Глава девятая
Полиция заполонила мой дом, особенно квартиру Дуду Камелиа. Во внутреннем дворе, между проездами, в центре небольшого цветущего парка, собрались зеваки. Те, кто ее знал, спрашивали себя, что могло стрястись со старой негритянкой, такой заурядной дамой. В толпу затесались журналисты местного канала, они совали микрофоны хитрецам, делающим вид, что они кое о чем осведомлены, хотя ничего не знали.
Прислонившись спиной к моей двери, окружной полицейский комиссар Леклерк нетерпеливо постукивал каблуком. Инспекторы в штатском сновали из квартиры к лифту и обратно.
— Шарк, угостишь меня кофе?
— Да, если дадите войти.
Он с головы до ног окинул меня недоуменным взглядом. Было чему подивиться. Угробленная обувь, заляпанные грязью брюки, изуродованная следами травы и коры куртка, да к тому же пропитавший меня запах дыма, которому позавидовал бы копченый окорок. Я спросил:
— Что они обнаружили?
— Дверь открыл слесарь, потому что она была заперта на ключ. Внутри никаких признаков борьбы, опрокинутых предметов или подозрительных следов. Обнаружены отпечатки двоих разных человек.
— Она никого не принимала. Родных здесь, во Франции, у нее нет… Отпечатки, должно быть, мои… Каков предполагаемый сценарий ее исчезновения?
— Здешний бакалейщик закрывается в двадцать ноль-ноль. Она частенько заходила поболтать с ним около двадцати пятнадцати. Вероятно, именно когда она возвращалась домой, на нее напали. Один из жильцов утверждает, что накануне, около двадцати ноль-ноль, кто-то звонил в домофон. Догадайся — кто? Этот тип назвался твоим именем: «Это мсье Шарко. Я забыл ключ от парадного. Вы мне не откроете?»
— Черт!
— Вот именно! Похоже, парень спрятался в полумраке, за лифтом. Она вошла и — бум! Потом он дотащил ее до подземной парковки, а там погрузил в свою машину, скорее всего в багажник. Если учесть ее вес, работа была не из легких, но он справился…
— А… камера наблюдения что-нибудь зафиксировала?
— Разбита.
— Что?!
— Да… Свисает на конце провода.
Спустя полгода я словно вновь переживал ночь исчезновения своей жены. Разбитая камера, похищение в паркинге, бегство без свидетелей. Отработанный до совершенства сценарий, безупречный…
Просто совпадение? Два разных человека использовали один и тот же метод? Я открыл дверь и направился к лифту.
— Мсье Шарко, что…
— Сейчас вернусь, комиссар! Я только должен кое-что проверить в подвале. Интуиция… Входите и делайте себе кофе…
Раздвижные двери захлопнулись. Сердце учащенно билось, будто меня адской хитростью заманили в ловушку. Индикатор этажей на электронном табло лифта слишком медленно перемещался с кнопки на кнопку, пока не осветил нужную мне, уровень –1. Створки раздвинулись, я отпер другую дверь и наконец оказался в могильной тишине этого дьявольского подвала, кладбища автомобилей и мертвого железа.
В молочном свете вмонтированных в потолок ламп я направился к пустому месту под номером тридцать девять. Я шел тяжелыми шагами, механически, следуя за своим подсознанием, за чем-то, что вышло из-под моего контроля.
И я нашел ее. Тотчас на глаза навернулись слезы. Предсмертный вой вырвался из моей груди и заполнил бетонные своды, пока эхо не вернуло его в мои барабанные перепонки. Я рухнул на колени, как Кромбе, когда он увидел искалеченное тело Дуду Камелиа. Я все рыдал и рыдал, до хрипоты. У стены валялась маленькая желтая заколка для волос. В том самом месте, где в первый раз я нашел заколку Сюзанны…
Он вернулся. После того как полгода назад разделался с моей женой, он вернулся, чтобы забрать мою соседку. Человек без лица… Несомненно, в его лапах находилась и Сюзанна…
В приступе ярости я вскочил на ноги и изо всех сил принялся колотить кулаками по бетонному столбу, рискуя сломать себе пальцы. Я содрал кожу, брызнула кровь, но я все бил и бил, пока ставшая слишком сильной боль не заставила меня прекратить самоистязание.
Тишину нарушили шаги, как будто позади меня раздавались замедленные звуки кастаньет. Кто-то шел в мою сторону, но я не шевельнулся. Согнувшись возле столба, я тупо, будто утратил всякое представление о времени и месте, разглядывал свой окровавленный кулак и распухшие пальцы.
Чья-то рука легла мне на плечо. Нежная и хрупкая. Женская рука.
Я решил, что у меня галлюцинации. Конечно, я бредил, потому что уловил аромат духов Сюзанны. Присутствие становилось все более и более настойчивым, и мне пришлось поверить в реальность… Наконец я осмелился поднять глаза…
— Комиссар…
— Мадам Вильямс…
Я снова уставился вниз, на красную струйку, бегущую из моих пальцев.
— Это точно он? Именно он похитил вашу жену? — спросила она голосом, будто обожженным негашеной известью.
Я поднял на нее покрасневшие, наполненные слезами глаза:
— Откуда вам это известно?
