24
— Вы пришли по поводу вашей жены?
— Я не женат.
— По поводу вашей подруги?
— Нет… В общем, я…
— В общем — что?
Врач-гинеколог улыбалась, но в ее голосе чувствовалось нетерпение.
У нее было морщинистое лицо, коричневатое и круглое, как гречишная лепешка. От него исходило то же тепло, тот же знакомый вкус. Короткие, совсем седые волосы резко контрастировали с темной кожей и подчеркивали ее возраст; это успокаивало.
В кабинете атмосфера доброжелательности усиливалась: здесь пахло старинной мебелью, лаковыми безделушками, на которых оставили свой след годы и руки. Наверное, беременным женщинам нравилось приходить в это убежище, в самом центре Шестого округа.
— Я очень редко принимаю тут мужчин, — снова заговорила врач, поскольку Марк по-прежнему молчал.
Он был готов к подобному замечанию. Он заранее заготовил легенду:
— Я писатель. Сейчас я работаю над романом, центральный персонаж в котором — женщина. Но я ничего не знаю о женщинах. Я хочу сказать — о том, что составляет интимный мир женщины…
— Что вы подразумеваете под «интимным миром»?
— Ну… Я хочу, чтобы у читателя создалось впечатление, будто я действительно поставил себя на ее место, понимаете? В частности, я хочу описать некоторые воспоминания женщины… отмеченные кровью. Кровью месячных. Кровью потери девственности. Кровью ран.
— Почему именно кровью?
Ее темные глаза пристально смотрели на него. Цветом они напоминали черный жемчуг. Чувствуя себя неловко, Марк поправил пиджак.
— Назовем это «ноу-хау» автора. Думаю, что это будет сильный ход.
Похоже, это не убедило пожилую даму. Беседа грозила стать более сложной, чем он предполагал. Он добился этого визита в последний момент, после целого дня бесполезных поисков.
Вначале он перелопатил гору книг по гинекологии во всех специализированных библиотеках и ничего не понял. К тому же этим трудам не хватало главного — отпечатка личности, живого голоса свидетеля. На следующий день он решился попросить консультацию у специалиста. Эта женщина стала единственной, кто предложил ему время для посещения в тот же вечер, в семь часов.
— Так что именно вы хотите узнать?
Он вытащил блокнот и карандаш:
— Вам не помешает, если я буду записывать?
Она махнула рукой.
— Для начала я хотел бы узнать, одинаков ли состав крови у мужчин и женщин.
— Конечно, нет.
— А в чем разница?
— В гормонах. В крови женщин содержатся эстрогены и прогестерон.
Марк записал термины, как услышал — он не решился попросить ее повторить.
— Эти гормоны влияют на цвет крови?
— Нет. Скорее, на настроение. На них реагируют рецепторы в мозгу. Резкие изменения концентрации гормонов в течение менструального цикла приводят к скачкам настроения, к периодическим депрессиям. Иногда мне приходится прописывать женщинам прогестерон. Во избежание приступов паники.
— Можете рассказать мне о менструальной крови?
— С какой точки зрения?
— Ее вид. Ее цвет. Прежде всего, это обильное кровотечение?
Врач ненадолго задумалась. В сумерках кирпичный цвет ее лица был не так заметен.
— У разных женщин по-разному. Иногда очень обильное. Иногда — буквально несколько капель. И в течение жизни это меняется. У молодых девушек иногда льет потоком. У них еще не отлажена механика.
— А цвет? Всегда одинаковый?
— Вообще-то да. Темная кровь. Венозная, с незначительным содержанием кислорода…
— Простите меня. Я не понимаю, как одно с другим связано.
— Ну, тут нам надо начать с самого начала… В теле человека существуют два кровотока. Один — артериальный, он идет от сердца и разносит по телу кровь, обогащенную кислородом. Второй — это венозная сеть, по которой кровь возвращается, и к этому моменту гемоглобин уже не содержит такого количества кислорода. Поэтому венозная кровь гораздо темнее.
— Чем конкретно это объясняется?
— Артериальную кровь осветляет кислород.
— А почему менструальная кровь относится ко второму кровотоку?
