Ник Данн
Спустя четыре дня.
В пять часов утра я и Ранд сидели в пустой штаб-квартире волонтеров, пили кофе и ждали копов, которые должны были опросить Лонни.
Эми пристально смотрела на нас с плаката на стене. Сейчас ее лицо казалось несчастным.
— Никак не возьму в толк, почему она ничего не сказала тебе, если кого-то боялась, — заявил Ранд. — Почему молчала?
В Валентинов день Эми приехала в «Риверуэй молл», чтобы купить пистолет. Так утверждал наш новоприобретенный приятель Лонни. Она слегка нервничала и волновалась. «Может быть, я говорю глупости… но я и вправду считаю, что мне нужно огнестрельное оружие». Очень важно, что выглядела она, по словам Лонни, испуганной. Ее кое-кто пугает, так она сказала, не вдаваясь в подробности. Когда же Лонни спросил, какое именно оружие требуется, Эми ответила: «То, что сразу останавливает». Он предложил прийти через несколько дней, и моя жена это сделала. Однако Лонни не смог достать оружие («Это не моя поляна, чувак») и теперь жалел об этом. Эми хорошо запомнилась ему, и даже спустя несколько месяцев он размышлял, где сейчас эта привлекательная женщина с испуганным лицом, решившая купить ствол в День святого Валентина, и что с ней?
— Кого она может бояться? — спросил Ранд.
— Расскажите еще о Дези, — ответил я. — Вы встречались с ним?
— Да, он приходил к нам в гости несколько раз, — наморщил лоб, вспоминая, тесть. — Симпатичный юноша. Очень заботился об Эми, ухаживал за ней, как за принцессой. Но мне он не нравился. Даже когда у них были прекрасные отношения — юная любовь, первая любовь Эми, — он мне не нравился. Он был со мной необъяснимо груб. Не отлипал от Эми, все время обнимал ее. И мне показалось странным, очень странным, что он не хочет понравиться нам. Каждый молодой человек хочет понравиться родителям своей девушки.
— Я хотел…
— И ты понравился! — Ранд улыбнулся. — Ты слегка нервничал, но в целом производил приятное впечатление. А Дези всегда вызывал что-то похожее на отвращение.
— Дези живет меньше чем в часе езды отсюда.
— Верно. А Хилари Хэнди? — Он потер глаза. — Не хочу казаться женоненавистником, но, похоже, она опаснее, чем Дези. И кстати, этот парень, Лонни из молла, не сказал, что Эми боится мужчины.
— Да, она просто говорила, что боится, — рассуждал я. — Есть еще одна женщина, она живет неподалеку от нас. Ноэль Хоторн сказала полиции, что они с Эми были лучшими подругами. Но я точно знаю, что это неправда. Они не были даже просто подругами. Ее муж рассказывал, что у нее случилась истерика. Она плакала и рассматривала фотографии Эми. Тогда я подумал, что это снимки из Интернета, но… А что, если это обычные фото Эми? Вдруг Ноэль Хоторн ее преследовала?
— Она хотела поговорить со мной вчера, когда я был немного занят, — сообщил Ранд. — Цитировала «Удивительную Эми». «Удивительную Эми и войну лучших друзей», если быть точным. «Лучшие друзья — это люди, которые знают нас лучше других».
— Похоже на Хилари, — пробормотал я. — Только взрослую.
Мы встретились с Бони и Джилпином чуть позже семи утра в закусочной «АйХОП» у обочины шоссе, чтобы поговорить начистоту. Смешно сказать, мы выполняли работу полиции. Это же охренеть можно — мы продвинули следствие вперед. Неужели пора звонить в ФБР, поскольку местная полиция явно не справляется со своими обязанностями?
Упитанная официантка с янтарными глазами приняла наш заказ, налила кофе и, явно узнав меня, оставалась в пределах слышимости, пока Джилпин не послал ее подальше. Она смахивала на прилипчивую муху, ловко расставив приборы на столе и с волшебной быстротой принеся заказ. Из-за такого специфического сервиса наш разговор велся урывками.
— Это невозможно!
— Нет, кофе достаточно.
— Невероятно…
— Мм… Безусловно, ржаные восхитительны.
Но прежде чем мы закончили завтрак, Бони взяла разговор в свои руки:
— Я все понимаю, парни. Это естественное желание — чувствовать себя сопричастными. Но вы ввязались в опасное приключение. Следовало предупредить нас.
