Колин
Еще один отупляющий день на работе, впрочем сегодня хотя бы вторник, а значит, вечером у меня занятия в спортзале, что, в свою очередь, означает, что сегодня ночью я смогу заснуть. Сейчас я готов побить достижения прошлой недели, должным образом зафиксированные в моей фитнес-программе.
Меня начинает всерьез беспокоить, что я слишком много мастурбирую — на этой неделе по несколько часов за ночь. Думаю, все из-за скуки и избытка порнухи — обычная навязчивая идея.
Я нахожу своего рода успокоение в рутинных делах. Вечер понедельника посвящен учебным занятиям. Вторник — спортзалу. Среда — стирке и уборке. Четверг — колледжу. Пятница — еде навынос и фильмам. Суббота и воскресенье — что ж, в выходные я, так сказать, позволяю себе некоторую гибкость. И конечно, встречи с друзьями. Мне нравится поддерживать с ними контакт.
Однако основное внимание я всегда уделяю учебе. Хотя последний курс был весьма интересным, мне он не показался особо сложным. Все тесты я сдал вовремя, некоторые даже досрочно и без каких-либо усилий получил высшую оценку.
Закончив курс в прошлом году, я начал искать варианты учебы без отрыва от работы, но лишь немногие меня привлекли. Я даже подумывал снова заняться биологией, поскольку она больше всего мне нравилась. Но потом мне на глаза попалась тема «НЛП и методы поведенческого анализа для бизнеса и социального взаимодействия». Бизнес меня интересовал мало — я не думал о дальнейшей карьере в совете, — но меня заинтриговала идея, что, пройдя этот курс, я смогу проникать в мысли и намерения людей. Результат показался мне весьма заманчивым и притом не требующим особых усилий, как и подавляющее большинство курсов, которые я изучал в колледже. Больше же всего меня занимали дополнительные области исследования: передача мыслей, гипнотизм (в отличие от гипнотерапии, не имеющей с этим ничего общего), нейролингвистическое программирование — названное так явно по ошибке — и промывание мозгов. Проходя очередной курс, я редко обхожусь без дополнительных материалов, особенно если тема интересная, а эта открывала передо мной целый мир новых возможностей. Хотя для меня не вполне обычно изучать тему больше одного года, она настолько меня увлекла, что я перешел на следующий курс. К моему удивлению, некоторые сокурсники поступили точно так же, хотя, на мой взгляд, никогда не отличались особым умом.
Вот только я понятия не имею, почему этот самый поведенческий анализ заставляет меня дрочить каждую ночь.
Помню, когда курс только начался, я лежал в темноте, размышляя, подобно бесчисленным одиноким мужчинам, как, черт побери, затащить в постель женщину.
В конце концов, я же вовсе не чудовище. Во мне шесть с лишним футов роста, я хорошо сложен, не страдаю ожирением, опрятно одеваюсь, тщательно моюсь — что еще нужно уважающей себя даме? Похоже, единственное, чего мне не хватает, — способности понять, что они, собственно, хотят от меня услышать. Чего на самом деле хотят женщины? Вряд ли вы сможете ответить на этот вопрос — я лично даже гадать не стану, — и, подозреваю, ваш ответ будет отличаться от ответа любого другого мужчины.
У меня промелькнула мысль найти проститутку, но, честно говоря, я не хочу платить за то, что бесчисленным пустоголовым идиотам по всей стране удается получить бесплатно, не говоря уже о риске подцепить какую-нибудь заразу. Но, несмотря на внутреннее отрицание, шлюха остается в числе моих любимых фантазий. Я представляю, как медленно еду в темноте по Лондон-роуд среди оранжевых кругов света и разглядываю силуэты женщин, прислонившихся к стенам или прогуливающихся по тротуару на невероятно высоких каблуках, призывно покачивая бедрами. Я притормаживаю возле одной — не могу хорошенько ее разглядеть, собственно, не вижу ее вообще, но почему-то я выбираю именно ее. Она выходит на свет и наклоняется к открытому окну машины.
