
— И что, обнаружил у себя родственные связи с этим?.. — Петр щелкнул пальцами в воздухе.
— С Маклаутом?..
— Ну да, с ним?
— Ничего я не увидел. Это все она, мегера!
— А ее и правда Ольгой зовут?
— Мне кажется, что нет, — уже спокойнее ответил Стас, несколько освоившись со своим незавидным положением: телом наживленным на клинок. — Она не всегда оборачивается, когда ее окликают Ольгой.
Петр понимающе покивал головой и взглянув на Стаса в упор, чем вызвал у него панику, медленно сказал:
— Запоминай: как только она появится у твоего колодца… Кстати, когда ты просыпаешься?
— В семь, — овечьим голосом ответил Стас.
— А почему так поздно выбираешься на свет?
— Охота понежиться…
— Так вот, ты не нежься, а рви когти от своего колодца подальше, подальше от этой мегеры. Она тебя в конце концов закопает живьем. Я знаю тут несколько ведьм, которые используют таких дураков как ты. Понял?
— Понял, — проблеял Стас.
— Вот и хорошо, — согласился Петр. — А чтобы ты это получше запомнил, сегодня твой день заканчивается, — и он резко проткнул бродягу насквозь. Кончик лезвия вышел с другой стороны. Стас хотел заорать, но видимо клинок перерезал ему диафрагму и получился лишь едва слышный сип.
— Я тебя найду, когда в этом возникнет необходимость, сказал ему на прощание Петр и хотел выйти на улицу, но в этот момент дверь подъезда открылась и в тамбур вошла пожилая и очень суровая на вид женщина.
Пропустив ее, Петр остановился в дверях и спокойно сказал:
— Разборка у нас здесь, мафиозная.
Женщина зло плюнула в Стаса, сползшего на пол, при этом металл клинка звякнул о стену, и неторопливо стала подниматься по ступеням. Петр тяжело вздохнул, ругая себя за содеянное, и вышел на улицу. Но иного выхода из сложившейся ситуации он не видел. Ему почему-то захотелось спасти Стаса от дурных миражей Стрельцовой, и одновременно ее саму спасти от нее же самой. Запутались люди, насмотрелись лишнего по телевизору. Перемешались у них в головах глюки с действительностью. Обидно.
Через несколько дней Петр неожиданно обнаружил в подвале за своим столиком какого-то черного огромного мужика, одетого в свисающие с него лохмотья. Поп усиленно крестился правой рукой, а в левой держал большой нательный крест, закрываясь им от новенького. Висельник сидел не в общем помещении, а в своей каморке и нервно мигал фонариком, посвечивая на часы, в ожидании своей секунды. Слушатели нервничали, хотя внешне это почти ни в чем не проявлялось, но Петр чувствовал: атмосфера в подвале накалена почти до-красна. Профессор держал очередную речь, но говорил не гладко и веско, а дерганно, будто сплевывал слова на пол.
Петр немного постоял в центре подвала и решительно подошел к своему столику. Ему не хотелось менять место из-за какого-то ободранного вахлака. Громадный оборванец сидел на его стуле и Петру пришлось усаживаться рядом, под негромкие панические вопли священника, повторявшего одно и то же:
— Чур меня! Чур меня! Изыди — нечистый!
От чужака воняло не как от бомжей и не так, как в тюрьме. Запах был необычайно противным. Казалось, что он обмазался протухшими яйцами, подмолодив «благоухание» ведром болотной жижи, вылитой на голову, а сверху обмазал себя черным обувным кремом.
— Что это они? — с безразличным видом поинтересовался Петр у новичка.
— А я откуда знаю, — шипя и сипя на выдохе, ответил незнакомец. Петр уже встречал таких, с вырезанными голосовыми связками и с дыркой в горле.
— Ты прямо из помойки? — снова спросил Петр.
— С кладбища, — просипел чужак и качнулся на опасно заскрипевшем стуле, при этом все его ленточки и лохмотья стали болтаться словно на ветру.
