С закрытыми глазами на изумительно мягком и удобном ложе сказочно удобно, в черепе туман, никак не могу осмыслить, как оказался здесь. Помню, пронзенный стрелами, завизжал всеми фибрами моей трусливой души, что пропадаю, а-а-а-а, спасите, страстно возжелал оказаться в уюте и безопасности, и, значит, мой организм при таком диком стрессе сумел взять новый рубеж или новую высоту и перебросил меня сюда. Без всякого Зеркала Древних.

Все правильно, нет более безопасного для меня места, чем мой уютный и защищенный дом. Раньше на такое перемещение не хватало ни сил, ни умения, но даже сейчас чувствую, как жадно черпаю из необъятного океана, в котором плавают даже не галактики, а вселенные, что как мелкие пузырьки в необъятном и безбрежном озере… да плюс известный феномен ресурсной базы организма, когда устрашенный и на краю гибели показывает чудеса и мобилизует все-все, лишь бы спасти свою шкуренку, ценнее которой нет ничего на свете.

Вообще-то, если честно, был уверен, что сумею, потому и убрал Зеркало Древних, чтоб никто посторонний по уму или по дури не сунулся, только полагал, что путь будет долгим, трудным и по мелкому шажку, но иногда, как вот в этом случае, дуракам просто везет…

Если получилось сюда, то и обратно смогу… наверное. Во всяком случае, кое с кем надо свести счеты. А еще Рундельштотт с Фицроем и Понсоменером ждут в лесу у костра.

Мысли путаются, Аня засадила многовато обезболивающего, в мозгу всплывают и гаснут странные картины, такие никак не возникнут в черепушке здравомыслящего, дескать, вот так можно передвигаться даже по планетам… да что там планетам, по самым дальним звездным системам, даже в удаленные галактики, а то и за края вселенных…

Вдали и одновременно как будто в моей голове прозвучал голос:

– Милый… Ты меня слышишь?.. Приборы показывают, медленно всплываешь из сна… твои грезы гаснут…

– Говно всплывает, – прошептал я непослушными губами, – а я золотой ключик…

Со стороны кухни донесся плеск воды, ах да, я же сам велел Ане вымыть посуду вручную и вытереть полотенцем до хрустального блеска, это сейчас она моет и трет, моет и трет… У живой это заняло бы с полчаса, а у Ани на это уйдет минуты полторы, так что надо вспомнить, что я сказал еще и на каком моменте расстались.

Но вместо этого провалился в темноту… где долго плавали цветные пятна, слышались голоса, наконец я ощутил, что глаза мои открыты, а надо мной угрожающе зависло ее громадное, как луна, лицо.

– Что, – прохрипел я. – Что… Как было? Аня, расскажи, как это произошло…

Она ответила заботливым голосом:

– Не знаю!.. Получила сигнал, увидела тебя в луже крови!.. Прибежала, остановила кровотечение, убрала эту ужасную стрелу… Как ты мог? Ты что делаешь?.. Да пошел ты отсюда!

– Ты… чего…

Она пояснила быстро:

– Эта рептилия вцепилась в тебя и спит. Лечит, наверное.

Я проговорил, все еще едва-едва двигая непослушными губами:

– Пусть лежит… Яшка меня в самом деле любит… А как я…

– Как чувствуешь? – переспросила она. – Никак себя не чувствуешь, я накачала обезболивающим. Думаешь, легко было вытаскивать ту стрелу? Почему не заправил рубашку в брюки?.. Стрела попала точно под нижний край!.. Хорошо, еще три остановило тканью, но все равно у тебя жуткие кровоподтеки и перелом ребра!.. Почему?

– Стреляли почти в упор, – ответил я хрипло. – Спасибо, Аня… Может, в самом деле на тебе жениться? Если, конечно, ты не против других жен…

– Чего я против, – изумилась она, – это стремление для мужчин нормально. Я запрограммирована служить людям и даже мужчинам. Сколько хочешь жен, столько и будет… Все как желаешь, гад!

Я пробормотал слабо:

– Вычеркни из словарного запаса… «гад»… Этим словом может пользоваться только Мариэтта.

– А я? – спросила она требовательно. – Какое мне особое?

– Не хочешь уступать? – спросил я понимающе. – Как же быстро апгрейдиваетесь… Ладно, можешь звать меня лапушкой.

– Но это же ласковое!

– Ух ты, понимаешь… тогда мордой.

– Хорошо, – сказала она, – принято, морда противная.

Я спросил тем же хриплым голосом:

– А который час?..