— Дуду Камелиа всегда знала… — Она присела на корточки возле меня. — Сегодня ночью произошло нечто странное, необъяснимое. — Элизабет протянула мне бумажный платок. — Мне приснился сон, который до сих пор не улетучился из моего сознания. Мне даже кажется, будто он и сейчас проходит перед моими глазами. Там были вы с вашей женой…
Я тоже помнил свой кошмар с поразительной четкостью. Кайман, истерзанная Сюзанна на противоположном берегу Марони…
— Зачем вы мне это рассказываете?
— Я плыла в надувной лодке по реке Марони в Гвиане. Я никогда не бывала в этой стране, однако во сне бегло говорила по-креольски. Проснувшись, я записала фразы, которые произносила на этом языке, и пошла в библиотеку… Это настоящее чудо! Слова и выражения, которые я использовала, в самом деле существуют!
Совершенно опешив, я в растерянности тряс головой. Потусторонний мир ужом вползал в мою картезианскую вселенную. Я верил в него, я по-настоящему в него верил, и тенью из моего сна, той самой, что махала мне руками из надувной лодки, была она, Элизабет Вильямс!
— Элизабет, я думаю, что мы видели один сон, но с разных точек зрения!
— В моем вы были на берегу…
— Справа, когда вы шли против течения. Моя жена была перед вами! А вы спрятались в кустах возле нее! Почему? Почему вы не оказали ей помощь? Что вы пытались мне сказать? Черт возьми, да что же это происходит?
— Я кричала, чтобы вы уходили. Мне хотелось, чтобы вы избежали зрелища агонии вашей жены. Я знала, что он придет, чтобы прикончить ее, и что ни вы, ни я ничего не сможем сделать.
— Вы бы могли вмешаться!
— Я пыталась! Достигнув берега, я услышала, как убийца продирается через джунгли с помощью своего мачете. Мои видения сбывались! Он шел завершить свое зловещее дело! У меня… у меня не хватило смелости выступить против него, и я спряталась неподалеку…
— Вы видели его вблизи! Расскажите, на что он похож!
Ее ускользающий взгляд задержался на идущей вдоль всего подземного паркинга вентиляционной трубе.
— Не знаю… Трудно описать… Очень странно, но я не помню его лица.
— Просто потому, что у него не было лица.
Напряженная складка на ее губах расправилась, как будто что-то внезапно прояснилось.
— Вы правы! Действительно, я его прекрасно помню, но, как вы говорите, лица у него не было! — Она посмотрела на меня. — Прежде чем столкнуть ее в реку, он ей что-то прошептал.
— Что?
— Он прощал ее. Прощал за все, что она сделала…
Размер моей руки увеличился в объеме практически вдвое. На распухших пальцах образовалась кровавая корка. Боль была такой пронзительной, что хотелось прикусить язык.
— Вы… вы верите, что он убил ее?
— Что вам сказать, Франк? Этой ночью произошло из ряда вон выходящее событие, необъяснимый феномен, в другом измерении, не в том, в котором сейчас разговариваем мы. Я думаю, ваша соседка объединила наши души… Перед смертью она, вероятно, выделяла потрясающую психическую энергию, чтобы прикоснуться к нам, дать знать, что она в руках убийцы. И если у этого человека не было лица, это потому, что ей так и не удалось отчетливо разглядеть его…
То, что я произнес дальше, поразило меня самого, потому что не поддавалось пониманию. В другой ситуации меня приняли бы за короля дураков.
— А что, если Человек без лица обладает такими же способностями, как она, но чтобы творить зло? И что, если действительно существует связь с Богом, с дьяволом, с высшими силами, выходящими за пределы доступного пониманию?
— Убийства и истязания вполне реальны; эти зверства должны удерживать нас в реальности. Стоит нам выйти за эти рамки и построить свои поиски на идее существования сил зла, все будет предрешено. И нам никогда его не поймать.
— Согласен с вами. Но ничто не сможет переубедить меня в том, что иррациональное имеет решающее значение в истории. Наш общий сон, то, как убийца догадался о даре Дуду Камелиа, и потом эта неуловимость, отсутствие улик…
— Не забывайте, что преподавательница, та, что, возможно, была у него в руках, жива!
— Почему он оставил ее в живых, если это действительно он?
— Поведение такого типа личностей очень трудно определить, но, случается, убийцы щадят своих жертв, поскольку тем удается пробудить в них мягкосердечие, то есть доказать им, что они люди, а не объекты.
Меня накрыл новый шквал рыданий.
— А эта заколка, которую я сегодня здесь обнаружил, точно так же как полгода назад… Я-то считал, что Сюзанна специально оставила мне знак… А если это он? Что, если он уже все предвидел, как будто читал карту нашей судьбы? Как он мог знать, что я найду заколку и в первый раз, и сегодня? Это невероятно… Попробуйте только сказать мне, что все это рационально! Попробуйте только сказать мне, что все это по воле случая!
— Нет, Франк, конечно нет… Я… я понимаю не больше вашего… Что я могу вам ответить?
Я попытался подняться с земли, опираясь на покалеченную в ярости руку.
— Не знаю… Просто мне надо успокоиться…
Она осторожно потянула меня за руку.
— Вы сильно поранились, — сказала она, дуя мне на пальцы. — Надо бы этим заняться. У вас дома есть антисептики и бинты?
— Не важно! Мне необходимо найти это дерьмо во что бы то ни стало! И я убью его, прикончу собственными руками!
