31
Перед тем как отправиться в Сартуи, я решил завернуть в монастырь Богоматери Благих дел. Я сделал небольшой крюк и поехал на восток в сторону Морто и швейцарской границы. Миновав деревню Валдаон, я направился прямо на север и, прибавив скорость, вновь оказался в горах.
Крутые виражи и осыпи камней. Пропасти, преграды и в самом низу – буйство зелени и серебристые потоки. Быстро сменялись цифры, указывающие высоту над уровнем моря. 1200 метров… 1400 метров… На отметке 1700 метров на обочине дороги я заметил указатель: «Долина Благих дел».
Через пять километров показался сам монастырь. Высокое квадратное здание суровой архитектуры, вплотную к нему – часовня с красиво изогнутой колокольней. В серых стенах прорезаны узкие окна, черные двери наглухо закрыты. Лишь одна деталь оживляла весь ансамбль: часть крыши была покрыта разноцветной черепицей, напоминавшей необузданные фантазии Гауди в Барселоне.
Я оставил машину на стоянке и пошел к монастырю, преодолевая порывы ветра. Это место навевало на меня странную меланхолию: хотелось отрешиться от мирского, остаться наедине с Богом и обрести душевный покой…
С начала своей службы в полиции я всего один раз укрылся в бенедиктинском монастыре, застрелив в марте 2000 года Эрика Бенцани – буйного сутенера. Тогда я решил оставить профессию сыщика и посвятить остаток жизни молитве. И опять Люк встал на моем пути. Он доказал, что мое место – на улице, рядом с ним, что мы обязаны пережить свою вторую смерть, которая удалит нас от Христа, но позволит лучше Ему служить…
Я позвонил в колокольчик над дверью. Никакого ответа. Тогда я толкнул дверь – она оказалась открытой. За дверью был монастырский двор, окруженный застекленной галереей. Две закутанные женщины сидели за складным столиком и играли в шахматы. Под деревом, укрывшись пледом, дремал пожилой мужчина. Холодное солнце освещало эти неподвижные фигуры, делая их похожими, уж не знаю почему, на детали зимнего китайского пейзажа.
По галерее я добрался до следующей двери. Если я правильно сориентировался, то это был вход в церковь. Рядом на столике лежал листок с надписью: «Укажите ваши пожелания. О них помянут в общей молитве». Я наклонился и прочел несколько строк: молитвы о дальних миссиях, об усопших…
– Здесь частная территория, – послышался голос у меня за спиной.
Позади стояла приземистая женщина, едва достигавшая моего локтя. На ней была черная шапочка, стягивавшая ей лоб, и темная пелерина.
– Приют закрыт на весь сезон.
– Я не турист.
Она нахмурилась. Очень смуглое лицо, азиатские черты, темные зрачки, напоминающие серые жемчужины в слизистых створках устриц. Точно возраст определить невозможно – наверняка больше шестидесяти. Что до национальности, я предположил, что она филиппинка.
– Вы историк? Богослов?
– Полицейский.
– Я уже все рассказала жандармам.
Она говорила гнусавым голосом, но без малейшего акцента. Я предъявил удостоверение и впридачу улыбнулся:
– Я приехал из Парижа. В деле возникли, скажем так, кое-какие проблемы.
– Сын мой, труп нашла я, так что я в курсе.
Я окинул взглядом внутренний дворик, делая вид, что ищу, где присесть:
– Не могли бы мы где-нибудь посидеть и поговорить?
Миссионерша даже не шелохнулась. Ее водянистые глаза неотступно следили за мной:
– Вы имеете отношение к религии?
– Я прослушал курс французской семинарии в Риме.
– Поэтому вас и направили сюда? Как специалиста?
Она произнесла это так, словно я был экзорцистом или парапсихологом, и я решил на этом сыграть.
– Именно так, – тихо произнес я.
– Меня зовут Марилина Розариас, – она схватила меня за руку и с силой сжала ее. – Я руковожу этим приютом. Подождите меня здесь.
