11
— Просто не верится, — повторяла Элейн. — До сих пор поверить не могу.
Она не плакала. За все время, пока длилась похоронная церемония, ее глаза не увлажнились. Это очень не понравилось ее свекрови Джудит. Пока над могилой сына читали каддиш, Джудит громко рыдала, не думая стесняться своих слез. Ее горе отдавало спектаклем на публику, как и символический надрез на кофте — символ сердца, вырезанного невосполнимой утратой. Элейн не стала портить свою блузку. Она не лила слез. Она сидела в гостиной с тарелкой канапе на коленях.
— Не могу поверить, что его больше нет, — в который раз произнесла она.
— Ты не накрыла зеркала, — упрекнула невестку Джудит. — А их обязательно нужно накрыть. Все зеркала в доме.
— Делайте что хотите, — ответила Элейн.
Джудит отправилась искать подобающую ткань. Вскоре все, кто был в гостиной, услышали громкое хлопанье створок шкафов и стук комодных ящиков, доносившиеся со второго этажа.
— Должно быть, у евреев так принято, — сказала Мэрили Арчер, передавая Эбби поднос с сэндвичами.
Эбби взяла сэндвич с оливками и передала поднос дальше. Никто из собравшихся не был особо настроен плотно поесть. Символический сэндвич, глоток газировки — это все, что требовалось. Эбби не хотелось ни есть, ни разговаривать. Приглашенных было около тридцати человек. Люди сидели на диванах и стульях или стояли небольшими группами. И молчали.
Наверху в туалете зашумела вода. Джудит опять напоминала о себе. Элейн слегка поморщилась. На лицах людей появились осторожные улыбки. Позади диванчика, на котором сидела Эбби, кто-то заговорил о необычно теплой осени, выдавшейся в этом году. Уже октябрь, а листья только-только начали желтеть. Наконец стена молчания была пробита. Гостиная наполнилась обычными разговорами. Об осенних садах. Об удивительно теплом октябре. О поездке в Дартмут. Элейн сидела в центре, не вступая в разговор, но явно радуясь изменившейся обстановке.
Поднос с сэндвичами, пропутешествовав по гостиной, пустым вернулся к Эбби.
— Я принесу еще, — сказала она Мэрили и отправилась на кухню.
Все разделочные столы были уставлены тарелками с угощениями. Если бы гостям хотелось есть, никто бы не ушел голодным. Эбби взялась распаковывать поднос с копченой лососиной. Из кухонного окна ей была видна терраса, мощенная плиткой. Там стояли Арчер, Радж Мохандас и Фрэнк Цвик. Они разговаривали, качая головами.
«Мужчины есть мужчины», — подумала Эбби.
У них не хватает терпения на скорбящих вдов. Им не выдержать долгого молчания. Этим пусть занимаются жены. А они отправились на террасу, прихватив с собой бутылку шотландского виска. Бутылка и стаканчики стояли на столике под широким зонтом. К ней потянулся Цвик, плеснул себе порцию и уже собирался закупорить бутылку, как вдруг поймал взгляд Эбби. Он что-то сказал Арчеру. Теперь все трое смотрели на нее. Затем, кивнув и помахав рукой, мужчины удалились вглубь сада.
— Столько всякой еды. Даже не знаю, что мне с ней делать, — послышался за спиной голос Элейн.
Эбби не заметила ее появления.
— Я заказывала угощение на сорок человек. Наверное, ресторатор не поняла для чего. Для свадьбы было бы в самый раз. На свадьбах много едят. Но кому захочется есть после похорон?
Элейн взяла тарелочку с красиво нарезанной редиской.
— Посмотрите, какие чудеса сотворили повара. И все ради того, чтобы мы отправили это в рот.
Она поставила тарелочку обратно и любовалась редиской, как произведением искусства.
— Элейн, я вам так сочувствую, — сказала Эбби. — Если бы хоть какие-то мои слова могли принести вам утешение…
— Мне нужно не утешение. Ясность. Он никогда не говорил ничего такого. Никогда не заикался, что он…
Элейн проглотила слюну и покачала головой. Потом открыла холодильник, убрала туда несколько подносов и захлопнула дверцу.
— Вы ведь говорили с ним по телефону. В ту ночь. Может, в его разговоре проскользнуло что-то такое…
— Мы говорили исключительно о нашей пациентке. У нее начались осложнения после операции. Аарон хотел убедиться, что я все делаю правильно.
— И это все, о чем вы с ним говорили?
— Да. Аарон всегда говорил со мной только на профессиональные темы. У той женщины поднялась температура, и его это очень беспокоило. Элейн, я и представить не могла, что он…
Эбби замолчала.
Элейн рассеянно смотрела на тарелку с другим кулинарным чудом — затейливо нарезанными и красиво разложенными колечками зеленого лука.
