Улица Швенто Казимеро
(Sv. Kazimiero g.)
И вот я тут теперь живу

– Вот тут, вот тут он живет, скажи? – возбужденно прошептала Настя в самое Мурино ухо, так громко и неожиданно, что та невольно отшатнулась от подруги.

– Кто – «он»?

– Ну как – «кто»? – изумилась Настя, привыкшая, что Мура всегда понимает ее не только с полуслова, но и вовсе без слов. – Ариен Трийский!

– Так он же…

Мура хотела сказать: «Так он же у себя в Трийе живет, что ему делать в Вильнюсе?» Но вовремя прикусила язык. Потому что Ариен Трийский, конечно же, может оказаться в любом месте. Такая у него удивительная жизнь, куда угодно может занести. Тем более, в Вильнюс! По идее, в таком волшебном городе работы для него – завались.

Ариен Трийский, бессмертный принц-вампир из маленького горного королевства Трийя, входящего в Магическое Содружество Реальностей, был героем книжного сериала, бесконечно любимого читателями, вернее, читательницами, юными барышнями в возрасте от девяти и примерно до девяноста.

Барышень можно понять: Ариен Трийский был совершенно неотразим. В нем было прекрасно решительно все, начиная с эффектной внешности (высокий рост, широкие плечи, бездонные изумрудные глаза на смуглом лице, копна густых серебряных волос) и заканчивая родом занятий: Ариен Трийский путешествовал по разным Вселенным, разыскивая заблудившихся в чужой реальности или попавших в какую-нибудь другую беду магов, спасал их от всех наспех придуманных автором несчастий, вразумлял и благополучно возвращал домой. Плату за труд он брал кровью – всего два глотка, чтобы не повредить здоровью подопечных, этого вполне хватало, чтобы временно утолить снедающую его жажду и продлить свое бесконечное существование.

Но двигала им, безусловно, вовсе не презренная корысть. Принц Ариен Трийский был исполнен искреннего сострадания ко всему живому, особенно заблудившемуся и растерянному. Кроме того, он был бесконечно великодушен, отчаянно храбр, непереносимо благороден и обладал мудростью, практически не совместимой с жизнью. Но принц каким-то чудом держался и не глупел.

И, конечно, он был отчаянно одинок. Не в силу неуживчивости характера, а по добровольному выбору. Отказался от близких отношений с людьми, устав бесконечно хоронить друзей и любимых; оставались, конечно, другие бессмертные, но их было немного, и с ними у принца как-то не складывалось, по крайней мере, пока. То есть, к семнадцатому тому дела обстояли так, а восемнадцатый еще не был написан, и читательницы с трепетом ждали: что же дальше?

Трепетали они, будем честны, совершенно напрасно. Книги о похождениях бессмертного принца-вампира Ариена Трийского не отличались разнообразием сюжетных ходов. В каждом новом томе блистательный принц сперва тосковал без дела, потом узнавал об очередном несчастье и, приободрившись, отправлялся на другой край Вселенной, чаще всего – на планету Земля. После того, как автор экспериментальным путем выяснил, что читателям интересны чудеса, происходящие в узнаваемой обстановке, Земля превратилась в своего рода капкан для начинающих, обезумевших и просто нетрезвых магов, малейшая ошибка, и добро пожаловать к нам, дружок. В Нью-Йорк, Лондон, Париж, Берлин, Санкт-Петербург или Барселону, это зависело от того, где провел очередной отпуск автор, чрезвычайно внимательный к деталям и никогда не бравшийся описывать город, в котором не побывал лично. Вслед за автором туда отправлялся принц Ариен Трийский. Оказавшись на месте, он приходил на помощь очередному пострадавшему, попутно успевая осмотреть достопримечательности, продегустировать местные пирожные (принц был сладкоежкой поневоле, сахар каким-то образом помогал ему подолгу обходиться без крови), попасть в несколько опасных и несколько комических ситуаций, изречь не меньше десятка афоризмов, достойных переписывания в арт-бук ручной работы, хотя бы пару раз эффектно переодеться и завести очередной роман, как правило, платонический. Бедняга и хотел бы согрешить всерьез, да автор не позволял, справедливо полагая его прекрасное тело собственностью ревнивых читательниц.

Удивительно, но столь жестокое обращение совершенно не портило благородный характер принца. Напротив, с каждым томом он становился все более великодушным, бескорыстным и понимающим. Как такого не любить?

Его и любили, так сильно, как давно уже не любили литературных героев. Можно было сколько угодно придираться к незамысловатым сюжетам и карикатурным характерам второстепенных персонажей, но факт остается фактом, образ принца-вампира Ариена Трийского удался автору на славу. Его всемогущество удачно уравновешивалось эмоциональной уязвимостью, бессмертие – меланхолией, ослепительная красота – одиночеством, а величие – граничащей с простодушием добротой. И у миллионов юных барышень в возрасте от девяти и примерно до девяноста появился идеальный возлюбленный на вечные времена. Лучший друг, старший брат, образец для подражания, индульгенция на поедание сластей и недостижимая мечта – в одном флаконе.

– Да, подходящий дом, – наконец сказала Мура. – С виду нежилой, а на самом деле…

– Вот именно, – подхватила Настя. – Видишь то окно наверху?

– Битое?

– Ага. Как бы. Видно же, что стекло разбито только для вида, такой аккуратный треугольничек вырезали, и все. А за ним, смотри, совершенно нормальный новенький стеклопакет.

– Точно, – озадаченно кивнула Мура. – Слушай, а как это вообще может быть?

Настя только плечами передернула. Ясно, как. Уж если Ариен Трийский пожелает жить со всеми удобствами в доме, который выглядит нежилым, так оно и будет. Он еще и не такое может. Подумаешь, дом!

– Спорю на что угодно, эта арка с окошком – тоже часть его квартиры, – сказала она. – Такое специальное волшебное окошко, из которого видно… А, ну точно! Когда просто смотришь, видишь, как положено, купол Святого Казимира, улицу, и прохожих, а вот если закрыть один глаз и прищурить другой, как будто прицеливаешься, можно увидеть Трию. Очень важно знать, как дела дома, особенно если нельзя в любой момент позвонить.

