Глава четырнадцатая

Жан Ги Бовуар взял кружку четверного кофе, обхватил ее ладонями, чтобы согреть пальцы. Дрова в громадной черной плите в центре комнаты пылали вовсю, но пока нагреть помещение так толком и не удалось.

Было десять утра, падал снежок, и со времени убийства прошли почти ровно сутки. Команда Гамаша собралась в оперативном штабе в Трех Соснах. Штаб им приходилось делить с большой красной пожарной машиной. Белые стены над обитым темными деревянными панелями низом стен были увешаны крупномасштабными картами района, диаграммами, разъясняющими разные стратегии пожаротушения, и громадным плакатом в честь лауреатов литературной премии генерал-губернатора.

Здесь размещалась добровольная пожарная часть Трех Сосен, которой руководила Рут Зардо.

– Tabernacle. Старая карга, впавшая в маразм. Она не позволяет нам выкатить это. – Бовуар большим пальцем указал на пожарную машину, занимавшую половину помещения.

– Мадам Зардо объяснила, почему она возражает? – спросил Гамаш.

– Да наговорила там что-то: машина, мол, не должна замерзнуть, чтобы быть готовой, если случится пожар, – ответил Бовуар. – Я спросил у нее, когда тут случился последний пожар. А она ответила, что эта информация засекречена. Засекречена? С каких это пор пожары у нас засекречены?

– Давайте начнем, – сказал Гамаш. – Кто докладывает первым?

Он сидел во главе стола, одетый в рубашку с галстуком и свитер овечьей шерсти с круглым вырезом под твидовым пиджаком. Он держал авторучку, но записей почти не делал. Техническая бригада устанавливала телефоны, факсы и компьютеры, расставляла письменные столы, развешивала доски, выгружала оборудование. Но Гамаш ничего этого не слышал. Он полностью сосредоточился на докладах.

Агент Робер Лемье надел свой лучший выходной костюм, до блеска отполировал туфли и теперь был благодарен внутреннему голосу, который посоветовал ему сделать это. Но еще больше он был благодарен себе за то, что услышал его. Рядом с ним пила кофе молодая женщина-агент по имени Изабель Лакост. Лемье не сказал бы, что она такая уж привлекательная – не из разряда тех, что ты сразу замечаешь в баре. Правда, она, судя по всему, и не принадлежала к разряду тех, кто заглядывает в бары. Ее скорее можно было встретить на лыжах в районе Мон-Сен-Реми, где она выглядела бы естественно и на своем месте, без всякой искусственности. Одета она была просто, но со вкусом: легкий свитер, шарф и широкие брюки. Ее темные глаза смотрели внимательно, а светло-каштановые волосы были схвачены широкой лентой, чтобы не падали на лицо. Лемье заметил и несколько сережек в одном ухе. Она сразу же подошла к нему и поздоровалась. Он инстинктивно посмотрел на ее левую руку и, к своему удивлению, увидел обручальное кольцо.

– У меня двое детишек, – с улыбкой сказала она, заметив его взгляд. – Мальчика зовут Рене, а девочку – Мари. Toi?

– Я не женат. Даже подружки нет.

– Ну, это, может, и к лучшему. Пока идет следствие. Будь внимателен. – Она шепнула ему на ухо: – И будь самим собой. Шеф выбирает только тех людей, которые не притворяются.

– И предположительно умеют делать свое дело, – добавил он, полагая, что делает ей комплимент.

– Oh, mais, franchement, ты не сможешь хорошо делать свое дело, если не знаешь, кто ты такой. Как ты сможешь выяснить правду о ком-то другом, если не признаешь правды о себе?

– Bon. – Бовуар подался вперед. – Хорошая новость состоит в том, что я знаю, каким образом подавалось электричество на площадку для кёрлинга на озере. Вчера днем я говорил с Билли Уильямсом – тем парнем, что отвез Си-Си в больницу. Он мне сказал, что сам подключал этот обогреватель. Сейчас я вам покажу. Некоторые из вас так еще и не были на месте преступления.

Бовуар взял в одну руку глазурованный шоколадом пончик, в другую фломастер и подошел к большому листу бумаги на стене.

– Вот это озеро Лак-Брюм, а здесь городок Уильямсбург. Здесь Легион. Верно?

Природа не наделила Бовуара даром Пикассо, и это шло на пользу инспектору полиции. Его рисунки всегда были очень четкими и понятными. Большой круг – это озеро Лак-Брюм. Маленький круг, похожий на луну, – Уильямсбург – соприкасался с кромкой большого. А крестик был поставлен на месте Легион-холла, неподалеку от берега озера.