Иногда ей уже за сорок, у нее черные вьющиеся волосы — наверняка парик. Улыбнувшись, она садится в машину, и мы едем в убогую квартиру, которая, по ее мнению, со вкусом украшена розовым нейлоном и полиэстером, а на ковре тот же самый психоделический узор, что и в гостиной моих родителей в семидесятые. Я ложусь на кровать, от которой несет сыростью и сексом, и смотрю, как она раздевается, сбрасывая нейлоновые кружева на потертый цветастый диван. Тело у нее старое и потасканное, кожа висит на костях, под париком растрепанные седые волосы. Я пытаюсь ее трахать, но даже не чувствую краев ее громадной дыры, так что в конце концов она вынимает зубы и яростно отсасывает у меня голыми деснами, пока я наконец не дохожу до оргазма. Фантазия, естественно, не заканчивается, пока я не плачу ей тошнотворно большую сумму и не выхожу на улицу, чувствуя вонь ее пота и грязь ее тела на лице, руках, коже и одежде.
Впрочем, порой мне удается повернуть дело по-другому, и тогда к окну моей машины склоняется девушка непревзойденной красоты, настоящий ангел, чьи светлые волосы волнами падают на обширную грудь; она садится в машину, и мы едем в отель, прямо в люкс на самой крыше, где она раздевает меня напротив громадных окон, за которыми виднеются очертания города на фоне неба. Тело ее чувственно и нежно, кожа словно источает сияние, когда она ложится на ослепительно-белые простыни. Но когда я пытаюсь ее трахать, у меня ничего не получается. Я просто не могу — не могу заставить себя взглянуть на нее, и у меня даже толком не встает.
Что со мной такое — я не в состоянии даже представить собственное счастье?
И потому я вновь возвращаюсь в своем воображении к грязной казенной квартире, в которой старая шлюха теперь то ли мертва, то ли просто спит, и, пока она неподвижно лежит подо мной — торчащие кости и обвисшая кожа, — я позволяю себе кончить, после чего встаю и долго моюсь в душе, думая, что же я за мужчина.
Прошлой ночью, когда я вернулся в постель, досуха вытершись и благоухая гелем для душа, я подумал о Дженис. В последнее время я часто думал о ней, вновь и вновь переживая тот день, когда нам на работе сказали, что нашли ее труп.
Интересно, дала бы она мне хоть раз?
Когда в семь вечера я прихожу в спортзал, я все еще думаю о Дженис. Полчаса на велотренажере, полчаса на качалке, полчаса на беговой дорожке. Сегодня мне особенно тяжело, но бо́льшую часть тренировки мысли мои заняты ею.
Я помню, когда Дженис заговорила со мной в первый раз. Вероятно, она работала в совете уже многие годы, став такой же неотъемлемой частью обстановки, как копировальный аппарат или стопка телефонных справочников десятилетней давности, но я ни разу не слышал, чтобы она с кем-либо разговаривала.
В тот день она принесла почту из приемной и, вместо того чтобы просто оставить ее в лотке у двери, положила на мой стол конверт, откашлялась и сказала:
— Это вам.
Я удивленно поднял взгляд.
Тогда ей было около тридцати, как мне сейчас, но она выглядела почти на пятьдесят — каштановые волосы с сединой на висках завязаны в тощий конский хвост, бледные ввалившиеся глаза на морщинистом лице. Ей бы очень помог макияж — а подобное я мало кому готов сказать. Я вполне мог представить ее участницей шоу с преображениями, в которых из неряшливой старой девы делают уверенную в себе зрелую женщину.
Будто прочитав мои мысли, она улыбнулась, и лицо ее тут же изменилось, оно даже показалось мне почти красивым — словно старуха превратилась в ангела.
После я неоднократно с ней заговаривал. Мы часто одновременно заходили на кухню, чтобы заварить чай. Она не отличалась словоохотливостью, всегда держалась вежливо и формально, но мне — сам до сих пор не верю — нравилось ее общество. Когда она однажды заболела, я по ней чуть ли не скучал. Но потом она исчезла надолго, и мы не вспоминали о ее существовании до того дня, когда тот невежественный придурок из отдела персонала собрал нас в комнате для совещаний и сообщил, что Дженис нашли мертвой в собственном доме. Я решил, что у нее случился сердечный приступ, и ожидал информации о том, когда смогут нанять кого-то другого, но дальше кадровик рассказал, что женщина пролежала в собственном доме, разлагаясь, почти четыре месяца.