– Я сразу подумала: с этой аркой что-то не так, – улыбнулась Мура. – Я ее уже сто раз сфоткала, с обеих сторон, и ничего не получилось, ты сама видела. То засвечивается, то темная, как ночью. Телефон не виноват, все остальное у него отлично выходит, а арка – нет, хоть убей. Получается, это просто Ариен Трийский маскируется. Тайную завесу себе устроил. Чтобы никто никогда не сфотографировал, как он у окна в арке без трусов кофе пьет!

– Почему это без трусов? – возмутилась Настя.

– Ладно, в трусах. Но без всего остального. Все-таки дома. Можно расслабиться.

Настя так не думала. То есть, просто не могла вообразить Ариена Трийского в одних трусах. Но спорить не стала, знала, что подруге всегда нравилось подшучивать над принцем. Для некоторых людей подшучивать – просто еще один способ любить.

Сказала:

– Надо будет сюда еще прийти, после обеда и вечером, попозже. Много раз! Вдруг там свет будет в окнах? А может, вообще увидим, как он домой возвращается? Или наоборот, на улицу выходит? На что угодно спорю, что вон те деревянные ворота только на вид такие декоративные, а на самом деле, распрекрасно отпираются. Хорошо, что мы приехали на целую неделю. Успеем все разведать.

Мура горячо кивнула, соглашаясь со всем сразу: обязательно придем вечером! И может быть, действительно увидим и разведаем. И да, хорошо, очень хорошо, что мы тут на целую неделю! Хотя лучше бы вообще навсегда.

Мура и Настя пали жертвой очарования принца давным-давно, еще в шестом классе. Они и подружились-то благодаря Ариену Трийскому. Сперва просто обсуждали прочитанное, потом стали сочинять собственные истории о его похождениях, даже записывали что-то, но это занятие быстро забросили, им больше нравилось просто болтать. И не столько придумывать новые приключения, сколько обсуждать вкусы и привычки любимого героя, примерять на него окружающий мир: вот в этом кафе принцу наверняка бы понравилось, такую дурацкую шляпу с короткими полями он даже примерить не согласился бы, новый альбом «Ataraxia» заслушал бы до дыр, а толстую Соньку ни за что не стал бы дразнить и другим бы не позволил, он всегда за всех заступается, помнишь, как в «Новой истории спящей царевны» специально весь вечер танцевал с самой некрасивой девушкой, чтобы ей не было обидно? Ну и вот.

А когда стали постарше, оценивали потенциальных кавалеров, прикидывая, захотел бы Ариен Трийский с таким дружить? Нет? Ну и все, до свидания. И одевались с учетом его предполагаемых предпочтений, даже волосы перекрасили – Мура в малиновый, Настя в бирюзовый – после того, как в пятнадцатом томе эпопеи принц одобрительно высказался о парикмахерском искусстве и сказал, что модницы украшают мир ничуть не меньше, чем художники.

И – взрослые уже вроде бы девицы, давно пора выбросить из головы эту книжную дурь – продолжали сверять с ним свои поступки. И старались не делать ничего идущего вразрез с его благородными принципами. Даже будущую профессию выбирали с оглядкой на своего кумира. Не обнаружив в себе склонностей ни к медицине, вызывавшей у принца безграничное почтение, ни к математике, которую он считал лучшим отдыхом для ума, решили учить иностранные языки. Ариен Трийский, конечно, знал все языки, какие только могли понадобиться, за ним обычному человеку не угнаться, но все-таки хоть сколько-нибудь можно выучить, это гораздо лучше, чем ничего.

В Вильнюс подружки приехали, чтобы отметить удачное поступление в университет. Это было их первое настоящее путешествие. Не очень далеко от дома, но все-таки другая страна! И не с родителями, не с классом, не с туристической группой. Только вдвоем. От одного этого еще за несколько дней до отъезда ходили как пьяные, весь мир был словно в тумане и призывно звенел волшебными колокольчиками: сейчас, сейчас начнется ваша настоящая жизнь. И, похоже, не обманывал. Вильнюс оказался чудесным городом, словно бы специально придуманным лично для них. Даже удивительно, что в книжках принц Ариен ни разу не попал в Вильнюс. Или неудивительно? Возможно как раз потому, что у него тут главная тайная резиденция? Где можно спокойно подумать, спрятаться от врагов и отдохнуть от дел. Нельзя такие тайны сразу читателям выдавать. Особенно если он…

Особенно если он есть на самом деле.

Об этом Мура и Настя даже друг с другом почти не говорили. Но обе в глубине души надеялись, что истории – настоящие. Ну, почти настоящие, насколько это возможно. Предположим, автор познакомился с Ариеном Трийским где-нибудь в баре. Разговорились, подружились, чего только не бывает. И, например, автор предложил принцу свою кровь в обмен на разрешение записать его истории, до неузнаваемости изменив некоторые детали, чтобы получилось похоже на сказку. Здорово, если так и было! И даже не потому, что тогда появляется возможность встретиться с Ариеном Трийским на улице. Шансы на это, будем честны, все равно исчезающе малы. Но все равно пусть бы бессмертный принц был настоящим! Просто так, для увеличения общей прекрасности бытия. И для собственного удовольствия. Потому что гораздо лучше быть, чем не быть.

И теперь, увидев дом на Швенто Казимеро, вполне подходящий для постоянного проживания Ариена Трийского, Мура и Настя испытали удивительный душевный подъем. Как будто увидеть заброшенный старый дом с аккуратно разбитым окном и дать волю фантазии – все равно, что получить неопровержимые доказательства присутствия принца-вампира на земле.

Впрочем, в доказательствах они не нуждались. Иногда для счастья совершенно достаточно легкомысленного предположения, которое как-то незаметно превращается в уверенность, пока идешь по Швенто Казимеро к Барбакану, подпрыгивая от избытка чувств, непрерывно щелкая телефоном, заговорщически переглядываясь с подругой: «Прикинь, он тоже каждый день ходит здесь!»

Проснувшись, долго не мог поверить, что действительно сделал такую несусветную глупость: в нарушение всех писаных и непроизносимых правил совершил перемещение между реальностями во сне. Это я-то, с детства приученный контролировать течение мыслей, всякое свое движение, любой издаваемый звук, каждый выдох и вдох – даже в обмороке, не только в сновидении.

Немыслимо.

Как это произошло, почему, зачем? Вопросы остались без ответа, потому что роковые последствия безрассудного поступка не заставили себя ждать. Утрата памяти, как неоднократно предупреждала Старшая Наставница Хайя Омин. К счастью, не полная, а только частичная. Повезло. На самом деле, фантастически повезло. Могло быть гораздо хуже.