– Так вот, от Легиона озеро нельзя увидеть. Нужно пройти по дороге и завернуть за угол. В то же время ходьбы до озера там всего минут пять. Все присутствовали на общем завтраке в Легионе до начала матча по кёрлингу. Билли Уильямс сказал мне, что он побывал на площадке еще до завтрака и съехал на своем пикапе на лед.

– А это безопасно? – спросил один из полицейских.

– Толщина льда достигает фута, – ответил Бовуар. – Он проверял его перед Рождеством, когда ставил трибуну и обогреватель. В день матча ему оставалось только смести снежок с площадки и подвести провода к обогревателю. Утро стояло ясное, и он решил сделать и то и другое, прежде чем отправиться в Легион на завтрак. Машину свою он припарковал здесь. Следы покрышек видны на фотографиях, сделанных во время осмотра места преступления.

Он пустил фотографии по рядам, но сначала поставил маленький крестик на своем чертеже – на льду у самого берега.

– И теперь вот что важно. Вот здесь его машина, здесь обогреватель – называется он излучателем тепла, – здесь трибуна для зрителей, – он нарисовал на бумаге прямоугольник, – а здесь площадка для кёрлинга. Билли Уильямс – механик Канадской автомобильной ассоциации по этому району, поэтому у него такой большой пикап. Я его видел. Громадный сукин сын. Колеса вот досюда.

Гамаш откашлялся, напоминая Бовуару, где тот находится.

– Так вот, у него в кузове есть генератор для подзарядки севших аккумуляторов. Но это не обычный генератор. Он тоже громадина. Билли говорит, что ему такой генератор нужен, чтобы заводить большие грузовики и питать строительное оборудование. Поэтому он просто взял свой прикуриватель и подсоединил генератор к обогревателю. Voilà. Питание и тепло.

Агент Лемье заерзал на стуле и поймал взгляд агента Лакост. Она посмотрела на него и коротко кивнула. Одобрительно? Он не понял. Она кивнула еще раз и пошире раскрыла глаза.

– Сэр, – сказал Лемье, радуясь, что голос у него не дрожит.

Бовуар удивленно посмотрел на новичка, которому хватило наглости прервать его.

– В чем дело?

– Вот эта штука, – он показал на чертеж, – обогреватель. Когда мы видели его вчера, у меня возник вопрос, но я хотел проверить, прежде чем говорить что-либо. Эти обогреватели почти всегда работают на пропане. А не на электричестве. – Он оглядел сидящих за столом. Все смотрели на него. – Я позвонил приятелю. Он работает электриком. А еще играет в хоккей в местной лиге.

К удивлению Лемье, Бовуар улыбнулся. Простая, открытая улыбка, от которой его лицо словно стало моложе.

– Ты прав. Этот обогреватель тоже работает на пропане, – сказал он. – Но у него что-то там сломалось, и его уже собирались выбросить. Однако Билли Уильямс его спас. Он знал, что его можно подключить к генератору и раз в год использовать для этого кёрлингового представления. Это было два года назад. Обогреватель работает до сих пор. Но для питания ему требуется генератор.

– Агент Лемье вчера говорил мне о генераторе. – Гамаш кивнул Лемье, который сел чуть повыше на своем стуле. – К сожалению, я не отнесся к его словам серьезно. Прошу прощения.

Такого с Лемье еще не случалось – чтобы начальник просил у него прощения. Он не знал, как реагировать, а потому не прореагировал никак.

– И у генератора мистера Уильямса хватает мощности, чтобы убить человека? – спросил Гамаш.

– Это хороший вопрос. Я вчера заехал в больницу в Кауансвилле и поговорил с коронером, доктором Харрис. Она вручила мне отчет по вскрытию. Она знает Уильямса и говорит, что его генератор имеет достаточную мощность – вполне может убить. Для этого и особой мощности-то не требуется.

Бовуар вернулся на свое место, положил в рот последний кусочек пончика, помешивая кофе авторучкой.

– Она хочет поговорить с вами, шеф. Сказала, что заглянет попозже с более подробным отчетом и одеждой, которая была на жертве. Но она уверена, что это не несчастный случай, – это я говорю тем, у кого есть какие-то сомнения на сей счет.

