7
Суббота, 19 ноября
09:03
Эрик Кёниг все больше напоминал человека, который испытывает огромный стресс. Брикс не сомневался, что глава службы безопасности многое держит в секрете.
— Рабен бросил машину капеллана в двух километрах от Харесковена. Примерно там же он угнал старый «вольво». Мы следим за ним с двух часов ночи.
— Следите? — спросил Брикс.
— Нам повезло, что мы его вообще заметили. Он потерял бдительность только от усталости и чувства безысходности. Хороший спецназовец никогда бы…
— Так он и не служил в спецназе, — мягко заметил Брикс, с удовлетворением наблюдая за помрачневшим Кёнигом. С самого начала следствия служба безопасности стремилась держать Брикса в неведении. Он не упустил возможности показать, что так больше продолжаться не будет.
— Можно и так сказать. Рабен спал три часа на одной дальней автостоянке. Сейчас он находится в жилом микрорайоне недалеко от Рювангена.
— Привезите его сюда, когда задержите.
Рут Хедебю смотрела на серую поверхность стола и молчала.
— Рабен — единственный человек из этого отряда, — сказал Кёниг. — Мы знаем, где он. Мы сможем остановить его, если он задумает еще что-то…
— Привезите его сюда! — потребовал Брикс.
— Нет. — Кёниг снял очки в тонкой оправе. — Если исламисты действительно преследуют его отряд, то он следующая жертва. Рабен останется на свободе, но под наблюдением.
— Как наживка? — спросил Брикс.
Глава службы безопасности откинулся на спинку стула и нахмурился:
— Мы не можем арестовать всех без исключения религиозных фанатиков. Рано или поздно кто-нибудь из них даст о себе знать.
— Мы могли бы помочь вам с наблюдением, — предложила Хедебю.
Кёниг изобразил одну из своих холодных и самых неискренних улыбок.
— Наше ведомство лучше приспособлено для такого рода деятельности. Кроме того, после вчерашнего фарса, который устроила Лунд…
— Меры приняты, — быстро вставила Хедебю.
— Уверен, в министерстве будут этому только рады. Они как раз ищут козла отпущения. Я хотел попросить вас взглянуть вот на это…
Он достал из портфеля пачку фотографий и удостоверений личности, положил на стол.
— Это беженцы из Гильменда, которые поселились в Дании за последние два года. Возможно, кто-то из них захотел отомстить.
Хедебю передала всю пачку Бриксу.
— За ними нужно установить наблюдение, — сказал Кёниг. — Особо подозрительных допросить. — С сухим смешком добавил: — И никого не эксгумировать.
Брикс не взглянул на фотографии.
— Как беженец из Гильменда мог проникнуть в воинскую часть и вынести взрывчатку со склада, где установлена современная система безопасности? — спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Как он мог добраться до личных дел военнослужащих?
— Леннарт.
Интонация Хедебю была достаточно красноречивой, чтобы Брикс умолк.
— Предоставляю вам самому найти ответы на ваши вопросы, — сказал Кёниг и посмотрел на часы. — У меня совещание в министерстве.
Он подхватил портфель и ушел. Хедебю смотрела на Брикса через стол.
— Я не могу спасти тебя от тебя самого, — тихо произнесла она. — Кому-то придется заплатить, так или иначе.
— Кёниг мечется в темноте, пытаясь спасти свою шкуру.
— Твои люди без всякой надобности выкопали труп солдата! Я делаю все возможное, чтобы обвинили в этом только Лунд. О помощи я не прошу, но постарайся хотя бы не мешать мне.
В соседней комнате Странге брал показания у Гуннара Торпе. Брикс встал возле шкафа с документами и приготовился слушать. Лунд никогда не отзывалась о Странге как о плохом полицейском. Но в этом не было необходимости — Брикс и без слов иногда замечал раздражение в ее глазах.
— Почему Рабен повез вас в лес под угрозой оружия? — спросил Странге.
Бледный и измотанный священник сидел на стуле.
— Что мне вам на это ответить? Может, потому что он больной? Вот здесь… — Он постучал согнутым пальцем по лбу. — Сумасшедший. Помешанный.
— У него наверняка была причина.
— Сумасшедшим не нужны причины. Я пытался обратиться к его рассудку, напоминал о долге перед женой и сыном.
— Что он ответил?
— Да ничего… — Торпе пожал плечами. — Всякий бред. Война меняет людей. Они перестают видеть разницу между добром и злом. Между реальностью и фантазией.
Странге положил перед ним маленький прямоугольник из картона.
— Мы нашли это в вашем офисе в церкви. Визитка Анны Драгсхольм. Как она у вас оказалась?
— Наверное, Рабен обронил.
— Вы были с ней знакомы?
Священник поерзал на стуле, потом сказал:
— Рабен тоже об этом спрашивал. Я никогда с ней не встречался. Визитку эту не видел. Могу я идти? У меня сегодня заседание приходского совета.
Брикс шумно вздохнул, выжидательно глядя на сухощавого полицейского, сидящего напротив Торпе.
— Ладно, — сказал Странге. — Но мы, скорее всего, снова попросим вас подъехать.
— Служба безопасности засекла Рабена, — сообщил ему Брикс, когда священник ушел. — Его держат под наблюдением.
Странге поскреб короткий ежик волос.
— Под наблюдением? Его нужно арестовать.
— Мы делаем то, что нам говорят. — Брикс протянул ему копии удостоверений личности и фотографии, полученные от Кёнига. — Я хочу, чтобы вы проверили их всех до единого. Тех, кто хоть чем-то интересен, допросите. Многие живут за городом, так что придется покататься.
— Лунд считала, что надо прощупать капеллана. Кстати, вы тоже…
— Лунд здесь больше нет. — Брикс побарабанил пальцами по столу.
Странге поджал губы:
— Что же нам делать, если кто-то позвонит и попросит ее к телефону?
— Скажите правду — что она уехала на свадьбу, — сказал Брикс.
Люди и техника. Прибытие и отправление. Графики и расписания. Торстену Ярнвигу казалось, что он занимается этим всю свою взрослую жизнь — отправляет бойцов в Боснию, на Ближний Восток, а теперь вот в затерянные провинции Афганистана, и какая их ждет судьба — неизвестно.
Большинство возвращаются обратно. Целыми и невредимыми. Но не все.
Кристиан Согард ездил навещать мать Мёллера — по своей собственной инициативе. Ярнвиг не просил его об этом.
— Она возмущена, — сообщил он. — А как же иначе? Говорит, что собирается подавать на полицию в суд за оскорбление чувств и нанесение морального ущерба.
Они шагали от административного здания части к гаражу. При их приближении шлагбаум на входе поднялся, солдаты в боевой форме отдали им честь.
— Еще я говорил с Гуннаром Торпе, — добавил Согард. — Он очень расстроен.
— Вы многое успели.
— У вас были проблемы с полицией, я решил, что не стоит вас беспокоить еще и вопросами быта. Обычно я ими сам занимаюсь.
— Быт? Это вопросы быта?
— Что теперь будет делать Рабен? — спросил Согард, чтобы не отвечать на вопрос полковника. — Он доведен до крайности. Я распорядился, чтобы все были бдительны, покидая расположение части. — Майор на мгновение замялся. — Все — это значит все. Много ли известно Луизе?
— Достаточно, — ответил Ярнвиг, провожая взглядом колонну грузовиков. — Раньше я считал Рабена лучшим своим солдатом. Храбрый. Умный. Находчивый. — Торстен Ярнвиг сунул кулаки глубоко в карманы формы. — Симпатии я к нему никогда не испытывал, но знал, что, когда все сдадутся, Рабен будет идти вперед.
— Досадно, что он не справился со стрессом, — сказал Согард. — Мне всегда казалось, что он излишне нервный. Всегда на грани срыва.
Ярнвиг остановился и посмотрел на него:
— Весьма наблюдательно, учитывая факты. Так мы разобрались с тем, что все-таки случилось?
— Абсолютно, — тут же ответил майор.
— Вы уверены?
— На сто процентов. Все — пустая болтовня. Он все придумал, чтобы скрыть свою ошибку. А что?
Ярнвиг не ответил.
— Особенно неприятно, когда такие события касаются члена семьи, — негромко добавил майор. — Последние дни были очень напряженными. Я мог бы заменить вас на время. А вы с Луизой и Йонасом могли бы…
— Что? Поехать в отпуск? В этом нет необходимости. — Ярнвиг обводил глазами здания из красного кирпича, где располагались казармы. — Мне и здесь хорошо. Луиза выросла в армии, значит и ей тоже.
— Я имел в виду…
— Нет, — оборвал его Ярнвиг, и на этом их разговор закончился.
Рукотворный остров в Амагер-Страннпарке в ноябре. Бетонная набережная блестит от дождя. Несколько ребятишек, закутанные в плотные куртки, затянутые в капюшоны от сильного пронизывающего ветра.
Луиза Рабен наблюдала за тем, как маленький самокат ее сына выписывает на серо-коричневых плитах неловкие зигзаги. На фоне серого моря, под серым небом безрадостный Йонас толкал и толкал самокат вперед. В конце концов он вернулся к ней. Вместе они смотрели на полупустой пляж.
— Ты не проголодался? — спросила она.
Он мало ел. Он вообще почти ничего не делал, только играл со своими игрушечными солдатиками, уничтожая раз за разом воображаемых врагов.
Йонас все-таки съел бутерброд, который она ему протянула, и потом направил самокат к группе детей, которые игнорировали его раньше и будут игнорировать и теперь, Луиза не сомневалась в этом. У детей свои правила, свое восприятие. Они сторонятся всякого, кто не похож на других, а Йонас, такой одинокий и несчастный, всегда выделялся среди веселой ребятни.
Она пошла вслед за ним, вдоль низкого парапета, отделяющего море от суши. Вдруг из-за металлической беседки вышел человек — зеленая куртка, бледно-серый капюшон, борода и настороженный взгляд. Сердце Луизы сжалось. Она хотела бежать и бежала бы, если бы не знала, что он догонит ее в два шага.
— У нас не больше двух минут, — сказал Рабен, затаскивая ее в тень беседки.
— Йенс…
— Послушай меня!
Луиза заметила, что голос у него надломленный, а глаза — таких безумных глаз она у него еще не видела. Может, ей следует бояться? За себя, за Йонаса?
— Ты должна уехать из части, — проговорил он, сжимая ее холодные пальцы.
— Ты следил за мной?
— Это не важно.
— Что с тобой случилось? За что ты напал на Гуннара Торпе?
— Я ничего ему не сделал! — Высокий и хриплый, его голос наполнил сумрак под куполом беседки. — Они обманывают тебя.
— Ты его избил. Мой отец сказал…
— Он тоже врет.
Она сделала шаг назад. Капюшон свалился с его головы. Рабен казался таким несчастным и ранимым.
— Нет, — возразила Луиза. — Он рассказал мне о том, что было с тобой в Гильменде. О том, что ты чувствовал себя виноватым.
Он мотнул головой:
— Это не так!
— А как?
— Они покрывают одного офицера.
— Кто они?
— Не знаю. Я же ничего не помню. Может, Согард… Может, кто-то еще. — Его глаза не отпускали ее, и в них горела жажда, которую она слишком хорошо знала и ненавидела: жажда охотника, который преследует добычу. — Может, твой отец.
— Мой отец — хороший человек. Он пытался помочь тебе.
Снаружи раздался грохот. Мимо беседки шел мальчишка и пинал пивную банку. Рабен отпрянул от Луизы, прижался к стене, руку сунул под куртку. Она увидела, что за поясом у него пистолет, а в глазах — страх и напряжение. И вдруг поняла, что не испытывает к этому человеку никаких чувств, кроме презрения.
— Я не верю в это, — сказала она, сверкая глазами. — Два года я ждала. Два года одна растила сына. И что в результате? Мой муж в бегах, прячется, словно вор…
Парнишка с банкой все еще ходил вокруг беседки, судя по периодическому жестяному перестуку.
— Найди ту женщину из полиции, — приказал Рабен. — Ее зовут Сара Лунд. Я звонил в управление, но мне сказали, что она на свадьбе у матери. Поезжай туда. Попроси ее проверить…
— Это правда, что ты добровольно записался на службу за границей? После рождения Йонаса?
Его лицо всегда было таким подвижным. Жесткая, бесчувственная холодность воина в одно мгновение сменилась мальчишеской нежностью, которую она когда-то так любила.
— Кто тебе сказал об этом?
Луиза сделала шажок по направлению к нему, заглянула в его измученное бледное лицо. Она не могла уйти отсюда, не получив ответа.
— Это правда?
Секундное смятение. Его глаза смотрели на нее с мольбой.
— Разве ты не видишь, чего они добиваются? Они хотят разлучить нас. Хотят навсегда запереть тебя в казармах.
Она повернулась к нему спиной, увидела, как уходит к берегу мальчишка, пиная пустую банку.
— Все совсем не так, как тебе кажется, — сказал Рабен, кладя руки ей на плечи.
В этом мире не осталось цвета, подумалось Луизе. А если и остался, то не для нее и не для Йонаса. Они не должны так жить. Можно чем-то пожертвовать, но всему есть предел.
— Я был солдатом с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, — говорил тем временем Рабен, сжимая ее плечи. — Армия — это все, что я видел в жизни. Все, что я умею, — это воевать…
— Мой отец — тоже солдат. Но он хороший человек. Обыкновенный, как все…
— Я не такой, как он. Есть вещи, о которых тебе лучше не знать. — Он постучал пальцами по голове. — Эти вещи хранятся здесь. И когда родился Йонас, мне показалось, что я не заслуживаю иметь ребенка. Он так чистый, такой невинный. А я — нет. Я решил, что если останусь, то испорчу вас обоих…
— Отпусти меня, — сказала Луиза, поскольку Рабен все крепче сжимал ее.
— Я изменился. — Он не отпускал ее. — Все, о чем я теперь мечтаю, — это вернуться домой, жить с вами, научиться быть хорошим отцом и хорошим мужем.
Луиза чувствовала, как в ней закипает ярость. Он больше не обнимал ее, а держал, как будто она принадлежала ему.
— Я не желаю этого слушать, Йенс! Ты повторяешь одно и то же раз за разом, но что у нас впереди? Новый срок в тюрьме? Опять я буду видеть мужа только с разрешения охраны в этой вонючей комнате, но даже там не смогу затащить его в постель? Нет, не хочу, не могу больше…
— Луиза…
Наполовину приказ, наполовину мольба. Его руки сжались вокруг нее еще теснее.
В беседку с криком ворвалась маленькая фигурка. Это Йонас нашел их. Он набросился на Рабена, забарабанил кулачками по его ногам, затопал ножками.
— Отпусти маму! Отпусти мою маму!
Рабен отпрянул от Луизы, встал у решетчатой стенки, сквозь которую проникал свинцовый свет ненастного дня. Потом опустился на корточки и оказался лицом к лицу с сыном — перепуганным до слез и в то же время воинственным.
— Ты так вырос, Йонас, — произнес Рабен как можно мягче. — Это я, твой папа.
Он улыбнулся. Но Йонас не ответил на его улыбку.
Рабен дотянулся рукой до игрушечного солдатика, торчащего из кармана детской куртки, вытащил его, рассмотрел: воин со щитом и поднятым мечом.
— Как его зовут?
— Мама, — сказал Йонас, подкатывая к ней свой самокат, — я хочу домой.
Она взяла мальчика за руку и повела его к выходу. Но там остановилась, огляделась. Летом этот пляж всегда заполнен шумной детворой и родителями: все бегают, смеются, веселятся — живут полной жизнью. Ни Йонас, ни она сама никогда не знали, что это такое. Оказывается, Рабен бежал от них, повинуясь какому-то внутреннему страху, о котором до сих пор не счел нужным ей рассказать. И за это тоже она его теперь ненавидела.
— Не ищи нас больше, — бросила Луиза Рабену. — Я говорю это серьезно!
— Луиза…
Он умел пользоваться своим обаянием, когда было нужно. Так поступает ребенок, пойманный за шалостью. Но Луиза слишком часто видела этот фокус, чтобы поддаться на него.