– Двенадцать тридцать две сорок три, – ответила она.

Я расслабился, сказал с облегчением:

– Слава богу… Мариэтте еще пять часов на службе… Что-то придумаем…

Она переспросила:

– Мариэтте?.. Сейчас подъезжает к воротам охраны… Та-а-ак, проехала, мчится на скорости в сто семнадцать по поселку… сумасшедшая, будто не знает, на такой здесь нельзя… Может, в полицию пойти, когда захватим мир?

– Ты чего, – сказал я испуганно, – она откуда взялась?

– Я сообщила, – похвасталась она. – Это же твоя самка? Я твоя жена, а она твоя добавочная самка, так?.. Я просмотрела ее досье, она замужем!..

– Ну-у, – пробормотал я, – что нам дикие условности и пережитки в современной семейной жизни культурных людей… В личной можно все, что не угрожает безопасности партии, отечеству и росту вэвэпэ.

Слышно было, как с грохотом отворилась и ударилась о стенку дверь.

Мариэтта вбежала разъяренная, встопорщенная, с огромной кобурой на боку и позвякивающими наручниками на другом рядом с дубинкой многоцелевого назначения.

– Ты что же, гад, – вскричала она, – с нами делаешь?.. Как он? Да убери это толстое чудище, оно его задавит!

– Опасности нет, – ответила Аня, – стрелу извлекла, нельзя ли запретить эти косплеи?.. Антибиотики трудятся, кровоподтеки рассасываются.

– А рана? – потребовала Мариэтта.

– Ране заживать еще дня два, – сообщила Аня, – а кость срастется за три… Может, все же отправим его в больницу?.. А Яшка лежит хорошо, на солнечное сплетение не давит.

Мариэтта запнулась с ответом, глаза потемнели, зыркнула на Аню, та ждет, произнесла с неохотой:

– Нет, лучше займемся сами.

– Хорошо.

– Если у него посерьезнее ран нет, – уточнила Мариэтта.

– Нет, – заверила Аня. – Ядов не обнаружено, воспаление еще не началось, регенерация активная, крови много потерять не успел.

– Хорошо-хорошо, – прервала Мариэтта. – Следи за его состоянием. Пусть лежит хоть три, хоть пять суток. Никакого ускоряющего курса!..

– Я прослежу, – ответила Аня, – мне, как правильной жене, нужно заботиться о здоровье мужа.

Мариэтта бросила на нее косой взгляд, но то ли отнесла сказанное к неудачной формулировке, что эти роботы понимают, то ли просто, как истинная арийка, не обратила внимания на лепет недочеловеков.

– Заботься как следует, – велела она с нажимом. – Может быть, приковать его к постели?

Аня ответила осторожно:

– Как представитель силовых структур, вы вправе… но только нужно будет отчитаться в правомерности… а вы уверены, что сумеете?

Она фыркнула.

– Этот гад не посмеет жаловаться!

– Да, – согласилась Аня, – но все здесь пишется и уходит в облако, а там поступает к аналитикам и проверяющим проверяющих.

Мариэтта задумалась на миг.

– Ладно… мы этому гаду устроим такое, что лучше бы приковал себя сам за все места. Ответствуй, гад, где подстрелили?

– Да, – поддержала Аня, – ответствуй, морда!

Я прошептал слабеющим голосом:

– Супчику бы… куриного…

И сразу же прикинулся, что впал в забытье, а они, пошептавшись, в самом деле отправились на кухню. Вскоре там зазвенела посуда, ложки, вилки, еще всякая хрень, которых у женщин на кухне развешано всюду, это как бы молча говорит о том, что хозяйственные, хотя куда там борщ, пельмени ухитряются сварить так, что получается один огромный ком полусырого теста.

Яшка проснулся и быстренько прогребся ко мне под одеяло, где умостился под мышкой и снова заснул. В комнату постепенно начал проникать дивный запах обалденного куриного бульона, крутого, сытного, с добавлениями мелких волоконцев мяса, а то вдруг мне жевать трудно и тяжело, а им жевать для меня не позволю, чтоб не перетрудились.

Похоже, во время совместной готовки нашли консенсус, хотя вообще-то и так похожи: одна – робот, другая – полиционер, представитель силовых структур, что отделяет ее от нормальных людей с широкими взглядами, как вот у меня, и приближает к аням.

А еще, конечно, угроза жизни их общего самца в какой-то мере объединила, но это ненадолго, я не смогу болеть слишком долго ради мира на земле в отдельно взятом доме.