— Дело в том, что вы очень вяло ведете расследование, — сказал я. — Почему не смогли добыть информацию об огнестрельном оружии? Что вам болтал Лонни?
— То же, что и вам, — ответил Джилпин. — Эми хотела купить пистолет и выглядела напуганной.
— Но вам как будто не кажется, что это довольно важные сведения, — сурово упрекнул я. — Решили, что он врет?
— Нет, мы не думаем, что он врет, — сказала Бони. — У парня нет никаких причин избегать внимания полиции. И похоже, ваша жена произвела на него сильное впечатление. Он долго размышлял, что же с ней приключилось. Запомнил много подробностей. Знаете, Ник, Лонни сказал, что на ней в тот день был зеленый шарф. Не зимний теплый шарф, а такой модный шарфик. — Детектив помахала кистью, дескать, мода — ребячество, недостойное внимания серьезных людей. — Зеленый, как изумруд. Ни о чем не говорит?
— У нее есть такой, — кивнул я. — Обычно она носит его с голубыми джинсами.
— И брошка на куртке — золотая буква «Э»?
— Да.
Бони пожала плечами, словно говоря: «Ну, это многое объясняет».
— А вы не допускаете, что он, под впечатлением от Эми, похитил ее ради выкупа? — спросил я.
— У него алиби, несокрушимое как скала, — твердо заявила Бони, глядя на меня. — Сказать по правде, мы начали искать… другие мотивы.
— Более личные, — добавил Джилпин, с сомнением глядя на блинчики, увенчанные клубникой и комком взбитых сливок.
Потом он сдвинул сласти на край тарелки.
— Более личные? — переспросил я. — Значит ли это, что вы наконец-то собрались поговорить с Дези Коллингсом или Хилари Хэнди? Или это нужно сделать мне?
На самом деле я обещал Мэрибет заняться этим сегодня же.
— Конечно поговорим, — кивнула Бони голосом девочки, которая дает слово приставучей маме, что будет лучше. — Мы сомневаемся, что это продвинет следствие, но обязательно поговорим.
— Ладно. Круто. Спасибо, что делаете свою работу. А как насчет Ноэль Хоторн? Если хотите найти кого-то поблизости от нашего дома, то она живет в нашем пригороде. И кажется, немного двинулась на Эми.
— Знаю. Ноэль Хоторн обратилась к нам. Она в нашем списке, — кивнул Джилпин. — Сегодня же поговорим с ней.
— Ну хорошо. А что еще вы делаете?
— Ник, сейчас мы просим, чтобы вы позволили порыться в вашем мозгу, — сказала Бони. — Мужья часто не осознают всего, что им известно. И подумайте вот о каком факте. Ваша соседка миссис Теверер случайно слышала ваш с Эми разговор в ночь перед исчезновением.
Ранд резко повернулся ко мне.
Джен Теверер, набожная домохозяйка, больше не смотрит мне в глаза.
— Нет дыма без огня? — спросила Бони с невинным выражением лица. — Я знаю, вам нелегко это слышать, мистер Эллиот, но, возможно, Эми связалась с какими-то отбросами общества. В городе хватает мелких наркодилеров. Возможно, ей угрожали — вот и понадобилось огнестрельное оружие. Для самозащиты. Должна же быть причина, по которой женщина пытается купить пистолет и ничего не говорит мужу. И еще мы хотим, Ник, чтобы вы хорошенько подумали и вспомнили все же, где вы были с одиннадцати вечера — с момента ссоры, с того времени, когда кто-либо слышал голос Эми в последний раз.
— Кроме меня?
— Кроме вас. И до полудня, когда вы появились в баре. Если передвигались по городу, ездили на берег реки, бродили возле гавани, кто-то должен был вас видеть. Может, вы не знаете этого человека. Может, кто-то выгуливал собаку. Если хотите помочь нам, то это будет очень…
— Полезно, — закончил Джилпин и наколол клубнику на вилку.
Оба внимательно, но добродушно смотрели на меня.
— Это будет чрезвычайно полезно, Ник, — повторил Джилпин еще любезнее.
Вот тут-то я и догадался, что полицейские имеют какие-то козыри против меня. В первый раз я услышал от них о ссоре. И это было сказано при Ранде, хоть и самым невинным тоном.