— Скажите, вы не слышали об Аароне ничего такого… о чем бы вам не хотелось мне рассказывать?
— Я не совсем вас понимаю.
— В клинике не было слухов о… других женщинах?
— Никогда, — покачала головой Эбби и добавила уже тверже: — Никогда.
Элейн кивнула, однако чувствовалось, что слова Эбби мало ее утешают. Она убрала в холодильник еще часть кушаний.
— Свекровь во всем упрекает меня. Она думает, что это я виновата. Наверное, не она одна так думает.
— Никто не может заставить человека покончить с собой.
— И ведь никаких намеков. Ничего, что могло бы натолкнуть меня на тревожные мысли. Совсем ничего. Аарон тяготился своей работой. Постоянно говорил, как ему хочется уехать из Бостона и вообще распрощаться с медициной.
— А что его тяготило?
— Он не говорил. Раньше, когда у него была частная практика в Нейтике, мы постоянно говорили о его работе. Потом его пригласили в Бейсайд. Предложение было слишком выгодным, чтобы отказаться. Но когда мы переехали сюда, Аарона словно подменили. Он возвращался с работы и, будто зомби, сразу садился перед своим чертовым компьютером. Весь вечер играл в видеоигры. Бывало, что и за полночь засиживался. Я иногда проснусь и не могу понять: откуда эти странные щелчки и попискивания? Потом вспоминаю: это Аарон в какую-нибудь игру режется.
Элейн покачала головой. Она смотрела на очередной кулинарный шедевр, который, скорее всего, тоже не будет съеден.
— Эбби, вы были одной из последних, кто с ним говорил. Может, вы вспомните, не насторожило ли вас что?
Эбби смотрела в окно кухни и вспоминала подробности своего телефонного разговора с Аароном. Обычный служебный звонок, ничего отличающегося от множества таких же ночных звонков. И голос Аарона ничем не отличался от монотонного хора голосов, требовавших от безмерно уставшего доктора Ди Маттео сделать это или то.
Мужчины возвращались с прогулки по саду. Они снова прошли через террасу и оказались на кухне. Бутылка виски в руках Цвика опустела наполовину.
— Очень приятный садик, — заметил Арчер. — Эбби, вам бы тоже не мешало прогуляться.
— Я с удовольствием. Элейн, может, вы мне составите компанию…
Элейн возле холодильника уже не было. Она ушла с кухни. На столах по-прежнему стояли тарелки с угощениями. Ветер играл полиэтиленовым пакетом, торчащим из открытой картонки.
Возле койки Мэри Аллен молилась женщина. Она сидела здесь уже полчаса, склонив голову и смиренно сведя руки. Женщина вполголоса обращалась к доброму Господу Иисусу, умоляя его излить дождь чудес на немощное тело Мэри Аллен.
— Господи, исцели ее, укрепи ее, очисти ее тело и нечестивую душу, дабы она наконец смогла принять слово Твое во всей его неувядающей славе…
— Простите, — тихо сказала Эбби. — Мне очень неловко, что помешала вашим молитвам, но я должна осмотреть миссис Аллен.
Женщина не отреагировала. Скорее всего, она не слышала. Эбби уже собралась повторить свою просьбу, но тут женщина произнесла «аминь» и подняла голову. У нее были тусклые каштановые волосы, начинающие седеть. Во взгляде сквозило раздражение.
— Я доктор Ди Маттео, — представилась Эбби. — Лечащий врач миссис Аллен.
— Я тоже стараюсь… излечить ее душу, — сказала женщина и встала.
Она стояла, обеими руками прижимая к груди Библию. Обмениваться рукопожатием с доктором Ди Маттео она не собиралась.
— Бренда Хейни. Я племянница Мэри.
— Не знала, что у Мэри есть племянница. Теперь вы сможете навещать тетю.
— Я всего два дня назад узнала о ее болезни. Никто даже не удосужился мне позвонить.
Эбби почувствовала, что упрек в первую очередь адресован ей.
— У нас сложилось впечатление, что у миссис Аллен нет близких родственников.
— Как видите, вы ошиблись. Главное, что я пришла. — Бренда взглянула на свою тетку. — И теперь с нею все будет в порядке.
«Исключая тот печальный факт, что дни Мэри сочтены», — подумала Эбби.
Она подошла к койке.
— Миссис Аллен.
Мэри открыла глаза:
— Я не сплю, доктор Ди Маттео. Просто отдыхаю.
— Как вы сегодня себя чувствуете?
— Подташнивает.
— Это может быть побочным эффектом морфина. Мы подберем вам лекарство, снимающее тошноту.
— Вы что, колете ей морфин? — насторожилась Бренда.
— Да. У вашей тети сильные боли.
— А разве нет других способов их снять?
— Миссис Хейни, вы бы не могли на время выйти из отсека? — попросила Эбби. — Мне нужно осмотреть вашу тетю.
