— Я попрошу одного из своих сотрудников снять с вас показания, мадам Коттэ. Однако я должен задать вам вопрос…

Они стояли в холле морга. По обыкновению, Верховен держался на небольшом расстоянии, чтобы иметь возможность смотреть на нее, не сворачивая себе шею.

— Кажется, ваш муж был большим любителем детективных романов…

Каким бы странным ни выглядел вопрос, ее он, похоже, не удивил.

— Он только их и читал, да. Он читал то, что способен был понять.

— Не могли бы вы рассказать мне об этом поподробнее? — попросил Камиль.

— О, знаете ли, мы уже давно вообще не разговаривали. А редкие беседы в основном не касались нашего круга чтения.

— Извините меня за этот вопрос… не был ли ваш муж человеком жестоким? Я хочу сказать, с вами он никогда…

— Мой муж не был человеком смелым. Он был достаточно… физиологичен, конечно, несколько груб, без сомнения, но не в том смысле, на какой вы намекаете.

— А точнее, в сексуальном плане каким мужчиной он был? — резко спросил Камиль, которого уже начали раздражать все эти разглагольствования с недомолвками.

— Из быстрых, — ответила мадам Коттэ, решительно настроенная противостоять его раздражению. — Я бы даже сказала, молниеносный, если память мне не изменяет. Без отклонений. Ограниченное воображение. Даже до простоватости. Скорее оральный, в меру содомит, что еще сказать…

— Полагаю, достаточно…

— Раннее семяизвержение.

— Спасибо, мадам Коттэ… Спасибо…

— К вашим услугам, мсье Верховен, обращайтесь. Всегда приятно поговорить с джентльменом.

Камиль решил поручить допрос Луи.

Камиль пригласил Луи и Ле-Гуэна пообедать.

На Луи был красивый темно-синий костюм с маслянистым черным отливом, рубашка в чуть заметную полоску и галстук цвета летней ночи с расположенным идеально по центру узла значком какого-то английского университета. Ле-Гуэн всегда смотрел на Луи как на антропологическую диковинку. Его по-прежнему изумляло, что человечество, мало-помалу исчерпавшее все возможные комбинации, еще способно порождать подобные экземпляры.

— На данный момент, — говорил Камиль, приступая к порею, — у нас три преступления, три книги и двое исчезнувших.

— Плюс пресса, судья, прокуратура и министр, — добавил Ле-Гуэн.

— Если пересчитывать все неприятности, ты прав.

— «Ле Матен» вчера слегка всех опередила. Потом к ней подтянулись главные силы, ты видел.

— Не могу сказать, что это моя любимая газета, нет…

— И ты не прав. Если так и дальше пойдет, твой Романист получит Гонкуровскую премию, причем единогласно. Мне только что звонила судья Дешам. Ты будешь смеяться…

— Вряд ли.

— …похоже, министр «взволнован».

— Взволнованный министр? Ты шутишь?

— Вовсе нет, Камиль. На мой взгляд, взволнованный министр — это само по себе волнующе. И потом, министерское волнение нам на пользу. Все, что вчера еще казалось невозможным, сегодня становится первоочередным. После обеда у тебя будет новое помещение и подкрепление.

— Я могу выбирать?

— Не до такой степени! Волнение не означает щедрость, Камиль.

— Я иногда путаюсь в словах. Итак?

— Дам тебе троих. Скажем, на шестнадцать часов.

— Значит, на восемнадцать.

— С точностью до двух-трех минут, да.

Все трое некоторое время молча продолжали есть.

— И все-таки, — рискнул наконец Луи, — учитывая ваше заявление, кажется, мы некоторым образом снова в игре.

— Некоторым образом, — кивнул Камиль.

— Этот тип держит нас за яйца, — сказал Ле-Гуэн.

— Жан! Мы здесь все джентльмены! По крайней мере, так утверждала мадам Коттэ сегодня утром.

— Что она за дамочка? — Камиль поднял глаза на Луи.

— Умная, — сказал Луи, пригубив вино. — Из хорошей семьи. Она давно практически не жила с мужем в полном смысле слова, они просто существовали рядом. Они изначально не принадлежали к одному кругу, а с годами расхождение становилось все больше. Она не очень осведомлена о его личной жизни, они игнорировали друг друга.

— Ну, ей без труда удавалось быть умнее мужа. Редкий был козел… — добавил Камиль.

— Похоже, манипулировать им было несложно, — согласился Луи. — Мальваль показал его фотографию на мебельном складе в Жанвилье. Без всякого сомнения, там был именно он.