По крайней мере, ответы на обычные в таких случаях вопросы: «Кто я?», «Откуда?», «Где сейчас нахожусь?» – у него все-таки были. И довольно внятные, грех жаловаться. Впрочем, жаловаться вообще – грех. Даже когда у тебя нет ответа на вопрос: «Зачем я здесь?» И на другие, не менее важные: где я был вчера? Чем вообще занимался в последнее время? Что делал, чего хотел, о чем думал, с кем встречался и говорил? Кого любил, что считал смыслом? Был счастлив, или напротив, проклинал день знакомства своих родителей?

Понятия не имею.

Воспоминания детства оказались на месте, четкие, яркие, хоть и прошла с тех пор не одна тысяча лет. Годы юности и учебы тоже помнил вполне ясно. А вот события относительно недавних дней мелькали, как картинки, разрезанные для коллажей и тщательно перемешанные. Что действительно вспомнил, что выдумал, что просто когда-то приснилось – поди теперь разбери.

Впрочем, ладно. Это ждет. Для начала следует привести себя в порядок.

Сел на постели, огляделся. Вздрогнул, увидев свое отражение – вечная злобная мать, кто здесь?! Ах, ну да, это у нас я. Доброе утро. Удивительный я все же урод – бледная немочь с бесцветными волосами, глаза как у огненной жабы, зеленые, выпученные, и лицо совершенно непрозрачное, как табуретка, даже костей под кожей не видно; впрочем, внешность – это, как показывает практика, не очень важно, почти с любой можно жить. Я же живу.

Вспомнил: в этом доме зеркальная дверь ведет в ванную, белая – в коридор, там справа кухня, а слева проход в кладовую, ну то есть, в условную кладовую, на самом деле, ничего нужного там не хранится, только искривленные временем и сыростью доски и старые картинные рамы, остались с каких-то незапамятных времен, не стал убирать, потому что они не мешают пройти к окну. Окно – это очень важно; вспомнить бы еще, почему.

Ладно, попробую вспомнить. Но сперва надо умыться и… что еще делают, чтобы быстро привести себя в чувство? Так, погоди, в этой реальности совершенно точно есть некий специальный утренний напиток; дома я вспоминаю его с содроганием, очень уж горький, но всякий раз, попадая сюда, почему-то пью с удовольствием это, как его? – точно, кофе! И не «это», а «этот», если по-русски, «эту», если по-литовски или по-польски, напиток один и тот же, а пол меняет чаще, чем я домашние туфли, только знай переходи с языка на язык и делай глоток за глотком, то мужской, то женский. Я и полюбил-то ее, его именно по этой причине, за столь переменчивый нрав можно простить горький вкус.

И да, отличная новость: местные языки я все-таки не забыл. А то хорош был бы, лопоча здесь на трийском наречии, которое во всей Вселенной понимает примерно полторы сотни тысяч человек.

В кухне обнаружил не только смолотый с вечера кофе, но и три пирожных на белом фарфоровом блюде, и почти непочатую коробку шоколадных конфет, припас, значит, заранее, чтобы не бегать с утра по городу в поисках пробуждения и утешения одновременно, какой же я молодец.

Конфеты оказались странные: сверху шоколад, а внутри острый сыр и кусочек оливки. Подумал: «Добрая мать, какая же гадость!» – тем не менее, проглотил и сразу потянулся за второй. К четвертой по счету распробовал наконец это экзотическое сочетание, заодно вспомнил, что всякий раз привыкал к нему заново, первую конфету жевал, содрогаясь от отвращения, а ближе к финалу сожалел, что нельзя захватить пару центнеров домой. Живые люди и одухотворенные артефакты относительно легко воплощаются в иных реальностях, обычные вещи, вроде одежды, оружия или книг протащить гораздо трудней, но все-таки возможно, если знаешь специальные приемы, а вот еду – ни в какую. То есть, взять с собой ее можно, но съесть потом не получится, в лучшем случае, окажется гнильем, в худшем – смертельным ядом, причем никогда заранее не угадаешь, как выйдет на этот раз, лучше просто не связываться. В смысле, возвращаться домой без гостинцев.

Так. Возвращаться домой. Тысяча безногих демонов, возвращаться домой! Но как?! Как я собираюсь туда возвращаться?

С момента пробуждения гнал эту мысль, как мог, отвлекаясь на кофе, конфеты и другие безопасные темы, лишь бы не признаваться себе: я понятия не имею, как вернуться отсюда домой. Забыл. Просто забыл, как и многое другое. Ничего удивительного, обычно именно это и случается с теми, кто, вопреки Первому Правилу Сохранения Осознания, сперва оказался в иной реальности, а уже потом соизволил проснуться, хотя любому балбесу с детства известно, что нормальные люди с трезвой головой на плечах всегда делают наоборот.

– ИДИОТ.

Сказал это так громко, что задребезжали тарелки в буфете, от любимой керамической кружки для кофе откололась ручка, а с потолка на кухонный стол шмякнулся небольшой серый паук. Прежде не подозревал, что пауки падают в обмороки, однако факт остается фактом, бедняга потерял сознание, пришлось приводить его в чувство, руководствуясь исключительно интуицией – если и обладал когда-то умением исцелять пауков, оно улетучилось из прохудившейся памяти вместе с другими полезными навыками.

К счастью, пострадавший кое-как пришел в себя, встряхнулся и пошатываясь побрел к дальнему краю стола, катя перед собой увесистую крошку от пирожного, прихваченную в качестве компенсации за моральный ущерб.

Ну хоть какая-то ему от меня польза. Или наоборот, вред? По идее, паук хищник, сладкого ему нельзя. Хотя, собственно, почему? Я тоже хищник, однако пирожные никогда не причиняли мне зла, а только пользу и удовольствие.

В подтверждение своей правоты, откусил сразу половину эклера. Запил одним глотком горькой кавы и одним черного кофе. Подумал: надо же, похоже я заблудился. Не кто-то другой, а именно я. Профессиональный спасатель, обученный отыскивать потерявшихся странников, куда и в каком состоянии их бы ни занесло. На самом деле, смешно – если оценить ситуацию беспристрастно, со стороны.