— Мисс Хейни, — поправила ее Бренда. — И я уверена, что тете Мэри очень приятно мое присутствие.
— Не сомневаюсь. Но это больничная палата. А я врач, и мне нужно осмотреть пациентку.
Бренда покосилась на тетку, ожидая, что та начнет возражать. Мэри Аллен молча глядела перед собой.
— Тетя Мэри, я буду рядом, — пообещала Бренда, плотнее прижимая к себе Библию.
— Господь милосердный, — прошептала Мэри, когда за племянницей закрылась дверь. — Должно быть, это мне в наказание.
— Вы о своей племяннице?
Мэри устало поглядела на Эбби:
— Как вы думаете, доктор, мою душу нужно спасать?
— Это знаете только вы, и больше никто, — ответила Эбби, разматывая трубки стетоскопа. — Я могу прослушать ваши легкие?
Мэри послушно села и задрала больничный халат.
Ее дыхание было приглушенным. Выстукивая ей спину, Эбби слышала характерное бульканье. С момента последнего осмотра жидкости в легких Мэри прибавилось.
— Как вам дышится? — спросила Эбби.
— Нормально.
— Довольно скоро нам придется снова откачивать жидкость из грудной полости. Или ставить еще одну дренажную трубку.
— Зачем?
— Чтобы вам легче дышалось. Это скажется на самочувствии.
— Только для этого?
— Миссис Аллен, телесный комфорт очень важен.
Мэри снова опустилась на подушки.
— Когда мне его захочется, я дам вам знать, — прошептала старуха.
Как Эбби и предполагала, племянница не ушла. Бренда явно собиралась снова войти в отсек.
— Вашей тете необходимо поспать. Может, вы навестите ее в другое время?
— Доктор, мне нужно кое-что с вами обсудить.
— Слушаю вас.
— Я тут поговорила с медсестрой. Насчет морфина. Неужели он так необходим?
— Учитывая состояние, в каком находится ваша тетя, да.
— Но морфин вгоняет ее в сонливость. Она только и делает, что спит.
— Мы стараемся, насколько возможно, избавить ее от болей. К сожалению, весь организм вашей тети изъеден раком. Ее кости. Ее мозг. Это самая ужасная боль, какая только существует. Мы не в силах вылечить вашу тетю. Мы можем лишь облегчать ее состояние, чтобы она ушла, испытывая минимум страданий. Это высшее проявление доброты, доступное нам в данной ситуации.
— Что значит «ушла, испытывая минимум страданий»?
— Миссис Аллен умирает. И мы не в силах этому помешать.
— То есть вы помогаете ей умереть? Так я должна понимать ваши слова? Вы для этого колете ей морфин?
— Морфин мы колем для снятия болей. Было бы жестоко обрекать ее на излишние мучения.
— А вы знаете, доктор, что мне уже приходилось сталкиваться с подобными случаями? Это касалось других моих родственников. Закон запрещает врачам помогать больным в совершении самоубийства.
От злости Эбби даже покраснела. Только бы не сорваться.
— Вы меня неправильно поняли, мисс Хейни. — Она старалась говорить как можно спокойнее. — Мы всего лишь уберегаем вашу тетю от страшных болей.
— Для этого существуют другие средства.
— Например?
— Призыв к высшим силам.
— Вы имеете в виду молитву?
— А почему бы нет? Мне это всегда помогает в трудные моменты жизни.
— Вам никто не мешает молиться за вашу тетю. Но насколько помню, в Библии ничего не сказано о запрете морфина для облегчения страданий безнадежно больных.
Лицо Бренды сделалось каменным. Эбби не знала, какой ответ приготовила ей набожная племянница, поскольку в это время на ее пейджер пришел сигнал.
— Прошу прощения, меня вызывают, — холодно проговорила Эбби и ушла, оборвав диалог.
Она была даже рада, поскольку на языке уже вертелись язвительные фразы. Например: «Раз вы так истово молитесь своему Богу, почему бы вам не попросить Его исцелить вашу тетю от рака?» Нет, таких вещей говорить нельзя. Это бы взбесило Бренду. Достаточно того, что Джо Террио готовится подать против нее иск, а Виктор Восс не оставляет намерения выгнать ее из Бейсайда. Бренда оказалась бы для него ценной находкой.
Эбби остановилась у стола дежурной медсестры и позвонила по номеру, высветившемуся на ее пейджере.
— Справочное бюро клиники Бейсайд, — ответил женский голос.
— Я доктор Ди Маттео. Вы только что прислали мне сообщение на пейджер.
— Да, доктор. Рядом со мной находится человек по имени Бернард Кацка. Он очень просит вас спуститься в вестибюль.
— Впервые слышу это имя. Я сейчас очень занята с пациентами. Пожалуйста, спросите мистера Кацку, зачем я ему понадобилась.
