Глава 31
День двадцать первый. Южный полюс
Харри и Ракель стояли в музее возле шхуны «Фрам» и смотрели, как группа японцев фотографирует снасти, одновременно улыбаясь и кивая гиду, который объяснял, что это судно было зафрахтовано Фритьофом Нансеном во время его неудачной попытки стать первооткрывателем Северного полюса в 1893 году, а позже и Руалем Амундсеном, когда он в 1911 году выиграл у Скотта гонку за Южный полюс.
— Я опять забыла часы у тебя на тумбочке, — сказала Ракель.
— Это старинная примета, — заметил Харри. — Это значит, ты должна вернуться.
Она положила ладонь на его руку и покачала головой:
— Мне их подарил Матиас. На день рождения.
О котором я забыл, подумал Харри.
— Сегодня утром он спросил, почему я их не надела. А ты знаешь, как мне непросто врать. Ты не мог бы…
— Я привезу их часа в четыре, — ответил он.
— Спасибо. Я буду на работе, ты положи их в скворечник у двери. Там…
Ей не надо было продолжать. Там она держала ключи от дома, чтобы он мог войти, когда возвращался поздно ночью. Харри ударил ладонью по перилам:
— Если следовать Арве Стёпу, главная ошибка Руаля Амундсена в том, что он выиграл. Стёп считает, что в истории остаются обычно те, что проиграли.
Ракель не ответила.
— Это, наверное, просто попытка найти утешение, — сказал Харри. — Пойдем?
На улице шел снег.
— Значит, все кончилось? — спросила она. — Или до следующего раза?
Он посмотрел на нее, желая убедиться, что она говорит о Снеговике, а не о них.
— Мы пока не знаем, где тела, — ответил он. — Я вчера был у нее в камере, перед тем как отправиться в аэропорт. Катрина так ничего и не сказала. Смотрит куда-то, будто меня там и нет вовсе.
— А ты кому-нибудь говорил, что поедешь в Берген?
Харри покачал головой.
— Почему?
— Ну, — пожал плечами Харри, — я же мог ошибаться. Тогда бы просто вернулся по-тихому и не выглядел бы идиотом.
— Мне кажется, не поэтому, — сказала она.
Харри покосился на нее. Она выглядела еще хуже, чем он сам.
— Честно говоря, сам не знаю. Я надеялся, что преступник все же не она, а кто-то другой.
— Потому что она как ты? Потому что ты мог бы оказаться на ее месте?
Харри не мог припомнить, чтобы он говорил ей, что они с Катриной похожи.
— Она выглядела такой одинокой и напуганной… — Харри зажмурился — порыв ветра бросил пригоршню снега ему в лицо. — Как будто заблудилась в сумерках.
Черт! Черт! Он моргнул и почувствовал, как к горлу подкатывает ком, рыдания чуть не выплеснулись наружу. Может, у него у самого нервный срыв? Его бил озноб. Вдруг он почувствовал теплую ладонь Ракель на своем подбородке.
— Ты не она, Харри. Ты другой.
— Да? — слабо улыбнулся он, отводя ее руку.
— Ты не лишаешь жизни невинных людей, Харри.
Харри отказался от предложения Ракель подвезти его и поволокся к автобусу. В автобусное окно он смотрел на хлопья снега и на фьорд, а сам вспоминал, как Ракель произнесла слово «невинных», — немного повысив интонацию, будто сомневалась и задавала вопрос.
Харри уже собирался открыть дверь, как вдруг вспомнил, что у него кончился растворимый кофе, и прошел пятнадцать метров до лавки Ниязи.
— Странно видеть вас так рано, — сказал Али, принимая деньги.
— Взял отгул, — ответил Харри.
— Погодка-то, а? Говорят, завтра выпадет на полметра снега!
Харри покрутил в руках банку кофе.
— Я тут на днях напугал Сальму и Мухаммеда. На заднем дворе.
— Да, я слышал.
— Приношу извинения. Я был немного на взводе, вот и все.
— Все в порядке. Я только боялся, что вы опять начнете пить.
Харри покачал головой и вяло улыбнулся: ему нравилось прямодушие пакистанца.
— Вот и хорошо, — сказал Али, отсчитывая сдачу. — А как там косметический ремонт?
— Ремонт? — Харри взял сдачу. — Вы имеете в виду уничтожение грибка?
— Какого грибка?
— У меня парень работает, Стурманн или как там его, он обнаружил домовый грибок в подвале…
— Грибок в подвале? — Али изумленно посмотрел на Харри.