Расправившись со вторым пирожным, заметно приободрился. Обычная реакция организма, когда съешь достаточное количество сладкого, жизнь перестает казаться вечной попыткой доказать теорему, в формулировке которой изначально содержится описка. Подумал: ладно, всякому профессионалу полезно порой оказываться в позиции клиента. А я еще никогда не терялся. Самое время попробовать, каково оно – быть с той стороны. По крайней мере, я совершенно точно знаю, что у Старшей Наставницы Хайи Омин были и другие ученики. Вот и познакомимся наконец хоть с кем-нибудь из них. Всегда этого хотел.

Доев пирожные, возбужденно рыскал по дому, как лесной зверь, оказавшийся в просторной клетке. Давно не попадал в ситуацию, которая требует не действий, а терпеливого ожидания. Никогда не умел терпеливо ждать. И даже не пытался научиться.

«Если не знаешь, что делать дальше, просто выйди из дома, – говорила когда-то Наставница Хайя Омин. – Предоставь миру возможность дать тебе подсказку, помоги ему обрести язык, пока ты сидишь в четырех стенах, он нем поневоле».

Отличное правило. Совсем дураком надо быть, чтобы ему не последовать.

Перед выходом долго разбирался с одеждой – изучал, что у него тут есть, вспоминал, какие дополнительные смыслы несет каждая деталь гардероба, старался подобрать сочетание, символизирующее благополучие, безопасность и заурядность, остановился на джинсах и серой футболке с надписью «Lost» – так себе шутка, но сам бы очень веселился, обнаружив такую на ком-нибудь из заблудившихся странников, поэтому пусть будет.

На улице чувствовал себя очень странно. Город казался совершенно незнакомым, при этом он ясно представлял, что здесь в какой стороне, где Ратушная площадь, где Кафедральная, как спуститься к речке Вильняле, куда повернуть, чтобы четверть часа спустя выйти к большой реке по имени Нерис, на какой автобус сесть, если понадобится ехать в аэропорт.

Знал, до которого часа работает ближайший продуктовый магазин, помнил, как добраться до круглосуточного, на каком углу продают цветы, и откуда притащил странные конфеты с сыром, совсем рядом, кстати, эта кондитерская, возле филармонии. Смешное все-таки слово, никогда не привыкну к звучанию местных языков, никогда.

И к этому городу тоже никогда не привыкну, – думал, изумленно разглядывая обступившие его старые стены. – Он же только притворяется обычным городом, похожим на множество других, а на самом деле, такой же как я, удачно замаскированный пришелец, чужак на этой земле, призрачное подобие, текучий мираж, чьи очертания постоянно изменяются одновременно с памятью горожан, так что каждое утро они выходят на обновленные улицы в полной уверенности, что всегда так и было. Неудивительно, что я его не узнаю, нечего здесь узнавать, все не так, как было вчера, или год назад, не помню, когда гулял здесь в последний раз, но в данном случае это как раз совершенно неважно.

Вспомнил: именно поэтому я и устроил здесь убежище. Ни в одном другом городе этой реальности не смог бы находиться подолгу, и делать ничего не смог бы, если бы не позволял себе иногда устроить паузу, отложить все дела, вернуться сюда, броситься в густой омут здешних сновидений, а проснувшись, убедиться, что явь почти неотличима от них, бродить по улицам, разбегающимся в разные стороны не от площадей, как положено, а от идущих по ним прохожих, по переулкам, ветвящимся как смыслы в задушевной беседе, по крышам, где на печных трубах возлежат совершенно довольные своим посмертием призраки беспечных дворовых котов, по лесам, на полянах и тропах которых старательно мерещатся городские здания, очень достоверно мерещатся, в них даже вполне можно жить, по крайней мере, горожане живут и не жалуются, а если и жалуются, то на всякие житейские пустяки.

Подумал: вечная злобная мать, это что же получается, я просто так сильно соскучился?! Затосковал? Настолько, что понесся сюда просто так, без причины, не дожидаясь, когда подвернется работа? И сделал это, тысяча дней мне в глотку, не наяву, а во сне?

Не может быть.

Но по всему выходит, что все-таки может. Сколько раз слушал путаные объяснения попавших в беду, потерявшихся в собственных сновидениях, заблудившихся в грезах, перепутавших звуки заклинаний, дивился – как же слаб, оказывается, всякий, даже очень могущественный человек. Сострадал им от всего сердца, не упрекал, не насмехался, обращался почтительно, утешал: «С каждым может случиться», – но себя на их месте представить не мог. Однако жизнь, как известно, всегда опережает воображение. Что ж, ладно, по крайней мере, теперь понятно, как это бывает. Ну, то есть, условно понятно. Так почему-то часто говорят, окончательно перестав понимать что бы то ни было.

Выйдя на маленькую площадь перед филармонией, остановился в растерянности и почти сразу вспомнил, что всегда невольно тормозил на этом месте, слишком уж много тут кафе, в одном совершенно изумительные круассаны, в другом – вот эти невыносимые конфеты с сыром и оливками, в третьем роскошный яблочный пирог, а приличный кофе – только в четвертом, и крутись, как хочешь. Впрочем, был же удачный, неоднократно опробованный алгоритм: купить конфеты в коробке, кофе на вынос, в картонном стакане с крышкой, со всем этим добром засесть на веранде под тентом, заказать пирог, а круассан можно взять потом и дойти с ним до следующей кофейни, не просто приличной, а по-настоящему замечательной. Ну точно, всегда так делал, и вот сейчас…

Так. А это что за безобразие? Раньше ничего подобного тут не видел.

С точки зрения рядового наблюдателя «безобразие» выглядело, как самый обычный прохожий, высокий крупный мужчина в тщательно отутюженной белой рубахе с короткими рукавами, заправленной в слегка лоснящиеся штаны солидного в прошлом костюма; в руках он нес небольшой аккуратный портфель, глаза скрывались за зеркальными солнцезащитными очками. Но совершенно не обязательно заглядывать ему в глаза, чтобы насторожиться, достаточно обратить внимание на тень, гораздо более темную, чем у остальных, чересчур вытянутую для двух часов пополудни, тяжелой походкой бредущую за своим обладателем и не дающую себе труда в точности повторять его движения. По крайней мере, не все.

Смотрел на него, думая потрясенно: среди бела дня! Вот так просто среди бела дня ходит по улицам этого города Кхаррский Прожорливый Демон Отчаяния, чья тень столь ядовита, что всякий, на кого она упадет, обречен на медленную мучительную смерть от лютой тоски по жизни и неутолимого голода по самому себе, навек утонувшему в свинцовом болоте, которое только кажется тенью, а на самом деле – бездна, заполнить ее невозможно, но Кхаррский Демон Отчаяния никогда не оставляет попыток, такова уж его природа. Строго говоря, демон не виноват, что таким уродился, но это не означает, что ему можно находиться среди людей. Этот красавчик всего за час неспешной прогулки тысячи жизней проглотит и не подавится. Ну уж нет, только не в моем присутствии. Этому не бывать.

