33
Мэнди O’Tул возвращается с ноутбуком из гистологической лаборатории, и, пока она ищет дело Барри Лу Риверс, я осматриваю одежду Лолы Даггет, пытаясь разглядеть то, что, возможно, было упущено следствием.
Я изучаю ветровку, синюю водолазку и коричневые вельветовые брюки, которые она стирала в душе. Этот инкриминирующий акт стал единственным основанием для ее обвинения в многократном предумышленном убийстве и последующего смертного приговора. Большая часть крови была смыта, остались лишь отдельные следы — на бедрах брюк, на манжетах, на лицевой стороне ветровки и рукавах. Следы крови должны были остаться также и на обуви Лолы, и эта мысль не дает мне покоя.
— Вот ее досье. Токсикологический и прочие лабораторные анализы, отчеты о вскрытии, — говорит Мэнди, сидя возле окна с ноутбуком на коленях. — А что именно вас интересует?
— То, чего, возможно, нет у вас, но что точно было в случае с Джейми Бергер. Документ на одну страницу, приложенный к протоколу о вскрытии трупа и токсикологическому отчету, — отвечаю я. — Характеристика препарата, используемого при казни приговоренного к смерти. Предписание было заполнено, но так и не выполнено, потому что Барри Лу Риверс умерла раньше, чем ее успели казнить. Остался лишь странный листок бумаги, который не относится к вскрытию, но каким-то образом оказался там.
— Это мне больше всего нравится, — говорит Мэнди. — Детали, не подлежавшие учету. Но на самом деле они все-таки учтены.
Продолжая изучать одежду Лолы Даггет, я размышляю о том, во что были одеты жертвы в момент смерти и сколько там было крови. Неровные следы обуви на черно-белой кухонной плитке и деревянном полу говорят о том, что либо убийца разнес кровь по всему дому, либо это сделал кто-то другой. Или же убийца был не один. Рисунок не везде один и тот же. Наследили полицейские или у Доны Кинкейд все-таки был напарник в ее мерзких делах?
Но это была не Лола. Если бы Лола тем ранним утром разгуливала по дому Джорданов, на ее обувь обязательно попала бы кровь. Но никакой обуви в душе, когда к ней заглянула служащая приюта, не было. Она также не стирала свое нижнее белье и носки. Ее никто не осматривал на предмет наличия ран и повреждений, и не ее ДНК и отпечатки пальцев обнаружены на телах жертв и месте преступления. Весьма прискорбно, что на эти вопиющие факты никто не обратил внимания. Мне вспоминается реплика Кэтлин Лоулер о брошенных детях. Как будто у нее их было больше одного…
— Готово, — говорит Мэнди.
Я думаю о Мстителе.
Чудовище, которого, как все считают, Лола просто выдумала.
— Да, именно это мне и нужно, — отвечаю я, пробегаю глазами по документу на экране, рецепту смертельной инъекции, заполненному врачом-фармацевтом Робертой Прайс. Препарат был доставлен в женскую тюрьму, и Тара Гримм расписалась в его получении в полдень, накануне казни Барри Лу Риверс. Это произошло 1 марта, два года тому назад.
Из документа следует, что тиопентал натрия и панкурония бромид хранились в кабинете начальника тюрьмы, затем, в пять часов пополудни, препараты перенесли на место казни, но применить их так и не пришлось.
— Ну что? Мне кажется, вы напали на какой-то след, — не может удержаться Мэнди, когда я возвращаю ей ноутбук.
— Насколько вам известно, это единственное, что есть из одежды Лолы Даггет? — спрашиваю я в ответ и, взяв пакет с лекарствами, проверяю ярлычки на оранжевых пластиковых пузырьках. — Иными словами, обуви не было?
— Если здесь то, что получил Колин и что до сих хранилось в БРД, тогда больше ничего нет. Точно.
— Учитывая кровожадность нашего убийцы, трудно поверить, чтобы его туфли оказались вдруг незапачканными, — поясняю я. — Как можно стирать в душе одежду, но при этом забыть про обувь?
— С подошвы одной из туфель на высоком каблуке Колин соскреб жевательную резинку. В ней был обнаружен волосок, по которому определили ДНК убийцы. Нам потом сшили футболки с надписью «Колин Денгейт Туфля-в-жвачке».
— Вы, кстати, не против того, чтобы поискать Колина? Скажите, что я подожду его на улице. Хотелось бы проехать вместе кое-куда и заодно поговорить. Нанести своего рода ретроспективный визит.