— А что не обмылся? Лужи не нашел?
— Разве от меня воняет? — вместо ответа поинтересовался новенький.
— Разит немного, — с» иронизировал Петр.
— А!.. — протяжно зашипел незнакомец: — А то я не пойму, что это все на дыбки встают.
Они немного помолчали. Профессор продолжал свою рваную речь. Но ни он, ни его слушатели упорно не смотрели в их сторону. Будто поставили границу между собой и пришельцем. Поп продолжал яростно гнусавить:
— Чур меня! Чур!..
— Ты завтра тоже придешь? — поинтересовался Петр.
— Раз вылез из могилы, то приду.
— Помойся и приходи: договорились?
— Вода не поможет, — пренебрежительно засипел новенький: — Да и противная она — ржавею. Мне бы серной кислоты…
Петр помолчал, что-то прикидывая и спросил:
— Много кислоты?
— Бочоночек во-от такой, — новенький поднял руку в полуметре от поверхности стола: — Пластиковый. В них масло для машин налито.
— Литра три?! — удивился Петр, припоминая, что видел на рынке пластмассовые канистры с маслом: — Или пять?
— А что больше? — в свою очередь спросил новенький.
— Пять больше, — усмехнулся Петр.
— Вот ее и тащи, — просипел странный мужик.
— Пьющий что ли? — немного удивился Петр.
— Да нет, — с трудом махнул рукой чужак, трепыхая лохмотьями: — Мне кислота нужна для баланса концентрации демиума. Что-то вроде катализатора.
— Что за демиум?
— Последний устойчивый элемент вашей химической таблицы.
Петр стал вспоминать недавно просмотренную им таблицу Менделеева и ничего не вспомнил напоминающее демиум.
— Это близко к урану или к сере? — спросил он.
— Это далеко за ураном, — просипел чужак. — Уран как перышко, против демиума. Последний стабильный элемент. Он завершает магические ядра атомов, так профессор когда-то говорил, — новенький показал головой в сторону нервничавшего лектора.
— Ты вообще-то нормальный? — кротко спросил Петр.
— Вообще-то да, но не по человеческим меркам.
— Инопланетянин что ли?..
— Да ну!.. — сипло хмыкнул чужак: — То же мне, сказанул! Инопланетяне почти такие же как и вы — люди. Может малость не так устроены и тело у них другой формы, например, как у дракона. А на самом деле: человек, он всегда человек. Вы все себя так называете.
— Хочешь сказать, что ты дьявол? — усмехнулся Петр. — Но не лепи горбатого — я в дьяволов и чертей не верю.
— Молодец Петруха! — удовлетворенно захрюкал чужак. — Это вот они меня дьяволом величают. А я всего лишь демон, если смотреть на мое существование с точки зрения мифологии.
— Ты откуда знаешь как меня зовут: гипноз что ли?
— Да нет. Некоторые твои мысли как открытая книга…
— В демонов я тоже не верю, — заявил Петр.
— Вот и хорошо, — обрадовался пришелец и заперхал, будто закашлял: — Терпеть не могу это определение. Это все люди придумывают, а нам ничего не остается, как поддакивать.
— А почему бы не сказать как тебя, или ваше племя, зовут на самом деле, — предложил Петр.
— Не получится. Наше название не произносится и передается на этих, как их… А!.. На СВЧ частотах электромагнитного излучения. Вы ничего не услышите.
— Уменьши частоту, чтобы мы услышали и скажи.
— Полгода нужно будет выговаривать только мое имя. Нерентабельно и бессмысленно, — и пришелец вновь заперхал.
— Что простудился?
— Мы не простужаемся, — вновь махнул он рукой и лохмотьями: — Просто долго под землей был. Закопался, когда этот философ, — он снова показал головой в сторону профессора, — только-только начинал пороть свою чушь.
Петр вспомнил, что говорил ему Виктор о продолжительности пребывания профессора в одном и том же дне.