Решение еще не успело оформиться в слова, а он уже заступил дорогу мужчине с портфелем, накрыл его прожорливую тень одной из своих – той, что всегда невидима глазу и холодна, как лед – сказал: «Тебя нет».

И его, конечно, не стало. Потому что гонять охочие до свежей человечины мороки Ариен выучился еще подростком, буквально через несколько лет после того, как Старшая Наставница Хайя Омин увела его от отца. Она знала, чем заинтересовать ленивого подростка. Проще всего – хорошими драками, веселыми опасностями и легкими победами. Более сложные науки мудрая Хайя Омин приберегла на потом.

Подобные сражения даются легко – в том смысле, что длятся не больше секунды, и не требуют особого мастерства. Но сил они отбирают много. Что ж, по крайней мере, теперь ясно, с чего начинать завтрак. Стаканом кофе и парой конфет не обойдешься, придется устраивать цирк. В смысле, объяснять официантке, что клиент желает целый пирог. Нет, не кусок. И не два. И даже не полдюжины порций, а весь пирог целиком. И вместо одного шарика мороженого кладите, чего уж там, хотя бы полкило. Лучше – больше. Совершенно верно, упаковывать не нужно. Я прямо здесь это сейчас съем.

При его худобе зрелище, что и говорить, комичное, сам бы хохотал, глядя со стороны. Но ничего не поделаешь, время от времени приходится развлекать публику, это гораздо лучше, чем возвращаться домой ползком, мучительно раздумывая, кому из прохожих впиться в горло – вот прямо сейчас, не откладывая. Кого не очень жалко?

Но жалко, конечно же, всех. Да и попросту невеликодушно вот так нападать на случайного пешехода, который только тем и провинился, что невовремя встретился на пути. Поэтому пусть будет пирог. Вот прямо сейчас. Не откладывая. Самый большой.

Торопливо проглотив примерно половину пирога, начал приходить в себя. И дальше уже просто спокойно ел, наслаждаясь вкусом, разглядывая прохожих, приветливо улыбаясь девушкам – по забавному совпадению его отталкивающая внешность в этой реальности считалась привлекательной, поэтому девушки охотно отвечали на улыбки. Не то чтобы их внимание было жизненно необходимо, но настроение всегда поднимало, в этом смысле одна девушка приравнивалась примерно к трем шоколадным конфетам. Не с сыром, конечно, а более традиционным, например, с пралине.

Совершенно не удивился, когда одна из девушек в ответ на его улыбку подошла и села рядом. Так уже случалось прежде, и это всегда были очень приятные знакомства, переходящие в теплую и нежную дружбу, правда, недолгую, но иначе при его образе жизни и нельзя.

– Ну вы даете! – сказала девушка.

Был уверен, что она имеет в виду впечатляющие размеры его порции. Открыл было рот, чтобы озвучить нелепую, но забавную байку о фамильном проклятии, унаследованном от прадеда, рассорившегося с деревенской колдуньей, в отместку превратившей всех его потомков в разорительных даже для самого крепкого хозяйства обжор, но тут девушка добавила:

– Я видела, как вы расправились с Голодным Мраком. Высокий класс.

Ага. С «Голодным Мраком», значит. Вот как здесь называют Кхаррского Прожорливого Демона Отчаяния. Интересная информация. То есть, не само его прозвище, а тот факт, что в этой реальности, оказывается, есть люди, способные видеть вещи такими, каковы они есть. По крайней мере, некоторые вещи. Особо опасные. Что ж, тем лучше для них.

Отодвинул в сторону блюдо с пирогом. Внимательно посмотрел на свою собеседницу. С виду девушка как девушка. Вернее, молодая женщина лет тридцати. Невысокая, худощавая, белокожая и, конечно, совершенно непрозрачная, жила бы в Трийе, посочувствовал бы ей всем сердцем: такая же уродина, как я сам. Но здесь это нормально, они тут все непрозрачные. И белокожих много, в некоторых городах, где довелось побывать, примерно половина, а в некоторых – вообще все. Это совершенно точно не считается недостатком, сколько раз осторожно расспрашивал аборигенов, просто из любопытства, по их словам выходило, что слишком светлая кожа – просто признак принадлежности к определенной расе, многие предпочитают именно такую. Ну, в общем, по местным меркам с девушкой все хорошо.

Все, кроме, пожалуй, одежды. Обычно не обращал на это внимания, но именно сегодня, после того, как полчаса стоял перед собственным шкафом, вынужденно освежая в памяти соответствующие познания, сперва удивился пузырящейся серой рубахе, небрежно заправленной в темные мешковатые штаны, и мужской кепке с козырьком, нелепо сидевшей на пышных кудрявых волосах, а потом вспомнил: это же просто униформа. То ли военные тут так одеваются, то ли…

– Я из полиции, – кивнула незнакомка, от которой не укрылся его изучающий взгляд. – Полиция города Вильнюса, Особый Граничный Отдел.

Зачем-то переспросил:

– Пограничный?

– Граничный, – повторила она. – Пограничники следят за порядком на границах между государствами. А мы – на всех остальных. Думаю, вы и сами понимаете, что у нас за город.

– Удивительно, что это понимаете вы. До сих пор мои наблюдения показывали, что местные жители принимают видимость за чистую монету.

– Ну так разные бывают местные жители, – пожала плечами женщина. – В Трийе небось тоже не все подряд такие, как вы.

В Трийе! Великая злобная мать, она знает про Трийю. Как же мне повезло – при условии, что это не сон. Впрочем, если сон, повезло еще больше, тогда я рано или поздно проснусь в своей постели. И сразу же, не откладывая, отправлюсь к лекарю, потому что перестать отличать сновидения от яви – очень опасный симптом.

– Меня зовут Таня, – сказала женщина. – А вы, пожалуйста, ешьте. Вы, как я понимаю, очень много сил потеряли, отменяя эту пакость. Я вам очень благодарна. Мы бы с Голодным Мраком полдня провозились, и сколько народу он успел бы поглотить, даже думать не хочу.

Улыбнулся:

– Все хорошо, что хорошо кончается.

