Мэгги

Я не всегда была такой — в смысле, одинокой. У меня были муж и дети, двое мальчиков. Когда они выросли и покинули дом, мы остались вдвоем с Леонардом, и это вполне меня устраивало. Я работала два дня в неделю в кафе-кондитерской в поселке, да и то ради развлечения. Леонард занимал достаточно высокий пост в своей компании, и, когда он ушел на пенсию, а мальчики уехали, денег нам вполне хватало. Стивен советовал продать дом и купить что-нибудь поменьше, но в итоге у нас появились бы только лишние деньги в банке, почти не приносящие дохода, да и на что их было тратить? Конечно, мы ездили отдыхать, обычно в круизы, проводя месяц с лишним на солнце посреди холодной темной зимы. Но даже тогда я всегда с нетерпением ждала возвращения домой.

Наш большой дом стоял в тихом переулке на окраине поселка, а сад со столетними деревьями, стонавшими и вздыхавшими под порывами ветра, выходил прямо к реке. Дом кормил нас, заботился о нас, оберегал нас и вырастил из моих мальчиков статных гордых мужчин. Зачем мне было жить где-то еще?

Стивен женился на норвежке по имени Ина. Они поселились в Северном Лондоне, и у них родились две дочери. Я постоянно с ними виделась, как минимум раз в месяц, — они часто приезжали к нам на обед в воскресенье. Мой младший сын Адриан познакомился с девушкой и отправился с ней путешествовать. В конце концов они обосновались в Австралии, где у нее была семья, а еще через год у них родился мальчик. Они так и не поженились. Конечно, я не могла видеться с ними так же часто, как со Стивеном и Иной. Адриан и Диана приезжали один раз на Рождество и на мое шестидесятилетие. А потом они приехали в суд.

За Леонардом пришли рано утром во вторник. Он еще крепко спал. Я была на кухне — в то время мне плохо спалось после пяти утра. Сделав себе чашку чая, я сидела за кухонным столом, читая вчерашнюю газету и дожидаясь рассвета, чтобы закончить прополку в саду, брошенную накануне из-за темноты.

Когда в дверь постучали, я подумала, что почтальон сегодня пришел раньше обычного, но, конечно, это оказался не почтальон. На пороге стояли двое детективов, мужчина и женщина.

— Что случилось? Что-то с мальчиками? — спросила я.

— Нам нужно поговорить с вашим мужем, миссис Ньюмен. Он дома?

Взяв у мужчины удостоверение, я закрыла дверь и тщательно изучила его в коридоре, а потом впустила их.

— Где ваш муж? — сразу же спросила женщина. — Где Леонард?

— Спит, конечно, — сейчас половина седьмого. А в чем, собственно, дело?

Мужчина-детектив поднялся по лестнице, а я осталась ждать в кухне с женщиной. Наверху было тихо — ни криков, ни грохота, ни топота. Через несколько минут Леонард спустился вместе с полицейским, одетый так, как он обычно одевался для работы в саду, — в джинсы, старую рубашку и свитер. Непричесанные волосы торчали во все стороны. Он остановился у двери, чтобы надеть ботинки, и на какое-то жуткое мгновение мне показалось, что он вообще меня не узнает.

— Леонард! — позвала я.

Они с детективом о чем-то поговорили, а затем он прошел в кухню. Вид у него был такой, словно он только что получил некое ужасающее известие.

— В чем дело, Леонард? Что случилось, ради всего святого?

Он даже не шагнул ко мне, не пытался ко мне притронуться. Он произнес лишь два слова:

— Прости меня.

Он даже не назвал меня по имени.

Когда его увели, я позвонила его адвокату, который пообещал как можно скорее приехать в полицейское управление. Дом заполнился людьми, и в конце концов я уже не понимала, кто они такие. Я готовила чай, и некоторые из них смотрели на меня с жалостью, а некоторые — с другим выражением, которое я не могла понять.