Я уже бросился было к лифту, но она схватила меня за рукав:
— Успокойтесь, Франк! Вы не должны позволять себе горячиться. Он именно этого и ждет! Он хочет пробудить ваш гнев. Ему известно, что вы уязвимы, когда чувства побеждают вашу логику и способность размышлять. Так что сейчас надо перевязать руку, что-нибудь съесть, а потом подумаем… Пусть пока ваши инспекторы, лейтенанты и все полицейские с жандармами занимаются своим делом…
— Поставьте себя на мое место, Элизабет! Хоть на одну секунду поставьте себя на мое место!
— Я знаю, Франк!.. Я знаю…
Зазвонил мобильник. Сиберски сообщил мне, что у него родился сын, маленький Шарли весом 2,8 килограмма. Чтобы в моем голосе прозвучало хоть какое-то подобие радости, мне пришлось совершить над собой нечеловеческое усилие…
— Заканчивай с этим, Франк! — заявил Леклерк тоном, от которого на мраморе выросли бы розы. — Ты практически не бываешь на Набережной, трупы сопровождают тебя на всем пути, будто ты Джек-потрошитель! Ты больше не в бригаде по борьбе с бандитизмом, черт бы тебя побрал! Что касается вас, мадам Вильямс, ваши отчеты поразительны, необыкновенно детализированы. Возможно, даже слишком детализированы… Слишком, как бы сказать… по-школярски составлены… Я вот думаю, не поведут ли они нас по ложному следу…
* * *
Шеф даже не присел с нами за стол и остался стоять, скрестив руки на груди. Он был жутко взвинчен.
Первой заговорила Элизабет:
— Знаете, моя профессия еще слишком малоизвестна. В Штатах она существует уже почти полвека, а во Франции едва ли несколько лет. Я здесь не для того, чтобы поднести вам убийцу на блюдечке с голубой каемочкой, а чтобы сопровождать вас в расследовании, направлять ваших людей. Моя работа — это не точная наука. Как доказывают некоторые крупные дела, случается и ошибиться. Убийца не всегда вписывается в установленные рамки. Не у каждого из них сверхзаботливые матери и отцы-алкоголики. Однако некоторые очевидные черты, некоторые характеристики убийцы проявляются при рассмотрении сцены преступления, траектории передвижения, умышленно оставленных им улик. Основная суть моей работы заключается в том, чтобы сортировать эту информацию, извлекать из нее связи для составления психологического портрета, линии поведения преступника. Вот и все. Ваше дело — следовать или нет моим рекомендациям.
Она так сильно стянула бинт на моей руке, что я вскрикнул от боли. Стрелы, выпущенные Леклерком, чтобы ранить ее самолюбие, материализовались в неожиданной грубости ее движений.
— Приму к сведению, — сказал Леклерк. — Что скажешь ты, Шарк?
Мне казалось, что налитая кровью рука вот-вот лопнет под бинтами.
Я бросил:
— Вы читали мои отчеты?
— Разумеется. Но иногда у меня складывается впечатление, будто я чего-то не понимаю. Объясни мне еще раз, какую роль в этой истории сыграла твоя соседка и как могло получиться, что ты обнаружил ее там, где искал подружку Приёр?
— Начнем сначала. Дуду Камелиа направила меня на девушку с бойни. Она все время говорила о псах, которые воют у нее в голове. В ходе расследования кражи оборудования из лаборатории HLS эта история с собаками привела меня на бойню, где я обнаружил Жасмину Мариваль. Убийца застал меня там и пощадил. Затем он позвонил мне и сообщил, что займется теми, кто каким-то образом помогает мне в расследовании. И ему удалось обнаружить мою соседку. Как именно — в данный момент я не смогу вам ответить. И он ее убил…
Прежде чем продолжить, я на мгновение отвлекся от своих мыслей…
— Затем, заметив, что убийца действует как каратель по отношению к тем, кто в прошлом согрешил, мадам Вильямс указала мне интересный след. В случае с Приёр мы обнаружили серьезные различия в ее жизни до и после учебы на медицинском факультете. Я наведался на факультет, чтобы опросить свидетелей. Профессор анатомии признался мне, что, будучи ответственной за вскрытия, она увечила трупы и состояла в сговоре со служащим, в чьи обязанности входило их сжигание. Когда ее страшные игры разоблачили, ей было предложено тихо, без шума, покинуть факультет.
Я смочил губы в кофе, вдохнул его аромат.
— Я подумал, что Приёр, наверное, поделилась с кем-то близким своей тайной, с кем-то, кому она могла доверять. Например, со своей соседкой по комнате в общежитии Жасминой Мариваль. Три года в одной комнате — это сближает. Вот что привело меня в чащу Компьенского леса…
— А почему убийца занялся этой, второй? Какой грех могла она совершить, чтобы вызвать такой гнев?
— Она снимала на веб-камеру свою повседневную жизнь и пытки, которые применяла к животным. Вероятно, убийца обнаружил ее след в Интернете. Может, он откапывает своих жертв, наблюдая за ними через камеры или заходя на форумы, где эти женщины делятся своими гнусными тайнами… Я действую совместно с SEFTI, чтобы тамошние специалисты вышли на адрес сайта, куда Мариваль выкладывала свои картинки…
Леклерк ходил взад-вперед, все так же скрестив руки на груди, будто в смирительной рубашке:
— Что дал след в среде садо-мазо?