И принялся за пирог.

Таня встала, шепнула, почти касаясь губами уха: «Сейчас вернусь», – ушла и действительно вскоре вернулась с двумя большими картонными стаканами из соседней кофейни. И с двумя дюжинами пакетиков сахара, даже немного больше, чем на самом деле надо, такая молодец.

– В этой забегаловке, сами знаете, только пироги и хороши, – заметила она, снова усаживаясь напротив. – А кофе у них – ужас ужасный. Не такое адское смертоносное хрючево, как иногда бывает в дорогих заведениях для туристов, но близко к тому. Но ребята молодцы, знают свое слабое место и не обижаются, когда приносишь напитки с собой.

Сказал ей:

– В свое время я интересовался здешней мифологией, религией, фольклором – все это обычно чрезвычайно полезно для понимания контекста. И когда читал про ангелов-хранителей, примерно так и представлял себе их взаимодействие с людьми. Просто оказываются рядом, когда ты одинок и растерян. Просто приносят вкусный кофе, не забыв о сахаре. Просто разговаривают о том, что для тебя очень важно. И как-то внезапно выясняется, что уже вполне можно жить.

– Вообще-то для всего этого не требуется быть ангелом, – улыбнулась Таня. – Обычно с подобной работой отлично справляются друзья.

Ну, тоже правда.

Покончив с пирогом, ощутил в себе достаточно сил, чтобы задать ей самый важный вопрос. Прямо сейчас, чего тянуть. Надежда выматывает куда больше, чем самое сокрушительное разочарование.

– Вы упомянули Трийю. Это означает, что я могу ничего вам не объяснять, а сразу спросить: вы знаете, как мне туда вернуться?

Таня отрицательно покачала кудрявой головой. Смотрела на него с неподдельным состраданием. Так искренне переживала, что захотелось ее утешить. Сказал:

– Ладно, ничего. Я на всякий случай спросил. Надеюсь, сам как-нибудь вспомню дорогу. Все-таки я профессионал, и память утратил только частично. Есть шанс, что временно. Бывали такие прецеденты.

Но печали в ее глазах после этих слов только прибавилось. Это понятно. Сам бы так себя чувствовал, встретив заблудившегося странника, помочь которому по каким-то причинам не получится.

– Мы с коллегами, в силу специфики нашей работы, узнали о вашем появлении в городе еще два часа назад, – наконец сказала Таня. – Вы – яркое явление, такое сложно не заметить, даже когда вы ничего не делаете, а просто спите в доме, который… Ладно, спите у себя дома, пусть так. И все это время мы спорили, рассказывать вам правду, или нет. Мой напарник считает, что с подобными новостями всегда лучше тянуть до последнего, потому что вполне может настать день, когда они перестанут быть правдой. Реальность все-таки пластична, далеко не всегда к нашей выгоде, но случаются и удачные совпадения… Ладно, речь не о том. Просто я сама думаю, что сильному человеку вроде вас лучше сразу узнать правду, какой бы она ни была. А наш начальник рассудил, что мы оба правы, каждый по-своему. И посоветовал бросить монетку, чтобы принять решение. Выпала решка, моя взяла. Поэтому сейчас с вами разговариваю я, а не мой напарник. Он бы сказал, что помочь вам вернуться домой мы не можем, и это чистая правда, по крайней мере, немалая ее часть. Потом он добавил бы, что в этом городе часто происходят невероятные вещи, поэтому имеет смысл просто ждать какого-нибудь подходящего чуда, которое рано или поздно непременно случится. И вот это уже не совсем правда. То есть, правда, конечно, но не всегда и не для всех. И скорее всего, не для вас.

Слушал ее, ощущая, как уходит земля – не из-под ног, а из-под ножек стула, на котором сидел. Перед глазами сгущалась тьма, и это было довольно нелепо, какой смысл слепнуть, когда тебе рассказывают о том, чего ты не хочешь знать? В подобных случаях следует глохнуть, а глаза – подумаешь, глаза, их всегда можно зажмурить, если собеседник решит записать свою речь на салфетке и сунуть тебе под нос этот конспект, где синими чернилами и черными дырами по мягкой белой бумаге написано: «Тебя нет. И не было никогда, и не будет».

Подобные мысли лезли в голову с самого утра, но гнал их, причем не потому что неприятны, просто слишком похожи на бред сумасшедшего, ну или просто испуганного внезапной утратой памяти сознания. Всегда знал, как следует бороться с подобными иррациональными страхами: не обращать внимания, сами уйдут.

– Еще сегодня утром вас не было. Не только в нашем городе, а вообще нигде, – сказала кудрявая женщина в форменной одежде, с глазами, темными, как озеро Сумиддаль, на дне которого, говорят, покоятся все горести мира, отмененные древним героем Ай-Утаманном; он, согласно легенде, ежедневно ходил к злобным богам и богиням, создавшим мир с целью как следует поглумиться над его обитателями, и занимался с ними любовью до тех пор, пока характер их не смягчился настолько, что они согласились отменить три четверти уготованных людям страданий, утопили их в горном озере Сумиддаль, а с теми, что остались, вполне можно жить.

– Но теперь вы уже есть, – поспешно добавила Таня. – Определенно есть, за это я могу поручиться. Впрочем, зачем вам чужие клятвы, когда есть ваши собственные ощущения, включая панику, которую вы испытали после моих слов. Они сами по себе доказательство. Когда человека нет, некому осознавать собственное небытие.

Это правда.

Думал, что ответил ей вслух, но голос пока не повиновался. Пришлось обойтись мыслью.

– Еще сегодня утром вы были просто героем выдуманной истории, – сказала Таня. – Вернее, множества выдуманных историй. Невероятно захватывающих. Я сама их читала, некоторые даже перечитывала по нескольку раз. И именно поэтому была уверена, что вам следует знать правду. У вас твердый характер, вам все по плечу. Кроме, пожалуй, полной невозможности понять, что происходит. Неопределенность постепенно свела бы вас с ума. А вы нам очень нужны таким, каковы есть. В силе и в здравом рассудке.

Совладал наконец с голосом. Попросил:

– Объясните все по порядку. Каким образом герой выдуманных историй может сидеть с вами за столом и есть пирог? Или это просто еще одна выдуманная история? И вы – такая же выдумка, как я?

Она отрицательно помотала головой.

