97
13 часов
Я закрылся в своей клетушке на задвижку. Теперь я хотел уладить один вопрос, который терзал меня с утра. Я набрал прямой номер префекта Резерфорда в Ватикане. Несмотря на пасмурный день, свет я не включил.
Через минуту я разговаривал с заведующим библиотекой. Казалось, он не был расположен нозволить мне поговорить с ван Дитерлингом. Мне пришлось намекнуть на «важное открытие», чтобы он наконец соизволил соединить меня с кабинетом его преосвященства.
– Что у вас, Матье?
Хриплый голос фламандца. Без преамбулы, без приветствия. Хорошо хоть так.
– Я продолжаю свое расследование, ваше преосвященство. Мне нужно кое-что у вас выяснить.
– А вы не хотите сначала проинформировать меня?
Со времени моего визита в Ватикан я не подавал никаких признаков жизни. Кардинал продолжал:
– Возможно, вы переметнулись в другой лагерь?
Это был прозрачный намек на мое пребывание в Польше.
– Я не принадлежу ни к какому лагерю, – ответил я твердо. – Я иду своим путем. Когда я узнаю правду, я сообщу ее вам.
– Что вам уже известно?
– Дайте мне еще несколько дней.
– Почему я должен вам верить?
– Ваше преосвященство, я позволяю себе настаивать. Я близок к главному открытию. Я занимаюсь новым «лишенным света».
– Как его имя?
– Через несколько дней.
Кардинал хрипло усмехнулся.
– Я еще вам доверяю, Матье. Не знаю почему. Что вы хотите выяснить?
– Вы расспрашивали Агостину Джедду о ее предсмертном опыте?
– Разумеется. Мои специалисты провели с ней несколько бесед.
– Она вам говорила о том, кого видела в глубине туннеля?
Я почувствовал, что он колеблется.
– Что вы хотите знать? Спрашивайте прямо.
– Как выглядел собеседник Агостины?
– Она говорила о бледном молодом человеке, очень высоком. По ее словам, он парил в туннеле. Подобно ангелу. – Он повторил с оттенком удивления: – Ангел – это ее собственное выражение.
– Она не говорила о старике?
– Нет.
– Она не упоминала о светящихся волосах?
– Нет. Это описание, которое вам дал ваш «лишенный света»?
Я проигнорировал вопрос:
– В этом ангеле не было ничего устрашающего? Никакой зловещей черты?
– То есть вы хотите сказать, что это чудовище. По словам Агостины, у него отсутствовали веки, а рот был растянут зажимами, какими пользуются дантисты. Все зубы торчали наружу, острые, как клинки. Я вспоминаю еще одну деталь… Она упоминала что-то похожее на искусственный член, огромный, из алюминия… Или фантастический гульфик. Вы встречались с Агостиной: вы знаете, какими нездоровыми желаниями она одержима.
– Это все? Никаких других ужасов?
– Вам этого недостаточно? Ее описание было очень точным. Само по себе это уже ново.
– Ново?
– Вспомните: прежде «лишенные света» не могли описать своего искусителя. Теперь их память удерживает подробности. Это одна из сторон происходящей перемены.
– А почему, по вашему мнению, каждый из этих людей изображает дьявола по-своему, совсем не таким, каким мы привыкли его представлять?
– «Легион имя мне, потому что нас много». Сатана любит принимать разные обличья. Но сущность всегда одна.
– Каждый «лишенный света» видит особое существо, словно специально созданное для него.
– Что вы хотите сказать?
– Этот образ мог прийти к ним из их прошлого. Своего рода психическая конструкция, собранная из их воспоминаний.
– Мы об этом думали. Мы исследовали историю Агостины. Никого похожего на бледнолицего ангела. Никаких ртов с расширителями и зубами вампира. К чему вы клоните, Матье? Вы полицейский. Так работайте на земле.
– Мы на ней, матушке, и находимся, ваше преосвященство. Я вскоре вам снова позвоню.
Я стал рыться в своих записях. Фуко оставил мне координаты психиатра Раймо Рихиимяки: Юхи Валтонена. Я набрал десять цифр, включая код страны. Это был номер мобильного телефона – где бы он ни находился, я его достану.
Послышался гудок. Выпал ли уже в Таллине снег? Я ничего не знал об этой стране, кроме того, что она – самая северная из стран Балтии. Я представил себе серые берега, черные скалы, темное и ледяное море.
– Хеллоу?
Я назвал себя по-английски. Мужчина свободно продолжил на том же языке. Он уже разговаривал с Фуко. Он был в курсе нашего расследования и был готов мне помогать. Слышимость была хорошая. Словно отполированная морским ветром. Я тут же задал ему вопрос о предсмертном опыте Раймо.
– У него были какие-то воспоминания, – подтвердил психиатр.
– Он вам описал того, кто ему являлся?
– Раймо говорил о ребенке.
– О ребенке?
– Скорее о подростке. О ком-то очень юном, толстеньком, плавающем в темноте.
– Описал ли он вам его лицо?
– Насколько помню, да. Раздавленное лицо. Или изуродованное. Раймо говорил о свисающих клочьях мяса. Морда окровавленного бульдога…
Еще один кошмар. Но ничего общего со стариком Люка и с ангелом Агостины. У каждого «лишенного света» свой собственный демон.
Я продолжил свою мысль:
– Не думаете ли вы, что это видение было ему внушено кем-то из его окружения?
– Каким образом?
– Может, из памяти выплыл чей-то забытый облик, искаженный бредом?
– Нет, я интересовался его прошлым. Никого похожего рядом с ним никогда не было. Да и разве такой кошмар встречается в реальности?
Мой психоаналитический след завел в тупик. Валтонен продолжал:
– У вас есть другие свидетельства подобного рода?
– Да, несколько.
– Мне было бы интересно с ними познакомиться.
– Ради бога, только чуть позже. Когда у меня будет больше времени, я пошлю вам всю документацию. Обещаю.
– Спасибо. У меня последний вопрос.
– Говорите.
– Все ваши другие свидетели стали убийцами?
Я подумал о Люке. И против воли, о Манон. И сухо ответил:
– Нет, вовсе нет.
– Тем лучше. В противном случае это походило бы на эпидемию бешенства.
Поблагодарив его еще раз, я разъединился.
14 часов
Пора было подбивать бабки.
По-настоящему браться за расследование и завершать его.
Пора было допросить Люка.