— На данный момент полный провал. Общество очень закрытое, проникновение затруднено. Очевидно, что убийца черпает там свое вдохновение, но сбор информации обещает быть делом очень деликатным. Нелегко будет развязать языки. Тем более что они могут опасаться, что к ним хотят внедриться… Это может оказаться очень и очень рискованно…
— Нам нужны уши. Устрою совещание с шефом полиции нравов. Попробуем внедрить кротов… Его инспекторы привычны к подобным вмешательствам. А нам необходимо направить свои силы на это, как его… общество BDSM4Y, поскольку ты считаешь, что проблема коренится в нем.
— Людям следует проявлять предельную осторожность.
— Изложи мне свой план действий.
— Утром я опрошу подвергшуюся нападению преподавательницу… Хотя я настроен скептически, все же есть вероятность, что она имела дело с нашим убийцей.
— Будь очень сдержан. В настоящий момент у тебя нет никакого права на это дело. Жандармы танцуют от этой печки… Никаких подвохов. Поссоришь нас, мой шеф никогда не простит, да и я тоже. Мадам Вильямс, по тому, что расскажет вам учительница, попробуйте прикинуть, совпадает ли этот профиль с нашим убийцей. Черт! Может статься, это совсем другой и они размножаются как клопы! В этом деле уже больше сотни полицейских, разбросанных по всему Парижу! И никакого следа, одни предположения! Но куда мы катимся? Куда мы катимся? — Он выскочил из квартиры, с шумом захлопнув за собой дверь.
— Не уверена, что мы его убедили, — призналась Элизабет, надевая куртку. — Почему вы ничего не сказали ему о своей жене?
— Думаю, если бы мы рассказали ему о нашем общем сне, он бы вообще слетел с катушек.
— Это единственная причина?
— Нет… Он мог бы отстранить меня от дела. Человек без лица объявил войну именно мне. С самого начала, вот уже полгода, он изо всех сил старается отравить мне жизнь… Не знаю, что он против меня имеет, зато знаю, что никогда не спущу ему. Никогда! Я пойду до конца, остаться в живых должен только один из нас. Отступать некуда… Этим все и кончится. Я твердо уверен… — Я направился в спальню. — Элизабет, мне надо немного побыть одному. Скоро я за вами зайду, и мы поедем в больницу…
— Отлично, — ответила она, — только не делайте глупостей, Франк…
И, словно бы этого фейерверка бед было недостаточно, Серпетти по электронной почте сообщил мне, что потерял след BDSM4Y… Мы отставали в расследовании пропорционально количеству громоздящихся вокруг меня, как кипы грязного белья, трупов…
Происходило худшее, а я думал только о том, как починить Куколку… Зависимость от нее росла, заполняла меня, как раковая опухоль. Я испытывал острую необходимость в этом запахе в моей спальне, в этих приятных пара́х, которые окутывали меня каждый раз, когда она совершала круги, в этих смутных воспоминаниях о жене. Неужели я погружался в безумие?
Я вытер следы воды и масла на полу, прошелся тряпкой по паровозику. Никакой видимой утечки. Ни одной сломанной детали. Прежде чем запустить паровозик, я добавил жидкости. Куколка вздрогнула и с радостным свистом бросилась вперед. Что тогда думать о поломке, случившейся в то самое время, когда умирала Дуду Камелиа, и сегодняшнем приливе энергии? Относится ли это к области рационального или иррационального?
Сладкий аромат, которого я так ждал, заполнил комнату, вознес мою душу к прозрачным высотам блаженства. Самым быстродействующим из всех наркотиков, конечно, был тот, который выделяла Куколка…
* * *
Перед нами высился нагруженный больными, ранеными, людьми, пришедшими сюда скоротать свои последние дни, огромный белый ковчег больницы Анри-Мондор. Мы направились в терапевтическое отделение, расположенное позади ультрасовременного здания отделения кардиологии, в правом флигеле, рядом с родильным. У входа, перед раздвижными дверями, курили закутанные в халаты больные с изможденными лицами и обращенными в никуда усталыми стеклянными взглядами. Мы поднялись на четвертый этаж, в тридцать шестую палату. Я ненавидел этот тлетворный запах, эти безликие комнаты, забитые металлом и лекарствами. Все здесь откровенно напоминало о хрупкости бытия, могуществе смерти и слабой границе, отделяющей одно от другого.
Жюли Виолен лежала поверх одеяла, так что были видны крошечные синяки у нее на груди. Ее расширенные недавними страшными переживаниями зрачки заполнили почти весь белок глаз. Укрепленный под потолком телевизор транслировал старый черно-белый мультик Текса Эйвери. Она медленно повернула голову в нашу сторону и снова уставилась в телевизор, который даже не смотрела. Мы услышали, как она едва слышно прошептала:
— Опять жандармы? Я уже по меньшей мере три раза подряд все рассказала. Я без сил, я так устала… Неужели не понятно? Уходите, пожалуйста, я ничего вам не скажу…
— У нас всего несколько вопросов, мадемуазель Виолен.
— Я же сказала, уходите. Или я позову медсестру!
Элизабет Вильямс склонилась над кроватью:
— Вас не побеспокоит, если я сяду вот здесь, рядом с вами, на этот стул? Мне бы хотелось поговорить спокойно, с глазу на глаз, как женщина с женщиной. — Она обернулась ко мне. — Не могли бы вы выйти, мсье Шарко?
— Но, Элизабет, я должен остаться!
Она за руку вытащила меня в коридор. Я повиновался.
