— На данный момент ничто не противоречит первым выводам. Этот человек ненавидит женщин.

Судья Дешам приступила к подведению итогов в назначенный час, с точностью до секунды. Доктор Кресс положил плашмя портфель на стол и сверялся только с некоторыми заметками на листочке в крупную клетку. Почерк был вытянутый и наклонный.

— Его письмо дополняет клиническую картину, которую я попытался набросать. По сути, оно ей не противоречит. Мы имеем дело с человеком образованным и претенциозным. Он много читал, и не только детективы. Получил высшее образование. Без всякого сомнения, в области литературы или философии, истории, что-то в этом роде. Возможно, гуманитарные науки. Претенциозный, потому что хочет продемонстрировать вам уровень своей культуры. Разумеется, нельзя не отметить очень теплый тон, которым он обращается к вам, майор. Он хочет вызвать в вас симпатию. Вы ему нравитесь. И он вас знает.

— Лично? — спросил Камиль.

— Разумеется, нет. Хотя… все возможно. Но я думаю, скорее, знает так, как могут знать те, кто видел вас по телевизору или читал о вас в газетах…

— Честно говоря, меня это больше устраивает, — пробормотал Камиль.

Мужчины улыбнулись друг другу. Впервые они обменялись такой улыбкой. А первая улыбка между двумя мужчинами — это начало признания или бед.

— Ваше объявление было очень ловким ходом, — продолжил доктор Кресс.

— А…

— Да. Вы задали правильный вопрос. Короткий и не касающийся его личности. Вы попросили рассказать о «его работе». И вот это ему понравилось. Хуже всего было бы спросить, что им движет, как если бы вы сами не понимали. Своим вопросом вы позволили предположить, что вы это и так знаете, что вы его поняли, и он немедленно почувствовал себя, как бы сказать, в своей тарелке.

— На самом деле я особо не размышлял.

Кресс на несколько мгновений оставил замечание Камиля повисеть в воздухе, потом продолжил:

— Что-то в вас как следует поразмыслило, верно? Вот что главное. Однако я не уверен, что мы узнали намного больше о его мотивациях. Письмо показывает, что он выполняет то, что называет своим «делом», что он хочет подняться, с подобием ложной скромности, до высот великих образцов, выбранных им в детективной литературе.

— Почему? — спросила Элизабет.

— А вот это уже другой вопрос.

— Неудавшийся писатель? — спросила она, озвучив гипотезу, невольно пришедшую в голову каждому из присутствующих.

— Можно предположить, разумеется. Я бы даже сказал, это наиболее вероятная гипотеза.

— Если это неудавшийся писатель, он должен был написать какие-нибудь книги, — подхватил Мехди. — Надо поискать у издателей!

Наивность молодого человека никого не покоробила. Камиль испустил легкий вздох, сдержанно массируя себе веки.

— Мехди… Каждый второй француз пишет. Каждый первый рисует. Издатели получают каждый год тысячи рукописей, а самих издателей сотни. Если взять только последние пять лет…

— Ладно-ладно, — прервал его Мехди, словно для защиты поднимая обе руки.

— Его возраст? — спросила Элизабет, выручая молодого человека.

— Сорок — пятьдесят лет.

— Уровень культуры? — спросил Луи.

— Я определил бы его как верхушку среднего класса. Он хочет показать, что является носителем высокой культуры. И перегибает палку.

— Как с отсылкой письма из Курбевуа… — сказал Луи.

— Именно! — кивнул Кресс, удивленный этим замечанием. — Совершенно справедливо. В театре сказали бы, что он «переигрывает». Это немного… демонстративно. Возможно, в этом наш шанс. Он осторожен, но так убежден в собственной значимости, что может допустить оплошность. Его ведет идея, о которой ему нравится думать, что она превосходит его самого. Он явно жаждет восхищения. Зациклен на самом себе. Возможно, это и есть суть его противоречия. И не единственного, разумеется.

— Что вы хотите сказать? — не понял Камиль.

— Осталось немало теневых зон, естественно, но должен сказать, что одна из них меня беспокоит. Я задал себе вопрос, почему он отправился в Глазго, чтобы осуществить убийство, описанное Макилвенни.