– Нет. Теперь все стало не так. Вы тут у нас воплотились. И слава богу, достаточно прочно. То есть, отменить вас возможно, но все же гораздо трудней, чем, скажем, просто убить человека. Девчонки на славу постарались. Ну и город не подкачал…

– Девчонки? Что за девчонки?

– Обычные девчонки. Просто влюбленные в вас читательницы, – улыбнулась Таня. – Приехали в Вильнюс утренним автобусом, сразу пошли гулять, сами не свои от счастья и недосыпа, подпрыгивали / от восторга на каждом булыжнике, а такое отношение наш город любит больше всего на свете. Обожает нравиться! И если уж заметит очередную жертву своего обаяния, непременно постарается ей угодить. Будет красоваться, показываться в самых выгодных ракурсах, открывать милые сердцу секреты, втихомолку подсовывать сокровища, воскрешать счастливые детские сны, исполнять желания, потаенные и высказанные вслух. Но сами понимаете, обычно люди хотят от города не слишком многого: хорошего кофе, погоды по своему вкусу, лавку, где продается что-нибудь очень нужное, славно пообедать, удачно влюбиться, избавиться от болезни…

– Ого. Бывает и так?

– Да чего только у нас не бывает. Но не так часто, как можно подумать. Очень важно вспомнить о своих сокровенных мечтах в тот момент, когда город влюблен именно в вас и не отвлекается на других гостей. А отвлекается он, будем честны, постоянно; впрочем, некоторые его влюбленности затягиваются на долгие годы, никогда заранее не знаешь, кому так повезет. Мы с напарником даже ставки иногда делаем, и чем дальше, тем яснее я понимаю, что предсказать, осмысленно опираясь на какие-то факты, совершенно невозможно, только случайно угадать.

– Потрясающе, – вздохнул он. – Но какое отношение?..

– Какое отношение это имеет к вам? Да самое непосредственное. В тот момент, когда город был самозабвенно влюблен в двух юных девиц с разноцветными волосами, они остановились перед заброшенным домом на улице Швенто Казимеро и принялись рассуждать, что он отлично подошел бы для вас. В смысле для прекрасного героя их любимых книг. Начали как бы в шутку, а потом, слово за слово, договорились до того, что вы, конечно же, действительно там живете. Устроили здесь специальную тайную резиденцию, чтобы иногда отдыхать от дел, которыми занимаетесь на Земле. Девочки, понимаете, всегда мечтали, чтобы вы были на самом деле, а книжки, – говорили они себе, – просто записаны с ваших слов. Ну и, как видите, все у них получилось. Вы теперь есть. И я думаю, это на самом деле отличная новость. Потому что гораздо лучше быть, чем не быть.

Кивнул, поражаясь собственному спокойствию:

– Да, с этой точки зрения, мне действительно повезло. Но правильно ли я понимаю, что Трийи, ну то есть, моего дома, по-прежнему нет нигде во Вселенной?

Таня молча развела руками – дескать, откуда бы взяться твоей Трийе, если ее просто выдумал писатель? И влюбленные читательницы жаждали не ее воплощения, а только твоего. В книжках было написано, что ты очень умный, вот и подумай сам.

Но вслух она сказала:

– Я просто не знаю. Такая информация за пределами моей профессиональной компетенции. А что я по этому поводу думаю – дело десятое. Мои представления о возможном и невозможном изменяются каждый день. Однажды вполне может выясниться, что вы появились тут не в качестве одинокого персонажа, а со всем прилагающимся к вам контекстом, включая Трийю, Ул-Урагой, Ямбелак, саблеликого Кромо, наставницу Хайю Омин, заоблачное дерево на могиле Юлари… Ну, в общем. Как-нибудь так. Именно это имел в виду мой напарник, предлагая просто дождаться момента, когда нынешняя жестокая правда о вас перестанет быть актуальной.

Вздохнул:

– Когда вы так лихо перечисляете имена моих земель и друзей, мне начинает казаться, что вы пришли за мной из дома и просто насмехаетесь сейчас, потому что я, к примеру, невольно обидел кого-то из ваших близких, а вы оказались мстительной натурой. Но насладившись своим торжеством, вы протяните руку, скажете: «Ладно, пошли», – и я заранее готов простить вам эту злую шутку… Можете не оправдываться, я помню, вы говорили, что читали книги обо мне, и это, конечно, объясняет вашу осведомленность.

Таня печально кивнула, подтверждая: «Так и есть». Вот бедняга. Для человека, наделенного даром сострадания, нет ничего хуже обязанности сообщать печальные новости. Трудно ей, наверное, на такой работе. Как ни крути, а полицейским слишком часто приходится иметь дело с чужой бедой.

Сказал преувеличенно бодро, чтобы внушить ей оптимизм:

– Ладно. По крайней мере, во всем этом есть один однозначно положительный момент. Если дела обстоят, как вы говорите, значит я не совершал никаких перемещений во сне. И памяти не терял, просто помнить мне было нечего. Книгу о том, как я попал в ваш город, как я понимаю, никто не писал.

И в ответ на ее вопросительный взгляд пояснил:

– Из этого следует, что я не утратил контроль над работой собственного сознания. И по-прежнему могу себе доверять. Это очень важно.

– Так и знала! – восхитилась Таня. – Так и знала, что вам не страшна никакая правда!

Невольно улыбнулся, тронутый ее энтузиазмом.

– Ну как – не страшна. На самом деле, очень даже страшна. Но противостоять страху – обычный человеческий удел; некоторые мудрецы говорят, эту задачу приходится решать и после смерти. Не знаю, пока не проверял.

Они помолчали. Таня отобрала у него опустевший картонный стакан, встала, отнесла в стоявшую поодаль урну. Вернулась, но не стала занимать свое место. Вместо этого присела на корточки рядом с ним. Заглянула в глаза, снизу вверх, как маленькая девочка, решившая поведать старшему брату свой самый главный секрет. Сказала:

– Думаю, уже сегодня вечером наши – ну, в смысле мои коллеги – отыщут вас, чтобы сделать вам предложение.

– Какое предложение?

– Ну как – какое? О работе, конечно. Сами видели, что у нас иногда творится. Как нарочно к вашему визиту такой ужас подгадали! А кстати, вполне может быть, и нарочно. Не удивлюсь. Я же говорю, больше всего на свете этот город любит нравиться. Все что угодно сделает, чтобы похитить еще одно сердце. Тем более, такое, как ваше. А понравиться вам, будем честны, совсем несложно. Достаточно показать, что нуждаешься в защите, и дело в шляпе. Ну вот он вам и показал.

