83
В разгар ночи аэропорт Бурже напоминал то, чем он был прежде: музей под открытым небом. Лувр аэронавтики, где место скульптур занимали «миражи», «боинги», ракеты «Ариана». В дождливой тьме угадывались очертания самолетов под брезентом, ангаров, блестящие фюзеляжи и крылья с узорами опознавательных знаков…
Черный «мерседес» Анджея Замошского скользил по размытой аллее. Я восхищался роскошью салона: дымчатые стекла, кожаные сиденья, обитый тканью потолок, двери, украшенные панелями из розового дерева.
– Моя маленькая страна не без средств, – прокомментировал эмиссар Ватикана. – Когда меня посылают в недружественные земли, то снабжают всем необходимым.
– Франция – недружественная земля?
– Я тут только проездом. Выходите, мы приехали.
Автомобиль остановился перед зданием с освещенным первым этажом. Я достал свой рюкзак из багажника – Замошский согласился заехать ко мне домой, чтобы я захватил необходимые вещи, и особенно мое знаменитое досье.
В зале два пилота просматривали план полета, стюарды, похожие на телохранителей, предложили нам шампанское, кофе и легкую закуску. В час ночи они умудрялись выглядеть как огурчики.
На пустынной бетонной площадке, прорезая ночь огнями, маневрировал «фалькон 50ЕХ». Я размышлял, стоя у окна. Прелат, способный зафрахтовать частный реактивный самолет посреди ночи, – решительно Замошский не был обычным священнослужителем. Но я больше ничему не удивлялся. Я покорился ходу событий, позволил себя вести и даже дал чувству нереальности убаюкивать себя, глядя на огни, отражавшиеся на мокрой взлетной полосе.
– Пошли, пилот ждет.
– Без таможенного контроля?
– Дипломатический паспорт, мой дорогой.
– Куда мы летим?
– Я объясню вам во время полета.
Я взбунтовался:
– Нога моя не ступит на борт, пока не узнаю, куда мы летим.
Поляк схватил мой рюкзак:
– Мы летим в Краков. Там мы спрятали Манон в монастыре. Очень надежное место.
Я вышел вслед за прелатом на бетонированную площадку. Его черный костюм блестел, как мокрый асфальт. Разглядывая его кулак, сжимавший ремень моего рюкзака, я сказал себе, что автоматическое оружие в этой руке не выглядело бы неуместным. По ассоциации я подумал о «глоке», который носил на поясе. Этот тайный вылет имел преимущество: никто меня не обыскивал.
В салоне «фалькона» было шесть кожаных кресел с подлокотниками и столиками из лакированного красного дерева. Малюсенькие потолочные светильники блестели, как золотые самородки. Нас ждали корзины с фруктами, а рядом с ними – дорогое шампанское в ведерках со льдом. Шесть мест, шестеро привилегированных над облаками.
– Устраивайтесь где хотите.
Я выбрал первое место слева от себя. Оба священника, которые сопровождали нас от самой польской церкви, уселись позади меня. Два молчаливых гиганта, у которых от церковников были разве что белые воротнички. Замошский сел напротив меня, потом пристегнулся ремнем. Щелчок прозвучал как сигнал: тотчас же взревели моторы.
Взлет только усилил ощущение нереальности происходящего. Я разглядывал в иллюминатор первые охапки облаков. Небо между этими серебристыми громадами поблескивало темно-синим. С невероятной легкостью мы пронзали зеркало без границ и контуров. Это была не ночь, а изнанка мира.
– Выпьете чего-нибудь?
Замошский уже погрузил руку в колотый лед. Я жестом отказался. Больше всего мне хотелось курить, и мой хозяин угадал мое желание:
– Вы можете курить. Это одно из преимуществ частных рейсов – мы у себя дома.
Я закурил. Его чрезмерная обходительность вызывала у меня недоверие. Кто на самом деле этот прелат с прекрасными манерами? Каковы его цели? Куда он меня везет? Наверно, я попался в ловушку, приманку, которую зовут Манон? Глубоко затянувшись, я попросил:
– Расскажите мне о Манон.
– Что вас интересует?
– Как вы узнали о ней?
– Простейшим в мире образом. От кюре ее прихода, отца Мариотта, после попытки ее убийства в восемьдесят восьмом году. Он доверился священнику в Безансоне. Информация эта дошла до меня. У наших сетей очень разветвленная структура.
– В то время вам было известно, что Манон жива?
– Да, мы узнали об этом после короткого расследования. С этого момента мы не спускали с нее глаз.
– Вы подумали тогда, что она одержимая?
– Скажем, было сильное подозрение.
– Почему?
– Мы собрали информацию о том, что предшествовало покушению матери на ее жизнь. К тому же были подозреваемые: Казвьель, Мораз, Лонгини. Они уже числились в нашем списке. От этого дела за версту несло сатанизмом.