Она скрылась за дверью, которую я не заметил. Пока я вдыхал запах истертого временем камня и разглядывал обитателей приюта, она появилась снова:
– Идемте со мной, я вам покажу.
Ее пелерина хлопнула, будто крылья летучей мыши. Через минуту мы уже были снаружи и шли, преодолевая порывы горного ветра. От дыхания в морозном воздухе образовывались облачка пара, словно материализуя наши сокровенные мысли. Нам предстояло взобраться на скалу, нависавшую над монастырем. Марилина храбро поднималась по крутой тропинке, где вместо ступенек были бревна.
Через десять минут мы добрались до подлеска из молодых елей и березок, в котором то тут, то там проглядывали замшелые скалы. Мы шли вдоль горной реки. Ветви деревьев и выступающие из воды верхушки камней были покрыты мхом, похожим на зеленый бархат. Тропинка стала шире, показалась рыжеватая земля и вездесущие черные ели. Мало-помалу шелест вершин заглушил рев потока.
– Мы почти пришли! – прокричала Марилина. – Здесь, на скале Рэш, самая высокая точка парка и водопада!
Показалась пологая поляна, с которой открывался вид на пропасть. У наших ног лежал монастырь, я узнавал места, которые видел на фотографиях патологоанатома.
Марилина подтвердила мои предположения, показав пальцем:
– Тело лежало вон там. На краю скалы.
Мы спустились по склону. Трава была жесткой, как на поле для гольфа.
– Вы каждое утро приходите сюда для молитвы?
– Нет, я просто прогуливаюсь по тропинке.
– Как же тогда вы обнаружили тело?
– Из-за зловония. Я подумала, что там лежит падаль.
– В котором часу это было?
– В шесть часов утра.
– Так это вы опознали Сильви Симонис? – догадался я.
– Ну конечно. Лицо совсем не пострадало.
– Вы ее знали?
– В Сартуи ее все знали.
– Я хочу сказать: лично?
– Нет, но убийство ее дочери ужаснуло весь район.
– Что вам известно об этом первом убийстве?
– А что я, по-вашему, могу об этом знать?
Воцарилось молчание. Смеркалось. В воздухе повис снежный туман. Я бы с удовольствием закурил, но так и не решился, – наверное, из-за сакрального характера этого места, где совершилось гнусное преступление.
– Я слышал, что тело было повернуто к монастырю.
– Да, естественно.
– Почему же «естественно»?
– Потому что этот труп был провокацией.
– Чьей?
Она спрятала руки под пелерину. Ее коричневое морщинистое лицо напоминало кусок черного кварца.
– Дьявола.
«Вот оно!» – подумал я. Мысль была нелепой, но я ощутил некоторое облегчение: враг был назван, хотя без предрассудков не обошлось.
Я постарался говорить подобающим случаю языком:
– Почему дьявол выбрал именно ваш парк?
– Чтобы осквернить наш монастырь. Изгадить его. Как теперь здесь молиться? Сатана оставил после себя запах тлена.
Я приблизился к краю пропасти, и ветер прижал плащ к моему телу. Жесткая трава скрипела под ногами.
– Помимо выбора места преступления, что заставляет вас считать его сатанинским?
– Положение тела.
– Но я видел снимки. Ничего дьявольского в них нет.
– Дело в том, что…
– Что?
Она искоса взглянула на меня:
– Вы действительно специалист?
– Я же вам сказал: ритуальные преступления, сатанинские убийства. Моя группа сотрудничает с парижским архиепископством.
Казалось, это ее убедило.
– Прежде чем позвать жандармов, – еле слышно проговорила она, – я изменила положение тела.
– Как это?!
– У меня не было выбора. Вам неизвестно о славе монастыря Богоматери Благих дел, о его мучениках, о чудесах, об упорстве, проявленном, чтобы отстоять само это место, которому постоянно угрожало разрушение. Мы…
– Как тело лежало первоначально?