— Так вы что, не знаете? — Теперь удивился Харри. — Вы же председатель кооператива. Я думал, он с вами говорил.
— Нет, может, он договаривался с Бьёрном.
— А кто этот Бьёрн?
— Человек, который тринадцать лет живет на первом этаже, — ответил Али, бросив на Харри строгий взгляд. — И все это время он был заместителем председателя.
— Ах, Бьёрн! — отозвался Харри, изобразив лицом, что имя ему знакомо.
— Я обязательно проверю, — заверил его Али.
Оказавшись в квартире, Харри стянул ботинки, пошел в спальню и лег на кровать. В отеле, в Бергене, он так и не смог заснуть, а тут отключился, едва его голова коснулась подушки. Когда он проснулся, во рту пересохло, желудок терзала боль. Он встал и пошел попить, но, выйдя в прихожую, застыл на месте.
Когда Харри пришел домой, он ничего не заметил и только теперь разглядел, что погром в квартире закончился.
Он походил по комнатам. Чудеса. Стены были восстановлены просто безупречно! Он мог бы поклясться, что тут вообще ничего не трогали. Только дырки от гвоздей исчезли — их аккуратно замазали. Он коснулся стены в гостиной, чтобы убедиться, что это ему не привиделось.
На столе лежал лист бумаги — записка, буквы четкие, даже красивые.
Я его уничтожил. Больше вас не побеспокою. Стурманн.
P.S. Я порезался и запачкал кровью стеновую панель. Когда кровь попадает на необработанную деревянную поверхность, смыть ее невозможно. Выход один — покрасить всю стену красным.
Харри опустился в кресло и принялся разглядывать голые стены.
И только выйдя в кухню, он понял, что чудеса не закончились. Потому что календаря с Ракель и Олегом на месте не было. Небесно-голубое платье. Он громко выругался и принялся яростно рыться в мусорном ведре, проверил даже пластиковый контейнер, что стоял на заднем дворе. Только тогда ему стало ясно, что двенадцать счастливейших месяцев его жизни уничтожены вместе с мусором.
Психиатр Хьерсти Рёдсмуэн понимала, что этот рабочий день будет для нее особенным. Пока она шагала по коридору психиатрического отделения Хёукеланнской больницы, что в Саннвикене, солнце торжественно взошло над Бергеном и брызнуло в окна. Больницу столько раз переименовывали, что лишь немногие бергенцы знали, что официально она теперь называется больница «Саннвикен», но «закрытое» отделение не переименовывали, так оно и оставалось «закрытым», как будто ждали указания и объяснения, что название это неправильное, а самое главное — унизительное.
Встреча с пациенткой, которая сидела под такой охраной, какой у них в отделении еще никогда не было, одновременно страшила и радовала. Этические принципы и подходы они заранее обговорили с Эспеном Лепсвиком из КРИПОС и Мюллер-Нильсеном из бергенского Управления полиции. Пациентка находилась в состоянии психоза — допрашивать ее было нельзя. Хьерсти же как психиатр беседовать с пациентами умела только ради их собственного блага, отчего помочь полицейскому расследованию не могла. Нельзя было забывать и о врачебной тайне. Поэтому ей самой придется определять, что из услышанного ею важно для следствия, и добиваться от пациентки более подробных объяснений. Но даже эта информация не могла быть использована в суде, потому что исходила от психически неуравновешенного человека. Короче говоря, в смысле этики и юриспруденции ей придется пройти по настоящему минному полю, причем малейшая ошибка может иметь самые катастрофические последствия, так как все ее действия будут проверяться и перепроверяться судейскими и журналистами.
Рядом с белой дверью в кабинет стояли сыщик в штатском и полицейский в форме. Она показала на пропуск, приколотый к белому халату, и полицейский распахнул перед ней дверь.
Заранее обговорили, что штатский будет присутствовать в кабинете, чтобы поднять тревогу, если вдруг что-то пойдет не так.
Хьерсти Рёдсмуэн села на стул и посмотрела на пациентку. Неужели эта хрупкая женщина с упавшими на лицо длинными волосами и черной гематомой у разорванного рта может представлять какую-то угрозу? Огромными глазами она с ужасом смотрела на что-то, видимое ей одной. Какая уж тут угроза! Казалось, женщину принес сюда ветер и стоит дунуть — ее унесет куда-то в другое место. Поверить в то, что она хладнокровно убивала людей, было просто невозможно. Но у Хьерсти Рёдсмуэн был богатый опыт.