Трубка улеглась на стол информатора. Эбби не прислушивалась к доносившимся обрывкам разговоров. Затем трубку взяли снова.
— Доктор Ди Маттео, вы слушаете? — заметно изменившимся голосом спросила женщина.
— Да.
— Мистер Кацка… из полиции.
Кажется, она уже где-то видела этого человека. Ему было за сорок. Среднего роста, среднего телосложения, с лицом, которое не назовешь ни симпатичным, ни даже запоминающимся. Его темно-каштановые волосы начинали редеть на макушке, но, в отличие от многих мужчин, он не пытался это скрыть начесами боковых прядок. Эбби показалось, что и он тоже ее узнал. Полицейский сразу выделил ее среди вышедших из лифта.
— Здравствуйте, доктор Ди Маттео. Я Бернард Кацка, детектив из убойного отдела.
Специфика его деятельности удивила и несколько насторожила Эбби. Какое отношение это может иметь к ней? Они пожали друг другу руки. Только теперь, рассмотрев его лицо и глаза, Эбби вспомнила, где она видела этого человека. На кладбище. В день похорон Аарона Леви. Он стоял чуть поодаль от всех; молчаливая фигура в темном костюме. Во время погребальной службы их взгляды пересеклись. Эбби не понимала молитв, читаемых на иврите. Чтобы чем-то себя занять, она разглядывала собравшихся. Вот тогда она и обнаружила, что не одна она занимается этим. Их глаза встретились всего на секунду, и он сразу же отвернулся. Тогда Эбби почти не обратила на него внимания. Сейчас первое, что она заметила, были глаза. Серые, спокойные. Он умел смотреть, не отводя взгляда. Если бы не ум, светившийся в этих глазах, Бернард Кацка выглядел бы вполне заурядно.
— Вы друг семьи Леви? — спросила Эбби.
— Нет.
— Я видела вас на кладбище. Или я ошиблась?
— Я действительно там был.
Эбби помолчала, ожидая какого-то объяснения, но вместо этого Кацка спросил:
— Здесь найдется место, где мы могли бы поговорить?
— А можно спросить, чем вызвана наша встреча?
— Смертью доктора Леви.
Эбби посмотрела на стеклянные входные двери. За ними ярко светило солнце, а она весь день не вылезала из больницы.
— У нас есть дворик со скамейками. Если не возражаете, можем пойти туда.
Октябрьский день выдался теплым. В саду, занимавшем бóльшую часть дворика, стояла пора хризантем. Они росли на круглой цветочной клумбе: коричневатые, оранжевые и желтые. В центре уютно журчал фонтан. Эбби и детектив присели на деревянную скамейку. Две медсестры, сидевшие на соседней, тут же встали и ушли в здание. Потянулись минуты. Молчание становилось все тягостнее, но только для Эбби. Ее спутник совсем не тяготился. Похоже, он привык молчать.
— Ваше имя мне назвала Элейн Леви, — наконец сказал Кацка. — Она же посоветовала побеседовать с вами.
— Почему?
— Вы говорили с доктором Леви в ночь с пятницы на субботу?
— Да. По телефону.
— А вы помните, в котором часу происходил ваш разговор?
— Около двух часов ночи. Я дежурила в клинике.
— Он вам позвонил? Или вы ему?
— Ему было все равно, с кем говорить. Доктор Леви позвонил в хирургию и попросил позвать дежурного ординатора. Дежурным ординатором оказалась я. На тот момент я вообще была единственным ординатором на всю клинику.
— Что заставило его звонить так поздно?
— Его беспокоило состояние одной из пациенток. У нее началась послеоперационная лихорадка, и Аарон хотел обсудить принимаемые меры. Рентген. Анализы. Вы все-таки можете мне сказать, зачем вам это нужно?
— Конечно могу. Я пытаюсь восстановить хронологию событий. Итак, около двух часов ночи доктор Леви позвонил в хирургическое отделение, и вы подошли к телефону.
— Да.
— А вы говорили с ним после этого? После двух часов ночи?
— Нет.
— Вы пробовали ему позвонить?
— Да. Оказалось, что он уже выехал из дому в больницу. Я говорила с Элейн.
— В какое время вы с нею говорили?
— Точно не помню. Вероятно, часа в три. Может, минут пятнадцать четвертого. У меня тогда голова была занята пациенткой, и на часы я не смотрела.
— А утром вы не звонили ему домой?
— Нет. Я несколько раз посылала ему вызов на пейджер. Ждала, что он позвонит, но он не звонил. Я знала, что доктор Леви где-то в клинике. Его машина стояла на служебной парковке.
— В какое время вы видели его машину?
— Я не видела. Ее видел мой друг… доктор Ходелл. Он приехал в Бейсайд около четырех часов утра. Простите, а почему убойный отдел вдруг решил заниматься самоубийством?