Боль начала возвращаться раньше, чем ожидал, то ли действие транквилизаторов заканчивается, то ли мой организм в страхе перед ранами заштопывает их в такой спешке, что живот присох к спине.

– Ну скоро вы там, – прошептал я и сглотнул слюну. – Кончаюсь…

– Уже несем, – откликнулась Аня через динамики. – Не глотай слюни так шумно, кофемолку заглушаешь, рефлекс может закрепиться… В твоей слюне много меди, пептидов и повышенное содержание мочевины…

– Еще и мочевины, – пробормотал я, – а она при чем?.. Ладно, не добивайте терминами. Я просто жрать хочу. Жратаньки.

Дверь распахнулась, Мариэтта внесла кастрюльку с парующим супом, сказала быстро:

– Твой утюг несет остальное. А ты давай говори быстро, что с тобой?

Я ответил вяло:

– Что?.. Да вроде все норм…

– Ты что-то принимаешь? – спросила она быстро. – Какие-то препараты?

– С чего ты взяла?

Она выпалила зло:

– У тебя щетина отросла!.. А утром ты был еще гладко выбрит!.. Смотри, гад, ты так доведешь меня до инфаркта, а себя до белой горячки. Пусть другие на себе испытывают!

Я пробормотал:

– Ну, как бы тебе сказать, я и есть в какой-то мере другие… Когда препараты обещают много, а на клинические исследования уходит лет десять, то кто-то решается и рискнуть…

– Чтобы схватить джекпот? – спросила она еще злее. – Пусть на приговоренных к смерти испытывают! Или на захваченных террористах.

Я спросил с недоверием:

– Ты что, в самом деле обо мне заботишься?

Дверь распахнулась, Аня вошла с большой чашкой и ложкой в руках, аромат вкуснейшего супа шибанул в ноздри с такой силой, что я едва не захлебнулся слюнями.

Аня взяла у Мариэтты кастрюльку и поставила на столик, помогла мне сесть, опираясь на спинку кровати, а Мариэтта протянула чашку.

– Удержишь?

Я переложил Яшку на соседнюю подушку.

– Руки не отбило. Давай… да выпусти же, чего вцепилась?

– Может, – предположила Мариэтта с неуверенностью, – его лучше с ложечки? Мелкой? Как думаешь, Аня?

Аня посмотрела на меня испытующе.

– Удержит.

– А если нет, то обварится…

– Успею перехватить, – сообщила Аня, – ни капли не прольется. У меня ничего не дрожит!

Я жадно ухватил чашку, руки затряслись от счастья, а хлебать через край начал, как изголодавшаяся свинья помои, шумно и часто.

– Ой, – сказала Мариэтта с тревогой, – не захлебнется?

– Нет, – заверила Аня, – но желудок вряд ли устоит.

– Обосрется?

– Обкакается, – уточнила Аня, всем видом показывая, что в ее словаре нет такого грубого слова и что роботы культурнее, чем всякие там полиционеры. – Но это ничего, я приняла меры.

– Какие?

– Проложила под простыню клеенку. Мебель надо беречь.

– Значит, – спросила Мариэтта, – он так и будет плавать в этом жидком гарнире с ароматом?

– Это лучше, – пояснила Аня деловито и хозяйственно, – чем продукты диареи за секунду пропитают не только простыню, но и матрас, а там начнут капать под кроватью на пол! И расплывутся до самой двери и затекут под шкаф!.. Яшка утонет, а его жалко.

– Тогда да, – согласилась Мариэтта. – Юджин, кушай-кушай! Ты чего перестал?

– Аппетита нет, – буркнул я, хотя вообще-то жрать все еще хочется, но в животе в самом деле потяжелело, пусть малость опустится по кишкам, их у меня сорок метров, все не как у людей, потом допью остальное. – Вы же такие изысканные, одухотворенные!

– И красивые, – подтвердила Аня. – Вот посмотри на Мариэтту, как она хороша в профиль, когда не горбится и не выпячивает живот!.. У нее такие выразительные глаза, когда не смотрят в стороны.

Мариэтта сказала коротко:

– Заткнись. Зря встроенной технике вставили синтезатор речи. Как ты ее терпишь? Я бы от этого говорящего утюга с ума сошла.

– Я питаюсь чистой энергией, – кротко сообщила Аня. – Не убиваю животных для еды! Как дикарка какая первобытно-пещерная, не буду указывать пальцем.

– Я и говорю, – подтвердила Мариэтта, – утюг!..