Они практически разобрали кабинет Леонарда по кусочкам. Они забрали в пластиковых мешках его компьютер, ноутбук и все мобильные телефоны, в том числе и мой.

Я позвонила с домашнего Стивену. Мне никак не удавалось убедить его в том, насколько все серьезно. Он собирался уходить на работу, и, пока я не разрыдалась, он все твердил, что позвонит вечером. Но когда у меня началась настоящая истерика, он сказал, что приедет прямо сейчас. Потом я звонила Адриану в Австралию, но там не ответили.

Я думала, что его поймали на мошенничестве с налогами, — это было первое, что пришло мне в голову, и у меня долгое время даже не возникало мыслей о чем-либо другом. К тому же это вполне объясняло сосредоточенность полиции именно на кабинете, а не на остальных комнатах.

Днем Стивен поехал в полицию, а я осталась дома, чтобы навести порядок. Вскоре он вернулся. Ему ничего не сказали, кроме того, что его отца все еще допрашивают и вряд ли отпустят раньше завтрашнего утра. Я послала Стивена назад, дав ему сумку с пижамой, халатом, умывальными принадлежностями и чистой рубашкой.

— Черт побери, мама, он же не в отеле, — сказал Стивен.

— Не важно, — ответила я. — И не ругайся.

Он сделал, как я его просила, но, когда вернулся, оказалось, что этого мало. Ему не позволили увидеться с отцом, но передали его просьбу. Леонарду нужен был костюм.

— Зачем? — спросила я.

— Завтра он идет в суд, — сказал Стивен. — И хочет надеть тройку. Как будто это чем-то поможет.

— Конечно поможет, — ответила я.

Поднявшись наверх, я нашла лучший его костюм, сшитый на заказ, который он надевал на совещания руководства, а к нему новую рубашку и синий шелковый галстук под цвет глаз.

На следующее утро ему предъявили обвинение в хранении детской порнографии. Я была в шоке. Похоже, там сочли, что я не желаю признавать очевидного, — по крайней мере так сказал Стивен, — но это было не так. Я знала, что это невозможно, такого просто не могло быть. Среди тех немногих, кому я могла довериться, была моя сестра Джанет, жившая милях в двадцати от нас. По настоянию Стивена я поехала на несколько дней к ней. Возможно, он считал, что пресса может что-то пронюхать, и не хотел, чтобы меня фотографировали в саду или стоящей у окна, словно призрак.

— Не могу поверить, — сказала я Джанет, как, вероятно, говорила ей уже раз пять. — Просто не могу поверить, что это правда. У нас до сих пор все прекрасно с сексом! Зачем ему…

Она смотрела на меня из-за чашки с кофе, давая излить душу. Увы, это не помогало. От разговоров на эту тему становилось только хуже, поскольку недоверие никуда не исчезало. Казалось, будто кто-то все это подстроил лишь затем, чтобы нам досадить, но мне и в голову не приходило, кто мог настолько нас ненавидеть, чтобы разрушить всю нашу жизнь.

В конце концов Леонарда выпустили под залог, и он вернулся домой, но к тому времени пресса уже выяснила, кто он такой и в чем его обвиняют, и у подъездной дорожки появились фургоны телевизионщиков.

Нам пришлось уехать. Леонарду запрещалось покидать страну, и мы отменили путешествие, которое уже забронировали и оплатили. Страховка не покрывала убытки, — видимо, арест, даже за несовершенное преступление, не считался достаточным основанием для страховой выплаты. Он пытался настоять, чтобы я ехала без него, но я отказалась. Что, если они снова придут и заберут его без моего ведома? К тому же, зная, что может случиться худшее, я хотела провести с ним каждое доступное мгновение.

