108
– У нас тут возникли осложнения.
– Какие осложнения?
– Люка перевели на режим принудительной изоляции. Он стал опасен.
– Для кого?
– Для себя самого. Для других. Мы его изолировали.
Паскаль Зукка был уже не багровым, а бледным и далеко не столь непринужденным, как накануне. На его застывшем лице читалась тревога. Я повторил:
– Что произошло?
– У Люка случился припадок буйства.
– Он кого-нибудь ударил?
– Не кого-нибудь. Он разгромил санитарное оборудование. Вырвал умывальник.
– Умывальник?
– Мы привыкли к такого рода подвигам.
Он вынул сигарету из своей пачки «Мальборо лайт». Я щелкнул зажигалкой. Сделав затяжку, он прошептал:
– Я не был готов к тому, что болезнь будет развиваться столь… стремительно.
– А это не может быть симуляцией?
– Если так, то уж очень искусной.
– Я могу его увидеть?
– Конечно.
– Почему «конечно»?
– Потому что он хочет вас видеть. Именно по этой причине он все разворотил в своей палате. Сначала он разговаривал с судебным следователем, затем потребовал, чтобы пришли вы. Я не хотел поддаваться на его новый шантаж. В результате он все разбил.
Мы продолжали молча шагать вдоль дверей с маленькими окошками. Зукка шел походкой робота, не имевшей ничего общего с его вчерашним упругим подпрыгиванием. Мы вошли во врачебный кабинет. Письменный стол, кушетка, шкафы с лекарствами. Зукка приподнял шторку, за которой оказалось внутреннее окно в другую комнату.
– Он там.
Я заглянул внутрь. Люк сидел на полу, закутанный в плотную белую хламиду, напоминавшую кимоно дзюдоиста. В палате не было ничего. Ни мебели, ни окон. Ручка на двери отсутствовала. Стены, потолок и пол были белыми и абсолютно гладкими.
– Сейчас он спокоен, – прокомментировал Зукка. – Он под действием психотропного препарата, который помогает прежде всего отделить действительность от бреда. Мы также ввели ему успокаивающее средство. Цифры вам ничего не скажут, но мы дошли до внушительных доз. Я не понимаю. Такая деградация за такое короткое время…
Я наблюдал за своим лучшим другом через стекло. Он не двигался. Эту фигуру с восковой кожей, голым черепом и отсутствующим выражением лица, застывшую посреди пустой комнаты, можно было принять за модерновый перформанс. Олицетворение нигилизма.
– Он сможет меня понять?
– Я думаю, да. Он с утра не проронил ни слова. Я вас впущу.
Мы вышли из кабинета. Когда он вставлял ключ в дверь, я спросил:
– Он в самом деле опасен?
– Теперь нет. Во всяком случае, ваше присутствие его умиротворит.
– Почему вы сами не связались со мной?
– Сегодня ночью вам оставили сообщение у вас на работе. У меня нет номера вашего мобильника. А Люк не смог его вспомнить.
Он взялся за ручку двери и повернулся ко мне:
– Вы не забыли наш вчерашний разговор? О том, что видел Люк в глубине подсознания?
– Вовек не забуду. Вы говорили об аде.
– Эти картины его сегодня преследуют. Старик. Стоны туннеля. Лица. Люк в ужасе. Его ночное неистовство объясняется этим ужасом. Выражаясь буквально, страх выплескивается наружу.
– Значит, это приступ паники?
– Не только. Он агрессивен, зол, циничен. Я не буду вам описывать.
– Вы хотите сказать, что он похож на… одержимого?
– В другую эпоху я бы сказал, что ему не миновать костра.
– Вы полагаете, его состояние ухудшается?
– Уже есть предложения перевести его в Анри-Колен. Это отделение для тяжелых больных. Но, на мой взгляд, пока рано. Все еще может обойтись.
Я проскользнул в палату, и дверь за мной закрылась. Каждая деталь окружения воспринималась мной, словно удар под дых. Белизна светильников, встроенных в потолок. Красное ведро для естественных нужд, стоящее в углу. Матрас, похожий на гимнастический мат, на котором сидел Люк.
– Как дела? – спросил я непринужденным тоном.
– Классно.
Он коротко усмехнулся, затем съежился под хламидой, как будто ему было холодно. На самом деле жара была удушающая. Я ослабил узел галстука:
– Ты хотел меня видеть?