— Больше никогда! — повторила она зло и вышла под первые капли ледяного дождя, падающие с низкого неба.
Йонас упирался и тянул ее назад, к мужчине, который прятался в тени беседки. В руке Рабена остался солдатик со щитом и мечом наготове.
— Я куплю тебе нового солдатика, — пообещала Луиза сыну и потащила его к машине.
Карине потребовалось много времени и сил, чтобы получить разрешение на посещение Монберга в отдельной палате городской больницы. Когда все формальности были улажены, они вместе с Буком приехали туда прямо из министерства.
Перед палатой они остановились.
— Хотите, можете остаться в коридоре и подождать меня, — предложил Бук. — Если вам неловко.
— А почему мне должно быть неловко? — удивленно спросила она.
— Ну, не знаю… — пожал плечами Бук.
— Пойдемте же, — сказала она, открывая дверь.
Фроде Монберг лежал на кровати у окна. Он был бледен, небрит и измучен. Раньше, будучи рядовым депутатом парламента, Бук как-то мало общался с министрами и толком не разглядел Монберга. Сейчас он видел перед собой красивого мужчину с узким лицом, копной непослушных каштановых волос и живым взглядом.
Бук шагнул вперед и положил на кровать коробку дорогих шоколадных конфет.
— Карина, — с некоторой настороженностью проговорил Монберг, — и мой преемник. Поздравляю, Томас. Надеюсь, вам нравится быть министром.
— Рад вас видеть. Как вы себя чувствуете?
Никаких трубок и проводов, мониторы у кровати отключены. Значит, пациент на пути к выздоровлению. Да и, судя по виду, состояние у него неплохое. И все же за оптимистичным фасадом чувствовалось во Фроде Монберге какое-то уныние, даже отчаяние. Улыбка профессионального политика погасла слишком быстро.
— Я в порядке, — сказал он и окинул грустными карими глазами крупную фигуру Бука. — Как я понимаю, у вас там зреет настоящая буря, пока я тут отлеживаюсь. — Он посмотрел на Карину. — А ты как?
Она молча кивнула.
— Вы молодец, что согласились занять этот пост, — продолжил Монберг, снова поворачиваясь к Буку. — Наверное, удивились, когда премьер-министр предложил. Зато я… — Он похлопал себя по груди. — Смогу теперь лучше позаботиться о своем старом сердце. — Он положил коробку конфет на тумбочку возле кровати. — Не думаю, что смогу скоро угоститься шоколадом. Врачи будут возражать…
Карина сложила руки на груди. Бук вежливо промолчал. Лицо Монберга потемнело.
— Так. Все в курсе.
— Я сменил вас на посту министра, — сказал Бук. — Мне положено знать. Но эта закрытая информация и такой останется, не беспокойтесь.
— Не беспокоиться? — Голос его вдруг стал по-стариковски тонким и ломким. — Вам легко говорить. Я уже давно болел, только никто не замечал. Никому дела не было. Ты сидишь безвылазно в этих четырех стенах день за днем, да и ночами тоже. И постепенно… — он снова посмотрел на Карину и тут же отвел глаза, — отрываешься от действительности. А потом вдруг начинаешь делать такое, о чем раньше и подумать не мог. Я больше не хочу, чтобы моя семья страдала. Вы слышите?
— Конечно, — ответил Бук. — Я вам обещаю. Мы только хотели поговорить об одном старом деле — по военному ведомству. Вы еще делали о нем запрос. До того, как… — Он кивнул на кровать. — Ну, вы понимаете.
— О чем тут говорить? — слишком быстро заговорил Монберг. — Странная история, мне о ней рассказала Анна. Хотела, чтобы я ею занялся, попросила, так сказать, по старой памяти.
— И? — ждал продолжения Бук.
— Мы встретились. Вспомнили прошлое, обменялись новостями. Она как раз оформляла развод. Мне показалось, что Анна немного… зациклилась на том солдатском деле. Когда я уходил, она оставила мне папку с документами. Было похоже, что это много для нее значило. Я так и не понял почему. И конечно же, не успел выполнить ее просьбу.
Бук выслушал тираду Монберга, ни слова не говоря, только тяжело вздохнул, когда бывший министр умолк.
— Почему вы об этом спрашиваете, Томас?
— Вы знали о том деле еще до того, как к вам пришла Анна Драгсхольм. У вас были причины на то, чтобы отправить конверт с полученными от нее документами на несуществующий адрес. Прошу вас, будьте откровенны с нами. Мы знаем, что министр обороны даже созывал совещание ради одного солдата, упомянутого в том деле.
Карина извлекла из сумки бумаги, передала Буку, тот протянул Монбергу.
— Его имя Йенс Петер Рабен.
Монберг взял документы, но лишь на мгновение задержал на них взгляд.
— Боюсь, я еще не полностью оправился.
— Давайте обойдемся без вранья! — Бук повысил голос неожиданно для себя. — Просто расскажите, о чем шла речь на том совещании с Россингом. Это важно.
Монберг пожал плечами, дотянулся до очков, лежащих на тумбочке, нацепил их на нос.
— Это было так давно, — сказал он, пробежав глазами текст.
— Вы скрыли информацию о серьезном расследовании военной прокуратуры! Вы не сообщили о нем ни полиции, ни службе безопасности, ни сотрудникам своего министерства! — Он взял стул, поставил его перед кроватью и сел. — Почему? Что вы с Россингом скрываете?
Монберг обернулся к Карине в надежде на поддержку. Она хранила молчание.
— Зачем понадобилось созывать совещание о Рабене? — давил на него Бук. — Что сказал вам Россинг? Почему не велся протокол совещания?
— Да что происходит, Бук? О чем вы вообще говорите?
— Вы встречались с Россингом. Позже с вами на ту же тему говорила Драгсхольм. Но вы молчали. Молчали, даже когда ее убили. Мне нужно знать…
— Если вы пришли, чтобы обвинить меня в своих ошибках, то можете убираться! — отбивался Монберг.
— Что сказал Россинг на том совещании?
В дверях появилась женщина в темно-синем костюме. Ее сопровождал врач. Жена Монберга, Бук узнал ее по газетным фотографиям.
— У тебя опять посетители, Фроде? — воскликнула она, бросаясь к мужу, целуя его в макушку. Монберг при этом поморщился, как ребенок. — Так дело не пойдет. — Она уставилась на Бука. — Я ценю ваше внимание, но сейчас моего мужа должен осматривать доктор.
Монберг поднял руку с документами. Карина забрала бумаги, отошла к окну и стала перебирать открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления.
— Ему вредно волноваться, — продолжала жена.
— Да, сейчас мне нужен отдых и покой, — согласился Монберг.
Карина легонько подтолкнула Бука, тот обернулся. У нее в руках была открытка с розами. Внутри — стандартное пожелание, напечатанное типографским способом, и приписка от руки: «Очень рад, что тебе лучше, Фроде. Мы братья навсегда».
Бук кивнул.
— Полагаю, министр как раз собирался уходить, — многозначительно произнес Монберг.
— Да, — сказал Бук. — Поправляйтесь поскорее, Фроде. — Он бросил открытку Россинга на одеяло в ногах Монберга. — Все ваши друзья желают вам этого.
В коридоре, среди больничных запахов и писка аппаратов, доносящегося из палат, Бук замедлил шаг, дожидаясь, когда его догонит Карина.
— Все-таки Россинг опередил нас, — мрачно буркнул он, когда она поравнялась с ним.
— Да, он уже знал, о чем вы будете спрашивать. И знал, как нужно отвечать.
— Черт, — пробормотал Бук и внимательно посмотрел на нее. — Карина, расскажите мне о Монберге. Что он за человек?
— Остроумный. Забавный. Обаятельный. — Она еще подумала. — Слабый.
— Надо искать другие пути, — сказал он, даже не представляя себе, в каком направлении вести поиски.
— У меня идея, — сказала Карина, когда они уже снова сидели на заднем сиденье служебного автомобиля и, преодолевая пробки, возвращались в министерство. — Надо опубликовать официальное извинение за эксгумацию того солдата.
Бук проворчал что-то нечленораздельное, глядя на субботнее оживление на торговых улицах. Обычные люди жили обычной жизнью. Как же он им завидовал.
— Томас, — убеждала его Карина. Теперь, когда они были наедине, она стала обращаться к нему по имени, и Буку это нравилось. — Такое извинение помогло бы разрядить обстановку. Краббе опять наседает. Замучил Плоуга просьбами о срочной встрече с вами.
— Пусть Плоуг посоветует Краббе сесть перед дверью премьер-министра и вымаливать у него встречу, если ему так хочется.
— Извинение от имени министерства было бы сейчас весьма кстати.
У Бука в машине, в небольшом баре, где другие обычно хранили алкоголь, было припасено несколько пачек шоколадного печенья. Он распечатал первую попавшуюся упаковку, предложил сначала Карине — та отказалась, потом взял себе парочку.
— Как мне извинятся за то, о чем я даже не знал?
— Вы министр. Ситуация типичная.
— Но это не значит, что она мне нравится. Чья вообще это была идея выкопать несчастного парня?
— Одной женщины из полиции. Ее уволили.
— Оперативно реагируют.
— Она довольно известная личность. Помните дело Бирк-Ларсен пару лет назад?
Бук передернул плечами:
— Да… Ужасное убийство.
— Она раскрыла его. И после этого ее уволили, как сейчас.
На его лице появился интерес.
— По одной из версий в том убийстве были замешаны городские чиновники и политики, — продолжала Карина. — И она не захотела молчать о том, что узнала. Если вы упомянете в своем заявлении, что она уже имела дисциплинарные взыскания… или что-нибудь насчет того, что от всех сотрудников полиции мы ожидаем соответствия высокому уровню и замечательным традициям…
Бук в замешательстве уставился на Карину.
— Да, вы правы, — согласилась Карина. — Это не ваш стиль. Тогда формулировка останется за вами.
— Как ее зовут?
— Сара Лунд.
— Я хочу поговорить с ней.
Карина расхохоталась. Как ни странно, Буку стало теплее на душе оттого, что он сумел рассмешить эту тонкую умную женщину.
— Но вы, наверное, не сможете с ней поговорить. Ее же только что выставили из полиции.
— А я министр юстиции. И могу говорить с кем захочу. Если эта Лунд сумела раскрыть дело Бирк-Ларсен, значит она неглупа. Может, ей что-то известно.
Он еще раз протянул ей пачку печенья. На этот раз она взяла одно.
— Встреча с ней может усложнить ваши отношения с полицией.
— Усложнить? Можно подумать, они мечтают подружиться со мной! Нет. Если Монберг не желает говорить с нами, нам придется пойти другим путем. Найдите мне, пожалуйста, Сару Лунд.
— Томас, — сказала она тоном матери, отчитывающей ребенка. — Если об этом узнают, у вас будут большие проблемы.
— У меня и так проблемы. Если я не раскопаю это дело, моей карьере крышка. Так что не будем переворачивать вопрос с ног на голову. — Он улыбнулся лукаво. — Вы так хорошо управляетесь с телефоном, Карина… Для вас не составит труда найти эту самую Лунд. И тогда мы отправимся к ней прямо сейчас.
Обычная датская свадьба. Гостиничный зал для банкетов полон друзей и родни. Счастливая пара по центру. Негромкая музыка. Чиновник службы регистрации гражданских актов провозглашает тривиальное:
— Объявляю вас мужем и женой. Теперь вы можете поцеловать невесту.
Бьорн, маленький веселый человек, полный юмора и озорства, ухмыльнулся во весь рот, словно порочный эльф, и сделал так, как ему велели.
Лунд порадовалась, видя, что ее торт не причинил серьезного вреда. Бьорн был очень славным, и мать, после стольких лет горького одиночества, наконец-то обрела счастье.
Поэтому сама Лунд, в лучшем из своих нарядов, а именно в платье из фиолетового шелка, аплодировала им обоим и улыбалась Марку, который стоял рядом с ней, высокий и красивый.
Весь мир жил, двигался, менялся со временем. Но только не она. Она оказалась точно на том же месте, что и два года назад, после той черной ночи, когда ранили Майера, и вся ее жизнь словно пошла под откос. Вот почему она чувствовала неловкую, виноватую радость, глядя на лицо матери, которое излучало то безмятежное счастье, какое приходит лишь тогда, когда человек бескорыстно отдает свою жизнь другому, растворяясь без остатка в той общей любви, что расточает свои извечные лживые обещания.
Эту жертву она никогда не смогла бы принести, и те, кто знал ее, понимали это. Марк уже не был тем хмурым подростком, который когда-то выкрикнул ей в лицо: «Тебя интересуют только трупы». Она подозревала, что он по-прежнему так думает, просто больше не говорит этого вслух.
Арендованный в одной из гостиниц Эстербро зал был великолепен. Мраморные стены, удушающий аромат многочисленных букетов. Когда аплодисменты стихли, Бьорн объявил:
— Дорогие гости, прошу всех к столу, будем есть, пить и веселиться! А потом снова пить!
Ее мать была в зеленом шелковом платье, которое сшила сама. Выглядела она бесподобно и была так хороша, что у Лунд навернулись на глазах слезы.
— Сразу видно, что Бьорн раньше служил в армии, — хихикнул Марк рядом с ней.
— Да-да, — закивала она, глядя, как двое мужчин в куртках с полковыми эмблемами обнимают пожилого жениха и хлопают его по спине.
Подошла Вибеке, поцеловала дочь и внука, положила руки им на плечи.
— Мама, эта идея о том, чтобы я сказала тост… — начала Лунд.
— Не о чем говорить, — быстро перебила ее Вибеке. — Всего-то и требуется сказать пару слов на свадьбе матери. Невысока цена за то, чтобы избавиться от меня.
— Я не умею говорить речи.
— Значит, будешь краткой, даже лучше. Нам еще нужно успеть потанцевать. Только не пытайся убедить меня, будто ты и танцевать не умеешь. Уж я-то знаю, что это неправда. — Сияющее лицо Вибеке на мгновение посерьезнело. — Я помню! Когда тебе было столько же лет, как сейчас Марку, ты прекрасно танцевала, Сара.
— Жена! Жена! — Это Бьорн пытался перекричать веселый шум гостей. — Нам пора фотографироваться. На долгую память.
Но Вибеке не пошла к нему. Мать и дочь стояли друг напротив друга. Марк незаметно исчез, словно почувствовал что-то.
— Я не стану заставлять тебя, — тихо произнесла Вибеке. — Много лет я пыталась заставить тебя стать тем, чем ты не являешься. Прости меня. Я только хотела…
Лунд порывисто обняла мать, прикоснулась губами к ее теплой напудренной щеке.
— Ты такая, какая есть, и я люблю тебя за это, — прошептала Вибеке ей на ухо и тут же скрылась в толпе гостей, как будто испугавшись собственной откровенности.
Откуда-то сбоку возник сотрудник гостиницы в белой рубашке с маленьким колокольчиком в руке.
— Позвоните в этот колокольчик, когда нужно будет призвать всех к вниманию, — сказал он, как будто она никогда раньше не была на свадьбах. — Все подарки мы сложили вон на тот стол, вместе с цветами. Да, букет, который прислали вам, тоже там.
— Мне букет? От кого?
— Без понятия. — Он показал на три красные розы в целлофане среди пестрых коробок и пакетов.
— Прошу, прошу, — засуетился фотограф. — Занимайте места, пожалуйста.
Бьорн посередине, по обе стороны от него Вибеке и Лунд. Она вспомнила свою свадьбу и навязчивый вопрос, который изводил ее даже в тот момент, когда она улыбалась в объектив камеры: надолго ли?
Этот союз точно надолго, верила Лунд. Годы мучительного одиночества, прожитые Вибеке, остались позади, словно окончилась длительная, скорбная война и наступил долгожданный мир.
Марк присел на корточки в первом ряду. Лунд не смогла удержаться — опустила руку, провела пальцами по его светлым волосам. Сын не уворачивался, как раньше, а улыбался, и Лунд почувствовала себя счастливой.
