35
Перед ним лежал рисунок.
Четкая сетка ран.
Марк с первого взгляда понял, что именно Жак Реверди хотел показать Элизабет. Разрезов было множество, но все они располагались в строго определенном порядке. Настоящая анатомическая схема, состоявшая из горизонтальных надрезов, шедших от висков, пересекавших горло над ключицами, потом вдоль рук — бицепсы, сгибы локтя, запястья… На теле разрезы начинались под мышками, шли по контурам легких, потом сходились к бедрам… А потом вниз, к половым органам, и дальше, по ногам.
Что-то в этом рисунке напоминало пунктирные линии на выкройках, которыми закройщики намечают линии, где следует подрезать, отрезать, сшить…
До сих пор говорилось о двадцати семи ранах и о зверском характере убийства. Марк, как и все остальные, представлял себе беспорядочную, варварскую мешанину жестоких ударов. Но отмытый труп, напротив, свидетельствовал о тщательно продуманном, методично исполненном плане.
Несмотря на смену часовых поясов и тошноту, к Марку вернулась ясность ума. Эти фотографии полностью меняли его представление о ситуации. Он убивал умело, осторожно. Он не пожалел времени, чтобы нарисовать этот чудовищный узор, а значит, пытка длилась долгие часы.
— Путь крови, приятель.
Марк поднял глаза. Они находились в кабинете Аланга, в Клиническом госпитале Куала-Лумпура. Несколько квадратных метров, заваленных папками, ледяной воздух из кондиционера. Снаружи доносилось пение муэдзинов. Пятница, утро: весь город молится.
Врач, развалившись в кресле, грыз шоколадный батончик. Он повторил:
— Путь крови. Реверди шел по ходу вен. Марк вспомнил: «Дорога Жизни».
— Объясни мне, — попросил он.
Аланг встал и обошел письменный стол. Указал своим шоколадным батончиком на снимок, зернышки кунжута падали на глянцевую бумагу.
— Внизу на шее: яремные вены. Под мышками: подмышечные вены. В паху: подвздошные. На бедрах: бедренные… Могу перечислить все названия. Он перерезал все магистральные вены. При этом он аккуратно обошел артерии.
— Почему?
Эксперт вернулся в свое кресло. Его безразличие было сродни холоду в кабинете.
— Потому что он выпустил из нее всю кровь. Еще из живой. И он хотел растянуть удовольствие. Если бы он перерезал артерии, кровь выплеснулась бы несколькими мощными фонтанами, и все. В венах давление ниже. Кровь в них течет медленнее. Поэтому он обошел сердце и легкие. Он хотел, чтобы машина работала до конца.
— А как конкретно он действовал?
Врач показал батончиком:
— Он установил свой нож для погружений горизонтально, потом рассек каждую вену, перерезав путь кровотока. Точно так же наши сборщики каучука надрезают кору гевеи, чтобы собрать сок. Повторяю тебе: этот сукин сын растягивал удовольствие. Он хотел видеть, как эта кровь вытекает из тела, течет, иссякает. В хижине санитарам пришлось надеть сапоги, чтобы подойти к девушке.
Марк взял другой снимок. Крупный план раны — почерневшей, немного запекшейся.
— Надо разбираться в медицине, чтобы изобразить такой… рисунок?
— В общем, да. Реверди действовал, как настоящий анатом, не представляю, откуда у него такие познания.
— Он был инструктором по дайвингу. Работал спасателем.
— А, ну тогда все сходится. Вены — это первое, чему учат в «Скорой помощи». В связи с уколами, с переливаниями.
Марк поднес фотографию раны поближе к глазам. То, что он принял за корку, на самом деле было чем-то другим.
— Эти черные следы вокруг раны, похоже на ожог…
— Точно. Реверди обжигал или попросту нагревал раны.
— Зачем?
— Все затем же. Чтобы кровь не сворачивалась. Знаешь, как еду ставят на грелку, чтобы жир не густел. Повторяю тебе, он возбуждается от текущей крови.
Эти слова навели Марка еще на одну мысль.
— А следов спермы в хижине не нашли?
— Ничего. Соуса этот товарищ нам не оставил. В этом состояло одно из отличий Реверди от большинства серийных убийц. Обычно они подменяют смертью любовь. Убийство заменяет им половой акт. Чаще всего они испытывают оргазм на месте преступления, до, во время или после убийства. Но ныряльщик, судя по всему, контролировал себя. Если только он не искал чего-то другого.
— Самая большая загадка, — добавил Аланг, — это число надрезов. Больше половины из них были не нужны.
— Что ты имеешь в виду?
— А ты представь себе эту сцену. — И Аланг развел руки, словно раздвигал занавес в театре. — Он надрезает вначале виски, потом режет горло. К тому моменту, когда он доходит до бедер, жертва уже обескровлена. Вся кровь вытекла из первых же ран. Зачем тогда резать дальше?
Марк еще раз посмотрел на первый снимок: совершенно симметричное расположение ран до самых кончиков пальцев.
— Для красоты картины, — предположил он. — Он хотел разрезать каждую часть тела, каждый орган совершенно одинаково.