Подумал: если и правда так, то этот город – великий хитрец. Хотя позволять Кхаррскому Прожорливому Демону Отчаяния свободно разгуливать по своим улицам – все-таки перебор. Будь я городом, ни за что бы такого не допустил.

– Не то чтобы я собираюсь вас уговаривать, – сказала Таня. – Вы и без моих уговоров, скорее всего, согласитесь. Потому что во-первых, мы действительно нуждаемся в вашей помощи, а во-вторых, служба в Особом Граничном отделе полиции города Вильнюса – это очень интересная жизнь. Примерно такая, к какой вы привыкли.

Кивнул:

– Да, уговаривать меня не надо. Эта работа, как я понимаю, даст мне помимо прочего уникальную возможность разобраться, что за существо этот ваш Вильнюс. Он меня чрезвычайно заинтересовал.

– Так вот, – нетерпеливо продолжила Таня, – чего я опасаюсь, так это, что вы не станете торговаться. Рассеянно выслушаете предложения об оплате, нетерпеливо кивнете: «Ладно, с этим ясно, что дальше?» Вы же бескорыстны, как может быть бескорыстен только принц, никогда не знавший настоящей нужды. Каковым вы, строго говоря, и являетесь. Но! В данном случае торговаться все-таки имеет смысл. Требуйте для себя глоток крови нашего шефа, хотя бы раз в неделю. Вам это время от времени необходимо, а он такой человек… В общем, сами поймете, когда его увидите, наш Стефан для вас – наилучший вариант. Шеф легко согласится, но сам предлагать вам кровь вряд ли станет. Поэтому и говорю: не хлопайте ушами, не упускайте шанс.

Опешил:

– Вы серьезно?

– Совершено серьезно, коллега. О таких вещах следует думать заранее, чтобы не штурмовать потом в нарушение всех инструкций городскую станцию переливания крови при свете полной луны.

Она поднялась, подмигнула ему:

– Увидимся!

И торопливо зашагала прочь, куда-то в сторону Святых Ворот, маленькая, хрупкая и немного нелепая в этих своих мешковатых форменных штанах.

Гулял по городу недолго. На самом деле, просто добрался до кондитерской на Пилес, где залпом осушил кружку горячего белого шоколада, купил два больших торта, миндальный и апельсиновый, добавил к покупке полтора килограмма конфет ручной работы, и дело вовсе не в жадности, просто когда жизнь оказывается настолько непростой теоремой, где в роли главного неизвестного поневоле выступаешь ты сам, дома должен быть стратегический запас сластей.

С покупками сразу отправился обратно, на улицу Швенто Казимеро. Доставил удовольствие целой группе итальянских туристов, открыв у них на глазах деревянные ворота, которые кажутся декорацией, а на самом деле представляют собой вполне обычную дверь. Просто вход в подъезд, ничего особенного, в старых домах еще и не такое бывает.

Спешил вернуться, потому что еще разговаривая с Таней, внезапно вспомнил, зачем нужно окно в его кладовой. И теперь хотел проверить. Ну то есть, как – хотел. На самом деле, очень боялся проверять, но если бы затянул с этим делом, чокнулся бы, не дотянув до вечера, или когда там будущие коллеги придут его вербовать.

Положил покупки на кухонный стол, вошел в кладовую, заставленную досками и ветхими картинными рамами. Подошел к окну – тому, что слева, почти строго на север, второе, южное, самое обычное, много раз проверял. Хотя на самом деле, конечно, ничего ты не проверял, тебя до сегодняшнего полудня и на свете-то не было; если посмотреть на ситуацию незаинтересованно, со стороны, это очень смешно.

Впрочем, даже так смешно. Почти до слез.

Выглянул в северное окно и не увидел там ничего особенного. Только похожий на праздничный торт купол костела Святого Казимира, освещенную послеполуденным солнцем улицу, удаляющихся в сторону Барбакана итальянских туристов, ползущий за ними со скоростью полкилометра примерно в час синий автомобиль и юных девиц с яркими разноцветными волосами, идущих в обратном направлении, от Бокшто к филармонии, то ли за конфетами с сыром, то ли за кофе, то ли за яблочным пирогом.

Сотня богов нерожденных, неужели я так ошибся? Не вспомнил о чудесных свойствах окна, а просто их сочинил? Или все-таки вспомнил, но не существующий факт, а просто как могли бы обстоять мои дела в волшебном царстве победившего сослагательного наклонения, где Трийя – не выдумка писателя, чье имя я почему-то так и не решился выяснить, а настоящее горное королевство, откуда я родом.

И даже если не могу туда вернуться, всегда остается возможность увидеть, как там сейчас дела. Этого совершенно достаточно для начала, а потом… да какая разница что потом? Можно подумать, я никогда прежде подолгу не жил не чужбине. И, между прочим, отлично себя при этом чувствовал, бродяжья натура, всегда таким был.

Девицы меж тем остановились прямо посреди проезжей части и уставились на него. Та, что с малиновой челкой, подняла было руку с маленьким аппаратом, желая, видимо, сфотографировать его, как городскую достопримечательность, но на полдороги передумала и спрятала аппарат обратно в карман. Вторая, с кудрями цвета молодой бирюзы просто смотрела, не отрываясь, даже рот приоткрыла от изумления. Ее можно понять – когда видишь крошечное окошко в арке над улицей, очень трудно поверить, что в этом помещении может кто-нибудь жить. И, конечно, увидев в окне человеческое лицо, изрядно удивляешься. Сам бы на их месте так стоял и смотрел.

Помахал любопытным барышням – просто чтобы поднять настроение им и себе – и тут наконец вспомнил, как на самом деле надо смотреть в это окно.

Закрыл правый глаз, а левый только прищурил, и тогда яркий послеполуденный свет сменился глубокой тьмой, разглядеть в которой удавалось только округлые очертания лесистых гор, да священный Трийский ледник Эркувейла тускло белел вдалеке.

…– Ты видела? – спросила наконец Мура. – Он нам помахал! И сразу исчез.

Настя молча кивнула. И еще раз, для верности. И в третий, сама не понимая, зачем.

– Наверное, все-таки не исчез, – наконец сказала она. – Просто закрыл один глаз, а другой прищурил. И теперь видит из окна не нас, а Трийю. Очень важно знать, как дела дома, особенно если нельзя в любой момент позвонить.