Минут через десять расселись за столы. Пока из кухни выносили первое блюдо, гости начали петь. Тексты были заранее разложены рядом с каждым прибором, так что традиционные нелепые куплеты распевали все. Вино подали белое, тепловатое. Лунд, как и планировали новобрачные, сидела рядом с вдовым двоюродным братом Бьорна из Роскилле. По профессии бухгалтер, он не мог говорить ни о чем, кроме системы двойной записи в учете.
Лунд пить не стала — у нее и без алкоголя кружилась голова. Ее сосед оказался достаточно восприимчив для того, чтобы понять: бухгалтерские тонкости ее не интересуют.
— Вы офицер полиции? — спросил он.
— В каком-то смысле…
— Я слышал, они выкопали тело погибшего солдата. В газетах писали.
Лунд вдруг передумала, сделала большой глоток слишком сладкого на ее вкус вина и сказала:
— Да что вы говорите!
Прежде чем бухгалтер успел вымолвить слово, она зазвонила в колокольчик. Вибеке уже начала вставать, но тут к Лунд снова подкрался служащий гостиницы.
— Простите, — тихо проговорил он, — к вам пришли. Она говорит, это очень важно.
Лунд обернулась. У входа в зал стояла светловолосая женщина в деловом костюме. Заметив взгляд Лунд, она кивнула.
— Мне не терпится услышать тост, — провозгласила Вибеке с бокалом в руке. — Итак…
Лунд выскользнула из-за стола и, пригибаясь, пошла к выходу.
Женщина, стоявшая возле двери, представилась как Карина Йоргенсен из Министерства юстиции.
— Тост! — Лунд слышала, как Вибеке за ее спиной пытается импровизировать. — Ваше здоровье!
Они шли через служебные помещения гостиницы.
— Будем считать этот разговор случайным, — предупредила ее блондинка из министерства. — Никаких записей о нем не останется. И вы не сообщите о нем никому из Управления полиции.
Они спустились на первый этаж и оказались в коридоре, отделанном белым кафелем. Судя по запахам и звукам, где-то рядом располагалась кухня. В конце коридора стоял крупный мужчина; в одной руке у него был мобильный телефон, в другой — куриная ножка. Рядом с ним какая-то женщина складывала на тележку скатерти.
Когда Лунд подошла, недоеденная ножка полетела в мусорный бачок, телефон исчез в кармане. Вытерев пальцы о первую попавшуюся салфетку, толстяк пожал ей руку.
— Я Томас Бук. Министр юстиции. По крайней мере пока.
Лунд молча стояла перед ним.
— Карина говорит, что мы тут с вами случайно встретились. — У него было доброе лицо в обрамлении не очень опрятной бороды. — Та еще случайность.
— У моей матери здесь свадьба…
— Я знаю. Дело в том, что мне просто необходимо получить ответы на некоторые вопросы. И мне кажется…
— Послушайте. Если вы насчет эксгумации, то виновата я одна. Ни Брикс, ни Странге тут ни при чем…
Он ждал, когда уйдет официантка со скатертями. Наконец они остались в коридоре без свидетелей.
— Вам известно о том, что один отряд из датского контингента в Гильменде обвинялся в преступлениях против мирных жителей?
— Да, немного.
— Вы сумели обнаружить доказательства того, что наши солдаты убивали афганцев?
— Вам лучше обратиться к Леннарту Бриксу или Рут Хедебю. Они руководят расследованием…
— В этом я не уверен. И не забывайте, что я министр юстиции. Есть предположение, что на самом деле преступления против мирных жителей были совершены одним офицером. Вы об этом знаете? Есть ли свидетельства того, что действия того офицера кто-то старается прикрыть?
Лунд покачала головой:
— Эту историю рассказал солдат с психическим расстройством. Возможно, никакого офицера и не было.
Толстяк сунул кулаки в карманы широких брюк.
— Тогда почему вы решились на эксгумацию, зная, какими проблемами это чревато?
— Потому что сглупила. Я ничего не знаю. И мне надо возвращаться на свадьбу. Извините.
— Что можно сказать о командире отряда Йенсе Петере Рабене?
— Я думала, он что-то знает, но… он болен. Правда, у него была причина, чтобы сбежать из тюрьмы. Ему отказали в освобождении.
— Кто отказал?
— Управление тюрем. Врачи дали положительное заключение, но…
Бук переглянулся со светловолосой женщиной.
— В Херстедвестере его сочли здоровым? — переспросил он. — А Управление тюрем не дало согласия на освобождение?
— Да. Он очень хотел вернуться домой. Его брак трещал по швам. Может, семья уже распалась.
В задумчивости Бук приложил палец к губам.
— Потерпите еще минутку. — Он обернулся к Карине Йоргенсен. — Монберг ведь работал над реформой пенитенциарной системы? Когда он забросил проект?
Карина прищурилась, вспоминая.
— Сразу после того совещания с министром обороны.
— Так я и думал. Мне нужен Плоуг. Позвоните ему, пожалуйста.
Потом Бук с широкой улыбкой обратился к Лунд:
— Благодарю вас. — Он снова протянул ей свою широкую ладонь. — И передайте матери мои поздравления по случаю свадьбы.
— А в чем все-таки дело?
Он опять поднял к губам указательный палец, хитро улыбнулся и подмигнул:
— Хорошего вам дня, Сара Лунд.
Когда она вернулась в зал, речь Бьорна была в самом разгаре.
— Вибеке, — говорил он, поглядывая в свои записи, — ты сделала меня таким счастливым. Рядом с тобой я постоянно хочу петь, танцевать и говорить речи.
Лунд пошла на свое место, всей душой желая, чтобы Бьорн все же занялся чем-то другим. Но потом ее мысли обратились к человеку, с которым она только что говорила. Томас Бук был министром юстиции. И он, как и она сама, пребывал в неведении.
— Иногда, — продолжал Бьорн, — я жалею, что мы не встретились раньше. Но кто знает, может, тогда мы не были бы готовы друг для друга. Поэтому я страшно рад, что в тот майский вторник зашел в комиссионный магазин. И встретился там с женщиной, которая сегодня стала моей женой!
Лунд игнорировала натужные шутки своего соседа по столу. Она смотрела на подарки и на три красные розы.
Никто не посылает цветы одинокой женщине в честь свадьбы ее матери. Даже дешевый букетик.
Гости задвигали стульями — все вставали с бокалами в руках. Бьорн говорил тост:
— За здоровье невесты!
Когда Бьорн наклонился, чтобы поцеловать Вибеке, Лунд встала, прошла через весь зал к столу с подарками и взяла странный букет в руки. Среди листьев и стеблей торчал маленький белый конверт. Как ни старалась она двигаться быстро и незаметно, ее маневры привлекли всеобщее внимание. Она спиной чувствовала удивленные взгляды.
Мимо шел официант с напитками.
— Кто принес эти цветы? — спросила она его.
— Курьер, — равнодушно бросил он.
В конверте была короткая записка, нацарапанная корявым почерком: «Проверьте жетон. Рабен».
Вибеке наблюдала за дочерью — с напряженной улыбкой. Она постучала ножом по бокалу с вином и поднялась.
— Теперь, когда мы все собрались вместе, я бы тоже хотела произнести свою речь. Пока Сара…
Лунд взяла вверенный ей колокольчик.
— Дорогой Бьорн… — начала Вибеке, но замолчала при виде дочери, идущей к ней вокруг стола.
Лунд подошла и встала рядом с ней. Их разделяли многие годы недопонимания и взаимного недовольства, споров и ссор. И вот она собирается огорчить свою мать еще раз, прямо в день свадьбы.
В лице Вибеке что-то дрогнуло. Но она улыбалась. И тогда Лунд поставила колокольчик у ее тарелки, обняла ее, поцеловала в обе щеки и то же самое получила в ответ.
— Что такое? — воскликнул Бьорн. Его недоумение граничило с возмущением. — Неужели ты собираешься уйти сейчас, когда твоя мать говорит речь? И вообще, что это за гость, который уходит со свадьбы, которая еще толком даже не началась?
Лунд поморгала, словно что-то попало ей в глаз.
— Да, Бьорн, Сара уходит, — ответила Вибеке с бунтарскими нотками в голосе. — И это нормально.
— Нормально? — выпучил глаза Бьорн.
Лунд не вмешивалась, продолжая путь к выходу.
— Да! — твердо заявила Вибеке. — Это абсолютно нормально. Женщины в этой семье самостоятельные и занятые. — Она похлопала его по плечу. — Привыкай, Бьорн! И постарайся не отставать.
Закрывая за собой дверь, Лунд слышала смех. Может, не очень уверенный, но все же смех. Да, ее поступок будут обсуждать, но в этом как раз ничего нового нет, о ней всегда говорили и будут говорить.
Последним, что донеслось до нее из зала, был голос матери, сильный и счастливый:
— Итак, мой дорогой Бьорн, на чем я остановилась?
Больше Лунд ничего не слышала. Она спустилась по лестнице, четко зная, куда ей нужно идти.
Ханна Мёллер разбирала вещи в гараже. Застыв над раскрытой коробкой, она печально вглядывалась в фотографию, зажатую в руке.
Вошла Лунд, она была в старой синей куртке поверх нарядного фиолетового платья.
— Я пришла извиниться, — сказала Лунд. — Знаю, официальное извинение от полиции уже было. Но этого недостаточно. Я хотела, чтобы вы услышали это от меня.
Она скосила глаза на фотографию. На ней симпатичный юноша в военном берете улыбался в объектив камеры. Ханна Мёллер убрала снимок обратно в коробку.
— Я понимаю, что загладить свою вину я не смогу, — продолжала Лунд.
— Да, — с горечью сказала женщина, — не сможете.
— Прошу вас только понять. — Лунд приблизилась к Ханне еще на шаг, она твердо решила сказать то, что хотела. — Я должна была убедиться.
— И как, убедились?
Она стала вынимать одежду сына и складывать ее в черный мешок для мусора.
— Я убедилась в том, что он мертв. Простите. Но остались другие вопросы…
— Уходите.
Лунд в растерянности оглянулась вокруг.
— Я прошу вас выслушать меня.
— Почему вы не оставите меня в покое? — Ханна Мёллер почти кричала, в голосе звенели ярость и боль. — Почему вы приходите сюда снова и снова? Вы преследуете меня?
— Потому что происходит что-то странное. Думаю, вы это тоже понимаете.
— О чем вы?
Она держала в руках свитер из темно-синей шерсти. Похожий на военный. Или на школьный. У них так много общего.
— Об армейском жетоне вашего сына. Его дают всем солдатам, это такая металлическая бирка с фамилией, на цепочке…
Лунд дополняла свои слова неуклюжими жестами, но Ханна Мёллер, судя по выражению ее лица, не нуждалась в объяснениях.
— Вы знаете, где он сейчас?
— Почему этот кусок металла так важен?
— Обычно его возвращают ближайшим родственникам. Он у вас?
Женщина покачала головой:
— Я просила, чтобы мне его отдали. Но мне сказали, что жетон не нашли.
— А другие его вещи вам вернули?
Ханна Мёллер показала на коробки.
— Нет. Здесь то, что он оставил дома. От армии мы ничего не получили. Только тело, которое нам не позволили даже увидеть. Почему вы все время задаете странные вопросы?
Лунд не знала, что ответить, но она чувствовала себя в долгу перед Ханной Мёллер за свою катастрофическую ошибку на кладбище.
— Мне кажется, кто-то нашел жетон вашего сына и пользуется им, чтобы скрыть свою личность. И свои преступления.
— Пер был хорошим мальчиком, — проговорила его мать с болью. — Я так не хотела, чтобы он шел служить в армию. Когда он был маленьким, никаких войн не было. Я думала, он станет учителем. Или врачом. Но когда он вырос, мир уже изменился. — Она смотрела на Лунд, и в ее взгляде больше не было ненависти. — И он принял решение. Это случилось так обыденно. Собрался и поехал в какую-то страну, о которой почти ничего не знал, пошел на войну, которая была нам непонятна. Мне никогда в голову не приходило, что я когда-нибудь увижу его в военной форме. Наверное, стране нужны солдаты. Но не Пер. Он был для этого слишком мягок.
Лунд молчала, думая о Марке.
— Родителям кажется, что они могут дать детям хороший старт, направить их в нужную сторону. — Ханна Мёллер говорила быстро и тихо, едва сдерживая слезы. — Но мы не можем предугадать, что их ждет впереди.
— Простите, что причинила вам боль. Это было непростительно с моей стороны. Больше я вас не потревожу.
Лунд повернулась и зашагала к раскрытой двери гаража.
— Подождите! — окликнула ее женщина. — Я покажу вам кое-что.
Она прошла в угол и вытащила еще одну коробку.
— Я думала, это какая-то ошибка. Может, так и есть. Но все равно у меня странное ощущение.
— Что за ощущение?
— Вдруг стало происходить что-то непонятное. Как будто… как будто Пер жив. Вот… — Она протянула Лунд пачку вскрытых конвертов. — Последнее пришло всего с месяц назад. Посмотрите.
Лунд взяла из ее рук пачку писем.
— Когда они только начали приходить, я подумала… я мечтала, что, может, он каким-то чудом выжил, — прошептала Ханна Мёллер. — Но ведь это не так? А потом пришла та женщина. И вы…
По большей части это были квитанции о покупках, сделанных уже после того, как Пер К. Мёллер погиб в Гильменде — от случайного взрыва или покончив с собой.
— Что вы думаете? Это ошибка? — спросила женщина.
— Возможно, — ответила Лунд. — Я могу на время взять это у вас?
Еще не было шести, когда Томас Бук вернулся в больницу с намерением еще раз поговорить с Фроде Монбергом.
На посту в отделении никого не было, поэтому он сразу направился в палату. Монберг в белой пижаме сидел на краю кровати и читал газету.
— Если вам обязательно нужно меня видеть, — сказал он вместо приветствия, — то прошу заранее предупреждать о визите. И приходить желательно в отведенное для посещений время, а не когда вздумается.
Потом он встал с кровати, набросил халат. Бывший министр так и не побрился, отчего его худое лицо казалось еще более осунувшимся и встревоженным.
— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал вам, Бук.
— А ничего и не нужно говорить. Я и так уже все знаю.
Монберг криво усмехнулся:
— Вот как?
— Все или почти все. Вы готовили реформу тюрем, так как обещали избирателям сократить количество заключенных и пересмотреть ряд дел с целью досрочного освобождения некоторых из них. Об этом прямо говорится в вашей предвыборной программе.
— Ну да, тюрьмы переполнены, люди недовольны. А при чем здесь это?
— И в рамках реформы вы предлагали не держать в тюрьмах психически больных людей.
Худой человек в больничном халате настороженно молчал.
— Вы поручили Управлению тюрем рассмотреть каждое дело заново и тех осужденных, которые не представляют угрозы для общества, выпустить на свободу как минимум условно.
— Да, конечно. Копаться в архивах — работа чиновников, а не министров.
— Одним из заключенных, рекомендованных к освобождению, был Йенс Петер Рабен. Солдат. Человек, который утверждал, будто стал свидетелем преступлений датского военнослужащего против мирных граждан Афганистана.
— Я не помню всех мелочей…
Бук сделал еще шаг к нему.
— Не лгите мне. Россинг настоял на встрече с вами, чтобы обсудить дело того самого Рабена. После чего вы полностью отказались от реформы. Ничего из предложенного вами сделано не было.
Монберг кивнул:
— Это так, но причины совсем другие…
— Хорошо. Я больше не буду досаждать вам, — объявил Бук и направился к двери. — Пусть теперь Плоуг с юристами разбираются…
— Бук! Постойте…
Он обернулся.
— Не спешите так. Идите сюда, — сказал Монберг.
Бук вернулся. Глядя на понурого человека, который только что оправился после попытки самоубийства, он искал в себе чувство вины за то, что причиняет Монбергу такие страдания. Но виноватым он себя не ощущал.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Монберг.
— Это во многом зависит от вас. Я не хочу никого наказывать. Мне просто нужна правда.
— Россинг настоял на том, чтобы Рабена оставили в заключении. Медики утверждали, что он здоров, но Россинг рассматривал его с точки зрения безопасности. По его словам, освобождение Рабена противоречило бы интересам государства. Он должен был оставаться в Херстедвестере.
Бук не верил собственным ушам.