— Даже не вопрос, — ответил я.
— Не хотите рассказывать о вашей ссоре? — спросила Бони. — Почему?
— А разве миссис Теверер не доложила?
— Зачем мне слушать ее, если я могу обратиться непосредственно к вам? — Детектив плеснула сливки в кофе.
— То был пустой спор, — начал я. — Именно поэтому я о нем даже не упоминал. Иногда люди, пожив вместе, пересматривают свои отношения…
Ранд глянул на меня так, словно не понимал, о чем идет речь. «Пересматривают? Что еще за пересмотр? О чем ты говоришь?»
— Мы поспорили из-за праздничного ужина, — продолжал заливать я. — Не могли договориться, что нам приготовить на юбилей. Видите ли, Эми склонна придерживаться стойких традиций…
— Омары! — перебил меня Ранд, обращаясь к копам. — Каждый год Эми варит для Ника омаров!
— Верно. Но в этом городе невозможно достать живых омаров, из аквариума. Поэтому Эми расстроилась. Я предложил ресторан «Хьюстон».
— А мне казалось, ты упоминал, что не заказывал столик в «Хьюстоне»… — нахмурился тесть.
— Ну да, точно. Перепутал, извините. Я имел в виду, что предложил заказать столик в «Хьюстоне». Но на самом деле должен был заказать омаров, чтобы нам их доставили самолетом.
У детективов брови полезли на лоб. Мои слова звучали совсем фантастически.
— В общем, из-за этого мы и поцапались. Это не ссора даже, а фигня, такое в любой семье бывает. — Я надкусил блинчик, ощущая, как пылает шея. — Уже через час смеялись.
— Фух! — только и сказала Бони.
— А как ваш поиск сокровищ? — поинтересовался Джилпин.
Встав, я нашел в кармане немного денег. Сейчас просто заплачу и уйду. Я не дам повода думать, что оправдываюсь.
— Да никак. Пока не решил. Трудно сосредоточиться в такой кутерьме.
— Ладно, — согласился Джилпин. — Вероятность того, что охота наведет нас на нужный след, невелика, учитывая, что несколько месяцев назад Эми уже беспокоилась о своей безопасности. Но в любом случае держите меня в курсе, хорошо?
Мы вышли под палящее солнце. Когда мы с Рандом усаживались в автомобиль, Бони вдруг спросила:
— Эй, Ник, а у Эми все еще второй?
Я непонимающе нахмурился.
— Размер второй? — пояснила она.
— Думаю, да, — ответил я. — Конечно второй.
Бони скривилась, будто хотела сказать «хм», и села в свою машину.
— К чему это она? — спросил Ранд.
— Второй размер? Да кто ее знает.
Большую часть пути к гостинице мы молчали. Ранд не отрываясь смотрел в окно на мигающие рекламой кафе быстрого питания, а я размышлял о лжи — о моей лжи. Пришлось покружить, чтобы найти свободное место на парковке около «Дэйза», Похоже, съезд Ассоциации аутсорсинговых бухгалтеров был гвоздем сезона.
— А знаешь, — проговорил тесть, берясь за ручку автомобильной дверцы, — это даже забавно, насколько я провинциален, хоть и прожил в Нью-Йорке всю жизнь. Когда Эми сообщила, что вы перебираетесь на берега Миссисипи, я представлял зеленый край: фермы, яблоневые сады, большие красные амбары. А теперь вынужден признать, что здесь одно убожество. — Он рассмеялся. — В этом городе я не смог найти ничего красивого. За исключением моей дочери.
Он выбрался из автомобиля и быстро зашагал к гостинице. Я даже не пытался догонять. Зашел в штаб несколькими минутами позже и устроился в укромном месте, за столом в задней части зала. Нужно закончить охоту за сокровищами до того, как иссякнут подсказки, выяснить, куда Эми хотела меня привести. Посижу здесь какое-то время и возьмусь за третий ключ. А пока можно позвонить.
— Да, — ответил нетерпеливый голос.
Где-то неподалеку плакал ребенок. Я услышал, как женщина сдула волосы с лица.
— Добрый день, это Хилари Хэнди?
Она отключилась. Я снова набрал номер.
— Слушаю.
— Добрый день. Кажется, нас разъединили.
— Почему бы вам не убрать этот номер из вашего списка?