Она колебалась. Хлопья снега кружились вокруг ее темного лица:
– Она лежала на спине, – прошептала она, – с раздвинутыми ногами.
Я взглянул вниз: ограда монастыря и река раскинулись перед нами. Значит, труп лежал прямо над монастырем, выставив напоказ кишащее червями влагалище. Теперь я понял, в чем заключалась провокация Сатаны – восставшего Властелина тьмы, падшего ангела, который вечно стремится раздавить Церковь своей мощью или осквернить ее…
– Марилина, вы чего-то недоговариваете, – сказал я, выпрямляясь. – Дьявол никогда ничего не делает наполовину. Было еще что-то. Знаки в траве? Пентаграммы? Послание?
Она подошла ближе. Вершины елей гудели позади нас, словно трубы гигантского лесного органа.
– Вы правы, – призналась она. – Я кое-что спрятала. Вообще-то это не так уж важно. Я хочу сказать – для следствия… Но зато очень важно для нашей обители. Когда я нашла останки, то сразу поняла – это дело рук Сатаны. Я вернулась в монастырь за перчатками. Знаете, резиновые перчатки, в которых моют посуду. Потом передвинула тело так, чтобы скрыть… ну, интимные места.
Я представил себе эту сцену, состояние трупа. Поистине эта женщина была не из пугливых.
– Поворачивая ей ноги, я его и увидела.
– Что значит «его»?
Она снова покосилась на меня. Словно две свинцовые пули вылетели из пневматического пистолета. Перекрестилась и выпалила:
– Распятие! О Господи, оно было воткнуто во влагалище.
Я вновь испытал почти облегчение. Мы оказались на привычной территории: классический случай профанации. Ничего общего с неодолимым, безумным бредом убийства. Чтобы все было ясно до конца, я добавил:
– Полагаю, голова на распятии была внизу.
– Откуда вы знаете?
– Я же эксперт, не забывайте.
Она снова перекрестилась. Я уже повернул было обратно, но тут все поплыло перед глазами. Кто-то смотрел на меня из полумрака. Взгляд был преисполнен ярости и ощущался как чье-то омерзительное прикосновение. Я вдруг почувствовал собственную уязвимость. Этот невидимый пылающий взгляд, казалось, осквернял и раздевал меня, пронзая словно каленым железом. Чья-то рука поддержала меня:
– Осторожно, вы чуть не упали.
Я с удивлением уставился на Марилину, затем вгляделся в ели. Там, разумеется, никого не было. Изменившимся голосом я произнес:
– А вы сохранили это… распятие?
Она сунула руку под пелерину и положила на мою ладонь что-то, завернутое в тряпку:
– Возьмите и уходите!
Марилина дала мне номер своего мобильного. «На всякий случай», – сказала она. На обратном пути я показал ей фотографию Люка, но она его никогда не видела. Я направлялся к елям, когда за спиной прозвучал вопрос:
– Почему вы покинули нас?
Я остановился. Филиппинка догнала меня:
– Вы сказали, что учились в семинарии. Что же вас заставило покинуть нас?
– Я никого не покидал. Моя вера неизменна.
– В наших приходах просто необходимы такие люди, как вы.
– Вы же меня не знаете.
– Вы молоды, ничем не запятнаны. А наша религия умрет вместе с моим поколением.
– Христианская вера основана не на устной традиции, которая исчезает вместе с ее носителями.
– В настоящее время мы все больше теряем почву под ногами. Молодежь выбирает другие пути, другие битвы. Вот и вы тоже.
Я сунул распятие в карман:
– С чего вы взяли, что речь идет не об одной и той же битве?
Сбитая с толку Марилина отступила. Она попалась в собственную ловушку. Бог против Сатаны. Я шел вперед не оглядываясь. Это были всего лишь слова, брошенные на воздух, но они поразили цель.
Оскверненное тело Сильви было не просто вызовом. Это было объявлением войны.