— Интересам государства? — воскликнул он. — Что это за интересы такие? Мы не сажаем под замок даже наших врагов, если для этого нет серьезных оснований. Так почему мы поступаем так с нашими собственными солдатами, которые сражались за свою страну, за нас?
— Россинг не вдавался в детали, а я не спрашивал.
Бук поднял палец, направил его на тощую фигуру собеседника:
— Йенс Петер Рабен узнал, что в Афганистане было совершено какое-то ужасное преступление. Россинг хотел упрятать его за решетку, так как боялся политического скандала в случае огласки. Интересы государства здесь ни при чем.
— Я ничего об этом не знал! Россинг просто попросил меня помочь. Сказал, что нужно сделать.
— А потом Анна Драгсхольм захотела возобновить дело.
Монберг нахмурился, отвернулся от Бука и от его неприятных вопросов. Чтобы чем-то заняться, он стал поправлять простыни на кровати.
— Что сказала Драгсхольм? Что ей стало известно?
— Я не могу об этом говорить… — буркнул Монберг и принялся взбивать подушки.
Бук не выдержал.
— Проклятье! — проревел он. — Или вы думаете, что сможете прятаться здесь всю жизнь? Там… — Его рука взметнулась, указывая за дверь. — Там люди погибают! И вина за их смерти ляжет не на Россинга, а на вас! — Толстый палец Бука теперь был обращен на Монберга. — Вас сделают козлом отпущения и в придачу назовут сумасшедшим и засунут в психушку, как Рабена. Неужели вы этого не понимаете?
Фроде Монберг схватился за спинку кровати, ему не хватало воздуха. И храбрости тоже.
— Я пошел в политику, чтобы делать хорошие дела. Чтобы служить людям…
— Ну так расскажите мне, что вы знаете! — взмолился Бук.
Монберг все еще колебался. Наконец, сделав глубокий вдох, он решился.
— Она сказала, что нашла доказательства того, что солдаты говорили правду. Действительно была резня. И сделал это какой-то датский офицер. Рабена осудили несправедливо.
— Откуда она это узнала? — спросил Бук.
Монберг закрыл глаза, как человек перед решительным прыжком.
— Она нашла его.
— Кого?
— Того, кто это сделал. Анна знала, кто он. Мне она не назвала его имени — слишком боялась, ведь я был в правительстве. Вряд ли она доверяла мне.
Бук не стал говорить то, что и так было очевидно: Драгсхольм верно оценивала его.
— Это все, что я знаю. — Монберг отвернулся от Бука, посмотрел в окно. — И что мне теперь делать? Ситуация с каждым днем все хуже и хуже.
— Говорите правду, Фроде. Этого достаточно. — Он положил ладонь на плечо Монберга и был потрясен, почувствовав, что в этом человеке остались буквально кожа да кости. — Говорите правду, и все будет в порядке. Обещаю вам. Премьер-министр целиком поддерживает меня. Он лично попросил меня во всем разобраться. Мы поможем вам, не волнуйтесь.
Фроде Монберг развернулся и уставился на Бука. В этот момент в дверь постучали.
— Прошу прощения, — сказала Карина, заглядывая в палату. — Мне нужно поговорить с вами, министр. Это важно.
— Я на пару минут, — сказал Бук Монбергу. — А потом мы с вами обсудим план действий.
Худой человек в больничном халате по-прежнему не отрывал от Бука изумленного взгляда.
— Вы дитя, Бук. Россинг не скажет ни слова.
Карина нетерпеливо замахала ему рукой.
— Всего пару минут, — повторил Бук.
— Вы не заставите его говорить, — сказал Монберг, и в его глазах промелькнул страх. — Вы не понимаете. Он не такой, как я. Не такой, как остальные.
В коридоре Карина схватила Бука за руку и потянула прочь от палаты Монберга, а у него впервые за долгое время появилось ощущение, что дело сдвинулось с мертвой точки.
— Томас…
— Мне все-таки удалось его разговорить. И все наши догадки подтвердились. Нужно немедленно прислать сюда людей из службы безопасности.
— Подождите, Томас, выслушайте меня! — Она заметила тихий угол в боковом коридоре, затащила туда Бука. — Сейчас не Монберг ваша главная проблема, а Краббе.
— Чего опять нужно нашему бойскауту? — поморщился Бук.
— Он требует вашей отставки.
— Ерунда какая-то.
Она печально смотрела на него, что было совсем на нее непохоже.
— Краббе выставил премьер-министру ультиматум: или вы уходите, или он откажет администрации в своей поддержке. Если он не получит вашей головы, правительству грозит кризис.
— Нет, нет, нет. — Бук все еще находился под впечатлением от разговора с бывшим министром. — Вот послушайте. Монберг подтвердил, что говорил с Россингом и что по его просьбе держал в Херстедвестере солдата датской армии. Вот что сейчас самое важное.
Карина пристально смотрела на него, сложив руки на груди.
— Нам просто нужно докопаться до истины, и тогда все утрясется, — стоял на своем Бук. — Обычно так всегда и бывает. Пойдемте. — Он повел ее обратно в отделение, где находилась палата Монберга. — Вы все услышите сами.
— Томас, ваше положение очень серьезно, — пыталась она вразумить его на ходу.
— Все очень серьезно. Нужно только решить, что важнее.
Он почти бегом добрался до палаты Монберга, распахнул дверь. Там медсестра меняла постельное белье на кровати. Больше в палате никого не было. Бук так и застыл на пороге с раскрытым ртом.
— Он сказал, что хочет пройтись, — пояснила медсестра.
— И вы отпустили его?
Теперь уже удивилась медсестра:
— Это больница, а не тюрьма!
Бук, чертыхаясь, выскочил обратно в коридор. Должно быть, Монберг повернул налево, иначе они бы встретились.
— Томас… — Карина едва поспевала за ним.
— Не сейчас.
Вообще-то, Томас Бук не считал себя нервным человеком. Переживания и беспокойство были не в его характере.
— Томас! Вы должны позвонить премьер-министру!
— Нет! — рявкнул он и тут же устыдился своего поведения. — Мы должны найти Монберга. Неужели вы не понимаете?
— Почему? Объясните мне! — воскликнула она.
— Я сильно надавил на него, Карина, — произнес Бук негромко, будто говорил сам с собой. — Я очень сильно надавил на него.
Она внимательно посмотрела на него, потом пошла по коридору, заглядывая во все палаты подряд.
— Фроде? — звала она, но никто не откликался.
В доме полковника Ярнвига завершался ремонт подвального этажа. Новая комната Йонаса, выкрашенная с помощью майора Согарда в яркий красный цвет, вместила кровать, маленький желтый стул, торшер и небольшой рабочий стол. Впервые в жизни у Йонаса появилось собственное пространство. Луиза наблюдала за тем, как ее сын помогает дедушке прикреплять над кроватью постер со сказочными воинами.
— А так ровно, Йонас? — спрашивал Ярнвиг, двигая постер по стене.
— Да, дедушка, так хорошо.
Ярнвиг обернулся и подмигнул внуку, потом вынул из кармана кнопки и приколол постер.
— Вот, готово, — сказал он и взъерошил волосы мальчика. — Отличная комната получилась? И она только твоя!
— Теперь тебе придется стучать, когда захочешь войти, — сказал Йонас.
— Есть, сэр! — Ярнвиг отдал честь и щелкнул каблуками.
Йонас ответил ему тем же, и оба рассмеялись. Глядя на них, Луиза улыбалась, но на душе у нее было грустно.
Она вернулась на кухню, чтобы закончить уборку. Через несколько минут к ней заглянул отец.
— Ну, я пойду к себе, — сказал он. — Здесь стало так уютно. Была холостяцкая берлога, а теперь… — Он робко улыбнулся. — Теперь мне кажется, что у меня снова появилась семья.
— Спасибо за помощь, папа.
— Всегда рад. Слушай, Луиза, я вчера лишнего наговорил. Ты уж прости меня. Я ведь тоже переживаю. И не могу… не могу видеть, как ты страдаешь.
Она стянула резиновые перчатки, подошла к отцу и прикоснулась к его щеке.
— Все нормально. Я и сама вела себя как идиотка. Мне казалось, что навсегда значит навсегда. Но вся эта романтика — лишь сказки для детей.
— Может, и так, — согласился отец. — Ты пойдешь сегодня на бал курсантов? Я был бы рад. Будешь моей гостьей.
Она помнила эти балы, которые посещала подростком. Молодые солдаты все до одного мечтали потанцевать с дочерью офицера.
— Для этого я слишком стара и некрасива.
— Глупости. Ты молодая и красивая. К тому же тебе нужно немного отвлечься.
— Лучше я побуду с Йонасом.
— Йонас прекрасно поиграет с няней. Я договорюсь с кем-нибудь. А вот ты меня беспокоишь. Давай сходим…
Она провела тряпкой по краю раковины. Взгляд упал на золотое обручальное кольцо, которое лежало за краном рядом с ее часами. Как обычно, она сняла его перед тем, как мыть посуду.
Навсегда. Все это пустые мечты для восторженных юнцов. Она не бросила Йенса, несмотря на все испытания, выпавшие на их долю. Не каждая женщина способна на такое. И с чем она осталась? Муж, как последний трус, сначала сбежал от нее на войну, когда родился ребенок, а теперь скрывается от всех, как преступник.
— Всего на пару часов, — убеждал ее отец. — Мы уйдем, как только тебе надоест.
А она все не могла оторвать взгляд от обручального кольца. Когда-то оно значило так много, было символом разделенной любви. Теперь это лишь горькое напоминание о том, что она потеряла.
— Ладно, не буду тебя уговаривать, — сдался Ярнвиг. — Я понимаю. Как решишь, так и будет. — Он вдруг рассмеялся. — Но мне всегда так нравилось, как ты танцуешь. Хоть ты и говорила, что у тебя не получается, но ты просто понятия не имеешь, как ты хороша, когда…
Наконец Луиза обернулась к нему:
— Ну и когда мы выходим?
Ярнвиг хлопнул в ладоши, и его лицо расцвело в такой счастливой улыбке, какую в последние годы Луизе не часто приходилось у него видеть.
— Как только ты выберешь платье! А уж сколько на это уйдет времени, никто не знает…
Час спустя. За проволочным забором, ограждающим воинскую часть, стояла машина. Уже второй раз за день Рабену пришлось стать угонщиком, чтобы приехать сюда. Он сидел на водительском месте, сгорбившись и низко опустив капюшон. Дверцу он оставил открытой, чтобы в случае опасности ничто не мешало убежать.
Место для наблюдения оказалось удачным. Весь дом Ярнвига как на ладони. Почти все окна были освещены. В нижнем этаже он даже различил за одним окном игрушки, и тут же защемило сердце при мысли, что семьи больше нет и придется все начинать сначала.
Распахнулась входная дверь. Из дома вышел Торстен Ярнвиг в парадной форме: черный мундир, золотые эполеты, белоснежная сорочка и галстук. У крыльца его ждал длинный лимузин.
Рабен знал, что означает весь этот антураж: бал для курсантов офицерских училищ, получивших назначение в Рюванген. Бал проводился в арендованном зале рядом с крепостью Кастеллет. Простых солдат вроде него туда и близко не подпускали, им оставалось лишь фантазировать, какая музыка там звучит, какие пьяные шуточки там отпускают, как гогочут подвыпившие курсанты, и, стиснув зубы, надеяться, что эти зеленые юнцы не помешают им воевать и выживать, когда доведется оказаться в Гильменде.
Офицеры нужны в армии, но исход сражения всегда решают рядовые солдаты, обычные новобранцы, у которых нет ни престижного образования, ни приличного социального происхождения. И в иссохшую чужую землю льется их кровь, а не офицерская.
Он смотрел, как Ярнвиг подходит к машине, бросает сигарету в урну и оглядывается. За те годы, что он был женат на Луизе, Рабен так и не разобрался в своем отношении к полковнику. Ярнвиг был его командиром и отцом Луизы. Но Рабен никогда не смог бы ответить на вопрос: кто он сам для этого человека? Член его семьи или просто еще один солдат, ждущий его приказаний? Возможно, Ярнвиг тоже не знал ответа.
Дверь снова открылась, и Рабен, тут же забыв обо всем, восторженно смотрел на Луизу. Меховая накидка, алое шелковое платье, красиво уложенные волосы, выразительный макияж. Да, настоящая офицерская дочь, звезда бала, заветная мечта каждого курсанта. И все же она пренебрегла ими и выбрала его.
Луиза медленно спустилась по ступенькам крыльца. Неохотно, как показалось Рабену, словно принимая трудное для себя решение.
Ярнвиг придержал для нее дверцу лимузина. За рулем был солдат в форме. Луиза села в машину, глядя прямо перед собой. Она снова вернулась в привычный ей мир, частью которого он так и не стал.
Лимузин тронулся и плавно покатился к караулу у ворот. На его пути солдаты и офицеры, замирая по стойке смирно, отдавали честь командиру части и его дочери.
Проводив их взглядом, Рабен тоже завел угнанный «пежо», осторожно выехал на дорогу и поехал за лимузином на безопасном расстоянии. Он пока не знал, что будет делать, когда они доберутся до места.
Из дома Ханны Мёллер Лунд ехала на такси. Сидя на заднем сиденье, она набрала номер Странге.
— Судя по звукам, непохоже, что вы на свадьбе, — сказал он.
— Я хочу, чтобы вы кое-что проверили.
— Вы отстранены от дела.
— Я хочу, чтобы вы кое-что проверили, — раздраженно повторила Лунд.
— Я в Хельсингёре.
Значит, в сорока минутах езды на машине к северу от Копенгагена.
— Что вы там делаете?
— Служба безопасности хочет, чтобы мы допросили всех афганцев в Дании. Я сейчас в центре для приема беженцев, с переводчиком. Пустая трата времени, если честно. Минутку, я выйду на улицу…
Она ждала. Такси увязло в вечерних пробках. Такими темпами они доберутся до квартиры Вибеке не раньше чем через полчаса.
— Ну что там у вас? — раздался в телефоне голос Странге.
— Кто-то использовал личность Пера Мёллера. Его именной жетон пропал.
— Лунд, это война, а на войне вещи иногда пропадают.
— Дело не только в жетоне. Последние несколько месяцев кто-то совершает покупки от имени Мёллера. Его матери стали приходить письма с квитанциями об оплате.
— Ого.
— Вы должны снова поговорить со священником. И с Согардом. Пробейте Мёллера по банковской кредитной системе, может, удастся что-нибудь выяснить.
— Я же в Хельсингёре, помните? Беседую с людьми, которые меня ненавидят.
— Вот и прекрасно. Садитесь в машину и возвращайтесь в управление. Если будете жать на газ, то доберетесь минут за тридцать.
— Я работаю! Пробуду здесь еще часа два. — Он помолчал. — А Бриксу вы уже сообщили?
— Еще нет, — призналась она. — Но я позвоню ему. Честное слово.
Снова долгое молчание.
— Пожалуйста, обещайте, что не наделаете глупостей.
— Например?
— Например… ну, не знаю. Не пойдете снова куда-нибудь в одиночку. Это ведь ничем хорошим не кончается?
Да какое тебе дело, думала Лунд. Ты всего лишь очередной полицейский, которого дали мне в напарники. К тому же не слишком хороший. Или, наоборот, слишком хороший для такой работы?
— Я не собираюсь делать глупости, — произнесла она в трубку. Ей не хотелось обижать его, и она добавила: — Но за заботу спасибо.
На этом разговор закончился. За окном моросил дождь. Дорога впереди была забита медленно ползущими машинами.
— Я передумала, — сказала она водителю. — Мне надо в Вестербро. За сколько доедем?
Он засмеялся, пожал плечами:
— Вот уж не знаю. Вам точно туда надо?
— Точно.
При первой возможности таксист съехал на боковую улицу и там, разворачиваясь, задел велосипедиста. Последовал неизбежный в таких случаях спор. Велосипедист, крупный мужчина, изрядно накаченный пивом, сунул руку в такси и стащил ключи из замка зажигания.