И это было перед самым обедом.
В последующие несколько дней все только и говорили о печальной судьбе Дженис, я уже готов был вскочить и заорать, что сыт по горло и сам за себя не отвечаю, если еще хоть раз услышу ее имя. Однако больше меня встревожило, что в разговоре внезапно упомянули меня.
— Прошу прощения?
Конечно, это была Марта.
— Я сказала, Колин, если ты не слышал, что вы с ней дружили.
— С кем, с Дженис? Вовсе нет.
— Ты разговаривал с ней больше всех нас.
— Да, разговаривал — но это вовсе не значит, что мы дружили.
— И все-таки тебе не кажется чудовищным, что она все это время была мертва и никто из нас не пытался выяснить, что с ней?
— Да, это чудовищно, — ответил я сквозь зубы и вернулся к работе, надеясь, что они поняли намек.
К счастью, коллеги переключились на другую тему.
И все же я не мог не думать о Дженис. Почему она заговорила со мной в тот день, после столь долгого молчания? Неужели я показался ей привлекательным? Я вспоминал ее улыбку, то, как преобразилось ее лицо. Я пытался представить Дженис в моей спальне; представить, как снимаю с нее шерстяную кофту и жуткую бесформенную блузку, которую она, похоже, носила постоянно, а под ней оказывается обширных размеров бюстгальтер. Но под одеждой, там, где ожидал увидеть нечто реальное и вещественное, с волосами, складками и родинками, выпуклостями и запахом пота, я обнаруживал лишь тело моего ангела, гибкое, золотое и светящееся, безупречное, безмятежное и недостижимое. И от моей страсти не остается и следа, как обычно бывает, когда оказываешься лицом к лицу с самим совершенством.
Спортзал пустеет, и я направляюсь в раздевалку. Быстрый душ, чтобы смыть пот, а затем тридцать кругов в бассейне в легком ритме, чтобы остыть. При всем при этом я поглядываю на часы. В прошлый раз у меня ушло девятнадцать минут. Возможно, удастся сократить время до пятнадцати, что меня устроит куда больше, но придется поднапрячься.
Когда только перебрался в этот спортзал из другого, в городе, я не был уверен насчет своих тренировок. На старом месте занималась группа молодых женщин, которые, казалось, следовали за мной по пятам, хихикая и перешептываясь за спиной. И там всегда было полно народу — еще одна причина уйти. Нет ничего хуже, чем наблюдать за чьей-то потной задницей, подпрыгивающей в седле велотренажера, дожидаясь своей очереди.
Этот спортзал дороже, но, на мой взгляд, он того стоит. Он намного больше, а значит, лучше оснащен, и абонемент по карману далеко не каждому клиенту. Днем приходят женщины, которым больше нечем заняться, матери с детьми после школы. Но вечером спортзал заполняют профессионалы-одиночки, которые, сделав свое дело, отправляются домой, или в паб, или куда-нибудь еще, куда идут люди, одновременно и похожие, и столь непохожие на меня.
На этой неделе будет год, как нам сказали о смерти Дженис. Возможно, именно поэтому в последнее время я так часто о ней вспоминаю. Погода и желтеющие листья напоминают о разложении и гниющем трупе, постепенно превращающемся в жидкость, — трупе, который никто не замечает. Жаль, что я не уделял ей больше внимания. В Дженис было столько красоты, а я ее бездарно упустил.
Но с другой стороны, это всего лишь новый повод для беспокойства вроде той мерзкой бабы из дома престарелых. Она опять позвонила сегодня вечером, когда я собирался в спортзал, и, ожидая услышать Вона, я ответил, даже не взглянув на экран телефона.
— Мистер Фридленд?