— Он служил всего лишь инструментом. Нам это мало что дает.

— Теперь можно считать подтвержденным, — сказал Луи, — что наш парень воспроизводит преступления из детективных романов и…

— Просто из романов, — прервал его Камиль. — Пока он брался только за детективные. Но, судя по его письму, ничто не доказывает, что в этом суть его плана. С тем же успехом он может спихнуть женщину под поезд, чтобы воссоздать Анну Каренину, убить женщину ядом в каком-нибудь уголке Нормандии, чтобы представить мадам Бовари в натуральном виде… или…

— …сбросить атомную бомбу на Японию, чтобы поиграть в «Хиросима, любовь моя», — добавил Ле-Гуэн, который думал, что демонстрирует должный уровень культуры.

— Если угодно, — подыграл ему Камиль.

Какова могла быть внутренняя логика этого человека? Почему он выбрал именно эти три книги, а не какие-нибудь другие? Сколько их он уже воспроизвел до преступления в Трамбле? Что до вопроса, сколько он еще воспроизведет, прежде чем его остановят, то эту мысль Камиль старательно гнал прочь, хотя она явно уже начинала портить ему аппетит.

— Что скажешь, Камиль?

— О чем?..

— О том, что говорит Луи…

— Я хочу Коба.

— Не вижу связи…

— Слушай, Жан, на остальных мне плевать, но из компьютерщиков я хочу Коба.

Ле-Гуэн на мгновение задумался.

В свои сорок лет Коб был в полиции чем-то вроде легенды. Имея весьма скромный диплом, он еще совсем молодым поступил в отдел информатики уголовной полиции на самую скромную должность. Рассчитывая только на выслугу лет в том, что касалось продвижения по службе, совершенно неприспособленный к административным играм, Коб, похоже, довольствовался более чем подчиненным положением, потому что его талант обеспечивал ему ключевую позицию в сложных делах. Любой хоть раз слышал о компьютерных подвигах Коба, особенно его начальники, которые охотно задвигали его в тень, по крайней мере вначале, до того дня, когда поняли, что им нечего опасаться с его стороны. После того как во всех службах, куда его назначали, он стал воплощением угрозы, каковой неизбежно является присутствие кого-то сверходаренного, он был востребован как редкий бриллиант. Его рвали на части. Камиль не был с ним близко знаком. Чаще всего они встречались в столовой, и Камилю нравился его стиль. Коб походил на экран своего монитора: широкая квадратная физиономия, бледный, с закругленными краями. Под его чуть насупленным видом скрывалась насмешливая отстраненность — этакий неулыбчивый шутник, который забавлял Камиля. Но вспомнил он о нем сейчас отнюдь не из-за его чувства юмора. Нынешний этап расследования требовал талантливого компьютерщика, а всякий в службе знал, что лучше Коба нет никого.

— Ну ладно, но что ты все-таки думаешь о том, что сказал Луи? — гнул свое Ле-Гуэн.

Камиль, который вообще не слышал их разговора, с улыбкой посмотрел на заместителя:

— Думаю, Луи всегда прав. Таков мой принцип.

— Разумеется, все это относится к тайне следствия…

— Разумеется, — сказал Фабьен Балланже, ничего не понимая.

Сидя за письменным столом в позе мыслителя, Балланже ждал, пока Камиль не покончит с колебаниями, и, казалось, подбадривал его взглядом, словно желая освободить от груза, заранее дав ему гарантию отпущения грехов.

— Сейчас мы имеем три преступления.

— На одно больше, чем в прошлый раз…

— Именно…

— Разумеется, это много, — заметил Балланже, разглядывая свои руки.

Камиль вкратце рассказал ему, каким образом совершены все три преступления.

— Теперь мы уверены, что каждое из них в точности воспроизводит один из романов: «Американского психопата», «Черную Далию» и «Лэйдлоу». Вы читали эти книги?

— Да, все три.

— И что в них, на ваш взгляд, общего?

— Априори ничего, — сказал Балланже, подумав. — Один шотландский автор, два американских… Все трое принадлежат к разным школам. Между «Лэйдлоу» и «Американским психопатом» лежит пропасть. Я не помню точно даты выхода в свет. Но и тут не вижу, что может их связывать.

— Если гипотеза верна, у них обязательно должны быть точки соприкосновения!

Балланже подумал мгновение и сказал:

— Может, он просто любит эти книги!

Камиль не смог сдержать улыбку, и она покорила собеседника.

— Об этом я не подумал, — сказал он наконец. — Как глупо.