Кацка не ответил на ее вопрос.
— Элейн Леви утверждает, что примерно в четверть третьего ее мужу позвонили. Он сам взял трубку, потом оделся и вышел из дому. Вам что-нибудь известно об этом звонке?
— Нет. Возможно, ему звонила кто-то из медсестер. Разве Элейн не знает, кто звонил?
— Не знает. Ее муж сам ответил на звонок, а потом унес аппарат в ванную. Разговора она не слышала.
— В четверть третьего я ему не звонила. А теперь я очень хочу знать, почему вы задаете мне подобные вопросы. Вряд ли это та рутинная процедура, когда полиция опрашивает всех подряд.
— Нет, это не рутинная процедура.
У Эбби заверещал пейджер. Ее просили позвонить в ординаторскую. Ничего срочного, но ей осточертел разговор с детективом. Она встала со скамейки:
— Простите, мистер Кацка, но мне пора возвращаться к работе. Меня ждут пациенты. У меня нет времени отвечать на туманные вопросы.
— Ошибаетесь, доктор. Мои вопросы весьма специфичны, но туманными их не назовешь. Я пытаюсь выяснить, кто звонил доктору Леви поздно ночью и о чем вел с ним разговоры.
— Зачем?
— Это могло спровоцировать смерть доктора Леви.
— Уж не хотите ли вы сказать, что кто-то убедил Аарона поехать в клинику и там повеситься?
— Пока что я пытаюсь выяснить, кто с ним говорил.
— Почему бы вам тогда не обратиться прямо в телефонную компанию, или как это теперь называется? У них должно быть специальное оборудование. Они вам подскажут, с какого номера звонили.
— Это я уже сделал. Так вот: в четверть третьего доктору Леви звонили из Бейсайда.
— Ничего удивительного. Ему могла позвонить дежурная медсестра.
— Или кто-то еще, кто тоже в это время был в здании клиники.
— У вас уже готова теория? Получается, кто-то позвонил из клиники Аарону и сказал ему нечто такое, после чего он отправился вешаться?
— Мы рассматриваем не только самоубийство, но и другие версии.
Эбби посмотрела на Кацку. Ей показалось, что она недопоняла. Эбби медленно села. Оба молчали.
Медсестра выкатила из здания коляску с женщиной. Некоторое время обе любовались хризантемами, затем коляска поехала дальше. Единственным звуком, нарушавшим гнетущую тишину, было мелодичное журчание фонтана.
— Получается, его могли убить? — спросила Эбби.
Кацка не торопился с ответом. Вглядываясь в его лицо, Эбби почти знала ответ: «Да, могли». Но пока детектив сидел неподвижно. Он был не из тех, кому вечно мешают руки.
— Аарон повесился… или нет? — напрямую спросила Эбби.
— Результаты вскрытия свидетельствуют об асфиксии.
— То есть они были вполне ожидаемы. Следовательно, это самоубийство.
— Весьма вероятно.
— Тогда почему же, имея результаты вскрытия, вы сомневаетесь?
Кацка молчал. Эбби впервые увидела в его глазах неуверенность. Он взвешивал слова. Чувствовалось, он везде и во всем привык просчитывать различные варианты. Для таких людей даже спонтанность была результатом тщательно спланированных действий.
— За два дня до смерти доктор Леви купил новенький компьютер.
— И что? Покупка компьютера — повод для ваших вопросов?
— С помощью этого компьютера доктор Леви совершил несколько действий. Сначала забронировал два авиабилета на карибский остров Сент-Люсия. Дата вылета — ближе к Рождеству. Затем послал электронное письмо в Дартмут, где учится его сын. Письмо касалось их планов на День благодарения. Подумайте об этом, доктор. За два дня до самоубийства человек строит планы на будущее. Мечтает об отпуске, о море и пляже. И вдруг кто-то звонит ему в четверть третьего ночи. Доктор Леви одевается, садится в машину, приезжает в больницу. Там он поднимается в лифте на тринадцатый этаж, после чего по лестнице идет на четырнадцатый. На этом этаже доктор Леви заходит в палату люкс и выбирает место, где свести счеты с жизнью. Этим местом оказывается гардеробная. Он вытаскивает брючный ремень, один конец закрепляет на штанге, второй — на собственной шее. Остается лишь поджать ноги и повиснуть. Сознание не угасает мгновенно. У доктора Леви было пять или даже десять секунд, чтобы передумать. У него жена, двое детей, желанный отпуск и путешествие на Сент-Люсию. Но он выбирает смерть. В одиночестве и в темноте.
Кацка спокойно выдержал ее взгляд.
— Подумайте об этом.
Эбби сглотнула:
— Сомневаюсь, что мне хочется об этом думать.
— А мне приходится.
