53
Глазго.
Женщине, которая назвалась Сюзи Мерсер, Ребус сказал: «Разговор будет личный, вживую». Она спросила его почему.
«Потому что я должен быть уверен».
Она находилась в Глазго. На юг по А9, потом на запад по М80. Ребус приехал к ланчу, остановился на многоуровневой парковке около автобусной станции и пешком прошел Бьюкенен-стрит — совсем рядом. Как они и договаривались, он позвонил ей вторично.
— Я здесь, — сообщил он.
— Где?
— Иду по Бьюкенен-стрит.
— Поверните налево у Королевской биржи. Там будет кафе «Томпсонс». Сядьте за стойкой у окна.
— Джеймс Бонд из меня никакой.
— Делайте, что я говорю, или вы меня не увидите.
И Ребус повиновался: заказал кофе и апельсиновый сок, сел и принялся разглядывать шествие покупателей за окном. В Глазго он чувствовал себя не в своей тарелке. Этот город, по мнению Ребуса, был воплощением хаоса в сравнении с Эдинбургом. Он знал здесь с полдюжины улиц, где мог ориентироваться, но стоило ему выйти из этого круга, как он терялся.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем появилась она и устроилась на соседнем табурете.
— Я хотела убедиться, что вы не привезли с собой ее, — заявила она.
Ребус разглядывал женщину. Она коротко постриглась и перекрасилась. Выщипала брови до такой степени, что те практически перестали существовать. Но глаза и скулы по-прежнему оставались материнскими.
— Вы преуспели в этом за годы, — заметил Ребус, глядя в глаза Салли Хазлитт.
— Не очень, — огрызнулась она.
— Да, фоторобот получился очень похожим — неудивительно, что вы запаниковали. — Он помолчал. — Так как вас называть — Салли, Сюзи или вы уже взяли себе новое имя?
Она посмотрела на него:
— Нина постоянно говорит о вас в своих интервью.
Потом я увидела фотографию вас вдвоем…
— И?
— Ей нужно сказать — пусть прекратит.
— Прекратит искать или думать, что вас убили?
Она продолжала сверлить его взглядом.
— И то и другое.
— Почему вы не скажете сами?
Она помотала головой:
— Ни за что.
— Тогда объясните мне, зачем вы это сделали. — Ребус отхлебнул кофе.
— Во-первых, мне нужно, чтобы кое-что сказали мне вы. Как по-вашему, почему она это делает?
— Она ваша мать. Что еще объяснять?
Но Салли Хазлитт уже снова качала головой:
— Она вам рассказывала, как мы жили?
Ребус немного подумал.
— Ваши родители были учителями. Жили в Лондоне…
— И все?
— По ее словам, в Крауч-Энде… место лучше, чем они могли себе позволить. Но какой-то родственник оставил наследство. — Он помедлил. — Она, кстати, по-прежнему там живет, с вашим дядюшкой Альфи. Ваш папа читал вам вслух, когда вы были маленькой. — Он снова помолчал, глядя ей в глаза. — Вы знаете, что он умер?
Она кивнула:
— Воздух стал чище.
И наконец Ребус понял.
— Он многому меня учил, — продолжила она с намеком. — Очень многому.
Воцарилось молчание; Ребус нарушил его уже мягче:
— Вы матери говорили?
— Зачем — она знала. Она только поэтому и хочет выяснить, жива ли я. Потому что если жива, то могу проболтаться.
Она смотрела в пол, в глазах стояли слезы.
— Почему же вы так долго ждали и дотянули до Эвимора?
Ей понадобилось время, чтобы взять себя в руки.
— Я не хотела учить английский в университете — это была его идея, а не моя. И чем больше мы сидели в нашем эвиморском шале и говорили о будущем, тем яснее мне было, что я не смогу сказать ему это в лицо.
Ребус понимающе кивнул.
— Он… к тому времени уже прекратил. Перестал, когда мне было четырнадцать. — Она откашлялась. — Покажется бредом, но тогда я думала, что это я виновата, и становилось еще хуже. Потом я годами думала, как его наказать, и вечером тридцать первого декабря почувствовала, что мне море по колено — хотя бы и море джина. В незнакомом месте за сотни миль от них все вдруг показалось намного проще.
— Но что же было потом, когда вы узнали о его смерти?..
— Тогда уже было поздно. Я понимала, что не вернусь.
— Печальная перспектива — жить в вечном страхе, что тебя узнают.
— Поэтому вы должны ей сказать, чтобы она прекратила. Я жива, со мной все в порядке, и я больше не хочу ни видеть ее, ни говорить с ней.
— Было бы гораздо проще, если вы сами…
— Не для меня. — Она соскользнула с табурета и встала перед ним. — Так скажете или нет?
Ребус надул щеки:
— Вы уверены, что хотите жить такой жизнью?
— Так уж вышло. — Она пожала плечами. — Многие живут куда хуже. Вам ли не знать.
Ребус подумал, затем согласно кивнул.
— Спасибо, — сказала она, жалко улыбаясь.
Ребус пытался придумать, что бы сказать еще, но было поздно: она уже дошла до двери. Однако на улице она вдруг остановилась, помедлила и вернулась.
— Вот еще одна ложь — у меня нет дядюшки Альфи. И вообще нет никакого дядюшки.
Она отворила дверь, снова вышла на улицу и стала удаляться при своей сумке через плечо, с высоко поднятой головой — пока поток прохожих не поглотил ее. Ребус вытащил телефон и добавил ее в список контактов. Она, вероятно, сменит номер, как меняла собственное «я» на совершенно новое, даруя себе совсем другое прошлое. Он понимал, что она бездарно тратит свою жизнь… но это была ее жизнь, и она могла распоряжаться ею как угодно. Сохранив номер, он сунул телефон в карман и, вспоминая недавний разговор, провел рукой по щекам. «Он многому меня учил…» «Могу проболтаться».
«У меня нет дядюшки Альфи. И вообще нет никакого дядюшки…»
— Так кто же такой этот Альфи, черт его побери? — спросил себя Ребус, глядя на свое отражение в оконном стекле.