Несколько минут Лунд наблюдала за тем, как за стеклом скачут друг перед другом двое разъяренных мужчин. Потом положила свою визитку на приборную доску такси, вышла из машины и сказала водителю, что готова быть свидетелем, если он действительно нуждается в том, чтобы в полиции знали о его неумении водить.
Немного пройдясь в обратном направлении, она оказалась у железнодорожной станции Нёррепорт и одноименной станции метро. Электрички отсюда ехали во всех направлениях. Уже через несколько минут она могла быть в квартире Вибеке и принести извинения за то, что так неожиданно ушла со свадьбы. Или могла отправиться в Вестербро и попытаться найти священника Гуннара Торпе.
При обычных обстоятельствах она бы не раздумывала. Но сейчас ей мешали слова Странге, сказанные на прощание. Бросаться вслед за непонятным — совсем не глупость. Более того, именно этим она всегда и занималась. В этом ее сущность. И вообще… что он может понять? Милый человек и не слишком опытный коп, он пришел в полицию только потому, что ему до смерти надоела армейская жизнь. Служба полицейского никогда не была для Ульрика Странге призванием, а всего лишь работой. Для Лунд все иначе.
Она зашла в привокзальное кафе, купила капучино и сэндвич.
Странге был совсем не похож на Яна Майера. Тот всегда забавлял ее и бесил одновременно. А еще в нем была собранность, редкая преданность делу и чувство долга, изрядно подкрепленное склонностью к самокопанию. Он понимал, что порученное дело ему не по зубам, поэтому не отставал от нее ни на шаг, прислушивался к ее словам, делал все, что она велела, хотя формально они были одного ранга — до тех пор, пока Брикс не вышвырнул ее из полиции.
Она не спеша потягивала кофе, долго расправлялась с сэндвичем. Потом посмотрела на часы: без четверти восемь. Если Странге послушался ее, то сейчас он уже должен быть в управлении и прощупывать версии, подсказанные ею. Можно было бы позвонить ему, но звонок выглядел бы как контроль с ее стороны. Странге мог обидеться, а она не хотела лишний раз задевать его чувства.
Поэтому она допила капучино, зашла в метро, спустилась по эскалатору к платформе. Рельсы по одну сторону вели к дому, по другую — в Вестербро и к Гуннару Торпе.
Не такой уж большой выбор.
Через тридцать минут она вошла в церковь. Казалось, там никого нет. Свечи горели только у алтаря — три золотых канделябра на белой салфетке перед изображением Девы Марии, плачущей над мертвым Иисусом.
Лунд шла по проходу между рядами скамеек и осматривалась. Справа из приоткрытой двери донесся какой-то шум. В узкую щель пробивался тусклый свет.
— Эй! — крикнула она.
Вдруг в ее голове зазвучал голос, такой знакомый, резкий, прокуренный голос Яна Майера: «Опять в одиночку лезете на рожон, Лунд? И опять без оружия?» Бывает, что мозг играет с нами и не в столь безобидные игры.
Она свернула к двери и крикнула в проем:
— Есть кто-нибудь?
Тишина. Она толкнула дверь.
— Эй!
Под высокими сводами церкви каждый звук разлетался гулким эхом. В комнате было темно. Она нащупала выключатель. Когда зажглась лампочка под потолком, Лунд подпрыгнула от ужаса, так как первым, что она увидела, была раковина, забрызганная кровью.
Рука дернулась к карману. Но, кроме телефона, там ничего не было.
— Черт, — шепнула Лунд и сделала то, что казалось самым естественным в такой ситуации: пошла вперед.
Вторая комната. Тут было не так темно благодаря окну, выходящему на улицу. Через стекло цедил желтый свет одинокий фонарь.
В центре знакомый силуэт — и непристойный, и святой одновременно: распятый человек. Вытянутые в стороны руки привязаны к металлической трубе, закрепленной веревками на двух высоких деревянных подсвечниках.
Гуннар Торпе, в армейской походной форме, рот заклеен куском черного скотча.
Лунд подошла, сорвала с окровавленного лица скотч. Изо рта священника хлынула кровь. Голова его безжизненно опустилась на грудь, глаза закрыты. Поддерживая его под мышки, Лунд освободила сначала правую руку, потом левую. Тяжелый мужчина. Она с трудом опустила его грузное тело на бетонный пол.
Он дышал — едва-едва.
Телефон.
Лунд вызвала дежурного.
— Говорит Сара Лунд. Пришлите «скорую помощь» в церковь Святого Симона, Вестербро. Сообщите Бриксу, что я только что нашла священника. Он еще дышит, но…
Что-то блеснуло на полу возле неподвижного тела Торпе. Она присмотрелась. Армейский жетон, обрезанный наполовину. На остром срезе кровь.
— Пусть поторопятся. Скажите…
Звук где-то неподалеку. Шаги в глубине комнаты.
Лунд посмотрела на Торпе. Кровь свежая. Раны — многочисленные.
Кто-то совсем рядом. Силуэт мужчины. Голова под капюшоном низко опущена. Он промелькнул на фоне окна, побежал к выходу.
— Передайте Бриксу, что я преследую преступника, — сказала она и бросилась к двери, оставив истекающего кровью священника.
Целый час они искали его. Целый час потрачен впустую. С ними была администратор больницы, усталая и раздраженная женщина.
— Как вы могли потерять пациента? — возмущался Бук.
— Как вы могли явиться сюда и волновать его без нашего разрешения? — отбивалась женщина. — Это возмутительно. Мне все равно, кто вы такой. Ваш пост не позволяет…
Ее перебил мобильный телефон, зазвонивший у нее в руке.
Они находились на третьем этаже. Отделение интенсивной терапии. Никаких следов Монберга. Никто его здесь не видел.
Бук заметил, что лицо женщины меняется. Теперь он уже хорошо знал, как приходят дурные вести. В последнее время он получил их предостаточно.
— Что? — спросил он, когда она положила телефон в карман.
— Кажется, нужно вызвать полицию.
— Я министр юстиции! — взорвался Бук. — Полиция подчиняется мне.
— Ладно, — недовольно проворчала она и повела их в конец коридора, за которым не было никаких палат, а только складские помещения с коробками и различным оборудованием.
— Пациенты сюда не допускаются, — сказала администратор. — Ни при каких обстоятельствах…
Они оказались возле служебного лифта. Бук с его габаритами и две женщины едва втиснулись в узкую кабину. Администратор нажала кнопку первого этажа и больше не произнесла ни слова.
Когда двери открылись, они увидели, как три человека в зеленых медицинских костюмах стоят, согнувшись, вокруг чего-то на полу. Бук первым вышел из лифта, растолкал санитаров.
Монберг лежал лицом вниз. От его головы растекалась алая лужа. Рядом валялись разбитые вдребезги очки. Белая пижама была заляпана кровью.
— Только что спрыгнул с третьего этажа, — сказал кто-то.
— Пациентам не разрешается… — начала администратор.
Карина с рыданием отвернулась к стене.
— Будет расследование, — добавила женщина.
— Вы уверены, что он спрыгнул? — спросил Бук.
Ему никто не ответил. Тогда он схватил одного из санитаров за плечи.
— Вы уверены, что он спрыгнул? — повторил он.
— Я был здесь, подметал, — ответил ему санитар. — Видел, как он стоял вон там и курил. Потом он заметил меня, забрался на перила… — Он показал на спиральные пролеты лестницы. — Я слышал, как он кричал до самого низа.
— Вы уверены? — снова спросил Бук, но теперь едва слышно.
— Вряд ли я скоро забуду эту картину. Вы бы тоже не забыли.
Десять минут восьмого. Район мясоперерабатывающих заводов понемногу приходил в движение. Зажатый между линиями железной дороги и Вестербро, этот небольшой участок города кормил почти весь Копенгаген: здесь, в низких металлических ангарах, рассыпанных по промзоне, вели свой бизнес оптовые продавцы мяса и рыбы, работали пекарни, бакалейные базы. А вечерами тут начиналась совсем другая жизнь. Все свободное пространство на вторых этажах, а иногда и на первых, отдавалось ночной публике. Бары и крошечные ресторанчики заполнялись утонченными тусовщиками, желающими отужинать в непосредственной близости от подвешенных туш и лотков с освежеванным лососем.
Лунд бежала за человеком в капюшоне от самой церкви Гуннара Торпе. Она увидела, как он метнулся влево под рекламой «Бош» над модным заведением для ценителей органической кухни.
Она продолжала бежать, не снижая темпа, стараясь дышать коротко и ритмично. Со священником пусть разбирается Брикс. Лунд видела только спину подозреваемого, и ничто другое сейчас не имело значения.
Обогнув здание с рекламной вывеской, она быстро оглядела открывшуюся площадь. Склады и торговые точки. Грузовики под погрузкой. Такси, подвозящие женщин в чересчур ярких платьях.
Человек в капюшоне скрылся в здании в дальнем правом углу площади. Лунд помчалась следом, вбежала в полуоткрытые ворота.
Пустая зона погрузки. Вилочные подъемники, оставленные до утра. Из решеток в сером бетонном полу поднимался пар. Металлическая винтовая лестница вела куда-то под деревянные балки потолка.
Вдруг раздался какой-то шум, от неожиданности Лунд вздрогнула. Этажом выше включили мощную стереосистему, и стены начали сотрясаться от громких звуков диско.
Впереди она заметила открытую дверь. Лунд прошла туда и снова оказалась под стылым ночным небом. Двор был завален черными мешками с мусором, рядом сновали вездесущие голуби.
Ни одного человека здесь не было.
Она набрала номер Брикса и услышала, как он вздохнул, отвечая ей.
— Лунд, я занят. Я перезвоню.
— Священник…
— Что с ним?
— Разве вам не передали мое сообщение?
— Я же говорю — я занят.
— Я нашла его в церкви, едва живого. Позвонила дежурному. Велела выслать врачей. И передать вам…
— Чем вы вообще занимаетесь? — закричал он. — Вы должны быть сейчас на свадьбе.
— Кто-то выбежал из церкви, когда я находилась там. Я пытаюсь проследить за ним. Сейчас он в районе мясокомбинатов.
Она оглянулась. Столько зданий. Но между ними довольно широкое пустое пространство. Если ей повезет…
— Он не мог далеко уйти. Пришлите мне подкрепление, сколько сможете. Нужно оцепить район…
— Оставайтесь на месте, — приказал Брикс.
Она слышала, как он щелкнул пальцами, призывая к вниманию подчиненных. Даже отчетливо увидела, как он это делает.
— Мы едем. Вы безоружны, поэтому ни в коем случае не приближайтесь…
— Поговорите со священником. Узнайте имя или приметы. Он видел преступника.
— Лунд! — Он снова кричал. — Сколько раз повторять? Вы отстранены от дела. Чтобы вас там и близко не было.
— Я уже здесь. А вы нет.
Краем глаза она заметила какое-то движение. Из-за пустой погрузочной платформы выскочил все тот же человек в капюшоне и перебежал к зданию напротив.
— Пришлите людей, — торопливо бросила она в трубку и сунула телефон в карман.
Она видела, как человек нырнул в завесу из пластиковых лент, которые часто можно видеть в зонах погрузки. Лунд направилась туда же. Из-за длинных черных полосок на нее пахнуло резким запахом сырого мяса и повеяло холодом.
Она вошла в темное помещение, нащупала выключатели на кирпичной стене. Длинные флуоресцентные трубки под потолком ожили, с треском вспыхивая одна за другой, разливая повсюду мертвенный бело-голубой свет.
Еще одна завеса из пластика. Справа за ней — висящие на крюках окровавленные говяжьи туши, слева — мертвые свиньи, похожие на гигантских розовых младенцев, глаза закрыты, рыльца задраны к потолку.
Бесконечные ряды мертвой плоти вдоль белой кафельной стены. Лунд поймала свое отражение в блестящей металлической двери: старая черная куртка поверх фиолетового шелкового платья. На груди пятна крови Гуннара Торпе.
Она пошла дальше.
Зал разделки мяса. Столы, как в морге, чистые и сияющие. Пилы и электрические ножи. Удушающий запах крови и рассеченной плоти. Лунд двигалась медленно, убирая с дороги тележки для подвоза туши. Смотрела. Прислушивалась.
Впереди еще один зал. Она повернула ручку двери, дошла до следующей пластиковой завесы и тут же увидела, как прямо на нее несется металлическая тележка, нагруженная картоном и мешками с мусором. Прежде чем произошло столкновение, она успела схватиться за раму двумя руками, потеряла равновесие, упала на спину и ударилась плечом о сточный желоб, провонявший дезинфекцией и тухлой кровью. Не думая о боли, она быстро осмотрелась, каждую секунду ожидая нападения.
Кроме нее, здесь никого не было.
Лунд встала на ноги и выбежала в коридор. К счастью, он оказался достаточно длинным, и преследуемый ею человек еще не успел скрыться. Наконец она смогла разглядеть его, хотя бы со спины. Мужчина. Не высокий, но и не слишком маленький. Не толстый, но и не худой. В общем, без особых примет. Так почти всегда и бывает.
Он бежал очень быстро, расшвыривая мусорные баки и перепрыгивая через поддоны. В конце коридора была металлическая складная дверь. Добежав до нее, он с громким стуком захлопнул ее за собой.
Лунд очень торопилась и не думала об осторожности. На мокром полу она поскользнулась и со всего размаху ударилась головой о железный бак. Пошатываясь, поднялась, побежала снова.
Лестница впереди вела к свету, к звукам, к людям.
Ночь среди мясокомбинатов. В это время сюда приходят не для того, чтобы купить говяжью тушу или свежую рыбу. Вокруг царило бурное веселье, и Лунд с трудом протискивалась через толпы танцующих, пытаясь разглядеть среди них знакомый силуэт человека в капюшоне.
Скопище юнцов с их идиотской музыкой. Неумолкающий тупой ритм ударных. Они возмущенно вопили, когда она расплескивала их коктейли по сто крон за порцию, но умолкали, замечая пятна крови на ее одежде и яростный вид, с которым она пробивалась через их дизайнерскую джинсу и вечерние платья.
Далеко впереди она наконец увидела его. Единственный человек в капюшоне среди извивающихся под биение музыки тел.
Лунд бросилась за ним, выскочила из толпы прямо к сверкающему сиреневому шару. От яркого света несколько секунд она ничего не видела, а когда зрение вернулось, беглец уже исчезал за дальней дверью.
Голый узкий коридор. Пустой и тускло освещенный. Вероятно, здесь находились офисные помещения. Наверняка ночью все закрыто.
Лунд надеялась, что он устал. Во всяком случае, она бежала из последних сил.
В конце коридора одна незапертая дверь. Лунд открыла ее, и холодная ночь бросила ей в лицо пригоршню дождя.
Крыша. С одной стороны край, с другой — поднимается на этаж выше бетонная стена. Где-то внизу нарастающий вой сирен.
И больше ничего. Ничего.
Лунд медленно повернулась и увидела молниеносную тень, рассекающую воздух. Почувствовав на шее что-то твердое, она дернулась, упала и скатилась к самому краю кровли, а потом, уже не ощущая под собой опоры, камнем повалилась вниз и ударилась обо что-то, похожее на рифленый пластик.
В голове гудело, но мысль работала четко. Она точно не могла пролететь целый этаж. Это наверняка была часть того же здания, какая-то пристройка. Если бы она ударилась о землю, то вряд ли была способна сейчас рассуждать.
Она лежала, прижимаясь щекой к волнистому кровельному листу; из раны на голове сочилась кровь, заливая глаза. Она не могла пошевелиться, дыхание причиняло боль.
Кто-то спускался по металлической лестнице. Медленно и осторожно. Звук приближался.
— Еще не всё, — прошептана она, приказывая своему телу двигаться.
Странное неуместное воспоминание вспыхнуло в мозгу. Ее мать в свадебном платье, глупые песенки гостей, смеющийся Марк — совсем взрослый, ответственный, заботливый. Совсем не такой, как она.
И она повторила едва слышно, для себя:
— Не сейчас.
Он был рядом, она чувствовала это. Если бы у нее были силы, она бы повернулась и посмотрела ему в лицо.
Раздался еще один звук, очень знакомый. Щелчок полуавтоматического пистолета, с которым патрон досылается в патронник.