Эбби смотрела в его спокойные серые глаза и думала: «О каких еще кошмарах вы раздумываете, детектив Кацка? И каким человеком надо быть, чтобы выбрать работу, требующую столь жутких мысленных реконструкций?»
— Мы знаем, что машина доктора Леви находилась на служебной стоянке больницы. В том месте, где он ее всегда оставлял. Но мы не знаем, зачем он поехал в больницу и почему вообще покинул дом. Не считая того, кто позвонил ему в четверть третьего, вы — единственная из известных нам людей, кто говорил с доктором Леви. Припомните, он вам говорил, что сам приедет в больницу?
— Я вам уже сказала: его тревожило состояние нашей пациентки. Возможно, он решил поехать в больницу и осмотреть эту женщину.
— Получается, он вам не доверял?
— Я всего лишь ординатор второго года, а не штатный врач. Аарон входил в команду трансплантологов. В качестве терапевта.
— Насколько я понял, его специализацией была кардиохирургия.
— И терапия тоже. Когда возникали проблемы вроде этой лихорадки, медсестры обращались к нему. А он, если требовалось, звал на консультацию других специалистов.
— Вы не ответили. Во время вашей беседы доктор Леви говорил, что через некоторое время сам приедет в Бейсайд?
— Нет. Мы просто самым обычным образом распланировали мои действия. Я рассказала, что собираюсь сделать. В таких случаях сначала проводится осмотр пациента. Потом рентген и анализы крови. Аарон одобрил мои планы.
— И это все?
— В этом заключался наш разговор.
— И тем не менее, может, в его словах или интонациях вы ощутили какую-то странность?
Эбби снова мысленно вернулась к тому ночному разговору. Ей вспомнилась пауза. Узнав, кто дежурит, Аарон почему-то замолчал. И тон у него был недовольный.
— Доктор Ди Маттео.
Она подняла глаза. Кацка произнес ее фамилию все тем же ровным, спокойным голосом. Эбби насторожило выражение его глаз.
— Вы что-то припоминаете?
— Да. Доктору Леви не очень понравилось, что в ту ночь дежурным ординатором была я.
— Почему не понравилось?
— Опять-таки из-за этой пациентки. У нас с ее мужем произошел конфликт. Довольно серьезный. — Эбби отвернулась. Ей сейчас очень не хотелось снова думать о Викторе Воссе. — Аарону хотелось, чтобы в ту ночь я вообще не приближалась к миссис Восс.
Молчание Кацки заставило ее снова поднять глаза.
— Речь о жене Виктора Восса? — спросил он.
— Да. Вам знакомо это имя?
Кацка откинулся на спинку скамейки, почти бесшумно выдохнул.
— Я знаю, что он создал корпорацию «Ви-эм-ай интернейшенл». А какую операцию его жене делали в вашей клинике?
— Пересадку сердца. Сейчас ее состояние значительно лучше. После нескольких дней лечения антибиотиками лихорадка отступила.
Кацка смотрел на фонтан. В свете солнца водяные струи были похожи на золотую цепь. Неожиданно детектив поднялся со скамейки.
— Доктор Ди Маттео, спасибо, что выкроили время для разговора со мной, — сказал он. — Возможно, я еще вам позвоню.
Эбби хотела ответить: «В любое время», но Кацка стремительно зашагал к выходу. Как это у него получалось: от полной неподвижности — к движению со скоростью звука?
Опять пейджер. Ее снова вызывала ординаторская. Эбби утихомирила назойливую коробочку и огляделась по сторонам. Кацки словно и не было. Коп, владеющий волшебным навыком мгновенного исчезновения. Продолжая раздумывать над его вопросами, Эбби вернулась в вестибюль и позвонила в ординаторскую.
— Извините, только сейчас освободилась, — сказала она секретарше.
— Для вас две новости. Звонила Хелен Льюис из Банка органов Новой Англии. Интересовалась, получили ли вы ответ на запрос о доноре сердца. Она ждала на линии, но вы не ответили, и она повесила трубку.
— Если она снова позвонит, скажите, что да, ответ я уже получила. А что за вторая новость?
— Вам принесли заказное письмо. Я расписалась в получении. Надеюсь, ничего страшного?
— Заказное? — переспросила Эбби.
— Да. Всего несколько минут назад принесли. Я подумала: надо вам сообщить.
— Кто отправитель?
Секретарша зашелестела бумагами.
— Тут штамп стоит. «Юридическая фирма „Хокс, Крейг и Сассман“».
Эбби показалось, что ее живот летит куда-то вниз.
— Я сейчас поднимусь, — сказала она, вешая трубку.
Опять иск Террио. Жернова судебной системы завертелись, угрожая стереть доктора Ди Маттео в порошок. Пока Эбби ехала в лифте, у нее вспотели руки.