— Добрый день, — начала она. — Меня зовут Хьерсти.
Ответа не последовало.
— Как вы думаете, в чем ваша проблема? — спросила она.
Этот вопрос был заимствован из пособия по проведению бесед с пациентами в состоянии психоза. Альтернативой была фраза: «Как вы думаете, чем я могу вам помочь?»
По-прежнему молчание.
— Вы здесь в полной безопасности. Тут нет никого, кто хотел бы причинить вам вред. Я ничего дурного вам не сделаю. Вы в полной безопасности.
Такое четкое заявление согласно пособию должно успокоить пациента. Это важно, потому что психоз возникает из безотчетного страха. Хьерсти Рёдсмуэн чувствовала себя стюардессой, рассказывающей о правилах безопасности перед взлетом. Даже на рейсах, которые пролетают над пустыней, пассажирам непременно демонстрируют спасательные жилеты. Потому что смысл этой демонстрации на самом деле следующий: «Можете бояться, но знайте: мы о вас позаботимся».
Теперь пора проверить, насколько верно пациентка воспринимает действительность.
— Вы знаете, какое сегодня число?
Молчание.
— Посмотрите на часы, там, на стене. Можете сказать, который час?
В ответ — только застывший взгляд.
Хьерсти Рёдсмуэн подождала. Длинная стрелка часов, дрожа, перескочила на одно деление.
Бесполезно.
— Я пойду, — сказала Хьерсти и встала. — За вами придут и проводят вас в палату. Вы в полной безопасности.
— Мне надо поговорить с Харри, — вдруг сказала женщина низким, почти мужским голосом.
Хьерсти остановилась и оглянулась:
— С каким Харри?
— С Харри Холе. Срочно.
Хьерсти попыталась заглянуть ей в глаза, но женщина по-прежнему смотрела вглубь себя.
— Но вы должны хотя бы сообщить мне, кто такой этот Харри Холе, Катрина.
— Старший инспектор убойного отдела в Осло. И назовите ему мою фамилию, Хьерсти.
— Братт?
— Нет, Рафто.
— Хорошо, но не могли бы вы сообщить мне, о чем собираетесь беседовать с Харри Холе, чтобы я могла в дальнейшем…
— Вы не понимаете. Они все умрут…
Хьерсти медленно опустилась на стул:
— Я понимаю. А почему вы думаете, что они все умрут, Катрина?
Наконец женщина взглянула на нее. Ее глаза напомнили Хьерсти Рёдсмуэн красную карточку в игре «Монополия» — карточку с надписью: «Ваши дома и отели горят».
— Вы ничего не понимаете, — откликнулся низкий, почти мужской голос. — Это не я.
В два часа Харри остановил машину возле дома Ракель на Холменколлвейен. Снег перестал, и Харри решил не оставлять следов от шин на парковке в саду. Снег тихо и протяжно хрустел под ногами, а в затемненных окнах отражался яркий дневной свет.
Он поднялся по лестнице к двери, открыл скворечник, положил туда часы Ракель и закрыл дверцу. Он уже повернулся, чтобы двинуться обратно, как дверь за его спиной распахнулась.
— Харри!
Харри обернулся и попытался улыбнуться: перед ним стоял обнаженный человек с полотенцем вокруг бедер.
— Матиас, — с трудом выговорил Холе. — Ты меня напугал. Я думал, ты сейчас на работе.
— Извини, — рассмеялся Матиас и сложил руки на груди. — Сегодня работаю в ночь. Поменялся. Хотел душ принять, тут слышу, кто-то шуршит у двери. Я-то думал, это Олег, а у него ключи тугие, понимаешь?
Харри понимал. Тугие ключи когда-то принадлежали ему. Значит, Ракель отдала их Олегу, а Матиас получил ключи мальчика. Женщины…
— Чего ты хотел, Харри?
Харри отметил, что Матиас сложил руки как-то неестественно высоко, будто прикрывал ими что-то.
— Да так, — ответил он. — Просто проезжал мимо и хотел занести Олегу кое-то.
— Почему в дверь-то не позвонил?
Харри сглотнул:
— А я сразу догадался, что он еще из школы не вернулся.
— Это как?
Харри кивнул, давая понять Матиасу, что, по его мнению, это вполне уместный вопрос, и объяснил:
— Снег.
— Снег?
— Да. Он прекратился два часа назад. А лестница чистая, никаких следов.
— Ну надо же, Харри! — весело воскликнул Матиас. — Вот это дедукция в повседневной жизни! Сразу видно, что ты следователь.