— Хилари, я ничего не продаю. Я хочу поговорить об Эми Данн. То есть Эми Эллиот.
Тишина. Малыш снова взвизгнул. Похожий на мяуканье звук — то ли веселится ребенок, то ли собирается зареветь.
— Что с ней?
— Может, вы видели в новостях — она пропала. Это случилось пятого июля при внушающих тревогу обстоятельствах.
— О, мне так жаль…
— Я Ник Данн, муж. Обзваниваю ее старых друзей.
— Ну и?..
— Хочу спросить, не общались ли вы с ней? Недавно?
Хилари выдохнула в трубку. Три глубоких выдоха подряд.
— Это из-за тех глупостей в школе?
Где-то в отдалении капризно закричал ребенок:
— Ма-ама! Иди ко мне-е-е!
— Одну минутку, Джек, — ответила она в сторону, а потом обратилась ко мне раскаленным докрасна голосом: — Вы… поэтому мне звоните? Черт возьми, двадцать лет уже прошло! Даже больше.
— Я знаю, знаю. Погодите, я только хочу спросить. Я был бы последним подонком, если бы не спросил…
— Гребаный Иисус! Я сейчас мать троих детей! Я словом не перемолвилась с Эми после школы! Я отлично усвоила урок. Если увижу ее на улице, то перейду на другую сторону. — Малыш заплакал. — Уже бегу!
— Я только на секундочку, Хилари…
Она отключилась. И в тот же миг завибрировал мой мобильный. Я нажал на «отбой». Нет, эту назойливую вещицу надо спрятать куда подальше.
И тут я почувствовал, что рядом со мной кто-то есть. Женщина. Но я не обернулся, рассчитывая, что она уйдет.
— Нет еще и полудня, а вы так выглядите, будто вкалывали целый день. Бедный мальчик.
Шона Келли. Она завязала волосы в конский хвост, подобно малолетке с жевательной резинкой, и смотрела на меня, сочувственно вытянув намазанные блеском губы.
— Хотите попробовать мой пирог фрито? — В руках она держала форму для выпечки, опустив ее ниже груди, так что тонкая ткань блузки промокла от пара. Фраза звучала почти как в рок-клипе из восьмидесятых: «Хочешь попробовать мой пирожок?»
— Я хорошо позавтракал. Но все равно спасибо. Вы так добры.
Вместо того чтобы отправиться восвояси, она уселась. Выставила, наводя на размышления, до блеска намазанные лосьоном ноги из-под бирюзовой теннисной юбки и ткнула меня носком незапятнанного кеда «Треторн».
— Вы хоть высыпаетесь, дорогуша?
— Да, все нормально.
— Ник, вам нужно выспаться. Кому вы поможете, если измотаетесь до предела?
— Может, и вздремну часок-другой.
— Вздремните обязательно.
Внезапно во мне всколыхнулась щемящая волна благодарности. Словно вернулись забытые отношения мамы и сына.
Опасно! Берегись, Ник!
Я все ждал, когда же она уйдет. На нас уже косились.
— Могу подвезти домой, — проговорила Шона. — Вам и правда необходимо поспать.
Она потянулась, чтобы тронуть меня за колено, и тем самым вызвала вспышку ярости. Оставь свою стряпню, кошелка приставучая, и проваливай!
Теперь вернулись отношения отца и сына. Тоже опасно.
— Почему бы вам не отметиться у Мэрибет? — резко проговорил я, указывая на тещу, которая не отходила от ксерокса, штампуя бесконечные копии портрета моей жены.
— Ладно! — Наконец-то она сообразила, что я почти в открытую пытаюсь от нее избавиться. — Раз так, не буду мешать. Надеюсь, вам понравится фрито.
Мое пренебрежение ее обидело — уходя, она даже не взглянула на меня. Развернулась и зашагала прочь. Мне тотчас же стало стыдно, как будто я отплатил злом за добро. «Не смей догонять эту женщину», — шепнул я себе.
— Есть новости? — Ко мне подошла Ноэль Хоторн и уселась на освободившийся стул.
Я знал, что она моложе Шоны, но выглядела соседка старше — расплывшаяся фигура и вислая грудь. Хмурое выражение лица.
— Пожалуй что никаких.
— А вы, похоже, неплохо держитесь.
Я дернул головой, не зная, что и ответить.
— Вы хоть знаете, кто я?
— Конечно знаю. Ноэль Хоторн.