Итак, Лола Даггет не мыла свои туфли в душе, поэтому ее туфель нет с подброшенной в ее комнату окровавленной одеждой. Она никого не убивала, и ее не было в старинном особняке Джорданов ни рано утром в день убийств, ни вообще когда-либо. Подозреваю, что эта проблемная девушка никогда и не встречала принадлежавших совсем другому кругу, известных и состоятельных людей Кларенса и Глорию Джордан и их очаровательных белокурых двойняшек. Она, по-видимому, и понятия не имела о том, кто они такие, пока ее не допросили по поводу их зверского убийства и пока ей не было предъявлено обвинение.
Я всерьез подозреваю, что Лола совершенно не знала, кто виновен в этом жутком преступлении, один человек или несколько. Что им — или ими — двигало? Наверное, нечто большее, чем наркотики, какие-то деньги или просто желание получить острые ощущения от самого процесса убийства. Злодей — или пара злодеев — разработал грандиозный план, который просто не мог уложиться в голове умственно отсталого подростка из приюта для бывших наркоманов. А если бы вдруг она что-нибудь узнала, то, вероятно, была бы уже мертва, так же как Кэтлин Лоулер или та же Джейми. Я подозреваю, что за всем этим стоит четко разработанный, скоординированный замысел, согласно которому вся вина должна была пасть на Лолу Даггет. Нечто подобное кто-то пытается проделать и со мной, и мне не верится, что подобные манипуляции — дело рук одной только Доны Кинкейд.
Я достаю из сумки телефон и набираю номер Бентона. Пока жду соединения, покидаю здание лаборатории, отыскиваю уютное местечко рядом с кустом полевого хвоща, усеянного ярко-красными цветами, где вижу парочку колибри. Жаркое солнце приносит некоторое облегчение. Как же там холодно! Я чувствую, что даже кости окоченели от долгого пребывания в кондиционированном помещении и работы с огромным количеством улик, столь очевидных, что, кажется, они вопиют, пытаясь донести до всех свои абсурдные тайны.
Я вполне могу рассчитывать на Колина, и, конечно, Марино и Люси тоже обратят внимание на мои заключения. Им обоим я отправила эсэмэски, в которых интересуюсь, говорит ли им что-нибудь имя Роберты Прайс, и прошу выяснить еще что-нибудь о Глории Джордан. Из просмотренных газетных материалов удалось почерпнуть совсем немного, лишь несколько деталей личного характера. При этом не встретилось ничего такого, что предполагало бы наличие проблем, хотя я уверена, что проблемы существовали, а время для их решения, к сожалению, было выбрано на редкость неподходящее.
Если бы Бентон не был моим мужем, то он, не сомневаюсь, не стал бы слушать то, что больше походит на историю из жанра «ужасы», на сенсацию или что-то в этом роде. То, что, как я подозреваю, произошло девять лет назад, едва ли будет сейчас представлять интерес для ФБР или Министерства национальной безопасности, и я понимаю почему, но кто-то ведь должен выслушать меня и так или иначе попытаться что-то предпринять.
— Похоже, подъехали твои друзья из Атланты, — говорю я Бентону, когда тот отвечает мне по сотовому телефону, и на фоне его голоса слышатся громкие голоса находящихся с ним рядом людей.
— Да, вот только что зашли. А что стряслось? — Бентон несколько рассеян и напряжен. Ходит с трубкой по комнате, в которой жужжат голоса.
— Может быть, ты и твои коллеги проверили бы кое-что?
— Что именно?
— Отчеты об усыновлении. Мне нужно, чтобы ты тоже к этому подключился. Я знаю, что о деле Джорданов многие давно забыли, но, думаю, не стоит его недооценивать. Мне нужно, чтобы ты обратил на него внимание.
— Хорошо, я так и сделаю, Кей. — В его голосе не слышно раздражения, но я-то знаю, что это не так.
— Речь идет о Кэтлин Лоулер и Доне Кинкейд, хотя, когда она родилась, ее звали иначе, а я понятия не имею о ее первой приемной семье. Дона воспитывалась в нескольких домах или семьях и в конечном счете попала к супружеской чете из Калифорнии, которая погибла. Предположительно. Имеет значение все, что ты сможешь выяснить и что еще пока не выяснило ФБР, в частности по поводу возможных контактов Доны с кем бы то ни было. В 2001 или 2002 году она связалась с кем-то, — возможно, с одним из агентств, — когда решила установить личности своих биологических родителей. Видимо, ей пришлось пройти тот же путь, который предстоит пройти любому другому, в том числе и нам.
— Ты не знаешь наверняка, что Кэтлин Лоулер говорила правду, и, вообще, было бы лучше обсудить это позже.
— Мы знаем, что в начале 2002 года Дона приезжала в Саванну, и нам нужно поговорить об этом именно сейчас, — говорю я в ответ, мысленно представляя Кэтлин Лоулер в комнате для свиданий. Она говорит о том, что ее заперли в большом доме, когда подошло время рожать, и я не перестаю думать о ее словах.