Харри натянуто рассмеялся вместе с ним. И тут руки Матиаса чуть опустились, и Харри разглядел то, что Ракель называла «небольшим физическим недостатком». Там, где обычно у мужчин располагаются соски, у Матиаса была гладкая чистая кожа.
— Это наследственное, — сказал Матиас, проследив за взглядом Харри. — У моего отца так же было. Редко встречается, но совершенно не опасно. Да и к чему они мужику?
— Точно, к чему? — отозвался Харри и почувствовал, как горят его уши.
— Хочешь, я передам Олегу… что ты там ему принес?
Харри воровато бросил взгляд на скворечник:
— Нет, спасибо. Завезу в другой раз. — Холе скорчил гримасу, которая, как он надеялся, должна была подтвердить правдивость его слов. — Давай-ка, иди в душ.
— О'кей.
— Будь здоров.
Сев в машину, Харри треснул ладонями по рулю и громко выругался. Он вел себя как двенадцатилетний карманник, взятый с поличным. Врал Матиасу прямо в лицо. Врал, изворачивался и вообще был засранцем.
Он завел мотор и ударил кулаком по панели: он не должен постоянно думать о работе, надо переключиться на что-то другое. Получалось плохо: всю дорогу мысли теснились в голове, возвращаясь к последнему делу. Он думал о физических недостатках, о красных плоских сосках, которые выглядят на белой коже как пятна крови. О пятнах крови на необработанном дереве. Вдруг в мозгу всплыли слова специалиста по грибку: «Выход один — покрасить всю стену красным».
Значит, он поранился. Харри на секунду прикрыл глаза, представляя рану. Это должна была быть глубокая рана, раз крови вытекло так много, что… только закрасить всю стену…
Харри резко затормозил и услышал гудок автомобиля. В зеркале он увидел, как по свежему снежку вильнула на полном ходу «тойота-хияче», она пролетела мимо, чудом не задев его машину.
Харри распахнул дверцу, выскочил наружу и огляделся: он стоял возле стадиона «Грёссбанен». Глубоко вздохнул и попытался мысленно разнести на куски ту картинку, что возникла у него в голове, чтобы попытаться сложить ее заново. И она сложилась, ему даже не пришлось менять куски мозаики местами: они подходили друг к другу идеально. Сердце забилось сильнее. Если он прав, то вся версия перевернется с ног на голову. Все сходилось, совпадало с тем, как Снеговик планировал свои действия, как подготавливался к проникновению в дом… А трупы? Ведь теперь понятно, куда они делись. Харри, дрожа, закурил сигарету и попытался реконструировать события, исходя из новой версии. Он начал с куриной шеи, обугленной на срезе.
Харри не верил в озарения, божественное ясновидение и прочую телепатию, но он верил в удачу. Не в везение, которое некоторым дается от рождения, а в систематическую удачу, которую упорным трудом можно себе подчинить и заставить работать в твою пользу. В удачу, которая приходит, если сплетешь такую мелкую сеть, что в нее поймаются все совпадения до единого. Но его нынешняя удача была не такая. Нетипичная удача. Только бы он был прав! Харри посмотрел вниз и увидел, что он растоптал снег и теперь — в прямом и переносном смысле — стоит обеими ногами на земле.
Он сел в машину, достал мобильный и набрал номер Бьёрна Холма.
— Да, Харри? — ответил сонный и почти до неузнаваемости гнусавый голос.
— Судя по голосу, ты здорово болен, — сказал Харри.
— Похоже на то, — ответил Холм. — Чертова простуда. Трясет аж под двумя одеялами. Адское состояние.
— Слушай, — перебил его Харри. — Помнишь, я просил тебя измерить температуру тех кур, которых рубила Сильвия, чтобы определить, когда это произошло?
— Ну?
— И ты еще потом сказал, что одна была теплее других.
Бьёрн Холм фыркнул:
— Да. А Скарре предположил, что у нее был жар. Ваще-то возможная вещь.
— А я думаю, что ее зарезали после того, как Сильвия была убита. Не меньше чем через час.
— И кто ж это сделал?
— Снеговик.
Ожидая ответа, Харри услышал, как Холм смачно высморкался, а потом сказал:
— То есть ты думаешь, она взяла топор Сильвии, пошла обратно…
— Нет, топор остался в лесу. Я должен был обратить на это внимание, но тогда я ничего не знал о накаливающейся петле.
— А что ты там должен был высмотреть?
— Да шея же у курицы была обугленная! Черная по краям. Вероятно, петлю использовал именно Снеговик.