— Я лучшая подруга Эми в этом городе.
Либо Ноэль нравится купаться во всеобщем внимании, примазавшись к известности пропавшей соседки, либо она сумасшедшая. Надо было сказать это детективам. Возможно, похититель искал дружбы Эми, а когда та отказалась…
— Ноэль, у вас есть какие-нибудь сведения об Эми? — спросил я.
— Конечно есть, Ник. Она же моя лучшая подруга.
Несколько секунд мы смотрели глаза в глаза.
— Вы намерены поделиться информацией? — прервал молчание я.
— Следователи знают, где меня искать. Когда у них дойдут руки…
— Это было бы исключительно полезно, Ноэль. Я добьюсь, чтобы они поговорили с вами.
Она залилась румянцем — по яркому импрессионистскому пятну на каждой щеке.
А когда она отошла, со дна рассудка против моей воли поднялась свирепая мысль: «Женщины, вы все полоумные, мать вашу так. Все до одной».
Подобные мысли всегда приходят ко мне непрошеными. Не «кое-кто из женщин», не «многие женщины», а именно так — «женщины, вы все полоумные».
Когда окончательно смерклось, я поехал к пустующему дому моего отца. Загадка Эми лежала рядом, на пассажирском сиденье.
За то, что взял меня сюда, ты можешь ощущать вину.
И я, приходится признать, всех чувств, конечно, не пойму.
Хоть выбрать мы могли края отсюда вдалеке,
Решились ехать мы сюда, в наш город на реке.
Давай же приведем любовь в коричневый тот дом,
Давай порадуем «Гудвил», супруг мой дорогой.
Третья загадка показалась более сложной, чем предыдущие, но, вне всякого сомнения, решил я ее правильно. Эми приняла Карфаген, окончательно простив меня за переезд сюда.
«За то, что взял меня сюда, ты можешь ощущать вину…» Но: «Решились ехать мы сюда, в наш город на реке». А коричневый дом — это дом моего отца, который на самом деле был синим. Это была наша с Эми «внутренняя» шутка. Мне всегда нравились «внутренние» шутки — они позволяли чувствовать нашу сплоченность куда лучше, чем разговоры по душам или страстные занятия любовью. Маленький коричневый домик намекал на отца — моя выдумка, о которой никто в этом мире, кроме Эми, не знал. После развода родителей я видел отца так редко, что решил думать о нем как о персонаже книги. Как бы он мне не отец — человек, который любил бы меня, возился бы со мной. Просто доброжелательная и весьма влиятельная персона — мистер Браун, очень занятый какой-то важной и секретной деятельностью на благо Соединенных Штатов. И он иногда использовал меня в качестве прикрытия, чтобы свободно разгуливать по городу. Когда я рассказал о своей выдумке Эми, у нее на глазах выступили слезы, хотя я вовсе не рассчитывал на такой эффект, а вспоминал забавную историю из детства. Эми сказала, что теперь она — моя семья, что любит меня сильнее, чем десяток дрянных отцов, что мы Данны и будем вместе. А потом шепнула на ухо: «У меня тоже найдется для тебя достойное задание, мой неподражаемый шпион».
Что же касается слов «давай порадуем „Гудвил“», то с ними связана другая история. Когда отца целиком поглотила болезнь Альцгеймера, мы решили продать его дом, а потому приехали в безлюдное жилище, чтобы разобрать старые памятные вещи. Эми, само собой, кружилась по дому, как дервиш, — давай разберем, давай поглядим, давай поищем. Я же исследовал отцовские пожитки с холодком. Для меня все они были загадкой. Например, кружка насыщенного кофейного цвета — наверняка его любимая. Подарок? Но чей тогда? Кто вручил ему эту кружку? Или сам купил? Трудно представить отца в магазине — для него шопинг всегда был страшнее кастрации. Но тщательное изучение его гардероба выявило пять пар обуви, новой и блестящей, в фабричных коробках. Может, самолично их приобретал, изображая из себя совсем другого, более общительного Билла Данна? Пришел в «Шу-би-ду-би», а мама и обслужила — она всех обслуживала с радостью. Конечно же, я не стал делиться этими мыслями с Эми. А она, глядя, как я стою, привалясь к стене, и разглядываю обувь, наверняка лишний раз подумала, что я просто сачок.