– А дальше?
Замошский пожал плечами:
– Девочка выросла совершенно нормальной. Никаких следов одержимости.
– Ее наблюдали психологи.
– Речь шла не об изгнании дьявола. Она просто была травмирована всей этой историей. Что вполне понятно.
У меня не оставалось времени для того, чтобы говорить обиняками:
– Вы не думаете, что это она убила свою мать?
– Нет.
– Откуда такая уверенность?
– Она живет в нашем монастыре уже три месяца. Она невиновна. Ни одна женщина не могла бы так притворяться. Это настоящий… луч света.
Агостина Джедда тоже была лучом света. А потом стала чудовищем. Но мне хотелось верить Замошскому.
– Значит, по-вашему, она не пережила во время комы так называемого Обручения с Тьмой?
– У Манон не сохранилось об этом никаких воспоминаний. Безусловно, что бы она ни пережила в колодце, это никак не повлияло на ее теперешнюю личность.
Я одобрительно кивнул, но подумал о предупреждениях, которые получил в Катании относительно Агостины. О предостережениях ван Дитерлинга. Кому нужно верить?
Я продолжил разговор:
– Верите ли вы, что «лишенные света» существуют? Я имею в виду убийц, действующих под влиянием дьявола.
– Негативный предсмертный опыт существует. И он может оказаться травмирующим.
– До такой степени, чтобы превратить человека в агрессивное существо, убийцу?
– В некоторых случаях да.
– Но верите ли вы в то, что за всем этим стоит дьявол? Я хочу сказать: реальная сила Зла? Разлагающий фактор?
Замошский улыбнулся. Освещение в салоне стало слабее. Кресла из черной кожи слегка блестели в свете верхних светильников. Время от времени огни на концах крыльев разрывали облака и сквозь иллюминатор бросали отблески на наши лица.
– Мы изучаем эти феномены многие годы. Вот подождите, приедем в Краков, и вы лучше поймете нашу позицию.
– Тогда вернемся к конкретным делам. Агостина Джедда действительно одержимая?
– По мнению ван Дитерлинга, несомненно. И по моим сведениям, все совпадает.
– Раймо Рихиимяки – это имя вам что-нибудь говорит?
– Разумеется.
– «Лишенный света»?
– Он пережил погружение во Тьму, это точно. Раймо доверился психиатру. Он рассказал о своем видении. Это испытание превратило его в робота-убийцу.
– Следовательно, Агостина и Раймо совершили убийства, в которых их обвиняют?
– Матье, вы слишком торопитесь. Опять же, подождите до Кракова. Мы…
– Эти воскрешенные бесом, они-то убийцы или нет? Способны ли они лить кислоту, пытать укусами насекомых, совать лишайник в грудную клетку своих жертв, действовать совершенно одинаковым образом за тысячи километров друг от друга?
Замошский держал в руке запотевший бокал шампанского. Он сделал глоток, затем сообщил:
– За многие годы наша группа составила определенное мнение.
– Какое?
– Наряду с погружением в Тьму может существовать и другой фактор. Особое обстоятельство.
– Я вас слушаю.
– Некто посторонний, кто входит в контакт и действует вместе с этими… «очевидными» убийцами.
Замошский высказал предположение, которое появилось у меня с самого начала. Сообщник «лишенных света». Земной подстрекатель. Тот, кто вырезал на коре дерева: «Я ЗАЩИЩАЮ ЛИШЕННЫХ СВЕТА».
– Значит, убивать им помогал какой-то преступник?
– Во всяком случае, руководил ими.
– Человек, вообразивший себя дьяволом?
– Да, представителем дьявола.
– У вас есть доказательства, которые подкрепляют это предположение?
– Только совпадения. Прежде всего способ убийства. Никогда раньше «лишенные света» не делали ничего подобного. Можно догадываться, что некая теневая фигура теперь водит их рукой.
Ван Дитерлинг говорил о переменах, о пророчестве, которое надо распознать в повторении этих ритуальных убийств. Мой инстинкт полицейского заставлял меня склоняться в пользу более осязаемой версии Замошского.
Он продолжал:
– Далее, множественность случаев. В прошлом «лишенные света» были редкостью. И вдруг – три примера за четыре года: девяносто девятый, двухтысячный, две тысячи второй год… Несомненно, найдутся и другие. Откуда такой конвейер? Возможно, за этим стоит злодей, который, строго говоря, не совершал убийства, но вдохновлял психически неуравновешенных. Что-то вроде эмиссара демона, который подстрекал их к убийству.