Наклонив голову, Люк икнул. Из-под хламиды показалась нога. Он ее яростно почесал. Я повторил, встав на колено:
– Зачем ты хотел меня видеть? Я могу тебе помочь?
Он поднял глаза. Под рыжими ресницами они казались желтыми, лихорадочными.
– Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу.
– Говори.
– Ты помнишь притчу о том, как схватили Христа?
Он принялся декламировать из Евангелия от Луки, уставившись в потолок:
Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус: «…Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук; но теперь – ваше время и власть тьмы».
– Я не понимаю.
– Настал час тьмы, Мат. Зло одержало победу. Назад хода нет.
– О чем ты говоришь?
– О себе.
Он вздрогнул. Казалось, что холод пробрал его до костей, из которых он, собственно, теперь и состоял.
– Я принес себя в жертву, Мат. Я умер, как тогда, в Вуковаре, но на этот раз не будет искупления, не будет воскресения. Сатана меня победил. Он овладевает мной. Я теряю контроль над собой.
Я попытался улыбнуться. Но не получилось. Люк был истинным мучеником. Он пожертвовал не только своей жизнью, но и своей душой. Он не найдет спасения на Небесах, потому что его жертва и заключалась в отказе от этого спасения.
Смех искривил его рот:
– Зато я чувствую полную раскованность. Меня больше не гнетет это вечное побуждение к добру. Я отпустил рычаг и чувствую, как меня уносит…
– Не поддавайся.
– Ты ничего не понял, Мат. Я «лишенный света». В моих силах только свидетельствовать. – Он приставил указательный палец к виску. – Описывать, что происходит здесь, у меня в голове.
Он замолчал на секунду, скрючившись, сосредоточившись, как будто разглядывая свой мозг под микроскопом:
– Какая-то часть меня еще созерцает мое падение… и ужасается. Но другая, все разрастающаяся часть получает удовольствие от этого освобождения. Мой мозг словно пропитывается чернилами. – Он усмехнулся. – Я утекаю, Мат. Утекаю к навеки осужденным. Совсем скоро от меня не будет никакого прока…
Я почувствовал, как во мне поднимается раздражение.
– Ты говорил об услуге, – сказал я нетерпеливо. – Что ты имел в виду?
– Защити мою семью.
– От кого?
– От меня. Через день или два я превращусь в жестокое чудовище. И начну расправу со своих близких.
Я положил руку ему на плечо:
– Люк, тебя здесь лечат. Тебе нечего бояться. Ты…
– Заткнись. Ты ничего не знаешь. Вскоре эта палата не помешает мне действовать. Вскоре вы все наконец мне поверите. По виду я стану нормальным человеком. Но именно тогда я буду особенно опасен…
Я вздохнул:
– О чем именно ты меня просишь?
– Поставь охрану у моего дома. Защити Лору. Защити дочек.
– Это нелепо.
Он бросил на меня острый взгляд, как будто хотел проникнуть в мои мысли.
– Я не единственная угроза, Мат.
– Кто еще?
– Манон. Она захочет отомстить за себя.
Только этого еще не хватало. Я поднялся:
– Тебе надо подлечиться.
– Выслушай меня!
На какой-то момент его лицо обезобразила ненависть. Было мгновение, когда я подумал, что нахожусь в царстве Сатаны.
– Ты думаешь, она не затаила на меня зла за то, что я против нее свидетельствовал? Ты не знаешь эту девицу. Ты ничего не знаешь о том, кто в нее вселился. Как только у нее появится возможность, она посягнет на самое для меня дорогое. Ее невинный вид – это маска. В ней засел дьявол. А он не может меня простить. Я ведь выдаю их секреты, усек? Он собирается это прекратить. И отыграться на моих близких!
– Это все чистый бред.
– Сделай это. Во имя нашей дружбы.
Я попятился. Я знал, что Зукка наблюдал за нами из-за шторки. Он вернется и откроет мне дверь. У меня было намерение расспросить Люка о врачах, которые его посещали. Может, он вспомнил бы Пришельца из Тьмы.
Но я отказался от каких бы то ни было вопросов.
Как бы там ни действовало психотропное средство, Люк не делал ни малейшего различия между реальностью и своим бредом.
У меня за спиной открылась дверь. Люк вытянулся на матрасе.
– Пошли туда ребят. Ты ведь можешь это сделать?
– Никаких проблем. Рассчитывай на меня.