— Коробка. «Гудвил», — сказала жена. — Туфли — туда. Понял?
Я, застигнутый врасплох, нагрубил ей, она ответила… В общем, все как всегда.
Однако следует добавить в защиту Эми, что она всегда дважды спрашивает, не хочу ли я обсудить то-то, уверен ли, что готов избавиться от того-то. Я иногда не придаю значения таким мелочам. Вот если бы она читала мои мысли, мне бы не пришлось тратить время на женское искусство словоизлияния. Временами и я, как и Эми, играю в эту дурацкую игру «пойми меня».
Об этом я тоже не сказал копам.
Ложь путем умолчания — в этом деле я мастер.
Около десяти вечера я притормозил у отцовского дома. Ничего так строение, небольшое, но аккуратное — в самый раз для тех, кто начинает самостоятельную жизнь. Ну, или заканчивает. Две спальни, две ванные, столовая и устаревшая, но вполне приличная кухня. Табличка «Продается» ржавела на переднем дворе. Вот уже год — и ни одного предложения.
За порогом меня объяли тепло и духота. Недорогая охранная сигнализация, которую мы установили после третьего взлома, запищала, словно обратный отсчет мины с часовым механизмом. Я ввел код, который страшно разозлил Эми, поскольку он нарушал все требования, предъявляемые к кодам. Просто мой день рождения. 15-8-77.
«Неверный код». Я попробовал еще раз. «Неверный код». Струйки пота покатились по спине. Эми постоянно грозилась изменить код. Она утверждала, что это сущая глупость — пользоваться столь легко угадываемыми числами, но я догадывался об истинной причине. Ее бесило, что я использовал дату своего дня рождения, а не нашей свадьбы. В который раз я поставил свое «я» выше нашего «мы». Все мои добрые воспоминания об Эми испарились, будто их и не было. В нарастающей панике я тыкал пальцами в кнопки пульта, в то время как предупреждающий зуммер перешел в рев охранной сирены.
Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!
Предполагалось, что сейчас должен прийти звонок на мой мобильный, и я отменю тревогу: «Это всего лишь я, полный болван». Но телефон молчал. Я ждал целую минуту, охваченный ужасом, как на торпедированном корабле в батальном кинофильме. Законсервированный жар запертого в июле дома душил меня. Рубашка на спине промокла. «Черт бы тебя побрал, Эми!» Я поискал на табличке у прибора сигнализации номер охранной фирмы и не нашел. Забрался на стул и давай с перепугу нажимать все подряд. Я уже почти отделил прибор от стены — оставались лишь провода, — как вдруг зазвонил мобильный. Злобный голос в трубке потребовал назвать кличку первого домашнего животного Эми.
Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!
Совершенно неуместный голос — самодовольный, раздраженный, безучастный — и совсем уж неожиданный вопрос. Я не знал правильного ответа, а потому пришел в бешенство. Не важно, сколько загадок Эми я разгадал, но столкновение с очередной ее прихотью выбило меня из колеи.
— Послушайте! Я Ник Данн. Это дом моего отца. Я плачу вам за охрану! — закричал я в трубку. — И мне начхать, как звали первого зверя, которого держала моя жена!
Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!
— Не говорите со мной в таком тоне, сэр.
— Послушайте! Я зашел на минутку в дом своего родного отца. Возьму кое-что и сейчас же уйду, хорошо?
— Я обязана немедленно уведомить полицию.
— Вы можете отключить распроклятую сирену, чтобы я мог собраться с мыслями?
Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у! Вуо-о-оу-у-у!
— Сирена выключена.
— Да ни хрена она не выключена!
— Сэр, я, кажется, просила вас не разговаривать со мной в таком тоне.
«Траханая сука!»
— Знаете что? Мать вашу, мать вашу, МАТЬ ВАШУ!!!
Я отключил телефон и тут же вспомнил кличку первого кота Эми. Его звали Стюарт.
Перезвонив, я попал на другого оператора, вполне вменяемого. Она отключила сирену и, благодарение богу, отменила вызов полиции. Сейчас у меня не было настроения объясняться с копами.
Усевшись на тонкий дешевый половик, я заставил себя глубоко дышать, чтобы смирить бешено колотящееся сердце. Через минуту расслабились плечевые мышцы, разжались челюсти и кулаки, а сердцебиение вернулось в нормальный ритм. Тогда я встал, намереваясь немедленно уехать, как будто этим мог наказать Эми, и тут же увидел на кухонном столе голубой конверт.