Я тут же понял, что это она. Она произносит мою фамилию с ударением на второй слог, в отличие от всех прочих. Фрид Ленд. Не поправляю я ее лишь потому, что, возможно, она точно так же обращается к моей матери. Подумав об этом и, естественно, о том, что мать не может выразить своего возмущения, я слегка развеселился.
— Да, слушаю, — ответил я, притворившись, будто ничего не заметил.
— Мистер Фрид Ленд, это заведующая из «Лиственниц».
— Да, — повторил я.
— С вашей матерью все в порядке, беспокоиться не о чем.
— Хорошо, — сказал я.
— Однако она страшно по вас скучает.
«Сомневаюсь», — подумал я.
— В самом деле? Вы уверены, что она вообще понимает, где она?
— Иногда да. У нее бывают просветления. И в такие моменты ей, похоже, остро недостает вас. Вы так долго ее не навещали, мистер Фрид Ленд.
— Я был очень занят, — ответил я. — Работы невпроворот.
— А по выходным?
— Послушайте, я постараюсь подъехать в воскресенье. А теперь прошу меня простить, дела.
— Конечно-конечно. До встречи.
Чертова баба, испортила своей болтовней интересный вечер. В любом случае какой мне смысл ехать навещать мать? Шансы, что в те полчаса, что я там пробуду, у нее наступит «просветление», ничтожны. А если даже и так, не могу представить, о чем мы будем говорить после столь долгой разлуки. И все-таки подумаю насчет воскресенья, лишь бы эта баба перестала донимать своими звонками.
Теперь она звонит реже. В прошлом году, когда инсульт превратил мать в беспомощное существо, дом престарелых был только рад ее принять. Я быстро нашел лазейку в законе о медицинском обеспечении, и ее содержание полностью оплачивалось. Похоже, представителей учреждения это не особо обрадовало, хотя я так и не понял почему — ведь они получали те же деньги, к тому же из более надежного неиссякаемого источника. Я подозревал, что они старались поддерживать со мной контакт, чтобы вытянуть больше денег на дополнительные услуги, которых финансирование не покрывало. Что толку от персонального телевизора, если есть такой же в комнате отдыха, который мать вполне может смотреть, появись у нее желание? Зачем ей туфли, если она никогда и шагу не сделает за дверь?
Однажды я попытался все это объяснить, но тон заведующей стал чересчур резким. После этого разговора — в завершение которого она сказала что-то насчет того, что мне следует хоть иногда навещать мать, причем с весьма неуместным сарказмом, — я перестал брать трубку, если на дисплее телефона высвечивался номер дома престарелых. Ей даже не приходило в голову оставить сообщение.
Я действительно готов навестить мать. Собственно, я вовсе не против съездить за город в солнечный выходной, купить по пути шоколада, а потом съесть его в комнате матери, поскольку сама она его съесть не может, — но я сатанею, если какая-то высохшая старуха указывает мне, когда именно следует мне это сделать.
Точно так же я терпеть не могу, когда кто-то указывает, что мне делать.
Так или иначе, у меня на эти выходные свои планы, и, вероятно, я буду основательно занят. Слишком многим моим исследовательским проектам предстоит дать плоды — восхитительные трансформации, которые никак нельзя пропустить.
«Брайарстоун кроникл»
Август
Смерть пианиста — «трагическая потеря»
Тело бывшего концертного пианиста Ноэля Гардинера было найдено в прошлое воскресенье в доме в Кэтсвуде, где он жил со своим партнером, вокалистом Ларри Скоттом. По словам источников в полиции, предполагается, что тело мистера Гардинера пролежало в доме «некоторое время».
О смерти мистера Скотта от сердечного приступа в возрасте 59 лет сообщалось в «Кроникл» в мае. Друзья пары вчера сказали, что после тяжелой утраты мистер Гардинер был крайне подавлен.
«Мы пытались его подбодрить, — говорит один из друзей, пожелавший остаться неизвестным. — Но он страшно тосковал по Ларри. Они всегда были вместе».
Ноэль Гардинер был талантливым музыкантом, выступавшим с оркестрами по всему миру. После объявления о его смерти пришли многочисленные соболезнования, и возле дома на Лентон-лейн появилось несколько букетов.
Некролог: с. 46.