Она могла думать только об одном: необходимо во что бы то ни стало увидеть его лицо.
По-прежнему не в силах пошевелиться, она лежала с открытыми глазами и смотрела прямо перед собой, на черное ночное небо и ярко-красную неоновую рекламную вывеску над рестораном на углу.
И ждала.
Кабинет во дворце на острове Слотсхольмен. По телевизору идет вечерний выпуск новостей; маленький резиновый мячик снова и снова отлетает от стены.
Смерть Монберга — главное обсуждаемое событие дня. Ослабив галстук, Плоуг с удрученным видом ходил из угла в угол. Карина сидела с тоскливым лицом, словно винила себя за то, что произошло.
Бук в очередной раз бросил мяч, неверно оценил траекторию обратного полета и успел только увидеть, как мяч закатился за диван.
Он должен объяснить Карине, что она заблуждается. Только он, и никто другой, довел Монберга до самоубийства. Журналисты тоже знали это. В своих репортажах они говорили, что незадолго до гибели Монберг встречался со своим преемником и встреча велась на повышенных тонах.
Карина взяла пульт от телевизора и, нахмурившись, выключила звук.
— Премьер-министр проводит совещание с Краббе и Россингом. Вас не пригласили.
Бук подошел к своему столу, достал новый мячик и бросил его в стену. На экране телевизора возникла фотография Монберга. Снимок сделали еще в ту пору, когда он был министром. Уверенный, обаятельный политик. Полная противоположность своему преемнику. Фроде Монберг любил рассказывать всем, как он обедал в лучших заведениях города: то в легендарной «Номе» на противоположном берегу залива, то в ресторане «Сёрен К.» в здании Королевской библиотеки «Черный бриллиант». Томас Бук всему этому предпочитал парк Еврейского музея и скамейку рядом со статуей Кьеркегора, философа и того самого Сёрена К., в честь которого и был назван модный ресторан. Изысканные блюда не привлекали его. Сэндвичи и хот-доги были его любимой едой. И он был бы просто счастлив, если бы остался рядовым солдатом политики до самой пенсии.
Но в прошлый понедельник ему позвонил Грю-Эриксен, и все в его жизни изменилось.
— Томас! — обратилась к нему Карина. — Хватит заниматься самобичеванием! Если бы вы не надавили на Монберга, он бы ни в чем не признался.
— Если бы я не надавил на него, он был бы сейчас жив.
— Неизвестно. Он ведь уже пытался покончить с собой.
Бук промолчал.
— Что значит — надавил? Как надавил? — вскинулся Плоуг.
— Он сделал то, что было необходимо, — коротко ответила Карина.
— Вас там не было, — возразил Плоуг. — Вы не можете знать, о чем они говорили. Бук, что произошло между вами?
Мяч стукнулся о стену, вернулся в руку. Полный человек с круглым бородатым лицом ничего не говорил.
— Всю эту кашу заварил сам Монберг, — стояла на своем Карина.
Плоуг сорвал с шеи галстук и швырнул его на стол. Для такого человека, как он, это было сродни бунту.
— Вы не понимаете политической подоплеки происходящего. Не понимаете, как одно событие связано с другим.
— Зато я прекрасно понимаю, что нам нужно добиваться встречи с Грю-Эриксеном!
Бук продолжал молча бросать мяч в стену. Эта глупая привычка раздражала его так же, как окружающих, но остановиться он не мог.
Плоугу позвонили, и он отошел, чтобы поговорить.
Карина вернулась к Буку.
— Насколько я могу судить, Краббе и министр обороны займутся антитеррористическим законопроектом без вашего участия. Они хотят окончательно вывести нас из игры. Мы так и не сможем разобраться в этом деле. Вы будете бессильны что-либо сделать. Или вас отправят в отставку. Черт побери, Томас! Скажите хоть что-нибудь!
Недавно ему на мобильный звонила Мария, он даже не ответил на звонок — не знал, что ей сказать.
— Совещание началось, — объявил Плоуг. — Будем ждать результатов и последующих указаний.
Карина сердито сверкнула глазами:
— Надо что-то делать! Премьер-министр даже не догадывается, что Россинг играет в какую-то свою игру.
Бук поймал мяч и включил звук у телевизора, увидев на экране еще одно знакомое лицо. В камеру смотрел Россинг в безупречном костюме и черном галстуке. Перед совещанием с премьер-министром он успел дать интервью.
— Я потрясен гибелью нашего замечательного товарища, — с суровым видом говорил он в камеру. — Фроде являл собой значительную политическую фигуру. Этот человек внес огромный личный вклад в совершенствование нашего государства. Но прежде всего это был мой близкий друг, и я скорблю о нем всем сердцем.
Бук еще прибавил звук, чтобы ссора между Кариной и Плоугом не возобновилась.
— Эта потеря особенно тяжела еще и потому, — продолжал Россинг, — что в настоящее время наша страна столкнулась с серьезными политическими проблемами.
Уловка не помогла. Плоуг снова цеплялся к Карине с упреками.
— Не надо защищать Монберга! — крикнула она в ответ. — Он этого не заслуживает.
— Я хочу знать, что случилось, — перекрикивал ее Плоуг. — И вам тоже следует знать. Учитывая все обстоятельства…
— Вы хотите знать, что случилось? — Она стукнула кулаком по столу. — Случилось то, что этот трус несчастный покончил с собой, потому что боялся последствий своих же собственных поступков! Импичмент, скандал, позор. Не вините меня. Не смейте винить Бука. В своей смерти виновен только сам Монберг. — Она указала на экран телевизора. — И еще Россинг. Его следы повсюду, куда ни глянь. Ради бога, Плоуг, хватит уже. Мне жаль, что я оскорбила ваши пуританские чувства, переспав с этим человеком. Теперь я вдвойне об этом сожалею. Но не надо делать из мухи слона. Для меня наша интрижка ровно ничего не значила, как и для него. Это просто случилось, как случается со всеми живыми, нормальными людьми, в отличие от роботов вроде вас.
Побледневший чиновник потерял дар речи и не смог вымолвить ни слова.
Бук отбросил мяч и выключил телевизор.
— Я хочу, чтобы вы созвали журналистов, — сказал он помощникам. — Немедленно.
— Журналистов? — опешил Плоуг. — Бук, сейчас не время шутить.
— Делайте, что я сказал, — отрезал Бук.
Задернутые шторы ограждали кабинет от ночного города. Премьер-министр, Флемминг Россинг и Эрлинг Краббе совещались втроем, без свидетелей. Протокол никто не вел, на столе не было ни ручек, ни бумаги.
— Скажу откровенно, — начал Краббе. — В парламенте есть куда более приемлемые кандидатуры, чем Бук. Вам вообще не следовало назначать его на такой ответственный пост.
— Он честный, — возразил Грю-Эриксен. — Умный и трудолюбивый. Ему недостает опыта. Но… — Он улыбнулся худому, мрачному человеку напротив. — Опыт приходит в работе.
— Бук не способен выполнять порученное дело, — настаивал Краббе. — А теперь еще эта неприятная шумиха из-за гибели Монберга. Что вообще происходит?
— Монберг тут ни при чем, — решительно сказал Грю-Эриксен. — Бук — мой министр, и оставьте свои нападки.
— Если вам нужна моя поддержка, то вам придется считаться с моим мнением, — заартачился Краббе.
— Мы считаемся, — вставил Россинг. — Я вам уже говорил. Мы согласны внести в антитеррористический проект поправки, на которых настаивает Народная партия. Мы запретим деятельность всех организаций, которые вы находите…
— Бук должен уйти, — уперся Краббе.
— Вы слышите меня или нет? — В голосе Грю-Эриксена звучал металл. — В этом правительстве министров назначаю я. А не вы! Буку пришлось отвечать за ошибки Монберга, о которых он ничего не знал, как, впрочем, и все мы.
— Что за ошибки? — потребовал подробности Краббе.
— Вам это не нужно знать. Теперь, когда его нет в живых…
Флемминг Россинг кашлянул, взглянул на премьер-министра и произнес:
— Надеюсь, вас удовлетворит, если мы сформулируем это так: в последнее время Фроде не вполне владел ситуацией.
Краббе в отчаянии вскинул тощие руки:
— Что ни день, то новый сюрприз. Когда же это кончится? Правительство на грани кризиса… Один из ваших министров покончил жизнь самоубийством… Этот жирный клоун Бук ни на что не годен…
В кабинет тихо вошел чиновник в сером костюме, прошептал что-то на ухо Грю-Эриксену и беззвучно исчез.
— И вдобавок, — ноющий голос Краббе возвысился до фальцета, — поползли слухи о каком-то старом деле военной прокуратуры. Да что же это такое! Опять дело рук исламистов?
Грю-Эриксен поднялся и включил телевизор.
— Давайте вернемся к нашим договоренностям относительно антитеррористического законопроекта, — воззвал Россинг. — Нужно довести процесс до конца, и тогда ваша партия сблизится с правительством. Вы сможете многому научиться. А тем временем все придет в норму, уверяю вас.
Ход программы новостей прервался заставкой «Прямое включение из парламента». На экране появился Томас Бук в синей рубашке с расстегнутым воротом. Вид у него был утомленный, но решительный.
— Все это очень серьезные вопросы, и на них должны быть получены исчерпывающие ответы, — говорил он перед рядами микрофонов. — Я потребую от Министерства обороны полный отчет о деле военной прокуратуры, которое может быть связано с недавними убийствами в Копенгагене.
— Проклятье, — выдохнул Россинг.
— У нас есть основания полагать, — продолжал Бук, — что министр обороны утаил от полиции важную информацию, чтобы скрыть собственную халатность. Мой предшественник Фроде Монберг перед своей смертью подтвердил мои подозрения. Это все, что я могу сообщить на данный момент.
Невидимые на экране люди забросали его вопросами. Грю-Эриксен с каменным лицом смотрел, как неожиданная пресс-конференция завершается хаосом.
— И это, по-вашему, называется «прийти в норму»? — взвизгнул Краббе.
Мадсен был в числе первых, кто прибыл в район мясоперерабатывающих предприятий, и теперь он вводил Брикса в курс дела, пока они вместе проходили через ночной клуб, полный притихших, удивленных людей, и поднимались на крышу.
— Лунд гналась за ним через все склады, потом преследовала в клубе, пока он не вылез сюда, — объяснял он. — У нее даже пистолета не было, вот дура.
Они подошли к металлической лестнице, ведущей на пристройку ниже уровня крыши.
— Скорее всего, он ждал ее за дверью и, когда она вышла туда, вырубил ее.
Брикс посмотрел вниз, на рифленую кровлю пристройки.
— Гуннар Торпе сказал что-нибудь? — спросил он.
— Когда мы приехали, он уже был в отключке. Множественные порезы, как у остальных. Похоже, орудие то же самое. Армейский жетон.
Он смотрел, как из здания постепенно выводят посетителей клуба.
— Он умер в машине «скорой помощи», не приходя в сознание.
Криминалисты обрабатывали ступеньки лестницы, выискивая улики, следы, делали снимки.
— Что сказала Лунд?
— Его лица она не видела. Хочет, чтобы мы нашли жетон, принадлежавший тому солдату, чью могилу она раскопала. Его жетон так и не нашли. — Мадсен пожал плечами. — По-моему, идея бредовая.
— Это как раз нормально. Как она?
— Упирается.
Шеф недоуменно поднял брови:
— Да с нее все как с гуся вода. Хотела пешком идти до больницы. Как будто лечь на носилки — ниже ее достоинства. — Мадсен почесал голову. — Говорит какие-то странные вещи. Как будто тот парень хотел застрелить ее, а потом передумал.
Услышав это, Брикс с интересом посмотрел на него.
— Я лично в это не верю, — продолжал Мадсен. — К тому времени люди в клубе уже заподозрили неладное и начали понемногу выходить. Наверное, он просто испугался и дал деру.
— О пропавшем жетоне Мёллера что-нибудь узнали?
— Да мы и не дергались. — Мадсен явно удивился вопросу. — У нас сегодня новый труп, и вот чуть полицейского не убили.
— Займитесь этим, — приказал Брикс.
На погрузочную площадку с визгом влетела черная машина, мигая синими маячками. Водительская дверца тут же распахнулась, и из нее выскочил Странге.
— Где она? — крикнул он Бриксу.
— Едет из больницы в управление, — ответил Брикс.
— Она цела?
— Да, — кивнул Брикс. — Небольшое сотрясение, но…
Странге не стал слушать дальше, снова прыгнул за руль, развернул машину с места с заносом на мокром бетоне и исчез так же стремительно, как появился.
Брикс кивком отпустил Мадсена выполнять указания, а сам связался по телефону с Рут Хедебю.
— Нам надо поговорить, — сказал он.
Проведя полчаса в отделении скорой помощи, Лунд прибыла в управление в комнату для допросов. Над правой бровью рана, синяки, чугунная голова. И вопросы. Масса вопросов, но молодому следователю, который расспрашивал ее, не пришло в голову задать ни один из них.
— Вы уверены, что не разглядели его лица?
Она вздохнула:
— Неужели вы думаете, что я не рассказала бы вам?
— В его внешности было что-то особенное? В одежде, например…
— Черная куртка, поднятый капюшон. Это лучшая линия допроса, на которую вы способны?
— Я учился у вас, Лунд! — воскликнул он с обидой в голосе.
Она присмотрелась. Да, несколько лет назад она курировала его, когда он был стажером.
— Вы всегда говорили, что надо задавать вопросы не останавливаясь.
— Верно, — согласилась она. — Так и надо делать. Но иногда бывает просто нечего сказать.
— И еще вы говорили, — тоном прокурора произнес следователь, — что мы должны работать в команде.
Она кивнула:
— Должны.
— Но не вы?
Прежде чем она успела ответить, в комнату влетел Странге, бледный и встревоженный.
— Как вы?
Лунд встала, невольно подняв руку к ране над бровью.
— Нормально.
Странге выразительно посмотрел на молодого полицейского, и тот сразу вышел. Лунд медленно опустилась на стул, морщась от боли во всем теле.
— Понятно, — сказал Ульрик Странге. — Вам нельзя здесь больше находиться. Я отвезу вас домой. Хотите, я позвоню предупрежу?
Она глотнула едва теплый кофе, который ей принесли.
— Нет, домой я не поеду.
— Ради бога, прекратите разыгрывать из себя героиню.
— Я ничего не разыгрываю! У моей матери, как вы помните, сегодня была свадьба. Несколько гостей остановились в ее квартире. Не думаю, что мне следует сейчас появляться там в таком виде. — Она осторожно опустила голову на стол и закрыла глаза. — Посплю здесь в дежурке. Договоритесь насчет постели для меня. Или отправьте в камеру, если будут сложности с местом.
— Сколько с вами всегда хлопот. — Он подошел к ней и осторожно обнял за плечи. — Вставайте, мы уезжаем.
Не поднимая головы, она открыла глаза и посмотрела на него.
— Когда мои дети вели себя так, я брал их на плечо и тащил туда, куда надо, — сказал Странге. — Так что не упрямьтесь. Этот матч вам не выиграть.
— Спать хочется, — прошептала она.
— Мы сейчас же уезжаем отсюда. Даже если мне придется нести вас на руках.
Лунд не шевельнулась. Странге наклонился и прошептал ей на ухо:
— Даже если мне придется нести вас.
Его теплое дыхание пахло лакрицей.
К тому времени, когда Брикс вернулся в управление, Мадсен уже связался с матерью Мёллера и получил от нее подтверждение того, что кто-то воспользовался именем ее сына.
— А еще… — продолжал Мадсен.
По коридору впереди них шла Рут Хедебю. От Брикса не укрылось ее желание избежать с ним встречи.
— Позже, — прервал он Мадсена и пошел за Хедебю.
— Рут, — сказал он, когда они оказались в ее кабинете.
Она обернулась к нему с разгневанным видом:
— Что Лунд делала в той церкви? Если я узнаю, что вы с ней сговорились за моей спиной…
— Я не знал, что она пошла туда. Она звонила Странге, просила его проверить священника. Но он был в Хельсингёре…
— Эта женщина как репей.
Она направилась к своему столу. Брикс остановил ее, взяв за плечи.