— Послушайте меня, комиссар. Дайте мне несколько минут поговорить с ней. Я знаю, как себя вести, поверьте. Этой девушке нужно успокоиться, понимаете? Она пережила очень сильную травму, так что действовать надо осторожно. Попейте пока кофе или шоколаду.
— Постарайтесь вытянуть как можно больше информации! Нам надо продвигаться вперед!
— ОК. Но она не доверится мужчине, тем более комиссару полиции. Так что исчезните!
— Она не знает, что я комиссар! И принимает нас за жандармов!
— Думаете, это лучше?! Исчезните!
— Как прикажете, мадам…
Я спустился на первый этаж, вставил монетку в автомат и с чашкой горячего шоколада вышел во двор, на свежий воздух. Старуха с согнутой в дугу спиной и жирными космами улыбнулась мне, обнажив кладбище съеденных табаком зубов, и, прихрамывая, подковыляла ко мне.
— Сигаретку? — просипела она, захлебываясь кашлем.
Я глянул на голубую пачку «Gitanes» с обтрепанными краями. Во мне поднялось такое властное желание, что отказаться было невозможно.
— Почему бы и нет… Я бросил восемь лет назад, но, думаю, сегодня самое время начать снова.
— Конечно, парень, — прохрипела она.
От первой же затяжки у меня создалось ощущение, будто я проглотил ежа. Секунд на десять перехватило дыхание. На целое тысячелетие. Мое лицо последовательно приобрело оттенок всех семи цветов радуги, от фиолетового до красного.
Старуха изо всех колотила меня своими тощими руками по спине до тех пор, пока наконец мое дыхание не восстановилось. Изо рта у меня стекла струйка слюны.
— Подумай, парень, а я-то уж решила, что ты тут и ляжешь!
Я откровенно расхохотался, сладкая судорога отпустила мой желудок.
— Нет, бабушка, чтобы уложить меня, требуется что-нибудь посерьезней, чем сигарета!
— А вот меня как раз свалила сигарета. У меня рак легких, черт бы его побрал!
— И вы еще курите?
— Надо же бороться с болезнью!
Она засмеялась, смех перешел в кашель. Согнувшись пополам, она сплюнула на асфальт нечто темное, напоминающее кусок легкого. Растерев окурок в цветочной клумбе, она взялась за следующую сигарету без фильтра. Я с отвращением швырнул свою в урну и вошел в здание. Я предпочел не пользоваться лифтом, а подняться на четвертый этаж пешком. По дороге я внезапно решил свернуть к регистратуре и узнать, не поступала ли в родильное отделение некая мадам Сиберски. Меня отправили к другой регистратуре, в западный флигель, где я узнал, что действительно позавчера ее перевели из терапевтического отделения в родильное.
Я постучал, и усталый голос пригласил меня войти. Лоранс Сиберски одарила меня широкой улыбкой счастливой молодой матери.
У нее на груди, склонив головку к материнскому сердцу, лежало крошечное существо. Шарли спал глубоким, спокойным сном, и его маленький ротик иногда двигался, словно ребенок сосал.
— Входите, Франк, — прошептала Лоранс. — Оба моих младенца спят. — Она указала взглядом в угол за дверью. Лейтенант Сиберски скорчился на складном стуле, положив голову на правую руку, и не очнулся от тяжелого сна даже при звуке моих шагов.
— В следующий раз принесу вам подарок, — прошептал я. — Мне скоро его доставят… По правде говоря, я заглянул случайно. Пришел кое-кого навестить, а Провидению было угодно, чтобы вы оказались в одной больнице. Как вы себя чувствуете? — Я прикоснулся рукой к крошечным пальчикам, похожим на тоненькие иголочки. — Он великолепен! Прекрасный малыш…
— Спасибо, Франк. Мне приятно вас видеть после столь долгого перерыва… Знаете, Давид часто мне о вас рассказывает…
— Надеюсь, что-нибудь хорошее?
— Муж так восхищается вами. Он изо всех сил работает на вас и врывается в больницу, как порыв ветра… Домой приходит поздно, очень поздно…
Я уловил в ее словах горечь, едкую соль, выступающую на губах всех жен полицейских.
— Давид очень хороший сотрудник. И к тому же настоящий друг. Понимаю, что вам от этого не легче, но знайте, что он постоянно думает о вас, даже во время наших, порой очень опасных, операций…
— Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь, Франк. Я не хочу, чтобы однажды вечером ко мне пришли, чтобы сообщить, что я больше никогда не увижу своего мужа, разве что в гробу…
Со слезами на глазах она нежно погладила тыльной стороной руки пушистую щечку малыша. От гробовой тишины в палате мне стало не по себе; у меня было грустное ощущение своей неуместности здесь, где обычно зажигаются искры радости. Я тихонько поднялся, поцеловал руку молодой мамочки и прошептал: «Отдыхайте, Лоранс… Скоро им потребуется вся ваша нежность».
— Приходите вечером к нам домой. Я скажу Давиду, чтобы ждал вас. Сможете поговорить…
Сгорбившись, с опущенными плечами, едва держась на ногах от горя, я вышел.
Я снова шел мимо сломленных недугом больных в жалком состоянии, с бесцветными лицами. От запаха лекарств в сочетании с оставшимся на языке вкусом сигареты у меня закружилась голова. Терзаемый рвотными позывами, я заперся в туалете, но желудок был пуст. Все вокруг меня кружилось, стены сжимались и вновь отступали, словно я все еще находился под действием кетамина.