Ее держали взаперти, «словно дикого зверя», и вынудили «отдать своих детей», что она, как предполагалось, и сделала, отдав их двенадцатилетнему мальчику, Джеку Филдингу?
— Это также не доказано, — говорит Бентон: когда он спешит куда-то и не хочет ничего обсуждать, то всегда возражает.
— Повторный тест на ДНК указывает, что Дона была в доме Джорданов в 2002-м, — продолжаю я. — Но тебе придется запросить еще один тест. Она приехала из Калифорнии, чтобы встретить свою биологическую мать или у нее была и другая цель?
— Я знаю, что это для тебя важно, — говорит Бентон, давая понять, что для него предполагаемый визит Доны Кинкейд в Саванну в 2002-м имеет не такое большое значение. ФБР и правительство Соединенных Штатов, а возможно, даже сам президент больше озабочены потенциальной угрозой терроризма. Для них это важнее.
— Я предполагаю, что помимо матери она хотела встретиться еще с кем-то, — продолжаю я. — Возможно, где-то есть документы, в которые никто не удосужился заглянуть. Поверь мне, это важно.
Слышу, как Бентон ходит туда-сюда, как кто-то предлагает ему кофе. Бентон благодарит и снова прижимает трубку к щеке.
— Хорошо. Какие у тебя предположения?
— А вот какие. Как можно на месте преступления оставить кровавые отпечатки пальцев на рукоятке ножа и на бутылке с лавандовым мылом, если ты не имеешь к этим преступлениям никакого отношения?
— А как насчет ДНК на этих кровавых отпечатках? Результаты тестов?
— Это ДНК жертв и неизвестного донора. Имеются подозрения насчет Доны Кинкейд. Но отпечатки пальцев точно не ее, — отвечаю я. — ДНК, предположительно, супругов Джордан и Доны Кинкейд. А отпечатки принадлежат другому человеку.
— Это предположение или уверенность?
— Кровь переносится на различные предметы любым человеком, у которого выпачканы руки и который трогал ту же бутылку с жидким мылом. Но отпечатки пальцев не принадлежат Доне Кинкейд. Они не были идентифицированы. Возможно, они появились случайно, из-за того, что на месте преступления побывало много людей, в том числе и журналистов. Все там ходили, наступали на кровь, все трогали, собирая улики, ну и… наследили. Очевидно, на месте преступления не соблюдался должный порядок. Вот такое объяснение дали мне в свое время.
— Возможно. Например, если отпечатки кого-то из экспертов не хранились в архивах, а им приходилось перекладывать какие-то предметы на месте преступления… Знаешь, мне нужно идти, Кей.
— Да, возможно, особенно когда все, кто имеет к делу какое-то отношение, обеими руками за такое объяснение, потому что они уже сцапали Лолу Даггет и больше никого не ищут. По-видимому, это распространенная проблема — кто-то проглядел, кто-то не спросил, не копнул достаточно глубоко, потому что дело уже в шляпе, убийства наверняка совершил тот, кто отстирывал окровавленную одежду, а потом врал и нес полную чушь!
— Скажите, что я перезвоню через несколько минут, — говорит Бентон, обращаясь к кому-то из присутствующих.
Из здания лаборатории выходит Колин. Увидев, что я разговариваю по телефону, он жестом дает понять, что будет ждать меня в своем старом «лендровере».
— Короче, попробуй что-нибудь выяснить по поводу Роберты Прайс, — говорю я Бентону. — Это фармацевт, которая выписывала рецепты для Глории Джордан девять лет назад. Кто она и не связана ли с Доной Кинкейд.
— Хочу тебе напомнить, что имя главного фармацевта обычно присутствует на каждом пузырьке, выписанном по рецепту, даже если препарат готовил не он.
— Может быть, и нет, если документ истребован тюремным врачом или исполнителем приговора, — отвечаю я. — Если ты — главный фармацевт и не выполнял заказ, в котором фигурируют тиопентал натрия и панкурония бромид, тебе вряд ли захочется видеть там свою фамилию. Тебе не захочется, чтобы твое имя даже косвенно ассоциировалось со всем тем, что имеет отношение к казни.
— Никак не пойму, к чему ты все-таки клонишь.
— Два года назад врач-фармацевт по имени Роберта Прайс — по-видимому, та же самая, что выписывала рецепты для миссис Джордан, — также заполнила предписания на тиопентал натрия и панкурония бромид, эти препараты предназначались для смертельной инъекции Барри Лу Риверс. Но та, не дождавшись казни, успела умереть при загадочных обстоятельствах. Препараты были доставлены в женскую тюрьму штата, и в их получении расписалась лично Тара Гримм. Трудно представить, чтобы она и Роберта Прайс не были знакомы друг с другом.