— Может быть. Но из других ран по-прежнему текла кровь. Это была самая настоящая живодерня. Я просто не представляю, как он мог в этом разобраться.
Марка озарило:
— Может быть, он накладывал жгуты?
— Мы об этом думали, но от них остались бы другие следы. Гематомы. Нет, тут кроется какая-то тайна.
Марк попытался собраться с мыслями. Чем больше он узнавал об этом деле, тем более Жак Реверди представлялся ему сложным, рациональным убийцей. Человеком, который преследует тайную цель.
— Вы составили официальный отчет?
— Конечно. Все в Верховном суде Джохор-Бахру.
— Я ничего обо всем этом не слышал.
Аланг улыбнулся:
— Слава богу, журналистам всего не сообщают. Особенно иностранцам. Но ты не знаешь еще кое-чего.
Не вставая с кресла, врач небрежно открыл папку и достал оттуда стопку скрепленных вместе листков.
— Что это?
— Токсикологические анализы жертвы. Кровь Перниллы Мозенсен была сладкой.
— Что?
Аланг выпрямился. Быстро перелистав стопку, он указал на строки, подчеркнутые зеленым:
— Нормальный уровень глюкозы в крови — один грамм. А тут — одна целая и три десятых грамма.
— Пернилла Мозенсен была больна?
— Мы сразу же подумали о диабете. Но мы навели справки — она была в отличной форме. Нет, сахар связан с убийством.
Марк почувствовал, как все его мышцы напряглись.
— Каким образом?
— Мы думаем, что он заставил ее есть сладости непосредственно перед тем, как убить. Анализы показали также следы витаминов, микроэлементов. Настоящее пиршество.
В воображении Марка возникла чудовищная картина: Пернилла пытается отказываться от бесконечных лакомств, фруктовых тортов, шоколада. Он представил себе ее искривленный рот, стиснутые зубы и сладкую слюну, капающую с губ.
— От этого кровь становится… жиже?
— Нет. Мы пришли к другому выводу.
Аланг замолчал на несколько секунд. Он наслаждался производимым эффектом. Потом взял со стола скальпель, которым, наверное, пользовался как ножом для бумаг, и наставил его на Марка:
— Реверди изменил вкус этой крови. Он хотел, чтобы она была послаще, повкуснее…
— Ты хочешь сказать?..
— Ага, мы думаем, что он ее пил. Он вампир, man. Ненормальный, которому нравится сладкая кровь. В Папане его прервали, но я уверен, что это был не единственный случай, так что он попил достаточно. Когда рыбаки его поймали, он был в трансе. Казалось, он не врубался в происходящее. У Реверди бывают настоящие кризисы… превращения. Он становится монстром. Вампиром. Чудовищем из фильма ужасов.
Марк сделал вид, что соглашается, но он в это не верил. Слишком грубо, слишком вульгарно. И какая связь с Дорогой Жизни? Он перешел к другому вопросу:
— Вы связывались с камбоджийскими властями, чтобы сравнить эти данные с данными о Линде Кройц?
Аланг положил ноги на стол.
— Разумеется. Я даже говорил с врачом, который делал тогда вскрытие. Он не так категоричен в отношении схемы расположения ран. Тело пострадало после пребывания в воде. Но кхмер согласен с нами по поводу надрезов. Наш заместитель Генерального прокурора, может быть, поедет в Пномпень.
Марк вспомнил о немецком адвокате и о еще двух предполагаемых жертвах в Таиланде. Если бы удалось найти их тела, на них, безусловно, обнаружился бы тот же рисунок. Автограф Реверди. Схема его безумия.
Он встал. В желудке ощущалось кислое жжение: он ничего не ел вот уже более двадцати часов.
— Я могу взять фотографии?
— Нет.
— Спасибо.
Аланг рассмеялся:
— Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку, а? Я уже и так слишком много сказал.
Марк не ответил. Эксперт вздохнул, потом открыл ящик:
— Со стороны может сложиться впечатление, что я к тебе неравнодушен.
Он выложил на стол видеокассету:
— Подарок. Первое интервью Жака Реверди, когда его доставили в психбольницу в Ипохе. Начальница, которая там дежурила, моя подружка. Настоящая сенсация. Этого даже зампрокурора не видел.
Марк почувствовал, как пот на его лице высыхает. Он схватил кассету и спросил дрожащим голосом:
— Реверди… он говорит об убийстве?
— Он в состоянии шока. В трансе.
— Он говорит о нем или нет?
Марк повысил голос. Аланг скорчил небрежную гримасу:
— И да, и нет. Все очень странно.
— Что странно?
— Ты сам увидишь.
Марк перегнулся через стол:
— Я хочу знать твое мнение. Что там странного?
— Он говорит об убийстве, как будто он был его свидетелем, а не автором. Как будто он присутствовал при операции, а сам в ней не участвовал. Это еще страшнее, чем все остальное. Реверди кажется невинным. Невинным, пришедшим из глубины лет.
— Из глубины лет?
Впервые за все время в тоне Аланга не слышалось сарказма.
— Из глубины собственного детства.