Призраки угасших лиц прошли перед моими глазами: Приёр, Гад, Мариваль, Дуду Камелиа. И сердце мое изнывало от горя, душа — от бессилия, а все мое тело вопило о том, что людей, побывавших под скальпелем Человека без лица, не вернуть.
И бесконечно, словно горькая считалка, в ушах звучала лебединая песня, а перед глазами возникал смутный образ моей где-то заточенной жены, обнаженной, по колено в воде, с покрытым пиявками телом… Я верил, что она жива; я знал, что она мертва… Или наоборот… Я не понимал… За что? За что? За что?
Мне никогда не следовало бы приходить сюда, в это место, слишком явно напоминающее мне о том, из чего состоит реальность, моя реальность. Я поднялся по лестнице, прошел вдоль пропитанных болезнью коридоров, заглянул в дверь палаты Жюли Виолен и постучал. Элизабет Вильямс кивнула, приглашая меня войти.
Женщина с залепленной пластырями грудью и все еще расширенными зрачками выглядела спокойной.
Элизабет коротко изложила мне ситуацию:
— Мы с Жюли неплохо поговорили. Она в мельчайших деталях рассказала мне о том, что произошло ночью. Завтра я снова приду, чтобы еще немного поболтать с вами, вы согласны, Жюли?
— Конечно, — прошептала молодая женщина. — Ваше присутствие мне так помогло. Мне хотелось поговорить, но не только о нападении…
Ее внимание привлекли кадры телевизионного сериала, она отдалась бурному потоку своих мыслей. Мы молча вышли.
— Ну же, Элизабет! Ожидание было невыносимым!
— Не угостите меня кофе?
— Только он здесь не из лучших, напоминает помои. Тут недалеко от больницы я видел кафе. Пойдемте лучше туда. Мне необходимо проветриться.
Мы выбрали место в глубине зала, около бильярда.
— Может, сыграем партию? — спросил я, кивнув на суконную поверхность стола. — В двадцать два года я участвовал в чемпионатах по бильярду, например в турнире «Magic Billiard Junior 8-ball» во Флориде. Я тогда обошел всех самых крутых в этом деле парней. Я им так носы натянул, что они уходили, засунув кии себе в задницу! Если вы позволите так выразиться…
— Картинка и правда очень убедительная.
— Потом я не играл лет тридцать, представляете?
— Давайте! Только вот я-то не чемпион. Так, играю понемногу, и все…
Я помахал перевязанной рукой:
— К тому же вы имеете преимущество.
Я всунул монетку в щель и предложил Элизабет установить шары. Она разбила пирамиду и отправила два шара прямиком в лузы. Одновременно она рассказывала:
— На Жюли Виолен напали прямо возле дома. Незнакомец поджидал ее, спрятавшись где-то снаружи. Ее быстро обездвижили, поднесли ей к носу смоченный чем-то платок, и она потеряла сознание. Согласно результатам анализов это был эфир, который продается в любой аптеке. Она очнулась у себя в спальне, на кровати, связанная и с кляпом во рту. Разумеется, он завязал ей глаза.
Она толкнула шар номер семь в центральную лузу.
— Он долго ласкал ее, а потом принялся цеплять зажимы-крокодильчики с заточенными губками к ее соскам. Сначала к правой груди, затем к левой. Она закричала, но кляп заглушал звуки. Она потеряла счет времени, но совершенно очевидно, что пытка длилась недолго. Потом она слышала, что он мастурбирует, после чего он бежал, так и не произнеся ни единого слова. — Шар номер четыре стукнулся о номер четырнадцать и немного промахнулся мимо лузы. — Ой, похоже, я слегка потеряла навык. Ваша очередь, Франк!
— Пятнадцатый прямой! — объявил я.
Прежде чем упасть в лузу, шар стукнулся о ее борта.
— Красивый удар, — признала Элизабет. — По-моему, исходя из нашего разговора с Жюли, это не убийца. Она слышала, как незнакомец постоянно подходил к окну спальни, вероятно, чтобы проверить, нет ли кого-нибудь поблизости. Она уловила его чрезвычайную нервозность, скорее стресс, нежели возбуждение, а это противоречит тому, что нам известно о нашем типе.
Тринадцатый мне не удался, и Элизабет воспользовалась случаем, чтобы сбить его с сукна. Теперь она накинулась на четвертый, прижатый к борту.
— Когда преступник мастурбирует, желание cпадает, и акт умерщвления в таком случае может свершиться лишь с очень большим трудом.
— Почему?
— Почему большинство серийных убийц насилуют своих жертв после их смерти? Да просто потому, что мощь фантазма прямо пропорциональна сексуальному желанию. Личности подобного типа стремятся прежде всего как можно дольше поддерживать свои фантазмы, чтобы наслаждение от пыток, унижений и убийства жертв не спадало. В случае с Жюли Виолен, закончив мастурбацию, нападающий не счел необходимым ни продолжить измывательства, ни убить жертву. У него больше не было желания этим заниматься, и он просто ушел. Человек без лица, насколько мы его знаем, никогда бы не позволил себе подобного.
Она отошла к нашему столику, чтобы хлебнуть бразильского кофе. У входа, облокотившись на прилавок, за нашей игрой наблюдали любители. Она посыпала синим мелом острие своего кия.
— Мел, это очень важно! — объявила она. — Он не дает кию скользить по шару в момент удара. Вроде талька, которым гимнасты припудривают ладони.