«Доктор Ди Маттео, известная своим спокойствием во время операций, — просто-напросто невротичка».
Секретарша говорила по телефону. Увидев Эбби, она лишь кивнула головой в сторону стеллажей с письмами.
В ячейке Эбби лежал всего один конверт. В левом верхнем углу красовался строгий штамп юридической фирмы «Хокс, Крейг и Сассман».
До нее не сразу дошло содержание письма. Затем, когда Эбби обратила внимание на имя истца, ее живот перестал падать. Он рассыпался на кусочки. Письмо было никак не связано с Карен Террио. Речь шла о другом бывшем пациенте Эбби — некоем Майкле Фримене, который страдал алкоголизмом. Случилось так, что у него в пищеводе вспух и лопнул кровеносный сосуд. Фримен умер прямо в палате от обильного кровотечения. Эбби тогда была интерном. Она помнила, как ее потрясла эта трагическая и нелепая смерть. И вот теперь вдова Фримена подавала запоздалый иск против доктора Ди Маттео, поручая представлять свои интересы фирме «Хокс, Крейг и Сассман». Эбби значилась ответчицей. Единственной ответчицей.
— Доктор Ди Маттео, вам плохо?
Эбби вдруг обнаружила, что стоит, упираясь в стеллажи, а кабинет секретарши почему-то слегка раскачивается. Секретарша вопросительно смотрела на нее и хмурилась.
— Все… в порядке, — пробормотала Эбби. — Просто день сегодня… тяжелый.
Из кабинета она уходила, ощущая себя полководцем, разбитым на всех флангах. Ей захотелось забиться в какой-нибудь тихий угол. Ординаторская пустовала. Эбби закрылась изнутри и села на кушетку. Потом достала злополучное письмо и несколько раз перечитала.
За две недели — два иска. Вивьен была права: Эбби придется до конца своих дней выступать ответчицей в судах.
Нужно было бы позвонить адвокату, но на это у Эбби не осталось сил. Она сидела и тупо смотрела на заказное письмо. Она думала о годах учебы, о работе, об удачно складывавшейся карьере. А теперь ее карьера висит на волоске. Эбби вспоминала, как вечерами засыпала над учебниками. Соседки по общежитию ходили на свидания. У нее на это не было времени. По выходным она работала в две смены больничным флеботомистом. Ее мутило от прозрачных трубок, заполненных донорской кровью. Но ей нужны были деньги, чтобы платить за учебу. На ней и сейчас висели сто двадцать тысяч долларов долга по студенческим займам. Она вспоминала свои скудные обеды из сэндвичей с арахисовым маслом. А сколько фильмов, спектаклей и концертов она пропустила, сберегая время для учебы.
Потом ее мысли переключились на Пита. Это из-за него Эбби решила стать врачом. Младший брат, которого она так хотела спасти, но тогда еще не умела спасать. Больше всего она думала о Пите, вечно десятилетнем.
Виктор Восс ковал победу. Он пообещал ее уничтожить и теперь планомерно выполнял свое обещание.
Нанести ответный удар. Пришло время нанести ответный удар. Вот только как? Эбби не была искушена в юридических тонкостях. Сейчас она вообще казалась себе дурой. Письмо, словно кислота, жгло пальцы. Эбби напряженно искала способ остановить Восса и ничего не могла придумать. На чем ей строить встречный иск? Обвинить его в нападении и рукоприкладстве, добавив к этому оскорбление чести и достоинства? Да, у нее были свидетели. Но решатся ли медсестры дать показания? Того случая недостаточно, совсем недостаточно, чтобы остановить Восса.
«Хватит молча утираться! Ты должна что-то придумать».
Эбби не удалось отсидеться в ординаторской. Ей опять позвонили на пейджер. Теперь хирургия. Эбби не была настроена с кем-либо разговаривать, но правила требовали отвечать на сообщения пейджера. Схватив трубку, она сердито ткнула в кнопки телефона.
— Ди Маттео, — буркнула Эбби, когда ей ответили.
— Доктор, у нас проблема с племянницей Мэри Аллен.
— Конкретнее!
— Сейчас четыре часа. Время вводить миссис Аллен очередную дозу морфина. Но Бренда нам мешает. Не могли бы вы…
— Иду! — ответила Эбби и швырнула трубку.
«Черт бы побрал эту набожную дуру!»
Сунув письмо в карман, Эбби устремилась вниз. По лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Добравшись до отделения, Эбби тяжело дышала, но не от напряжения. От злости. Как ураган, она ворвалась в палату Мэри Аллен.
Двое медсестер урезонивали Бренду. Мэри Аллен не спала, но слабость и боли мешали ей говорить.
— Вы и так одурманили ее до неузнаваемости, — упиралась Бренда. — Полюбуйтесь, в кого превратилась моя тетка. Она даже говорить со мной не может.
