98
Теперь Люк находился в специализированном клиническом центре Поль-Гиро в Вильжюиф. В данном случае слово «специализированный» было эвфемизмом, означавшим «психиатрический». Люк сам подписал распоряжение о помещении в эту лечебницу на «непринудительное лечение», то есть он мог выходить когда хотел.
15 часов
Я добрался до клиники, когда день уже начинал меркнуть. Сколько хватает глаз – черная ограда, отделяющая обширную территорию от пригородных особнячков. Паскаль Зукка, психиатр-гипнотизер, объяснил мне, где найти Люка. Я вошел в ворота, повернул налево и пошел по аллее, вдоль которой стояли двухэтажные постройки. Каждый корпус напоминал самолетный ангар – бежевые стены и выпуклая крыша.
Я отыскал корпус 21. Сестра в регистратуре взяла связку ключей и повела меня в глубь здания. Длинное помещение, разделенное переборками, в которых были двери с круглыми окошками, напоминало внутренность подводной лодки. Нужно было пересечь отсек, чтобы попасть в другой: в столовую, телевизионную комнату, мастерскую трудотерапии… Все было совершенно новое – желтые стены, красные двери, белые потолки с встроенными светильниками. Мы беззвучно шагали по черно-серому линолеуму.
У каждой двери женщина доставала ключ. Мы шли мимо пациентов, которые плохо вписывались в сверкающий современной отделкой интерьер. Они были еще не «отремонтированы». Большинство смотрело на меня, открыв рот. Лица без выражения и пустые глаза.
У одного мужчины выпирало вбок бедро, словно выдернутое из сустава. Другой пациент, согнутый пополам, сверлил меня злобным глазом, в то время как второй его глаз созерцал пол. Я шел, стараясь не смотреть на этих бедняг. Самыми жуткими были те, в ком не замечалось ни проблеска сознания. Серые, потухшие существа, чья болезнь пряталась глубоко внутри. Невидимая глазу.
Один из больных поманил меня рукой, перед ним стояли бумажные фигурки. Открывая очередную дверь, женщина прокомментировала:
– Дантист. Он здесь уже полгода. Целыми днями складывает из бумаги фигурки. Его зовут Оригами. Он убил жену и троих своих детей.
В следующем отсеке я наконец спросил:
– Я не заметил звонков тревоги. У вас нет такой системы?
Женщина протянула мне связку ключей:
– Достаточно дотронуться любым ключом до любого металлического предмета в этом помещении, чтобы включить тревогу.
Наконец мы дошли до палат. У седьмой из снабженных окошками-иллюминаторами дверей медсестра остановилась:
– Здесь.
Она еще раз повернула ключ.
– Он заперт?
– Это он сам попросил.
Я вошел в палату. Медсестра закрыла за мной дверь и заперла ее. Люк был здесь, в окружении четырех белых голых стен. Пять квадратных метров для хождения, окно, выходящее в сад, и аккуратная кровать. Эта палата ничем не отличалась от любой другой больничной палаты. Я только заметил, что на оконной раме нет ручки.
Люк в теплом тренировочном костюме голубого цвета сидел за столиком, втиснутым в угол.
– Вкалываешь? – спросил я сердечно.
Он повернулся ко мне всем своим мощным торсом. В руке у него была авторучка. Бритый череп походил на голую планету, высушенную солнечными ветрами.
– Даю письменные инструкции, – вздохнул он. – Это важно.
Я взял единственное кресло и сел в метре от него. Вечерние тени проникли в комнату и медленно ее наводнили.
– Как себя чувствуешь?
– Выжат, опустошен.
– Они тебе дают лекарства?
Люк едва заметно улыбнулся:
– Да, кое-какие.
Он медленно завернул колпачок авторучки. Я машинально ощупал карманы. Люк понял мой жест и сказал:
– Ты можешь курить, но открой окно. Они дали мне эту штуковину для подъема задвижки.
Он кинул мне стержень с квадратным сечением, который входил в механизм и позволял открыть окно. Зажав «кэмел» в губах, я протянул ему пачку. Он отрицательно помотал головой.
– Я не притрагивался с тех пор, как проснулся.
– Браво, – сказал я не задумываясь.
Я щелкнул зажигалкой. Вдохнул дым всеми легкими, откинув голову назад, потом выпустил жаркое облако навстречу струе холодного воздуха. Люк пробормотал мне в спину:
– Спасибо, Мат.
– За что?
– За то, что ты сделал. Для Лоры, для меня, за расследование.
– Разве ты не на это рассчитывал?
Он хмыкнул:
– Конечно, на это. Я знал, что тебя заденет за живое мое самоубийство. Я мог спокойно подыхать… Ты рассказал бы правду всему миру.
– Не проще ли было дать мне полное досье, как Замошскому?