— В этой области читатели очень эклектичны, знаете ли…

— Убийцы несколько меньше. В некотором роде они более логичны. Или, по крайней мере, у них «своя» логика.

— Если бы я не боялся показаться бестактным…

— Да ладно уж, говорите.

— Я бы сказал, что он все-таки выбирал чертовски хорошие книги!

— Вот и отлично, — проговорил Камиль, снова улыбаясь, — я предпочитаю разыскивать человека со вкусом. Как-то престижней.

— Ваш… ваш убийца… прекрасно выбирает, что читать. Он явно настоящий знаток.

— Без всякого сомнения. И что еще более достоверно, он больной. У нас остается главная проблема. Где все это началось?

— То есть? — не понял Балланже.

— Нам стало известно о его преступлениях с того времени, как он решил их подписывать. В лучшем случае мы знаем, на чем он пока остановился. Мы не знаем, где, когда и с какой книги эта серия началась.

— Ясно… — пробормотал Балланже, хотя в его голове ясность и не брезжила.

— Следует опасаться, что имеются и другие, только еще раньше. Безусловно, до преступления в Глазго. Периметр его поля действий весьма обширен, а планы амбициозны. Книги, о которых нам известно, — вы говорите, что это классика жанра? — спросил Камиль.

— О, это очень известные произведения. Возможно, не «классики». Ну, не в том смысле, в каком подобное определение используется в университете.

— В таком случае, — подхватил Камиль, оживившийся при таком ответе, — я удивлен. Если он таким образом отдает должное детективной литературе, почему его серия не началась с того, что вы называете «великим классиком». Было бы логично, верно?

Лицо Балланже осветилось.

— Разумеется. Это кажется вполне допустимым.

— На ваш взгляд, сколько существует таких «великих классиков»?

— Ну, не знаю, их полно. Хотя, — добавил Балланже, поразмыслив, — нет, в сущности, не так уж и много. Определение, кто есть классик в данной области, очень приблизительно. В моем понимании оно скорее социологическое и историческое, чем литературное. — И в ответ на вопросительный взгляд Камиля добавил: — Проблема носит социологический характер, в том смысле, что не слишком искушенная публика может считать некоторые книги шедеврами, даже если, на взгляд специалистов, это совсем не так. Важен также исторический аспект. Классическое произведение необязательно является шедевром. «Город мертвецов» Либермана — шедевр, но еще не классика. «Десять негритят» — обратный случай. «Убийство Роджера Экройда» — одновременно и шедевр и классика.

— Мне будет проще, если мы разобьем на категории, — сказал Камиль. — Будь я преподавателем литературы, я бы, безусловно, улавливал такие нюансы, мсье Балланже. Но я расследую преступления, где потрошат животы настоящим женщинам… По-вашему, этих шедевров, «классиков», короче, значимых книг — их сколько? Приблизительно…

— Навскидку я бы сказал — триста. Приблизительно.

— Триста… Вы могли бы набросать список произведений… действительно бесспорных и сказать мне, где можно найти их краткое содержание? Мы могли бы попробовать поискать в архиве, если у нас будут ключевые элементы каждой истории…

— А почему вы обращаетесь с такой просьбой именно ко мне?

— Я ищу специалиста, способного структурировать известные нам данные, сделать их синтез. В уголовной полиции, знаете ли, маловато специалистов по литературе. Я подумывал обратиться в специализированный книжный магазин…

— Хорошая мысль, — прервал его Балланже.

— Один такой нам известен, но его хозяин не очень склонен к сотрудничеству. Я предпочитаю обратиться, как бы сказать… к тому, кто находится на службе у республики.

«Отличный ход», казалось, было написано на лбу у Балланже. В случае отказа ссылка на это выспреннее определение ставила его в затруднительное положение и взывала к долгу резервиста, который не мог основываться только на его порядочности.

— Да, это возможно, — сказал он наконец. — Такой список нетрудно составить. Хотя выбор останется очень предвзятым.

Камиль кивнул в знак того, что прекрасно это понимает и особого значения не придает.

— Мне нужны будут монографии, резюме, еще кое-какие материалы. Могу подключить нескольких студентов… Два дня?

— Замечательно.

По средствам, которые предоставляются полиции, можно судить об интересе, вызванном в верхах тем или иным громким делом, широко освещаемым прессой. Камиль получил большое помещение в подвальном этаже. Без окон.

— Глупо, но еще одно убийство, и нам бы добавили окна, — заметил он Ле-Гуэну, с которым совершал первый обзорный визит.