— Или просто не хочет. Вы об этом не подумали? — спросила Эбби.
Медсестры облегченно вздохнули. Эбби сейчас олицетворяла власть.
— Мисс Хейни, я прошу вас покинуть палату и не мешать процедурам.
— Моей тете не нужен никакой морфин.
— Здесь решаю я. Пожалуйста, выйдите из палаты.
— У нее осталось мало времени. Ей нужно собраться с силами, — заявила Бренда.
— Для чего?
— Чтобы полностью принять Господа. Если она умрет раньше и не успеет Его принять…
— Отдайте мне морфин, — потребовала Эбби, протянув руку к оробевшей медсестре. — Я сама его введу.
Получив шприц с морфином, Эбби подошла к койке. В вену Мэри был вставлен постоянный катетер с иглой, через который ей внутривенно вводили морфин и другие лекарства. Мэри едва заметно кивнула в знак благодарности.
— Только посмейте впрыснуть ей этот дурман. Я немедленно вызову адвоката, — пригрозила Бренда.
— Вызывайте, — сказала Эбби.
Она сняла защитный колпачок с иглы шприца, вставила иглу в приемное отверстие катетера и надавила на поршень. В это время Бренда метнулась к тетке и вырвала иглу катетера из ее тщедушной руки. Из раны на пол закапала кровь. Ярко-красные капли, покрывавшие линолеум, уничтожили в Эбби последние сдерживающие центры.
Медсестра поспешно бинтовала рану.
— Вон из палаты, — в упор глядя на Бренду, потребовала Эбби.
— Доктор, вы не оставили мне другого выбора.
— Я сказала — вон!
Глаза Бренды округлились. Она попятилась к двери.
— Мне позвать охрану, чтобы вас вышвырнули отсюда? — кричала Эбби, надвигаясь на Бренду.
Та испуганно пятилась, отступая в коридор.
— И чтобы больше я вас не видела возле моей пациентки! Я не хочу, чтобы вы изводили ее вашими библейскими бреднями!
— Я ее родственница! — взвизгнула Бренда.
— А мне ровным счетом плевать, кто вы такая!
У Бренды отвисла челюсть. Она молча повернулась и ушла.
— Доктор Ди Маттео, я могу поговорить с вами?
За спиной Эбби стояла старшая медсестра Джорджина Спир.
— Доктор, с вашей стороны это было крайне неуместно. Мы не имеем права так разговаривать с посетителями.
— Эта… она выдернула катетер из руки моей пациентки!
— Вы могли уладить конфликт иным способом. Вызвать охрану. Обратиться за помощью. Но в нашей клинике не принято оскорблять посетителей и их религиозные чувства. Вам понятно?
Эбби глотнула воздуха.
— Понятно, — тихо сказала она и совсем шепотом добавила: — Я сожалею.
Закрепив на руке Мэри Аллен новый катетер для внутривенных инъекций, Эбби вернулась в ординаторскую и повалилась на кушетку.
«Что происходит со мной?» — думала она, глядя в потолок.
Она еще никогда не теряла самообладания, не кричала и не срывалась на пациентов и их родственников.
«Я схожу с ума. Это напряжение меня доконает. Наверное, я не гожусь во врачи».
В ее тягостные мысли вклинился новый сигнал пейджера.
«Они так и будут мучить меня?»
Эбби была готова отдать что угодно за целый день, за целую неделю жизни без пейджеров, телефонов, озлобленных мужей и фанатичных племянниц. На этот раз вызывала оператор больничного коммутатора. Сняв трубку, Эбби вдавила клавишу с нулем.
— Доктор, вам звонят из города, — сообщила оператор. — Сейчас я вас соединю.
В трубке несколько раз щелкнуло, затем раздался другой женский голос:
— Я говорю с доктором Ди Маттео?
— Да.
— Это Хелен Льюис из Банка органов Новой Англии. В минувшую субботу вы оставили запрос по донору сердца. Я сегодня уже звонила вам и просила связаться со мной. Вероятно, вы были заняты, поэтому я решила позвонить еще раз.
— Простите меня, пожалуйста. Я собиралась вам звонить, но закрутилась. Одно, другое. Вопрос прояснился. Обыкновенное недопонимание с моей стороны.
— Что ж, это упрощает дело, поскольку мне так и не удалось найти никаких сведений. Если у вас есть другие вопросы, я готова…
— Простите, — перебила ее Эбби. — Что вы сказали?
— Мне не удалось найти никаких сведений.
— Почему?
— В нашей базе данных отсутствуют сведения, которые вы запрашивали.
Секунд десять Эбби приходила в себя. Потом спросила, медленно выговаривая каждое слово:
— Вы полностью уверены, что данных нет?
— Я прошерстила нашу компьютерную базу данных. В день, который вы назвали, ни в одной клинике Вермонта не производилось изъятие донорского сердца.