— И почто ей было убивать эту куру? — продолжал недоумевать Холм.
— Чтобы закрасить всю стену красным.
— Чего?
— У меня идея, — ответил Харри.
— Черт, — пробормотал Холм. — И мне, конечно, из-за этой твоей идеи придется вылезти с постели… Так?
— Ну… — начал Харри.
Оказывается, снегопад просто решил немного передохнуть, потому что в три часа на весь Эстланн снова посыпались крупные тяжелые хлопья. Трасса Е16 была покрыта серой глазурью снежной каши, которая стекала аж с Бэрума.
Не доезжая до Соллихёгды, Харри с Холмом свернули на лесную просеку.
Спустя пять минут они стояли в дверях перед Ролфом Оттерсеном. За его спиной Харри разглядел сидящую на диване в гостиной Ане Педерсен.
— Нам надо еще раз взглянуть на пол в сарае.
Ролф Оттерсен поправил очки, а Бьёрн Холм громко и тяжело кашлянул.
— Пожалуйста, — согласился Оттерсен.
Харри с Холмом пошли к сараю, а худая мужская фигура все продолжала стоять на крыльце, повернувшись в их сторону.
Верстак, где Сильвия резала кур, стоял на том же месте. От кур, само собой, не осталось и следа — ни от живых, ни от мертвых. К стене была прислонена острая лопата. Такой не снег убирают, а копают землю. Харри отправился к доске с инструментами. Силуэт топорика, который должен был там висеть, напомнил Харри, как на месте преступления мелом обводят тело жертвы.
— Короче, я думаю, что Снеговик вернулся и зарезал еще одну курицу, чтобы ее кровью залить пол. У него была только одна возможность — закрасить все красным.
— Ты это уже говорил. Только я все равно толком ничего не понял.
— Если человеку надо спрятать красное пятно, он может его смыть или закрасить красным все вокруг. Думаю, Снеговик хотел что-то спрятать. Какие-то следы.
— Какие еще следы?
— Что-то красное, что нельзя было убрать, смыть, потому что необработанное дерево быстро впитывает любую жидкость.
— Кровь? Она пыталась спрятать пятна крови под другой кровью? Это и есть твоя идея?
Харри обошел верстак, сел на корточки, почувствовав, как рукоять револьвера Катрины Братт у него за поясом впилась в живот. Он посмотрел на пол. Там все еще виднелись розовые разводы.
— У тебя с собой снимки, которые мы здесь сделали? — спросил Харри. — Начинай с тех мест, где было больше всего крови. Особенно тут, рядом с верстаком.
Холм вытащил снимки из сумки.
— Итак, сверху был слой куриной крови, — сказал Харри. — Но была и другая, которая успела проникнуть в щели и впитаться в волокна дерева. Она не должна была смешаться с куриной, потому что куриную налили гораздо позже. Как думаешь, сможешь выцарапать немного той, первой крови, на анализ?
Бьёрн Холм моргнул и без особого воодушевления поинтересовался:
— И что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?
— Единственный ответ, который мне нужен, это «да».
Холм ответил разрывающим легкие кашлем.
Харри отправился обратно к жилому дому. Он постучал, Ролф Оттерсен открыл дверь.
— Мой коллега побудет еще в сарае, — предупредил Харри. — Можно он потом зайдет немного погреться?
— Разумеется, — не особенно охотно ответил Оттерсен. — А что вы пытаетесь раскопать на этот раз?
— Я как раз хотел спросить вас о том же, — ответил вопросом Харри. — Я заметил следы земли на лопате.
— Ах, это… Ставил столбики для ограды.
Харри посмотрел на покрытую снегом землю, которая тянулась до самого леса, темнеющего вдалеке. Интересно, что Оттерсен мог там огораживать? Он был уверен: в глазах Оттерсена промелькнул страх.
Харри кивнул на гостиную:
— У вас гости… — Тут его перебил звонок мобильного.
Это был Скарре.
— Нашли еще одного, — сообщил он.
Харри посмотрел на лес и почувствовал на лбу и щеках тающие хлопья снега.
— Кого «еще одного»? — спросил он, хотя уже догадался обо всем по голосу Скарре.
— Еще одного снеговика.
Психолог Хьерсти Рёдсмуэн позвонила старшему инспектору Кнуту Мюллер-Нильсену, когда они с Эспеном Лепсвиком уже собирались уходить.
— Катрина Братт заговорила, — сообщила она. — Думаю, вам стоит подъехать в больницу и послушать, что она рассказывает.