— Значит, говоришь, что под землей пролежал шесть-семь тысяч лет?
— Наверное, — согласился чужак. — Тебе уже кто-то говорил о философе?
— Сидел бы там и дальше, не пугал бы народ, — начал наседать Петр.
— Надоело, — шумно засипел пришелец: — Домой захотелось, — и пристально взглянув в сторону Петра чем-то блеснувшим в дырках вместо глаз, с надеждой поинтересовался: — Кислоту принесешь?
Петр нахмурился и пожал плечами:
— Обещал ведь, значит принесу.
— Странный ты мужик, Петруха, иногда даже меня пугаешь, — признался пришелец.
— Хуже черта?
— А ты уже поверил?
— Нет, — усмехнулся Петр: — Не верю. Ты не дьявол и не демон, а что-то другое.
— Вот правильно сказал — мы что-то другое, не похожее на людей.
— Но вы наши враги, — продолжил свою мысль Петр.
— Ошибаешься, дядька, — отрицательно мотнул громадной головой пришелец: — Мы не враги, а симбиоз. Так было угодно сделать Ему, — и чужак ткнул пальцем в потолок.
— Кому? — переспросил Петр.
— Да тому, кого вы называете Богом.
— А что, у него другое имя?
— Еще заковыристее, чем у меня. В общем: ни пером описать, ни топором не врубить.
— Однако, ты поднахватался нашей терминологии! — удивился Петр: — Наверное давно на Земле?
— Да я здесь бывал еще до появления не только Земли, но и Солнца, — просипел чужак. — Ждал, когда вы зародитесь из амеб проклятых, ни дна им не покрышки. Совершенно безмозглые твари! А потом вдруг вы объявились! Я в растерянности: каким таким образом у вас разум появился? У вас и мышление, и подсознание, и сознание, и личное «Я»! Оборзели совсем! Богатеи! А у нас мышление да личное «Я» — и все! Ничего он нам больше не дал! Разве это справедливо? А у вас от всего и ДУША появилась…
— Ты что, хочешь душу получить?! — разозлился Петр.
— Да на хрена она мне! Мне нужно несколько, для баланса между мышлением и личным «Я».
— По мою душу пришел? — наливаясь злом поинтересовался Петр.
Чужак подался от него в сторону и загородился ладонями:
— Да на что мне твоя душа?! Ты мне все внутри развалишь! У меня есть с штук несколько и то, по их же собственному желанию. Пока что баланс соблюдается. И душа этого обормота мне не нужна, — чужак ткнул длинным пальцем в сторону попа: — У него не душа, а гниль сплошная. На что мне такое говно. Это редкость, чтобы попалась удачная душа, да ее еще нужно уговорить, ублажить.
— Обмануть? — бросил Петр.
— Бывает, что и соврешь, — легко согласился чужак: — А вы что — все праведники?
— Если соврал — убью! — мертвым голосом пообещал Петр.
— Да не вру я! И убить меня невозможно. Вечный я. Буду существовать до тех пор, пока вселенная не развалиться и не развеется в пыль, в нейтрино, в кванты.
— А облез почему? Шкуру что ли меняешь? — спросил Петр.
— Да нет, — шумно засипел чужак: — Тоже, как и вы, попал в воронку и скатился в точку, вот и кручусь на одном месте. А она, воронка, энергии много съедает у меня. Вот я расползаюсь на лямки, на лоскуты. Ну ты принесешь?..
— Обещал же!.. Вот пристал, как клещ!
— Я верю тебе, Петр, — тяжело вздохнул чужак и ссутулился, будто задремал.
А поп продолжал отмахиваться крестом и частить:
— Чур меня! Чур!..
Петр осмотрел присутствующих и понял, что не поворачиваясь каждый из них старался не пропустить ни слова из его разговора с чужаком. Плюнув на все, приближалось три часа ночи, Петр положил руки на стол, а голову на руки и провалился в тяжелый сон.