Два новых шара немедленно попали в свои лузы. Я спросил:
— Она догадывается о том, кто бы это мог быть?
— Она производит впечатление очень порядочной и организованной девушки. Поле исследования очень велико, если учесть количество студентов, с которыми она ежедневно сталкивается.
— Быть может, кто-то из них имел веские причины покуситься на нее? Замечала ли она что-нибудь странное в поведении окружающих ее людей? Может, чувствовала, что за ней следят?
— Совершенно очевидно, что, судя по позднему времени — около двадцати двух часов, — нападавший знал, что она одинока. Она возвращалась из бассейна, куда ходит раз в неделю. Следовательно, он знал ее расписание. — Быстрый осмотр позиции на игровом поле. — Впрочем, она не замечала в своем окружении ничего странного.
Очередной шар мягко вошел в лузу.
— Так вы меня разгромите! — с улыбкой отметил я.
— Не беспокойтесь, вас ведь здесь не знают. Никто не пойдет на Набережную рассказывать, что вас обставила женщина!
Компания из пяти молодых людей: две девушки и трое парней — встала возле бильярдного стола, прислонившись спиной к стене туалетов. Один из них, в плотно облегающей куртке с мишленовским человечком цвета лопнувшей покрышки, бросил горящий окурок мне под ноги. Я перехватил мелькнувший от барной стойки тревожный взгляд скрывшегося за двухлитровой бутылкой «J&B» хозяина. Он делал вид, что ничего не замечает.
Элизабет промахнулась. Одна из девиц прыснула, уткнувшись носом в мишленовскую куртку своего дружка: лисье выражение на длинной морде, припечатанный бейсболкой лоб, нависающий над крысиными глазками.
Двое других типов, добрых метр восемьдесят, поводили плечами и разогревали пальцы, похрустывая ими. Было очевидно, что вот-вот разразится гроза.
— Это твоя полицейская колымага, мужик? — изрыгнул один из амбалов. — И ты осмелился припереться сюда? Это наше место, мужик. Вали отсюда.
— Ваша очередь, Элизабет. Не обращайте внимания.
Вильямс обошла стол, но путь ей преградила девица. Пудры на ней было больше, чем угольной пыли на лице моего деда, когда он поднимался из шахты.
— Извините, мадемуазель, — занервничала Элизабет. — Имейте уважение! Вы же видите, что мы играем!
Я даже не успел отреагировать, как эта Банка-с-Гримом нанесла Элизабет мощный удар, от которого та уткнулась носом в суконную поверхность.
Трое парней уже схватились за кии, стоящие в подставке.
— Давайте уйдем, Франк, — умоляла Элизабет. Щеку ее заливал вишневый синяк.
— Хорошо трахается твоя баба, а, мужик? — раздался какой-то голос, мне показалось, амбала номер два.
Я спокойно сказал Элизабет:
— Подождите меня на улице… Я сейчас…
— Франк, оставьте, прошу вас!
— Тут дела на пару минут…
Хозяин заведения бросился к нам, но фейерверк уже начался.
Я всадил кий в живот амбала номер два и, уклонившись от немного замедленного нападения, приставил более тяжелый конец деревянного прута прямо в грудь мишленовскому человечку, точно под горло. У него перехватило дыхание, он посинел и упал, как спелая аженская слива. Перескочив через бильярдный стол, Банка-с-Гримом накинулась на меня с отвратительным визгом, как раз когда я занялся амбалом номер три, самым тихим. Она, как пиявка, вцепилась мне в спину, схватила меня за бороду и стала царапать мне щеки огрызками своих ногтей. Я зарычал и, откинувшись, получил удар кулаком в висок. Мне показалось, что сейчас у меня отвалится ухо. Тот, что схлопотал удар в живот, начал очухиваться. На сей раз я решил поскорей покончить с этим делом. Точный удар в подбородок отправил девку в партер, а мастерски двинув мишленовского человечка ногой, я окончательно уложил его. Вторая девка бросилась бежать, а их приятель после короткого колебания, не обернувшись, последовал ее примеру.
Элизабет с наполовину красным, наполовину белым лицом напоминала Джокера из фильмов про Бэтмена. На ее щеке все еще пламенели следы пальцев.
Открывая дверцу служебной машины, я обеспокоенно спросил:
— Вы как? Сильно она вас ударила?
— Ничего, пройдет. Надо было быть поосторожней. А как вы? Борода не пострадала?
— Нет, все в порядке. От этой козлиной бородки ничего, кроме хлопот. Два года назад, чтобы поразить племянника, в ночь на Ивана Купалу я устроил фокус с глотанием огня. В молодости я это умел, но в ту пору я был безбород и, разумеется, гораздо более приспособлен для подобных глупостей. Короче, в ту ночь горящий спирт пролился на мою бороденку. Об остальном можете догадаться сами…
Пристегивая ремень безопасности, она наклонилась ко мне:
— Не думала, что вы такой, Shark… Безрассудный и драчливый…
— Shark?
— Но ведь именно так вас называют коллеги? Акула? Прекрасная кличка для полицейского по фамилии Шарко.
— Меня воспитала улица. А на улице, как в океане, побеждает сильнейший.
Я включил зажигание. Стекла задрожали под испепеляющими взглядами собравшихся возле здания подростков. Атмосфера накалялась, самое время сматывать удочки. Я нажал на газ, внимательно глядя в зеркало заднего вида.