— Ну, знаете, это уже целая лекция по анатомии… Внутренняя стенка матки выстлана слизистой оболочкой, которая к концу цикла набухает кровью. Это запасы для будущего эмбриона. Мать питает плод, как она питает собственные мышцы и волокна: своим гемоглобином. В конце овуляции, если не появляется эмбрион, матка автоматически реагирует и позволяет этим ненужным запасам вытечь. Это и есть менструация. Но даже если кровь не послужила плоду, она отдала свой кислород. Значит, она более темная. И к тому же засорена частицами слизистой.
Не прекращая писать, Марк пытался представить себе эту жидкость, которой никогда в жизни не видел.
— Если она содержит частицы, значит, она не совсем жидкая?
— Да. Скорее густая, немного вязкая.
Склонившись над блокнотом, он записывал каждое прилагательное, каждую характеристику. Пожилая дама не зажигала свет, и в кабинете становилось все темнее.
— Перейдем к крови, так сказать, девственности, вы не против?
Гинеколог бросила быстрый взгляд на часы, — эта беседа, наверное, казалась ей смешной.
— Можете ли вы объяснить мне этот феномен? — Он смущенно хихикнул. — Тут тоже надо начать с нуля.
— Это еще проще. В глубине влагалища находится мембрана: девственная плева. Когда пенис первый раз входит во влагалище, он рвет эту мембрану.
— И кровоточит именно мембрана?
— Да. Но обратите внимание: как правило, она уже в той или иной степени повреждена. Достаточно задеть мочалкой, или если девушка занимается самоудовлетворением…
Марк отметил последнюю деталь. Может быть, имеет смысл описать какую-то интимную подробность юности Элизабет… Он спросил:
— А какого цвета эта кровь?
Женщина не ответила. Теперь видны были только ее белые волосы, выделявшиеся ярким пятном над тонувшим в полумраке лицом цвета обожженной глины. Казалось, она снова задумалась. Своими неловкими вопросами Марк заставил ее вернуться к элементарным понятиям.
— В этом случае, — сказала она наконец, — кровь имеет малиновый оттенок. В ней содержатся частицы девственной плевы. И конечно, вагинальный секрет. Предполагается, что этому сопутствует сексуальное удовольствие.
— Предполагается?
Марк отмечал любые отступления, любые замечания личного порядка.
— На деле это удовольствие редко имеет место, — продолжала гинеколог. — Происходит разрыв, приобщение к новым сексуальным отношениям. Все это, хотите вы того или нет, достаточно жестоко. И эта кровь — кровь из раны. Внутренней раны. Она отмечает начало новой эры…
В ее голосе послышались мечтательные нотки. Понемногу Марк начинал проникаться особенной атмосферой кабинета. Стены, мебель — все темнело, как своды пещеры. Слова женщины приобретали древний магический смысл. Ему казалось, что он слушает Пифию. Женщина, кажется, поняла это. Она нарушила очарование, прокашлявшись:
— Ну, это вам подойдет? У меня назначены другие посещения.
Она лгала. Она просто не хотела отдаваться во власть колдовства.
— Простите меня, — быстро сказал он, — но я говорил и о третьем виде крови: крови от повреждений, скажем, в результате несчастного случая… Можете ли вы мне что-то сказать и о ней?
Она вздохнула и зажгла лампу. Абажур из ткани, напоминавшей пергамент, с красными прожилками. В золотистом свете ее лицо выглядело еще старше. Морщинистая, иссушенная кожа, словно выкопанная из песка.
— Мне нечего сказать вам на эту тему, — ответила она. — Это… обычная кровь.
— Никакой разницы между мужской и женской кровью?
— Нет, никакой. Состав ничего не меняет. Повторяю вам: если рана затронула артерии, кровь будет ярко-красной. Если вены — более темной. Вот и все.
— У вас есть фотографии?
— Фотографии?
— Да. На которых была бы видна кровь разных типов, о которых мы говорили.
— Не представляю, зачем бы они мне понадобились. Единственное, что у меня есть, это снимки медицинского характера, сделанные под микроскопом.
— А цвет там виден?
— Нет. Извините. — Она положила руки на стол. — Теперь…
Он вспомнил строки из письма Реверди: «…найди правильные слова, чтобы я мог увидеть здесь, на листе бумаги, цвет этой сокровенной жидкости…»
— Подождите, — настаивал он. — Если бы вы решили использовать метафоры, чтобы придать какое-то символическое значение каждому виду крови, что бы вы сказали?