Я глубоко вдохнул, выдохнул и, открыв конверт, достал листок с нарисованным сердечком.
Привет, любимый.
Итак, у нас обоих есть то, над чем нам стоит поработать. В моем случае это перфекционизм, периодическая (хочется верить) убежденность в собственной правоте. А в твоем?
Я знаю, ты переживаешь оттого, что порой бываешь очень отстраненным, холодным, неспособным проявить любовь и заботу. Ладно. Здесь, в доме твоего отца, я хочу тебе сказать: ты не прав. Ты не похож на своего отца. Ты должен знать, что ты хороший, добрый, милый. Я корила тебя за неумение хотя бы изредка угадывать мои желания, за то, что ты не поступал так, как мне хотелось в тот или иной момент. Я корила тебя за то, что ты живой, настоящий человек. Пыталась управлять тобой вместо того, чтобы предоставить тебе самостоятельный выбор. Я лишала тебя права сомневаться и колебаться. Но сейчас не имеет значения, сколько ошибок мы с тобой совершили. Важно лишь то, что ты меня любишь и желаешь мне счастья. Ведь каждой женщине этого должно быть достаточно, правда же? Я переживаю из-за того, что наговорила тебе много ерунды, а ты в нее поверил. Поэтому сейчас я хочу сказать: ТЫ ТЕПЛЫЙ, ты мое солнце.
Если бы Эми сопровождала меня, как и собиралась, в этой охоте за сокровищами, то сейчас она уткнулась бы лицом мне в шею, поцеловала, улыбнулась и сказала:
— Ты и сам знаешь. Ты мое солнце.
К горлу подступил комок. Я в последний раз обвел взглядом дом отца и шагнул за порог, вырываясь из удушливой жары. Уже в автомобиле достал записку с четвертой подсказкой. В любом случае охота близилась к концу.
Представь меня — я девочка плохая,
Ждет наказание меня, я знаю.
Запомнишь ты наш пятилетний юбилей,
Прости, коль разгадать загадки все сложней.
Так важно подобрать удачно время —
От полудня и где-то до коктейля.
Так мчись скорей с томлением в груди,
Дверь распахни — сюрпризы впереди.
Я не знал, что она имеет в виду, а потому ощутил, как кишки скручиваются в узел. Перечитал — никаких предположений. Эми больше не щадила меня. Но не могу же я бросить охоту на середине!
На меня накатила глухая тоска — что за отвратительный день? То Бони с ее подковырками, то эта придурковатая Ноэль, то липучка Шона, то обидчивая Хилари, то высокомерная сука из охранной компании. А жена просто добила меня. Пора заканчивать проклятый день. Сейчас я мог выдержать общество одной-единственной женщины.
Го хватило одного взгляда — пронзительного, обжигающего, как у отца. Она усадила меня на банкетку и заявила, что сейчас приготовит ужин. Через какие-то пять минут вернулась со стареньким столом-подносом в руках. Обычная пища Даннов: поджаренный сыр, домашние чипсы и пластмассовые чашки с…
— Это не «Кул-эйд», — сказала Го. — Пиво. «Кул-эйд» — это слишком старомодно.
— Так питательно! И так оригинально!
— Завтра будешь готовить сам.
— Надеюсь, тебе понравится суп из банки.
Она присела рядом со мной, стащила ломтик сыра с тарелки и спросила нарочито безмятежно:
— Как думаешь, зачем копы спрашивали меня, носит ли Эми до сих пор второй размер?
— Ни одной гребаной догадки.
— И тебя это не настораживает? Не похоже разве, что они нашли ее одежду или что-то типа того.
— Но тогда они позвали бы меня опознать одежду. Угу?
— Пожалуй, — подумав секунду, ответила она задумчиво. Посидела так, а потом, взглянув на меня, улыбнулась. — Я записала на кассету футбол. Будешь смотреть? Ты в порядке?
— Да, я в порядке.
Чувствовал я себя хуже некуда: в желудке жирный комок, в башке дикий сумбур. Возможно, дело в неразгаданном ключе, но вдруг мне показалось, что я совершил ужасную ошибку и исправить ее нельзя. Может, это совесть выцарапала ответ из тайника моей души?