Он изо всех сил старался держаться так, будто ничего не произошло. Мы пытались жить обычной жизнью в маленьком домике, который принадлежал нашим друзьям, уехавшим за границу. О том, где мы, знали лишь ближайшие родственники и, конечно, полиция. Леонард покидал дом лишь раз в неделю, чтобы отметиться в управлении, после чего мы ехали многие мили, чтобы удостовериться, что по пути назад за нами никто не следует.

В конце концов пресса переключилась на другие темы, но я все еще слишком боялась возвращаться домой.

Моя сестра Джанет спрашивала, что он говорит в свое оправдание. На самом деле я вообще с ним об этом не беседовала, даже не спрашивала, виновен ли он в преступлениях, в которых его обвиняют, — настолько я в него верила. Он был моим мужем, и я поклялась защищать его, чего бы это мне ни стоило. Для себя я решила, что он ни в чем не виноват и причиной всему какая-то ошибка или чьи-то злонамеренные происки.

Но как он ни пытался вести себя обыденно, многое изменилось. Леонард часами скрывался у себя в комнате, прорабатывая линию защиты. Вечером, ложась спать, я часто слышала, как он плачет. Пытаясь хоть чем-то себя занять, он раз за разом перечитывал юридические документы, которые принес ему адвокат, но ничто не помогало. Казалось, он уже сдался.

Я, однако, сдаваться не собиралась.

После суда все изменилось. Не прошло и года с того утра вторника, когда пришли полицейские и арестовали моего мужа. Мы все были готовы к суду, и адвокат объяснил нам, чего ожидать, но мальчики все равно страшно переживали. В других обстоятельствах я была бы только рада увидеть Адриана, Диану и внука Джоши, которому уже исполнилось пять с небольшим… Но не сейчас. Диана провела с нами неделю, а потом, когда начался суд, забрала Джоши к своим родителям в Шотландию. Адриан остался со Стивеном и со мной.

Я ходила в суд каждый день, кроме второго дня процесса, когда там показывали найденные на компьютере Леонарда фотографии. Они были хорошо спрятаны, что лишь убеждало меня в том, что кто-то поместил их туда без его ведома. Он был членом руководства одной из крупнейших компьютерных фирм мира, но понятия не имел, как на самом деле устроены компьютеры. Он покупал и продавал активы, работал с акционерами и организовывал продажи, но не знал, как зашифровать жесткий диск или сделать что-то еще, в чем его якобы обвиняли.

Так или иначе, видеть эти фотографии у меня не было никакого желания.

Но их видели Стивен и Адриан. Даже Джанет присутствовала на суде — в молодости она работала в центре для подвергшихся насилию женщин и заявляла, что ничто не в состоянии ее потрясти, поскольку ей много с чем приходилось иметь дело. Но, похоже, она ошибалась.

В тот день они вернулись домой молча. Я приготовила им ростбиф с йоркширским пудингом, жареным картофелем, пастернаком, свежей капустой, морковью, подливкой и даже домашним соусом из хрена — в основном для того, чтобы хоть чем-то себя занять в те часы, пока дома никого не было. Но когда они пришли, есть никто не захотел. Все трое сидели за кухонным столом, озадаченно переговариваясь, пока я резала и раскладывала еду. Казалось, от их доброго отношения не осталось и следа. Они больше не искали способ помочь команде юристов, которую собрал Леонард. Они искали способ смириться с увиденным в суде.

Я пыталась их понять, поднять им настроение, сказать, что от подобной хандры Леонарду лучше не станет. Я уговаривала их что-нибудь съесть, убеждая, что они сразу почувствуют себя лучше.

Стивен закричал, что я ничего не понимаю и мои кушанья уже никому ничем не помогут.

За Джанет явился муж. Предполагалось, что он останется на обед, но они сразу же уехали домой. Мальчики были на кухне, а я сидела одна в столовой за накрытым на шестерых столом — я всегда накрывала Леонарду во главе стола, независимо от того, мог он за ним присутствовать или нет. Мясо удалось на славу, и с каждым куском я все больше злилась на детей за то, что они отказывают отцу в поддержке в час крайней нужды и не желают притрагиваться к еде, на приготовление которой я потратила весь день.