Бовуар просмотрел свои записи. Он толком не знал, с чего начать. Ему не хотелось повторять слова о том, что это довольно странный, даже безумный способ совершить убийство. Старший инспектор Гамаш уже знал это. Все знали. Но доктор Шарон Харрис несколько раз настойчиво повторила ему вчера это.

«Не думаю, что вы вполне оцениваете ситуацию, инспектор. Посмотрите-ка». Доктор Харрис сняла белую простыню с убитой. На холодном, жестком прозекторском столе лежала холодная, жесткая женщина. На ее лице застыло злобное выражение, и Бовуар спрашивал себя, узнает ли ее семья это выражение. Шарон Харрис несколько минут ходила вокруг трупа, показывая места, вызвавшие у нее интерес, – этакий гид по мертвому телу.

Теперь, на утренней летучке, Бовуар раздал новые фотографии, сделанные доктором Харрис во время вскрытия. Полицейские разглядывали фотографии, и в комнате на время воцарилась мрачная тишина.

Гамаш внимательно просмотрел фотографии и передал их агенту Лакост. Он чуть повернулся на своем стуле, положил ногу на ногу и посмотрел в окно. Шел снег. Ложился слоем на крыши машин и домов, скапливался на ветвях деревьев. Такая мирная сцена, и какой контраст с этими фотографиями и разговором, происходящим в здании бывшего вокзала. Со своего места Гамаш видел каменный мостик, перекинутый через речушку Белла-Белла. Время от времени по нему медленно и беззвучно проезжала машина – шум мотора приглушался снегом.

В помещении пахло дымком и кофе из бумажных стаканчиков, а еще в воздухе висел запах лака и чуть терпкий аромат старых книг. Или расписаний. Ведь когда-то здесь размещался вокзал, ныне заброшенный, как и многие другие маленькие вокзалы на Канадской национальной железной дороге. В Трех Соснах бывшему вокзалу из старого дерева и кирпича нашли хорошее применение.

Гамаш поднес руку, разогретую стаканчиком кофе, к носу. Нос был холодный. И чуть влажный. Будь он собакой, то порадовался бы своему здоровью. И все же в помещении понемногу становилось теплее, и ничто не могло сравниться с этим чувством: после холода ощутить медленное приближение, прибытие и распространение тепла.

Именно это и чувствовал сейчас Арман Гамаш. Он был счастлив и доволен. Любил свою работу, любил свою команду. Он не собирался подниматься выше по служебной лестнице в Квебекской полиции и смирился с этим, потому что Арман Гамаш не принадлежал к числу честолюбивых карьеристов. Он умел удовлетворяться малым.

А сейчас настал самый любимый им этап работы: сидеть со своей командой и размышлять над тем, кто мог совершить убийство.

– Вы видите ее руки? И ноги? – Бовуар поднял две фотографии от коронера. – Они обуглены. Кто-нибудь из свидетелей сообщал о запахе? – спросил он Гамаша.

– Сообщал, хотя и об очень слабом, – подтвердил Гамаш.

Бовуар кивнул:

– Доктор Харрис об этом говорила. Она считает, что кто-то должен был почувствовать запах. Запах горелого мяса. Большинство погибших от тока, по ее словам, имеют более ярко выраженные поражения. Некоторые просто дымятся.

Кое-кто из полицейских при этих словах поморщился.

– В буквальном смысле этого слова, – пояснил Бовуар. – Большинство людей, погибающих таким образом, умирают от удара током высокого напряжения. По большей части это рабочие с электростанций, обслуживающий персонал или просто посторонние люди, которые случайно прикасаются к проводам. А провода иногда срывает ветер, или кто-то ненароком перерубает кабель – pouf. Немедленная смерть.

Бовуар сделал паузу. Арман Гамаш весь обратился во внимание. Он достаточно хорошо знал Жана Ги Бовуара – тот не позволял себе театральных жестов. Даже не любил их. Но они почти всегда выдавали его. Как лжец, который, прежде чем крупно солгать, откашливается, или как игрок в покер, который трет себе нос, Бовуар сообщил сенсационную новость после театральной паузы:

– Доктор Харрис уже десять лет не сталкивалась со случаями смерти от тока низкого напряжения. Автоматические предохранители положили этому конец. Она говорит, это почти невозможно.

Все внимательно слушали его. Даже сотрудники технической бригады, только что усердно работавшие, остановились и стали слушать.

Почти невероятное убийство.

Пончики и кофе замерли на полпути ко рту, фотографии легли на стол, дыхание словно замерло.