– Нет. Ты должен был до всего дойти сам. Иначе ты бы не поверил. Никто бы не поверил.
– Я до сих пор не уверен, что верю.
– Ты к этому придешь.
Я повернулся к нему и прислонился к окну.
– Люк, я хочу кое-что у тебя выяснить. Мне необходимо все расставить по местам.
– Ты же и без меня все выяснил.
– Мне хочется знать, каким путем шел ты. Вдвоем мы сможем лучше во всем разобраться.
Люк осторожно закрыл тетрадь, потом рассказал мне свою историю. Он не открыл мне ничего такого, о чем я не догадывался раньше. Все началось в июне прошлого года с убийства Сильви Симонис. Люк наблюдал за этим районом, известным активностью сатанинских сект. Он вел расследование так же, как я, только у него с самого начала установился контакт с Сарразеном. Мало-помалу он напал на след «лишенных света», Агостины Джедды, потом Замошского и Манон…
– А Массин Ларфауи?
– Вишенка на торте. Эта удача привалила в сентябре, когда я уже здорово продвинулся в деле. Я знал о «Невольниках». Я знал об ибоге. Мне оставалось лишь склеить отдельные кусочки.
– Ты нашел его убийцу?
– Нет. Это осталось загадкой.
– A Unital6?
Люк подавил улыбку.
– Обыкновенные мошенники. Ничего интересного.
– Зачем ты с ними связывался как раз накануне своего исчезновения?
– Это один из моих белых камушков. Для привлечения твоего внимания. И все.
– Как образок Михаила Архангела?
– Да, как многое другое.
Я не знал, пожалеть мне моего друга или дать ему в глаз. Я спросил:
– А какая у тебя информация о «Невольниках»?
– «Невольники» никакого интереса не представляют. Сатанисты, только чуть более жестокие, чем другие. И все. Единственная ценность, которую я через них обрел, – это ибога.
– В каком смысле?
– С ней можно было поэкспериментировать.
– Ты хочешь сказать…
– Что я совершил это путешествие, да. Несколько раз. В упрощенном варианте, с помощью инъекции. Мне помогли фармакологи.
Теперь я вспоминал непонятные следы уколов на руках Люка. Он провел репетицию за несколько недель до того, как проделал настоящее сальто-мортале.
– Ну и как? – спросил я ровным голосом.
– Ничего. Обычно мне становилось плохо. Но я не видел того, что надеялся увидеть.
– Где ты нашел эту траву?
– У Ларфауи. У него был запас черной ибоги. Убийца к нему не притронулся.
Таким образом, вопрос оставался открытым: почему убийца не обыскал дом наркодилера? Ему не нужны были наркотики? Он не имел никакого отношения к «Невольникам»? Или же его спугнуло присутствие проститутки?
Люк продолжал мечтательным тоном:
– Ибога помогла мне в одном. Она ускорила мое решение. Я понял, что, не рискнув шкурой, дьявола не увидишь. Демон не любит половинчатых решений, Мат. Он хочет, чтобы умирали. Он хочет сам решать, спасать или нет, появляться или нет.
Я не отреагировал на эти пустые рассуждения.
– Зачем идти на такую жертву?
– А какой выход? Негативный опыт – это краеугольный камень всего расследования. Черная сила, порождающая убийц. «Лишенных света».
– Значит, ты думаешь, что Манон – «лишенная света»?
– Без сомнения.
– Ты считаешь, она отомстила своей убийце, своей матери?
– Я не считаю. Я это знаю, и точка.
Люк посмотрел мне в глаза:
– Внимательно выслушай меня, Мат. Повторять я не буду. Любовь к Манон толкнула меня в бездну. Я посетил ад, как Орфей. Я рисковал своей жизнью. И своей душой. Все это я сделал ради нее. Ты будешь удивлен, но я молился, чтобы в глубине жерла ничего не оказалось. Это бы ее оправдало. Но произошло самое худшее. Я увидел дьявола и теперь знаю правду. Манон пережила то же, что пережил я, и она убийца.
Я выбросил окурок в окно. Я не хотел вступать в пререкания:
– Значит, ты тоже «лишенный света»?
– В процессе становления.
– Ты вызвал дьявола с помощью пары гнусных вещиц, окунулся в ледяную воду, и дело с концом?
– Я не обязан тебя убеждать.
– Ты присягнул Тьме?
– Я не могу ответить на этот вопрос.
Я невольно повысил голос:
– Кому ты собираешься мстить? Себе самому? Или начнешь резать кого ни попадя?
– Я понимаю твои сомнения. Ты следовал за мной до определенной черты. Я не рассчитывал, что ты переступишь через нее.
Он перевел дух, потом показал на свою тетрадку.