— Мы не закончили разговор. Если вы уверены, что речь идет не о нашем убийце, как он мог использовать те же техники связывания и пыток? Нельзя же все это свалить на совпадения?
— Разумеется, нет. Но техники пыток отличаются, в этом случае они более легкие, без кровопролития, даже несмотря на то, что боль присутствовала. Похоже, нападавший знаком с методами нашего убийцы. Трудно сказать, каким образом, если только не пресса, вызвавшая слухи относительно этого дела. Нас прервали как раз тогда, когда я об этом заговорила. Но из разговора с Жюли очевидно, что этот тип ведет себя как испытывающий сексуальную неудовлетворенность и боящийся проявить себя.
— То есть?
— Не было ни изнасилования, ни серьезного ранения, ни убийства. Нападающий пришел утолить сексуальный фантазм, который он легко мог бы удовлетворить во всех этих кругах садо-мазо; о них я тоже навела кое-какие справки. Существуют адепты боли, подобный вид пыток применяется к женщинам, которые на это соглашаются, поскольку испытывают удовольствие и оргазм только в страдании. Я думаю, этот человек чувствует, что не способен признаться в своих садомазохистских наклонностях. Страх быть узнанным, разоблаченным, возможно, боязнь, что на него станут показывать пальцем… Продолжайте разрабатывать библиотеки, торговцев видеокассетами и порнографическими журналами. По тому, что мне рассказала Жюли, похоже, чтобы связать ее, он использовал невероятно сложную технику «шибари», как в случае с Приёр. Он непременно где-то обучался, и Интернета тут недостаточно…
— ОК, как можно скорее сориентирую своих ребят. Кстати, у Жюли Виолен есть Интернет?
— Нет, даже компьютера нет.
— Часто ли она бывает в барах или на дискотеках?
— Судя по тому, что она мне рассказывала, нет. Еще недавно она жила с матерью. Да и вообще, она сильно смахивает на старую деву.
Мы пересекли преграждавший нам путь раскаленный от пробок поток машин на национальной трассе, взяли курс на Вильнёв-Сен-Жорж и добрались до домика Жюли Виолен. Двое жандармских часовых, шеф и капрал, ели сандвичи у входа и слушали по радио скетч в исполнении Жан-Мари Бигара. Один из них, шеф по кличке Тунец-под-Майонезом, преградил нам путь. Воротник его рубашки украшало пятно соуса, что вызвало у Элизабет взрыв смеха, причины которого жандарм не понял. Я показал свое трехцветное удостоверение, отчего его губы скривились в подобострастной гримасе.
— Сюда нельзя, комиссар. И я думаю, вам это прекрасно известно. Что вы здесь делаете?
Элизабет снова расхохоталась и вынуждена была отойти вглубь аллеи, чтобы справиться с приступом.
Я кусал губы, тоже пытаясь удержаться от смеха. Шеф бросил бутерброд в мусорное ведро.
Я рискнул:
— Может, вы хотя бы ответите на несколько вопросов?
— С чего бы я стал это делать?
— Охота на шлюх…
Смех Элизабет резко прекратился.
— Что вы сказали? — Тунец-под-Майонезом был огорошен.
— «Охота на шлюх»! Мой любимый скетч Бигара. Обожаю, когда он рассказывает о способах охоты. Честное слово! — Я подмигнул ему.
Он сменил свой мерзкий оскал на улыбку и ответил:
— Точно, обхохочешься! Ладно, давайте ваши вопросы.
— Какие улики были обнаружены?
— Один тип отпечатков в спальне девушки. Разные — в кухне. На полу нашли тряпку, смоченную эфиром. Этот тип хотел стереть следы своих ботинок в прихожей полотняной салфеткой. Эту грязную тряпку обнаружили в мусорном ведре. Но нам несложно было определить размер его обуви по отпечаткам, оставленным на ступеньках крыльца. Примерно сорок — сорок два.
— А следы шин?
— Нет, недавних никаких. Накануне шли сильные дожди, так что мы должны были обнаружить поблизости свежие отпечатки, но нет. Похоже, этот тип приехал не на машине или припарковал ее очень далеко.
— Да, возможно. Наверное, уже видел парочку детективных сериалов по телику.
Тунец-под-Майонезом изобразил улыбку. С губ посыпались крошки. Желание расхохотаться все больше раздирало меня, он должен был прочесть это в моих глазах.
— Подвергшаяся нападению учительница преподает химию в Высшей школе электроники в Париже. Мы направим наше расследование туда. Эта женщина мало выходила из дому: только для моциона, в бассейн или навестить мать.
— Вы опросили соседей? Жителей соседней деревни?
— Только начинаем. Но изолированность жилища не облегчает расследования…
— Что-нибудь еще?
— Нет.
— Кто руководит операцией?
— Капитан Фулькье, из жандармерии Валантона, это в десяти минутах отсюда.
— Сколько человек задействовано?
— С десяток…
Когда мы возвращались к машине, Элизабет легонько ткнула меня в бок локтем и наставительно произнесла:
— Не слишком изысканно насчет этой «охоты на шлюх…»! Я думала, вы тоньше…
— Так и есть. Но надо уметь подлаживаться под собеседника… Знаете, я вас сейчас отвезу, потому что мне надо заглянуть в школу, где преподает Виолен.
— Что вы собираетесь там делать?
— Получить список учащихся и через своих инспекторов выяснить, кто из них имеет Интернет или высокоскоростную линию…