— Послушайте…
— Буквально несколько слов.
Женщина заколебалась, потом вжалась в свое деревянное кресло. Опустила веки. Коротко улыбнулась, отчего морщинки вокруг глаз стали заметнее.
— Я бы сказала, что кровь девственности насыщенная. Наполненная смыслом. Это одновременно и жизнь, и смерть. Конец невинности, свободы. Сексуальность существует и у детей, но для них она еще не стала тюрьмой. Желания — это простые видения, мимолетно пронизывающие тело. Когда приходит созревание, когда происходит дефлорация, эти блуждающие огоньки обретают плоть, окрашиваются в красный цвет, превращаются в органическую силу, которая уже не оставит подростка…
Она открыла глаза. Настоящий серый перламутр.
— Повторяю вам: это кровь из раны. Раны, которая никогда не заживает. В ней воплощено призвание желания. Вечный зов. Ненасытный зов.
— А если бы вам надо было охарактеризовать ее цвет, пользуясь палитрой художника, что бы вы сказали?
— Пурпурный. Что-то между илом и малиной. Грязь и плод. Какая-то смесь глины с мякотью фрукта. Краплак — вот точное определение этого цвета.
Марк лихорадочно записывал: Пифия обрела голос.
— Не знаю, разбираетесь ли вы в живописи. У Боннара есть известная картина, которую всегда упоминают, когда хотят привести пример, «Женщина с кошкой». Там фон такого оттенка. Четкий, насыщенный, но в то же время полный новой жизни, богатый, сладкий.
Лучшего Марк и желать не мог: в гинекологе проснулась поэтесса. Он продолжал:
— А менструальная кровь? Тут вы можете назвать цвет?
— Красная охра. Там тоже есть нечто от грязи. Коричневая грязь, помои. Менструация — это несостоявшееся свидание. В этом кровотечении всегда присутствует разочарование, неудача. Это пища, не нашедшая применения. — Она остановилась и повторила, более твердо: — Да, красная охра. Коричневый траур. Земля-кормилица, брошенная на дно могилы.
— Вы можете привести в пример картину?
— Нет. Скорее, пейзаж. Мрачные деревни в Бельгии или в Голландии, с кирпичными домами, вросшими в землю, промокшими от дождя.
Марк писал все быстрее, — у Элизабет будет чем заполнить страницы.
— И хоть словечко о ранах, — ввернул он, — и я от вас отстану. — Он принялся фантазировать. — В моей книге героиня попадает в автомобильную аварию. Я хочу противопоставить эту «обычную» кровь другой, истинно женской, о которой мы с вами говорили.
Она скривила лицо в гримасу, похожую на посмертную маску. На долю секунды перед мысленным взором Марка промелькнули обожженные лица погибших жителей Помпеи.
— Когда я была в интернатуре, я видела немало жертв автокатастроф. Помню мое удивление при виде всей этой крови. Меня поразило, насколько она живая, блестящая… подвижная. Как будто украденная жизнь, застигнутая в момент движения. Карминово-красный.
— Картина?
— Очень живая картина, да, такая, где цвет звучит, как голос фанфар. «Парад-алле на красном фоне» Фернана Леже. Видели?
— Нет.
— Постарайтесь увидеть ее. Вы поймете. Фон картины покрыт лаком пронзительно красного цвета. На переднем плане — совершенно белые артисты цирка. — Она улыбнулась при воспоминании о картине. — Красные кровяные тельца, белые кровяные тельца: да, в этом хоре звучит истина о крови.
Произнося эти слова, она снова положила руки на стол:
— Ну, мы неплохо поработали, верно? В самом деле неплохо.
За одно посещение он получил все ответы, которые искал. Теперь оставалось уладить последнюю проблему: с фотографией Элизабет.
Он думал о ней, не прекращая, со вчерашнего дня. Не может быть и речи о том, чтобы послать портрет настоящей Элизабет Бремен, с паспорта, еще хранившегося у Марка. Прежде всего, ему не хотелось еще больше впутывать в историю эту шведку, которая, как он надеялся, уже вернулась домой. К тому же ее лицо, квадратное, как булыжник, вряд ли соответствовало вкусам Реверди.
Надо было придумать что-то другое, и у Марка уже появилась идея.
Тем более что он находился в двух шагах от нужного места.