Покончив с обедом, я вернулась в кухню. Они о чем-то разговаривали, но, увидев меня, замолчали.

— Как насчет пудинга? — весело спросила я. — Я приготовила сливочное печенье, не хотите попробовать?

Стивен резко встал, скрежетнув стулом по терракотовой плитке пола, вышел и даже не взглянул на меня.

— А ты, Адриан? Не хочешь печенья?

— Нет, мама, — ответил он.

Я села рядом и положила ладонь ему на руку. По щекам его текли слезы. Вид моего плачущего взрослого сына потряс меня больше всего.

— Все хорошо, — сказала я, гладя его по плечу. — Все будет хорошо, милый! Они поймут, что все это ужасная ошибка, а потом отпустят его домой. И все снова станет на свои места.

— Ты не понимаешь, — проговорил он. — Эти фотографии…

— Знаю, знаю. Наверняка это настоящий кошмар. Но они были спрятаны на его компьютере, и…

— Он был на них, мама. На некоторых фотографиях был папа.

— Но ведь сейчас с фотографиями можно сделать что угодно? Фотошоп, или как оно там называется? Можно подделать…

— Это был он, мама. Если бы ты только видела…

Я все еще не могла поверить.

В суд они после этого больше не ходили. На следующий день я пошла туда сама, в оставшиеся два дня тоже. Я могла представить, как описывает все подробности дела пресса, учитывая пост, который раньше занимал Леонард, но преднамеренно избегала газет и не включала телевизор, возвращаясь домой.

Когда его признали виновным, я встала в зале суда и во все горло крикнула: «Нет!» Меня попросили выйти. На следующий день ему вынесли приговор.

Суд обошелся мне очень дорого. Он разрушил наш брак — несмотря на то что я была рядом с Леонардом на всех этапах процесса, он отказался со мной видеться, как только его осудили. Он не попросил свидания со мной, и даже, когда я сама обратилась напрямую в тюрьму, мне сказали, что заключенный не обязан видеться с теми, с кем не желает.

Стивен больше не появлялся. Я пару раз разговаривала по телефону с Иной, но на воскресные обеды они приходить перестали. Я звонила и спрашивала, можно ли повидаться с девочками, сходить с ними куда-нибудь, но у Ины всегда находились отговорки. Когда я начала настаивать, она сказала, что Стивен не хочет, чтобы девочки виделись со мной, пока не подрастут. Я ничего не понимала — ведь в этих ужасных деяниях обвиняли Леонарда, а не меня. Но Стивен сказал, что я наверняка все знала и покрывала его.

Я ничего подобного не знала и до сих пор не верила, что это правда. Все от него отказались, все его бросили.

Адриан увез Диану и Джоши обратно в Австралию, и, хотя сам он иногда звонил, мои звонки оставались без ответа. По мере того как шли месяцы и годы, он звонил все реже.

Многое изменилось и в наших отношениях с Джанет. Я часто звонила ей поболтать, и между нами возникло неписаное правило — не обсуждать Леонарда. Мы говорили о детях, о политике. Но даже эти разговоры почти сошли на нет. Она ко мне охладела, словно мой радостный тон вызывал у нее отвращение.

Я реже стала появляться в обществе. Мне тяжело было доверять подругам, после того как одна из них дала «эксклюзивное» интервью ежедневной газете и вся история вдруг снова всплыла.

Порой я ходила в университет заниматься йогой, но, когда оплаченный курс занятий закончился, я не стала его продлевать. В том не было никакого смысла. Я достигла своего конца. И я вернулась в свой дом, чудесный дом, который кормил и оберегал нас, видел, как мои мальчики становятся мужчинами, и защищал меня в те одинокие месяцы, когда у дверей выли волки. Я заперлась в доме, закрыла глаза и стала ждать.