— Лунд была права с самого начала, единственная из всех нас. Эти убийства не имеют ничего общего с терроризмом. Мы должны вытрясти из Кёнига все, что ему известно.
Она села. Брикс занял кресло напротив.
— Нужно начать все заново…
— У Кёнига сейчас своих проблем выше головы, — перебила она. — Министр юстиции только что собирал пресс-конференцию. Он выдвигает обвинения против Министерства обороны и требует, чтобы ими занялась служба безопасности. А машина Рабена тем временем стоит перед залом в Эстербро, где сегодня у будущих офицеров Рювангена проходит бал.
— Рут…
— Служба безопасности сама будет решать, чем и кем им заняться. А мы дождемся приказов и потом выполним их. — В ее темных глазах была непреклонность. — Это касается и тебя, и меня. Кстати, и Лунд тоже.
Он поднялся, запер дверь.
— Так больше не может продолжаться.
Она недовольно поморщилась:
— Прошу тебя разделять работу и удовольствие, Леннарт. Мы договорились об этом с самого начала.
— Я имел в виду другое.
— Что же тогда?
— Если ты больше не доверяешь мне… — Он помедлил, чтобы она обдумала каждое его слово. — После всего, что между нами было…
Ее губы дрогнули. Она вдруг показалась такой молодой и беззащитной, что Бриксу стало стыдно за то, что он прибегает к такому низкому приему.
— Тогда какой во всем этом смысл? — добавил он.
— Это нечестно.
— Мне так не кажется. — Он уселся, закинул ноги на ее стол, подавляя зевок. — Я прекрасно могу работать без Кёнига. Мы не должны вести себя как бессловесные тупицы и ждать, когда нам кинут подсказку.
— Послушай…
— Кёниг заставил нас бегать по всей Дании и выискивать иммигрантов, а те понятия не имеют ни о каких убийствах. Спросишь, почему он так решил? Из-за своей некомпетентности? Или у него была причина? Я не прошу от тебя ничего особенного. Но выполнять свой долг ты обязана. Мы обязаны.
Она колебалась. В ее душе боролись противоречивые чувства.
— Я хочу, чтобы Лунд вернулась и чтобы мне не мешали работать, — сказал Брикс.
— Ты подлец.
Он улыбнулся:
— Иногда. Но не сейчас. Нас водят за нос. Я знаю, ты этого не любишь, как и я. Итак…
— Дай мне время все обдумать, — попросила она.
— Рут…
— Достаточно. Тебе пора заняться работой.
Бал будущих офицеров проходил в танцевальном зале недалеко от крепости Кастеллет, рядом с побережьем. Яркие огни, струнный квартет, молодые люди в парадной форме, под руку со своими подругами.
За столом Торстена Ярнвига сидел Ян Арильд, его появление здесь было неожиданностью. Когда-то молодой лейтенант спецназа в Ольберге, теперь он был генералом в Главном штабе армии. Невысокий и плотный, на пару лет старше Ярнвига, он неуловимо напоминал лису, и дело было не столько в рыжих с проседью волосах, красноватой коже и острых чертах лица, сколько в хитром взгляде. Свое прозвище Лис он получил еще в юности, и оно ему очень подходило, по мнению Ярнвига. Они вместе служили, вместе прошли через многие испытания.
Арильд на этом пути вырвался вперед, стал важной шишкой, его форму украсили орденские ленточки. Воинская часть в Рювангене находилась в его подчинении, и с ним надо было поддерживать хорошие отношения. И ни в коем случае нельзя было называть его Лисом.
Поэтому Торстен Ярнвиг терпеливо улыбался и смеялся несмешным анекдотам генерала. Не возражал, когда тот закурил прямо за столом, хотя на них стали поглядывать с осуждением. Никак не выказывал собственного недовольства его дурными манерами: генерал имел привычку свистеть в знак одобрения — по поводу собственных солдафонских шуток или вслед проходящим мимо женщинам. Единственное, что Ярнвиг позволил себе, — это встретиться взглядом с дочерью и поднять бровь. Он хотел, чтобы она знала: ему тоже неприятно. Хотел, чтобы она поняла: быть командиром воинской части нелегко.
— Я мог бы много чего порассказать тебе обо мне и твоем старике, — сказал Арильд и ткнул Луизу локтем в бок, не замечая, что она попыталась отодвинуться. — Где мы только не были, чего только не делали. Вот в Женеве, например…
— Ян, — попытался остановить его Ярнвиг.
— Да, я все еще Ян. — Он наклонился к полковнику. — Но не здесь и не сейчас.
— Генерал… — со вздохом произнес Ярнвиг.
— Вот так и приходится молчать о самом интересном, — сказал Арильд. — Армия, такие уж здесь правила.
Он развернулся, чтобы полюбоваться танцующими парами, и восхищенно присвистнул при виде девушки в красном платье с рискованным вырезом.
— Как я понимаю, весь тот паршивый отряд из «Эгира» перебили, в живых остался только твой зять, — сказал он, все еще пожирая глазами декольте, потом раздавил окурок в своей тарелке с копченым лососем, глянул на Луизу. — Рядовым и офицерам не положено общаться вне службы. Потому что ничего хорошего из этого не получается. А так — они знают свое место, мы знаем свое. Так что говорит полиция?
— Мне почти ничего не известно, — ответил Ярнвиг. — У нас сейчас другие задачи на первом месте. Расскажи, как… как прошел охотничий сезон?
Генерал нахмурился:
— Не до охоты мне. Слушай, если Рабен напал на капеллана, видать, у него совсем крыша поехала? Псих, одно слово.
Луиза пристально посмотрела на него.
— Что? — спросил Арильд. — Я что-то не то сказал?
Она бы ответила ему, но в этот момент к их столу подошел Согард. При виде его генерал встал, заулыбался, протянул руку.
— Майор Кристиан Согард! — воскликнул он. — Вот наше будущее.
— Полагаю, — быстро проговорила Луиза, — майор Согард хочет пригласить меня на танец.
Не дожидаясь ответа, она вскочила с места и буквально потащила Согарда танцевать.
— Решительная дамочка, — хмыкнул Арильд. — Думаешь, она была бы такой, если бы знала о наших совместных проделках в те золотые годы?
— Я выполнял приказы, как и ты.
— Да, как и положено хорошему солдату, — согласился Арильд и закурил новую сигарету. — А хорошему и говорить ничего не надо. Так о чем это я? Ах да. Служба безопасности вот-вот схватит твоего родственничка. Они уже давно за ним следят. — Он погрозил Ярнвигу пальцем. — Только это секретная информация. Не болтай.
— Почему они сразу его не арестовали?
— Да потому что надеются заодно и убийц выследить, вот почему. Коли уж Рабен настолько глуп, что не сумел спрятаться от наших ищеек, то мусульманские фанатики его тоже найдут. Вот тут-то их всех и повяжут.
У Ярнвига зазвонил мобильный телефон. Музыка в зале играла слишком громко, и он вышел в коридор, отыскал пустое помещение. Белые стены, светильники из муранского стекла.
Звонил Биляль, он дежурил здесь же, на улице, перед зданием. Младший офицер сообщил об убийстве Гуннара Торпе и нападении на женщину-полицейского.
Ярнвиг прислонился к белой стене и прикрыл глаза.
— Что вам сказали в полиции?
— Почти ничего, — ответил Биляль.
— Ясно.
Полковник убрал телефон в карман, не представляя себе, что делать дальше. Когда он поднял глаза, то увидел, как из-за длинных портьер выходит Йенс Петер Рабен. Он был грязен, как бомж, в левой руке держал пистолет, направленный дулом в пол.
— Не делайте глупостей и говорите правду, — приказал Рабен. — Это все, о чем я прошу. Тогда вы снова сможете вернуться на бал и продолжать сватать Согарду мою жену.
— Как ты тут оказался?
— Как меня учили. Ваша охрана никуда не годится.
— Мне только что сообщили, что Гуннар Торпе мертв. Его нашли сегодня вечером в его церкви. И еще кто-то напал на ту женщину из полиции, Лунд.
Ярнвиг наблюдал за реакцией Йенса. За долгие годы службы он научился читать по лицам солдат и точно знал, когда они лгут от испуга, а когда просто испуганы.
— Это не я, — сказал Рабен.
— Возможно. Я знаю, что не ты начал все это, но сейчас ты только вредишь себе и Луизе.
— Я пытаюсь выжить, — возразил Рабен. — И я единственный, кому это удалось. Мне нужны личные дела.
— Здесь ничего нет, — развел руками Ярнвиг. — Теперь все архивы хранятся в Хольмене, в отделе кадров.
— Мне нужно…
— Служба безопасности знает, где ты. Они следят за тобой.
— Вранье.
— Это правда, — сказал Ярнвиг. — Они используют тебя как приманку. Надеются, что ты выведешь их на террористов.
— Какие террористы? Вы же не верите…
— Помоги себе и нам, Рабен. Сдайся.
— Мне нужны эти дела.
— Ты слышишь меня? Здесь служба безопасности. Они знают, что ты в здании. Если ты и добрался до меня, то только потому, что тебе позволили. Хоть раз сделай правильный выбор.
Рабен проверил пистолет, магазин.
— Остановись! — закричал Ярнвиг. — Не заходи слишком далеко. Хочешь, я пойду с тобой, поручусь за тебя…
— Поручитесь за меня? — возмущенно повторил Рабен, и пистолет поднялся чуть выше.
— Если ты дашь мне шанс.
— Разве у вас уже не было шанса?
Этот опустившийся человек в замызганной одежде, с грязными нечесаными волосами и неряшливой бородой даже отдаленно не напоминал того подтянутого красавца-солдата, который вел Луизу к алтарю. В тот день, глядя на него, Торстен Ярнвиг испытывал гордость, несмотря на все свои дурные предчувствия.
— Я должен был вернуться домой, — тихо сказал Рабен. — Мне оставалось всего две недели, и я мог снова быть с Луизой и Йонасом. Начать новую жизнь, не в казарме, а в своем доме. Но нет… — Пальцы, сжимавшие пистолет, побелели от напряжения. — Я прожил два года в настоящем аду, и этого тоже мало? Вы давно могли бы помочь мне, если бы узнали про этого Перка…
— Да нет никакого Перка, Йенс! Ты сам все разрушил — и свою жизнь, и счастье Луизы и Йонаса.
— Я рассказал правду! Священник тоже это знал. Ему-то зачем лгать? И другим? Я пытался остановить его.
— Кого?
— Перка! У него на плече была татуировка — эмблема офицерской академии. — Рабен поднес свободную руку к виску. — Я вспомнил.
— Ты же говорил, что Перк — это тот человек, на которого ты напал в Копенгагене.
— Я знаю, что там случилось! Знаю, что я видел собственными глазами. — Он жег Ярнвига взглядом. — Вы мой командир. Вы должны верить мне. Не службе безопасности и не тем людям, которые наговаривают на меня. А, к черту…
Он пошел к выходу.
— Стой.
Рабен уже поворачивал ручку двери.
— Тебя там ждут, Йенс, я же говорил. Иди туда. — Полковник указал на дверь черного хода. — Здесь коридор, из него есть выход в парк. Пригибайся ниже.
Загнанный человек в неопрятной одежде пристально смотрел ему в глаза.
— Просто поверь мне, — попросил Ярнвиг.
Не произнеся ни слова, Рабен выскочил за дверь. Дрожащими руками Ярнвиг вытащил сигарету и закурил, глядя на свое отражение в зеркале.
Не успел он сделать и двух затяжек, как в комнату решительно вошел какой-то человек. Темный костюм, наушник для телефона — служба безопасности, кто же еще. За его спиной маячил Саид Биляль.
— Туалеты в конце коридора, — сказал ему Ярнвиг. — Проводите его, Биляль.
Человек в костюме смерил полковника взглядом с головы до ног, внимательно осмотрел всю комнату, заглянул под шторы на окнах и вышел.
Торстен Ярнвиг докурил сигарету и вернулся в зал. Ян Арильд сидел за столом в полном одиночестве. Его лисье лицо раскраснелось от алкоголя и раздражения.
— Долго же ты болтал, — сказал он при виде Ярнвига. — Что нового?
— Ничего, — ответил полковник. — Семейные дела.
Арильд сложил на животе руки, вздохнул и стал наблюдать за Луизой, по-прежнему танцующей в объятиях Кристиана Согарда.
— А вот это хорошая пара, — заявил он.
Томас Бук уже неплохо ориентировался в хитросплетении коридоров, ведущих из его кабинета в резиденцию премьер-министра. Поэтому, когда его вызвали к главе правительства, он позволил себе нарушить едва устоявшийся обычай — накинул пальто, вышел в холодную сырую ночь и побрел к дворцу Кристиансборг через небольшую площадь, где он раньше любил перекусить сэндвичем на скамейке возле памятника Сёрену Кьеркегору.
По пути он позвонил домой. Они с Марией поженились, когда им было по девятнадцать лет. Бук тогда еще работал на ферме, изучал тонкости семейного бизнеса. Он уже и не помнил того времени, когда они не были вместе, но в эту ночь, под моросящим копенгагенским дождем, жена показалась ему недосягаемо далекой.
Мария ненавидела город, шум, толчею. Он же перестал замечать все это, слишком много появилось других забот. Разговор был тягостным и поверхностным, чего она, конечно, ничем не заслужила. В каком-то смысле он бросил ее, но жизненно важные вопросы, которые после смерти Монберга остались без ответов, не давали Томасу Буку времени, чтобы сожалеть об этом.
Перед внушительным фасадом дворца он попрощался с женой и уже через несколько минут, поднявшись на второй этаж, предстал перед премьер-министром. Грю-Эриксен почти никак не проявлял своего гнева, но это не означало, что он не гневался.
— У меня не было выбора, — сказал Бук, усаживаясь напротив седоволосого человека за огромным, сияющим полировкой столом. — Я хотел предотвратить…
— Помолчите, Томас, и выслушайте меня. — Грю-Эриксен откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы. — У меня не было сомнений, когда я назначал вас на пост министра юстиции. Ни один факт в вашем прошлом не указывал на то, что в порыве чувств вы воткнете нож в спину собственному правительству.
— Разрешите мне объяснить… — начал Бук.
— Вы созвали пресс-конференцию без моего ведома. Обвинили своего же коллегу в преступном поведении. Эти обвинения невозможно будет взять назад…
Бук замотал головой:
— Я и не собираюсь отказываться от них. Факты…
— Я работаю с Россингом с самого начала его политической карьеры. Я знаю его. Доверяю ему.
— Тогда позвольте мне задать ему несколько вопросов в присутствии комитета по безопасности. Это все, о чем я прошу.
— Вы загнали меня в угол.
— Нам всем очень важно докопаться до истины в этом деле!
Премьер-министр покачал головой и тихо выругался.
— А я-то думал, что взял в правительство простого деревенского парня. Вы учитесь быстрее, чем я ожидал, даже слишком быстро. Вы хотя бы понимаете, какую кашу заварили?
— Нет, объясните, — сказал Бук с несчастным видом.
— Это же охота на ведьм, и я вынужден буду вести ее на глазах у всего общества. Если что-то пойдет не так, это станет известно всем и каждому, причем независимо от возможного ущерба.
— Я за открытость.
— Но если у нас не будет ничего, кроме слухов и домыслов, — холодным тоном добавил Грю-Эриксен, — я отправлю вас обратно в Ютландию убирать коровье дерьмо до конца вашей жизни. — Премьер-министр посмотрел на часы. — Можете идти.
Когда он вернулся к себе, Плоуг и Карина обсуждали последние новости из Управления полиции.
— Они нашли тяжело раненного священника в его же церкви в Вестербро, — сказал Плоуг.
Его первый заместитель был без галстука и даже без пиджака.
«А он меняется, — подумал Бук. — Наверное, как и мы все».
— Его имя Гуннар Торпе, — продолжал Плоуг. — Он умер по дороге в больницу. Бывший капеллан, прикрепленный к воинскому контингенту, набираемому из Рювангена. Он был в Гильменде в то же время, что и Рабен. Итого пятеро убитых. Шестеро, если считать с Монбергом.