– В каждую свободную минуту я пишу. Я фиксирую все этапы своей эволюции. Скоро она завершится. Я окажусь по другую сторону. Тогда мне нельзя будет доверять. Останется только меня… изолировать.
На сегодня с меня было достаточно. Я сжал его плечо:
– Тебе надо отдохнуть. Я приду завтра.
Он схватил меня за руку:
– Погоди. Я хочу тебе сказать другое. Ты никогда не задавался вопросом, почему я был помешан на дьяволе?
– Каждое утро. С тех пор как я тебя знаю.
– Все началось в детстве.
Я вздохнул. Что еще он мне наговорит? Вдруг у меня появилась надежда, что он упомянет о старике, которого встречал в молодые годы. Старике, похожем на его видение, но он сказал:
– Ты помнишь моего отца?
Я вспомнил фотографию на его письменном столе: Николя Субейра, спелеолог-любитель, в комбинезоне и с фонарем на каске. Не дожидаясь ответа, он добавил:
– Большего мерзавца я в жизни не встречал.
– Мне казалось, ты им восхищался.
– В одиннадцать лет все мальчишки восхищаются своими отцами. Даже негодяями.
Я ждал продолжения.
– Он поднимал руку на мать, держал нас обоих в ежовых рукавицах. Для него существовали только его рекорды, только его достижения. Помню, у меня было воспаление тройничного нерва. Очень редкая болезнь у ребенка. Она вызывает жуткую боль. Отец прятал от меня болеутоляющие средства, противовоспалительные лекарства, он хотел меня закалить. Представляешь себе этого типа?
Чего я не представлял, так это связи между этой историей и помешанностью на дьяволе. Не стал ли Люк в конце концов принимать своего отца за злого духа? Он продолжал:
– Ты знаешь, как он умер?
– Он погиб в спелеологической экспедиции, не так ли?
– В одной из пещер в Пиренеях, в апреле семьдесят восьмого года. Неподалеку от Сен-Мишель-де-Сез. Он спустился на глубину свыше тысячи метров. Он намеревался пробыть под землей шестьдесят дней. Без часов и без контактов с внешним миром, полагаясь только на свои собственные внутренние часы. Он не поднялся на поверхность. Произошел обвал, и отец умер от недостатка кислорода, заблокированный в пещере каменными глыбами.
Я хранил молчание. По-прежнему никакой связи с Сатаной.
– Около тела спасатели нашли альбом с зарисовками. Когда я их увидел, Мат, я понял, что моя жизнь никогда больше не будет прежней.
– Что же там было изображено?
– Тьма.
– Не понял.
– Заточенный в пещере, отец каждый день зарисовывал то, что мог различить в тусклом свете фонарика. Сталактиты, очертания скал, черные впадины.
– Всегда одно и то же?
– Как раз нет. Время шло, и скалы изменялись. Сталактиты превращались в тянущиеся к нему когти.
Я представил себе мучительное, сопровождающееся галлюцинациями угасание Николя Субейра, замурованного живым. Упрямо рисуя при неверном свете фонаря, он подменял реальное воображаемым. Последний кошмар перед получением билета на выход.
Люк произнес голосом, который, казалось, доносился из пещеры:
– На последнем наброске свод преобразился в крылья летучей мыши, а сталактиты – в черные пальцы. Из глубин мрака проглядывал лик.
– Чей лик?
– Того, кого увидел мой отец перед смертью. Меня охватил страх.
Люк шептал, нервно крутя колпачок авторучки:
– Дьявола. Мой отец лицезрел Сатану, перед тем как испустить дух. Ангел Тьмы появился из недр земли, чтобы утащить его. Никогда не забуду этот лик. Отцовский альбом рисунков был моей черной библией…
Люк часто рассказывал мне, как во время одного из походов с отцом увидел на скале отражение лика Божия. Оказалось, что он видел еще и образину дьявола, которую Николя Субейра зарисовал в недрах тех же самых гор.
– Тебе надо отдохнуть.
– Не говори со мной как с больным! Я не сумасшедший. Пока еще нет. И последнее. Я позвонил Корине Маньян. Я хочу с ней встретиться.
– Что ты хочешь ей сказать?
– Она должна за мной понаблюдать. Мое перерождение – ключ к этому делу. Меня надо изучать, анализировать мою метаморфозу, чтобы понять подлинную сущность Манон.
Я вздрогнул. Он продолжал:
– Она одержима, Мат, я это знаю, потому что нахожусь с ней по одну сторону. Она все время лжет, обольщает, манипулирует во имя зла. И я скоро…
Стоя с плащом в руках, я наконец осознал, что к чему. Произошел раскол: отныне он или Манон.
Я еще раз сжал его плечо, процедив сквозь зубы:
– Ты еще не готов выйти отсюда.