Го поставила кассету и в течение десяти минут говорила только об игре, не забывая прихлебывать пиво. Моя сестра никогда не любила жареный сыр, а потому сейчас намазывала соленые крекеры арахисовым маслом из банки. Когда пошла реклама, она сказала, стряхивая в мою сторону крошки от крекера:
— Был бы у меня член, я бы трахнула это арахисовое масло.
— Если бы у тебя был член, в мире случилось бы много неприятностей.
Она ускоренно перемотала скучную часть игры. «Кардз» отставали на пять очков. Когда началась очередная реклама, Го нажала на паузу и проговорила:
— Я сегодня позвонила, чтобы сменить тариф на мобильнике, а у оператора вместо гудков стояла песня Лайонела Ричи. Слышал когда-нибудь Лайонела Ричи? Мне нравится «Penny Lover», но у них там другая песня, не «Penny Love», ну да ладно. Звонок приняла женщина, сказала, что менеджеры по обслуживанию абонентов находятся в Батон-Руже. Мне показалось странным, что она разговаривает без акцента, но она ответила, что выросла в Новом Орлеане. Мол, не все об этом знают, но когда вы беседуете с жителями Нового Орлеана — новоорлеанцами, да? — то можете заметить, что они все говорят без акцента. В общем, она порекомендовала тариф…
Нас с Го всегда восхищала способность нашей мамы говорить ни о чем, излагать пустопорожние бытовые бесконечные истории, причем сестра считала, что мама делает это нарочно, чтобы поиздеваться над нами. И вот уже больше десяти лет каждый раз, когда у нас с Го возникает случайная пауза в разговоре, один из нас заводит волынку о ремонте бытовой техники и отоваривании купонов. При этом Го достигла в болтовне гораздо большего мастерства, чем я. Ее история может быть бессмысленной, бессвязной, тянуться так долго, что хоть на стенку лезь от злости, — а потом заканчиваться шуткой.
Го принялась грузить меня насчет света в холодильнике, не выказывая признаков усталости. Внезапно, охваченный сердечной признательностью, я наклонился и чмокнул ее в щеку.
— Это за что еще?
— А просто так. Спасибо.
Я почувствовал, как глаза наполняются слезами. Улучив секунду, смахнул их, в то время как Го продолжала болтать языком:
— Таким образом, мне была нужна мизинчиковая батарейка, а она, оказывается, сильно отличается от транзисторной батарейки. Поэтому пришлось идти с квитанцией, чтобы мне батарейку заменили на транзисторную…
Записанный матч закончился. Картинка потухла. Заметив это, Го отключила звук телевизора.
— Хочешь еще поговорить или уже надоело? Все, что пожелаешь.
— Иди спать, Го. А я разберусь пока, чего же я больше хочу. Наверное, все-таки спать. Мне просто необходимо поспать.
— Дать тебе таблетку амбиена? — Моя сестра-близнец всегда предпочитала самые простые способы достижения цели. Зачем какая-то музыка-релакс или голоса китов, когда примешь пилюлю — и все, отрубился.
— Нет.
— Если вдруг надумаешь, он в аптечке. Когда-то наступает время для принудительного сна…
Она постояла немного, а потом в своей обычной манере шмыгнула через гостиную, не производя впечатления засыпающей на ходу, и закрыла за собой двери спальни. Сестра понимала, что сейчас самое лучшее — оставить меня в покое.
Слишком многим людям недоступен этот дар — почувствовать, когда нужно от тебя отвязаться. Обычно все любят поговорить, но я никогда не был болтуном. Часто веду внутренний монолог, но слова не срываются с губ. Она неплохо сегодня выглядит, думаю я, но озвучить это нипочем не додумаюсь. Мама любила поговорить, и сестра тоже разговорчива. А я создан для того, чтобы слушать.
Сидя на диване, я чувствовал себя опустошенным. Полистал какой-то журнал, попереключал телевизионные каналы, пока не остановился на старом черно-белом фильме, где мужчины в фетровых шляпах черкали карандашом в блокноте, пока хорошенькая домохозяйка объясняла, что ее муж уехал во Фресно, после чего два копа переглянулись и многозначительно покивали. Вспомнив о Бони и Джилпине, я ощутил спазм в желудке.
Телефон в кармане пропищал мелодию из игры «Джекпот-мини», уведомляя, что получено СМС-сообщение. Оно гласило: «Я за дверью».