— Монберг покончил с собой, — поправил его Бук. — Санитар в больнице видел, как он прыгнул. На священнике тоже нашли армейский жетон?
— Да, — сказала Карина.
Она сидела на краешке его стола. На ней были джинсы и рубашка с закатанными рукавами; она казалась уставшей и даже немного растрепанной.
— И говорят, что убийцу спугнула Лунд.
Бук удивленно моргнул:
— Та самая Лунд, с которой мы встречались на свадьбе?
— Та самая. Священник тоже был в составе «Эгира». Он знал первую жертву, Анну Драгсхольм, она приходила к нему в церковь. Возможно, все жертвы знали то, что на самом деле произошло в Афганистане.
Плоуг замотал головой.
— Мы тоже это знаем — ничего там не произошло, — сказал он. — Было расследование военной прокуратуры. Официальное. И в решении черным по белому написано, что утверждения Рабена не имеют под собой оснований. Скорее всего, он просто хотел переложить на кого-то вину за свои ошибки. — Плоуг положил на стол Бука стопку документов. — Вот, читайте сами. Нет никаких свидетельств того, что имело место убийство мирных граждан.
— А разве не бывает так, что факты стараются замять? — спросил Бук. — Допустим, убийство действительно было. Значит, и было что скрывать.
Плоуг нервно теребил ворот сорочки, словно принимал сложное для себя решение.
— В Министерстве обороны наверняка есть люди, имеющие зуб на Россинга. — Он посмотрел на Карину. — Вы не припоминаете, не увольнял он кого-нибудь в последнее время?
Бук широко улыбнулся:
— Вот молодец! Так держать!
— Ничего хорошего в этом нет, — уныло произнес Плоуг. — Это мелко и бесчестно.
— Нам необходимо постоянно иметь связь с полицией, — сказал Бук. — Мы должны выяснить все, что им известно о том офицере.
Карина нахмурилась:
— Это будет непросто. Лунд отстранили от расследования. Теперь делом занимается служба безопасности.
— А от них что слышно?
— Они пока проверяют то, что мы сообщили им о Монберге. Кёниг считает, что его признания как-то повлияют на ход расследования. В службе безопасности уверены… — Она замолчала, как будто ей было неприятно договаривать фразу.
— Что они решат проблему, если посадят за решетку всех мусульман Дании? — подсказал Бук.
— Примерно так.
— Значит, Лунд уволили, и теперь там верховодят эти клоуны?
— Кёниг — опытный работник, — осторожно заметил Плоуг. — У него очень…
— Что?
— У него очень хорошие связи.
— Думаю, нам пора сделать несколько звонков, — сказал Томас Бук, указывая им на телефоны. — Возьмемся-ка за дело.
Через тридцать минут Эрик Кёниг входил в комнату для переговоров в Управлении полиции. Обстановка была довольно формальной, но Брикса это устраивало.
— Вам не кажется странным, что жетон Мёллера так и не нашли? — спросил он.
Кёниг снисходительно улыбнулся:
— Нет, конечно. Мёллера разметало на куски. Вы же не думаете, что удалось собрать их все?
— Эрик, вы заставили нас гоняться за исламистами по всей стране. Но ведь нет ни единого факта, который указывал бы на то, что за убийствами стоят фундаменталисты.
— Только видео и те брошюры, что мы нашли у Кодмани.
— Видео разместил на сайте Единоверец без ведома Кодмани. И мы не знаем, кто он.
— Домыслы…
— Почему в ходе следствия мы не можем касаться военных и контингента «Эгир»? — спросил Брикс. — У них что, особый статус? Какие-то привилегии?
— Довольно, Леннарт. Я не обязан отвечать вам. Служба безопасности не подчиняется полиции.
— Тогда давайте хотя бы допросим Рабена. Если вы знаете, где он, задержите его и привезите сюда.
Эрик Кёниг снял очки, тщательно протер их носовым платком, снова надел.
— Придется подождать. Он скрылся.
— Вы его потеряли? — Брикс утратил свою обычную невозмутимость. — Да если бы вы были одним из моих людей…
— Я не один из ваших людей. Мы ищем его. И найдем. А когда найдем… — Кёниг пытался устроиться поудобнее на жестком стуле, — мы известим вас.
Брикс в отчаянии вскинул руки.
— Леннарт. — Кёниг наклонился к нему и посмотрел прямо в лицо. — Неужели вы действительно думаете, что я бы лгал вам, если бы знал о каких-то скелетах, спрятанных в этих казармах?
Брикс не ответил. Вошла Хедебю.
— Мне только что звонил министр юстиции, — сказала она. — Монберг сказал Буку, что был знаком с первой жертвой, Анной Драгсхольм. Она нашла офицера, о котором говорил Рабен. Того, кто ответственен за убийства в афганском селе. Министр требует провести тщательное расследование. И поручает это дело нам.
Она села рядом с Кёнигом, придвинула стул очень близко и заглянула в его серые невыразительные глаза.
— Нам, полиции, — уточнила она. — И министр особо подчеркнул, чтобы мы сообщили ему, если кто-либо станет чинить нам препятствия.
— Вот как? — пробормотал глава службы безопасности, потом медленно поднялся, надел пальто и вышел в коридор.
Рут Хедебю молча проводила его взглядом. Брикс оценил смелость ее поступка — мало кто осмеливался открыто противостоять службе безопасности.
— Спасибо, — сказал он.
— Благодари не меня, а министерство. Они недовольны службой разведки даже больше, чем нами.
— Остался один вопрос кадровый…
— Лунд не вернется. Наше положение и без нее шатко. Мой ответ: нет.
Ее телефон снова зазвонил. Глянув на дисплей, Хедебю проворчала:
— Они там в министерстве совсем не спят, что ли?
Брикс внимательно следил за выражением ее лица, пока она слушала своего невидимого собеседника.
— Господин министр… — сказала она тихо. — Обычно политики вашего ранга не углубляются в кадровые вопросы до такой степени.
Реакция на том конце провода была такой бурной, что ей пришлось отодвинуть телефон от уха. Когда Бук наконец умолк, она сказала в трубку:
— Я узнаю, что можно сделать.
Брикс молча ждал, пока она заговорит. Когда пауза слишком затянулась, он спросил:
— Так это ты им сообщила, что Лунд отстранили от расследования?
— Нет, — с досадой ответила Хедебю, — они сами узнали. Интересно как? — Она сердито посмотрела на него.
Он взглянул на часы и сказал:
— Без понятия. Я еду домой. Завтра утром у нас много дел.
— Леннарт!
Он остановился у двери.
— Умоляю тебя, присмотри за ней на этот раз. Если сможешь, конечно. Она пугает меня до смерти.
— Я передам ей.
— Нет. — Хедебю поднялась и стала надевать пальто. — Не надо.
Когда Странге повез Лунд к себе домой, она не сопротивлялась. Гораздо хуже было бы сейчас предстать перед толпой счастливых подвыпивших гостей ее матери.
Квартира Странге была обставлена скупо, как и у большинства датских холостяков. Во второй спальне стояли две узкие кровати — для детей, когда они навешали его.
Они сидели бок о бок на низком диване напротив одного из тех гигантских телевизоров, которые она терпеть не могла. Он взял со стола рекламное меню из соседней пиццерии.
— Номер тридцать восемь, — сказала она.
Он уже нажимал на кнопки телефона.
— Номер тридцать восемь, — сказал он в трубку спокойно и вежливо, как всегда.
— Пусть положат побольше сыра, — добавила она.
Он вздохнул:
— С дополнительным сыром. И вторая — тоже тридцать восемь, без сыра.
В больнице ей дали какой-то раствор для раны. Она налила жидкость на кусочек ваты.
— Как голова? — спросил он.
— Я приняла обезболивающее.
Она приложила вату ко лбу, но на рану не попала.
— Давайте-ка я, — сказал Странге и попытался забрать у нее вату.
— Я не инвалид.
— Но вы же не видите, что делаете. Неужели так трудно принять помощь?
И Лунд уступила ему. Он осторожно отвел назад ее волосы, всмотрелся в лицо.
— Все не так плохо. У вас даже не останется шрама.
— Чудесно.
— Вы крепкий орешек.
— Спасибо за комплимент.
Он прикоснулся тампоном к ране. Она охнула.
— Немного пощиплет.
— Зачем вы привезли меня сюда? Я прекрасно переночевала бы в управлении.
— Можно еще в хостеле. — Он обвел глазами комнату. — Но тут ничуть не хуже, согласитесь. Грязное белье по полу не раскидано. Журналы с порнушкой не валяются. А я ведь вас не ждал, так что сделайте поблажку.
На низком столике у дивана стояла старая черно-белая фотография. На снимке был изображен высокий человек в форме.
— Ваш отец служил в армии?
К ее удивлению, он неожиданно помрачнел.
— Форма у нас в роду. Обычно военная, но не всегда. — Странге стал очень серьезен. — Это мой дед, он был полицейским. В те времена носили такую форму. Разве я вам про него не рассказывал?
— Нет.
— Ну так вот. Во время войны он работал в Управлении полиции. — Странге посмотрел на нее. — Дед участвовал в Сопротивлении. Немцы узнали об этом. Кто-то из своих донес. Отец рассказывал, что дед погиб в Минделундене вместе с остальными героями. Наверное, его тоже привязывали к столбу. Даже не знаю, зачем я храню эту фотографию, ведь все было так давно. В мире столько всего произошло с тех пор и сейчас происходит, чтобы еще думать о таком далеком прошлом.
Она отодвинулась от него, взяла в руки другой снимок, сделанный гораздо позже. На нем тоже был портрет мужчины, на этот раз точно в военной форме.
— Ваш отец? Одно лицо.
— Просто мы солдаты. Есть у нас что-то такое в крови. Мы рождены, чтобы служить. — Он рассмеялся, чтобы скрыть боль, которую причиняла ему эта тема. — Я не такой, как вы. Я привык маршировать строем и выполнять чужие приказы. Наверное, это тоже наследственное…
— Что с ним случилось? С вашим отцом?
Странге с удивлением посмотрел на нее:
— Почему вы решили, что с ним что-то случилось?
— Фотография сделана давно. Если бы он был жив, у вас бы хранился более свежий снимок.
— Ну вы даете. Мы же не на работе. Вы когда-нибудь отдыхаете?
— Наверное, нет. Слушайте, если вам неприятно…
— Он ушел из армии, потому что на этом настояла мама. Купил франшизу какого-то дурацкого страхового агентства на свое выходное пособие. Само собой, ничего хорошего из этого получиться не могло. Мы рождены, чтобы служить, помните? Деловая хватка не наш конек.
Что-то в его лице заставило Лунд пожалеть о своем любопытстве.
— Мы не знали, что ему так плохо. Да и вряд ли могли помочь. Мне было всего девятнадцать. В то лето я стажировался в управлении, думал, что полиция — мое призвание.
— Скоро принесут пиццу?
Он нахмурился:
— Вы сами спросили, так что придется дослушать. Хотя бы из вежливости.
— Странге…
— Однажды я пришел домой. А он висит в гараже. Помню, что сначала заметил ботинки.
— Простите. Мне не стоило расспрашивать.
Странге почесал колючий подбородок.
— Иначе это были бы не вы. Тем более вы же не знали, что услышите в ответ. Я долго ненавидел отца за тот поступок. Много лет. Потом, когда уже служил в армии и подумывал уйти оттуда, моя жена стала вести себя так же, как мать. Говорила, мол, я достаточно умен, чтобы начать собственное дело, стать независимым…
Он снова легонько дотронулся ваткой до ее раны.
— Этого хватило, чтобы я продлил контракт. Я все про себя знаю. Мне нравится, когда кто-то говорит мне, что делать. Вы или Брикс. Меня это устраивает. Вы умнее меня, и прекрасно это знаете.
— Я такого не говорила.
— Вам и незачем, — рассмеялся он. — У вас лицо как открытая книга.
— Допустим, сейчас у меня лицо как футбольный мяч.
— И все равно на него очень приятно смотреть.
С ней давно уже никто так не говорил.
— Я не понимаю, — сказала Лунд.
— Чего? — спросил он, вновь занявшись ее синяками и ссадинами.
— Почему он не выстрелил?
Странге опустил руку.
— Сара, ты не знаешь, что там было на самом деле. Не надо об этом думать.
— Знаю. Я слышала, как он взвел курок…
— Ему помешали люди.
— У него было достаточно времени. И он был готов, я это почувствовала.
— Ну ладно. — Странге отложил в сторону вату и флакон с лекарством. — Послушай. Этого больше не повторится. Теперь ты от меня не убежишь…
— Ты был в Хельсингёре! — сказала она, вдруг отметив про себя, что они совершенно незаметно перешли на «ты».
— Могла бы подождать.
— Ну, так получилось.
— В следующий раз я тебя никуда не пущу. Обещаю.
Теперь настал ее черед смеяться.
— Обещаешь? Да кто я тебе? Всего лишь какая-то психопатка, за которой ты потащился в Гедсер по приказу Брикса…
Он положил руку ей на плечо. Потом его пальцы скользнули по ее щеке, пробежали по волосам, на краткий миг коснулись губ.
Лунд не могла понять, как ей себя вести. Голова все еще была тяжелой, ушибы по всему телу ныли.
Он нагнулся к ней. Она отстранилась, но не настолько, чтобы лишить его надежды. Поэтому он сделал вторую попытку, и в результате Лунд получила самый скромный и самый короткий поцелуй в щеку. Впрочем, на большее он и не рассчитывал.
— Не самый удачный момент для ухаживания, — прошептала она.
— А бывает удачный?
Он был так близко, и столько тепла и участия было в его взгляде, что Лунд сама потянулась к нему, пытаясь вспомнить, когда она целовалась в последний раз.
В дверь позвонили.
— Проклятье, — пробормотал Странге. — Быстро приехали.
Он пошел открывать, и Лунд в глубине души испытала облегчение. Вернулся он скоро, угрюмый и без пиццы.
— Это к тебе.
На площадке стояла Рут Хедебю в плотном шерстяном пальто. Она заметно нервничала.
— Лунд, простите, что помешала. Я не отниму у вас много времени.
В руках она держала конверт. Когда она открыла его, Лунд увидела полицейское удостоверение.
— Леннарт… то есть Брикс сообщит вам все подробности. Вероятно, мы поторопились с выводами.
Хедебю вручила Лунд удостоверение, пачку отчетов от службы безопасности и от оперативников из управления.
— В деле появилось много новых фактов, к тому же изменилась точка зрения Министерства юстиции. — Она посмотрела на Странге. — Завтра утром ждем вас обоих на работе.
С этими словами Хедебю направилась к лифту.
— Подождите, — окликнула ее Лунд.
Хедебю остановилась.
— Мне нужны ваши гарантии, что дело до самого раскрытия буду вести я.
— Мои гарантии?
— Да. Это мое дело. Я буду работать со Странге, как раньше. Вдвоем мы справимся. Согласны?
— Ну если вы так сработались…
— И никаких ограничений. Я не хочу, чтобы служба безопасности или кто-либо еще диктовали мне, что делать. Все офицеры, входившие в состав контингента «Эгир», должны быть допрошены. И возможно…
— Что?
— Пока не знаю.
Хедебю вернулась к раскрытой двери и встала перед Лунд.
— Давайте все проясним. Это не мое решение. На вашем возвращении настояло министерство. Не знаю почему, это не мое дело. Теперь мы все будем делать так, как скажете вы. Но всякую ответственность с себя я снимаю.
— Очень хорошо. Наблюдение за Рабеном необходимо прекратить. Я хочу, чтобы его задержали для допроса.
— Служба безопасности потеряла его. Где он сейчас, мы не знаем.
— Потеряла?
— Да, мне очень жаль. Это промах Кёнига, причем уже не первый. Министр в курсе. И наша задача — работать так, чтобы гроза не повернула в нашу сторону.
На этаже остановился лифт. Хедебю шагнула в кабину и уехала.
— Где я могу лечь? — спросила Лунд.
— На любой из детских кроватей. А как же пицца?
— Утром съем.
Вместо оправданий она помахала ему пачкой документов, прошла в гостевую спальню, закрыла за собой дверь и начала читать.