Мои предположения, до сих пор беспочвенные, нашли у нунция конкретный отклик. Этот ночной полет согрел мне сердце, как иллюминация. Настало время пролить свет на загадки, которые касались непосредственно его:
– Две недели назад я видел вас в часовне Святой Бернадетты. Месса была посвящена полицейскому, который находится в коме.
– Люку Субейра. Я его хорошо знаю. Он вел то же расследование, что и вы. Или, лучше сказать, вы ведете то же расследование, что и он.
– Он пытался покончить с собой. Знаете почему?
– Люк был слишком экзальтированным. Нервная система у него была расшатана. Это расследование его окончательно доконало.
– И это все?
– Тут надо быть готовым перейти некоторые границы и дойти до определенных пределов. Но главное, быть способным вернуться! Несмотря на свою страстность, Люк оказался не очень сильным.
Я не ответил. Я думал о сатанинских предметах, обнаруженных Лорой. Перешел ли Люк красную черту? Я возвратился к разговору с Дуду в церкви. Упомянул о коробочке, которая была передана Замошскому. О пенале из темного дерева.
– В нем лежало досье расследования Люка, – ответил поляк. – Цифровая запись. Люк меня предупредил: в экстренном случае его помощник передаст мне документы. В некотором смысле мы были партнерами.
– По словам Дуду, ваш пароль был: «Я нашел жерло». Что за смысл в этой фразе?
– Люк был помешан на видениях людей, побывавших в небытии. Пропасть, колодец, жерло…
– Именно про жерло он сказал своей жене перед самоубийством. Почему, по вашему мнению?
– Все по той же причине. Люк только и думал что о туннеле. Это была его навязчивая идея. Однако он никак не мог приблизиться к этой двери, к этому жерлу. Я подозреваю, что его самоубийство – это признание поражения.
Замошский ошибался. Люк покончил с собой не от отчаяния. Впрочем, он и не потерпел неудачи, а напротив, продвинулся дальше меня – в этом я был уверен. Не слишком ли далеко?
– На мессе в часовне Святой Бернадетты я видел, как вы осеняли себя крестом снизу вверх.
– Простая предосторожность, – улыбнулся он. – Этот знак должен был защитить меня от сатанинских сил этой коробочки. Клин клином, понимаете?
– Нет.
– Не важно, это мелочь.
Он придвинулся к иллюминатору, чтобы посмотреть на часы:
– Мы уже подлетаем.
Я почувствовал давление на барабанные перепонки. Самолет начал снижаться. Я не оставлял в покое нунция:
– В польской церкви вы мне сказали, что специализируетесь на «Невольниках». Как они связаны с «лишенными света»?
– Я вам уже сказал: они их ищут, они следуют за ними по пятам.
– И вы пытаетесь вклиниться между этими двумя фронтами?
– Да, следуя за «лишенными света», мы встретились с «Невольниками».
– Как они относятся к «лишенным света»? Они их почитают?
– В некотором смысле. Они считают их избранными. Но их главная цель – вырвать у них признание. Для этого они без колебания их похищают, накачивают наркотиками, пытают. У них навязчивая идея: слово дьявола. Все средства хороши, чтобы расшифровать сказанное им.
– Что вы конкретно имеете в виду, говоря, что «Невольники» представляют собой одну из самых опасных сект?
Замошский поднял брови, показывая, что это очевидно:
– Вам же это продемонстрировали Мораз и Казвьель. «Невольники» вооружены, натренированы. Они убивают, насилуют, разрушают. Они дышат злом, как мы – воздухом. Порок – это их естественная биосистема. Они и сами себя мучают и уродуют. Садизм и мазохизм – это две стороны их формы существования.
– Откуда у вас такие точные сведения об этой секте?
– У нас есть свидетельства.
– Раскаявшихся?
– Среди них не бывает раскаявшихся. Только выжившие.
Я посмотрел на черные облака за иллюминатором. Барабанные перепонки просто лопались.
– Там, куда мы летим, есть «Невольники»? Я имею в виду: в Кракове?
– Да, к несчастью. Они появились совсем недавно, но в городе множатся различные факты, свидетельствующие об их присутствии. Нищие, подвергавшиеся пыткам, расчлененные, сожженные живыми. Животные, которых мучили, принося в жертву. Эти кровавые следы – их подпись.
– Знают ли они, что Манон в Кракове?
– Они здесь из-за нее, Матье. Несмотря на наши предосторожности, они ее нашли.
– Значит, они убеждены, что она «лишенная света»?
Замошский смотрел на огни, вспыхивающие под крылом самолета:
– Мы подлетаем.
– Ответьте мне: для «Невольников» Манон – «лишенная света»?
Его взгляд буравил меня, как зонд вечную мерзлоту:
– Они думают, что она – Антихрист собственной персоной. Что она вернулась из Тьмы, чтобы провозгласить пророчества дьявола.