— Потому что именно там преступление и должно было совершиться! — тут же откликнулся Камиль.

— Да, такая мысль у меня была. Но тогда почему преступление из «Американского психопата» он совершил в Курбевуа, а не в Нью-Йорке? Ведь оно произошло там, разве не так?

Камилю пришлось признать, что это противоречие никому не пришло в голову.

— Его преступление в Трамбле тоже должно было бы произойти за границей, — продолжил Кресс. — Не знаю где…

— В Лос-Анджелесе, — подсказал Луи.

Больше никто не сказал ни слова.

— Вы правы, — наконец произнес Камиль. — Я ничего не понимаю. — Он фыркнул, мгновенно отгоняя эту мысль. — А теперь нужно поразмыслить над следующим сообщением, — сказал он.

— Да, я об этом тоже подумал. Теперь требуется его приручить. Спросить сейчас о причине его действий — значит разрушить результат всех ваших первоначальных усилий. С ним следует продолжить говорить на равных. В его глазах вы должны быть тем, кто его прекрасно понимает.

— Что предлагаете? — спросил Камиль.

— Ничего личного. Может быть, попросить рассказать о деталях другого преступления. А там посмотрим.

— Журнал выходит по понедельникам. Значит, между объявлениями проходит неделя. Это долго. Слишком долго.

— Можно действовать быстрее.

Коб впервые подал голос:

— У журнала есть сайт в Интернете. Я проверил. Можно размещать объявления прямо там. Выйдут назавтра.

Камиль и доктор Кресс уединились, чтобы вместе подумать над содержанием второго объявления, текст которого, переданный по мейлу, был представлен на одобрение судье Дешам. Он состоял из трех слов: «Ваша Черная Далия?..» Как и первое, оно было подписано только инициалами Камиля Верховена. Кобу было поручено выложить его на сайт журнала.

Список, составленный Фабьеном Балланже, содержал сто двадцать названий романов. «Резюме будут позже. Через 5–6 дней…» — приписал он от руки. Сто двадцать! Напечатано в две колонки… это чтения на… — сколько? — года на два, может, на три. Настоящий требник для любителя детективов, маленькая идеальная библиотека, совершенная с точки зрения читателя, решившего достичь высокого культурного уровня в данной области, но совершенно непригодная в рамках уголовного расследования. Камиль не смог удержаться и пересчитал среди названных книг те, которые он читал (их набралось восемь), и те, о которых хотя бы слышал (общая сумма достигла шестнадцати). Он на мгновение пожалел, что убийца не выбрал себе в качестве увлечения живопись.

— А ты сколько из этого читал? — спросил он у Луи.

— Не знаю, — ответил тот, просматривая список, — штук тридцать, наверное…

Балланже действовал как специалист, и именно этого от него и ждали, но столь объемный список делал поиск невозможным. По зрелом размышлении Камиль решил, что сама идея была классическим примером «ложной хорошей идеи».

По телефону чувствовалось, что Балланже гордится собой:

— Мы сейчас занимаемся тем, что собираем вам резюме. Я усадил трех студентов за работу. Они потрудились на совесть, правда?

— Этого слишком много, мсье Балланже.

— Да нет, не беспокойтесь, я их особо не нагружал в этом семестре…

— Нет, я имел в виду список: сто двадцать названий, мы с этим работать не можем…

— А сколько вам нужно?

Тон университетского преподавателя достаточно ясно давал понять, что они живут на разных планетах: один на мрачной и будничной планете заурядных преступлений, а другой на горних высях культуры.

— Честно говоря, мсье Балланже, представления не имею.

— Но не мне же за вас решать…

— Если наш убийца выбирает названия в зависимости от своего вкуса, — продолжил Камиль, делая вид, что не заметил раздражения, — список, который я у вас прошу, будет непригодным для использования. По тем данным, которыми мы располагаем, наш герой обладает реальными познаниями в данной области. И все же было бы странным, если бы в его собственном списке не фигурировал как минимум один или два романа из очень классических. Вот что нам помогло бы. И в чем вы могли бы нам помочь.

— Я сам переделаю список.

Камиль поблагодарил в пустоту: Балланже уже повесил трубку.