– Почти, – повторил Бовуар. – Чтобы такая штука сработала, должны были сложиться несколько случайностей. Си-Си де Пуатье должна была оказаться в луже. Посреди замерзшего озера при минус десяти она должна была стоять в воде. Кроме этого, она должна была голыми руками прикоснуться к чему-то находящемуся под напряжением. – Он поднял руки, словно члены команды не представляли себе, как выглядят руки. – То есть в такой мороз она должна была снять перчатки и прикоснуться к единственному предмету, который находился под напряжением. Но даже этого было недостаточно. Ток должен был пройти по ее телу и через ноги в лужу. Посмотрите на свои ноги.

Все посмотрели на него.

– На ваши ноги. На ваши. Посмотрите на свои ноги.

Все лица исчезли под столами, кроме лица Бовуара. Арман Гамаш тоже нагнулся и посмотрел на свои ботинки. Снаружи они были нейлоновые. Внутри прокладки из термоизолятора и фетра.

– Посмотрите на подошвы своей обуви, – раздраженно проговорил Бовуар.

Снова все наклонились.

– Ну?

– Резина, – сказала агент Изабель Лакост. По ее умному лицу Бовуар видел, что она поняла. – Формованная резина с рубчиком, чтобы не скользили по льду и снегу. У нас у всех наверняка туфли на резиновой подошве.

Все согласились.

– Вот именно, – кивнул Бовуар, едва скрывая торжество. – Это еще нужно подтвердить, но я уверен, что в Квебеке не продается ни единой пары туфель не на резиновой подошве. И это был последний элемент и, видимо, самый маловероятный в серии невероятных событий. Если бы на Си-Си де Пуатье была обувь на резиновой или хотя бы кожаной подошве, то она осталась бы жива. Она ухватилась за что-то металлическое. Металлы проводят электричество. Земля проводит электричество. Наши тела проводят электричество. Как говорит доктор Харрис, электричество подобно живому существу. Оно отчаянно стремится остаться живым. Оно мечется через одно в другое – через металл, через тело и в землю. А по пути пробегает через сердце. А в сердце есть собственный электрический ток. Удивительно, правда? Если электричество проходит через тело, то ему нужны доли секунды, чтобы воздействовать на сердце. Оно нарушает нормальные ритмы и приводит к… – он сверился со своими записями, – к фибрилляции.

– И для этого у нас есть такие плоские электроды для запуска сердца, – сказала Лакост.

– И для этого имплантируют кардиостимуляторы. Это в принципе аккумуляторы, посылающие в сердце электрические импульсы, – подтвердил Бовуар, которого заинтересовала эта тема. Все эти факты лили воду на его мельницу. – Когда Си-Си прикоснулась к металлу, ее сердце было поражено за доли секунды.

– Но, – сказал Арман Гамаш, и все повернулись к нему, – для этого мадам де Пуатье должна была быть заземлена.

В комнате воцарилась тишина. Температура благодаря плите поднялась, но Гамашу было еще холодновато. Он посмотрел на Бовуара и понял, что их ждет кое-что еще.

Бовуар залез в сумку и выложил на стол пару сапожек.

Перед ними стояла обувь Си-Си де Пуатье, изготовленная из белейшей, тончайшей кожи новорожденного тюленя. А на подошве, где у всех остальных была резина, полицейские увидели крохотные металлические коготки.

Бовуар положил один сапожок, чтобы всем была видна подошва, скрюченная, обожженная и жутковатая; коготки оказались металлическими зубчиками, выступавшими из кожи.

Арман Гамаш почувствовал, как сжались его челюсти. Кто это носит такие сапожки? Может быть, эскимосы в Арктике. Но даже они не стали бы убивать новорожденных тюленей. Эскимосы были уважительными и разумными охотниками, они ни за что не стали бы убивать тюленьих младенцев. Им этого не требовалось.

Нет, младенцев убивают только бесчувственные скоты. И такие же бесчувственные скоты покупают подобные изделия. Перед ними лежали две оболочки двух младенцев. Да, животных, конечно, убивают, но любое жестокое убийство ужасало Гамаша. Какой должна быть женщина, чтобы надеть эти изделия из двух тюленьих младенцев и оснастить их металлическими когтями?

Арман Гамаш вдруг подумал: может быть, Си-Си де Пуатье в этот самый момент пытается оправдаться перед озадаченным Богом и двумя разгневанными ангелами.