— Может быть, — ответил Ле-Гуэн, — но одним трупом меньше, и у тебя не было бы компьютеров.

Уже устанавливали пять компьютерных точек, рабочие прилаживали пробковые доски для оперативной информации, подключали кулеры, расставляли рабочее оборудование, стулья, тянули телефонные линии. Судья позвонила Камилю на мобильник, чтобы договориться о времени первого брифинга. Сошлись на 8.30 завтра.

В 18.30 команда была в полном сборе. Не хватало только пары стульев. В любом случае Камиль, верный традиции, провел первое собрание стоя.

— Как положено, для начала представимся. Я майор Верховен. Здесь меня называют просто Камилем, не будем усложнять. Вот Луи. Он будет координировать действия группы. Все полученные вами результаты должны прежде всего поступать к нему. Он же отвечает за распределение задач.

Четверо новеньких молча посмотрели на Луи и кивнули.

— Это Мальваль. Теоретически он Жан Клод, но практически Мальваль. Ему поручена вся материальная часть. Компьютеры, машины, оборудование и так далее — со всем этим обращайтесь к нему.

Взгляды устремились в другой угол комнаты, к Мальвалю, который в знак приветствия поднял руку.

— И наконец, вот Арман. Не считая меня, он здесь дольше всех. В технической области никого лучше вы не найдете. Если возникли сомнения в данных, можете на него рассчитывать. Он поможет без проблем. Это человек большой щедрости.

Арман клюнул носом и порозовел.

— Так, теперь новенькие. — Камиль достал из кармана листок и развернул его: — Элизабет…

Женщина лет сорока, крупная, со светлым лицом, одетая в костюм, не имеющий возраста.

— Здравствуйте, — сказала она, поднимая руку. — Я из третьей бригады. Рада оказаться с вами.

Она Камилю понравилась. Ее манера говорить, простая непринужденность.

— Добро пожаловать, Элизабет. Вы работали над крупными делами?

— Да, Ангел Версини…

Все в уголовке помнили этого парижского корсиканца, который задушил одного за другим двоих детей, умудрился ускользать от всех на протяжении более чем восьми недель и был убит практически в упор на бульваре Мажента после погони, следствием которой оказался крупный ущерб. И не менее крупные заголовки.

— Браво… Надеюсь, наше сотрудничество добавит вам лавров.

— Я тоже…

Казалось, ей не терпится приступить к работе. Она быстро глянула на Луи и ограничилась дружеской улыбкой и кивком.

— Фернан? — спросил Камиль, сверившись со списком.

— Это я, — отозвался мужчина лет пятидесяти.

Камиль мгновенно оценил его. Серьезный вид, немного потерянный взгляд, гноящиеся глаза, землистая кожа алкоголика. Прагматичный Ле-Гуэн предупредил: «Советую задействовать его в первой половине дня. Потом это пустое место…»

— Вы из «нравов», да?

— Да, в уголовных делах я не очень разбираюсь.

— Уверен, вы будете нам полезны… — добавил Камиль, стараясь внушить доверие, которого сам в действительности не питал. — Вы работаете с Арманом.

— Следуя дедукции, вы, полагаю, Мехди?.. — обратился он в заключение к молодому человеку, которому было не больше двадцати четырех — двадцати пяти лет.

Синие джинсы, облегающая майка, не без доли бахвальства подчеркивающая мускулатуру, которая, безусловно, является результатом регулярного посещения спортзалов, наушники МР3-плеера, небрежно висящие на шее, и темный живой взгляд, который Камиль нашел привлекательным.

— Именно так. Восьмая бригада… Ну… не так давно.

— Это будет хорошим опытом. Так что добро пожаловать. Ты будешь работать с Мальвалем.

Мужчины обменялись понимающими взглядами еще до того, как Камиль успел задуматься над правилом, увы, вполне тривиальным, согласно которому он вдруг обратился на «ты» к молодому человеку, хотя остальных называл на «вы». Возраст дает о себе знать, подумал он без сожаления.

— И последний — это Коб, — сказал Камиль, пряча листок в карман. — Мы знакомы, хотя никогда еще не работали вместе.

Коб поднял на Камиля невыразительный взгляд:

— Пока нет, верно.

— Он будет нашим компьютерщиком.

Коб не шелохнулся, когда по группе прошла волна перешептываний, и в знак приветствия ограничился легким поднятием бровей. Люди уже были наслышаны о некоторых его подвигах.

— Посмотри вместе с Мальвалем, чего тебе недостает, дело первостепенной важности.