— Это врач-фармацевт из «Аптеки Монка». Небольшая аптека, принадлежит Хербу Монку.
Бентон, должно быть, отыскал имя Роберты Прайс, пока слушал меня.
— Вот-вот. Там и Джейми Бергер покупала себе лекарства. Только имени Роберты Прайс на ее пузырьках нет. И мне интересно почему, — говорю я в ответ.
— Почему? Прости, я что-то запутался. — Судя по голосу, Бентону совсем не до меня.
— Это всего лишь догадка, но, возможно, когда Джейми приходила в «Аптеку Монка», Роберта Прайс ее не обслуживала, — добавляю я и вспоминаю мужчину в халате, который, продавая мне адвил, упомянул некую Робби, ту, которая, должно быть, была в аптеке минутой ранее, а потом неожиданно ушла. — Не думаю, что ты сможешь сообщить мне, какой автомобиль у Роберты Прайс и может ли он хотя бы отдаленно напоминать черный фургон «мерседес».
На том конце — долгая пауза.
— Нет, на ее имя не зарегистрировано никакого автомобиля. Может быть, такой автомобиль зарегистрирован на кого-то другого. А Глория Джордан получала лекарства в той же самой аптеке?
— В одной из аптек поблизости от дома. Сначала в «Рексале», потом в «Си-ви-эс».
— Значит, в какой-то момент после убийств Роберта Прайс, видимо, сменила работу и оказалась в небольшой аптеке в непосредственной близости от женской тюрьмы, — говорит Бентон, заодно предупреждая кого-то рядом, чтобы ему перезвонили. — Вряд ли кто-то преследовал фармацевта только потому, что она заполняла рецепты для Глории Джордан и выписывала препараты для женской тюрьмы, а заодно и для тысяч других людей и учреждений в этом районе. Я не говорю, что мы не будем этим заниматься. Отнюдь.
— Аптека, которая выразила согласие помогать в исполнении смертного приговора в женской, а может быть, и в мужской тюрьме штата. Довольно необычно, — замечаю я. — В основном фармацевты считают себя менеджерами препаратной терапии, работающими во благо пациента. Убийство пациента — это совсем другое.
— Говорить можно лишь о том, что Роберта Прайс не озабочена вопросами этики или просто считает, что добросовестно выполняет свою обязанности.
— Или находит в этом удовольствие, особенно если анестезия оказывается недостаточной или что-нибудь еще идет не так, как надо. Не так давно аналогичный случай произошел в Джорджии. Чтобы умертвить осужденного, понадобилось как минимум вдвое больше обычного времени, причем несчастный претерпел ужасные муки. Интересно, кто тогда выписал смертельные препараты?
— Хорошо, мы узнаем, — отвечает Бентон, но он явно не собирается заниматься этим тотчас же.
— И кому-то нужно связаться с лабораторией, в которую обращалась Джейми по поводу тестов на ДНК, — напоследок напутствую я Бентона, направляясь в сторону уже урчащего «лендровера». — Подозреваю, они едва ли в курсе новейших технологий, которыми пользуются военные.
Я имею в виду лабораторию ДНК-диагностики Вооруженных сил, расположенную на базе ВВС в Довере, где технологии идентификации ДНК вышли на совершенно новый уровень развития. Что происходит, если однояйцевые близнецы оказываются в районе боевых действий и при этом погибает один из них или, не дай бог, оба? Стандартный тест ДНК не сможет выявить разницу, и, хотя их отпечатки пальцев не одинаковы, может оказаться, что от пальцев по какой-то причине ничего не останется и тогда нечего будет сравнивать.
— СВУ или тяжелейшие ранения, в некоторых случаях почти полное уничтожение, — добавляю я. — Иногда от жертвы остается лишь несколько окровавленных кусков плоти, перемешанных с клочками ткани, или фрагменты сгоревших костей. Я знаю, что в ЛИДВС существует технология анализа эпигенетических явлений с использованием метилирования ДНК и ацетилирования гистона, после чего сравнение различных ДНК с помощью иных типов анализа становится невозможным.
— Но зачем нам проводить нечто подобное в этих случаях?
— Потому что однояйцевые близнецы могут в начале жизни иметь идентичные ДНК, но с возрастом у них появляются существенные различия в экспрессии генов, и чем дольше такие близнецы живут обособленно, вдали друг от друга, тем эти различия заметнее. ДНК определяет, кто ты такой, и в конечном счете ты определяешь свою ДНК, — объясняю я и открываю пассажирскую дверцу. Из турбокомпрессора рвется горячий воздух.