37

Фарид дышал часто и шумно. Сил у него уже не было, и он слабо мотнул головой в мою сторону:

– Мне жаль, Жонатан, но тут есть много такого, что… тебе вряд ли понравится.

У меня сжалось горло.

– Говори, – сказал я, – говори всю правду…

Он устало откинул назад голову и уставился в потолок:

– Это началось лет пять назад… В четырнадцать лет я бросил школу и больше туда не ходил. Бо́льшую часть времени я проводил в сквернейших кварталах Лилля. Чаще болтался по Южному Лиллю, по Рубе и Туркуэну, по самым грязным местам в самой грязной компании. Там я начал баловаться наркотой, воровать скутеры, авторадио, бумажники…

Его монолог то и дело прерывался кашлем и слезами, зубы у него стучали. Временами я понимал, что он теряет сознание, но, помолчав, он продолжал в полубреду:

– Я впутывался в дурные дела, меня засасывало, как в водоворот, и выплыть я не мог. Вместе с двумя взрослыми приятелями я занялся грабежом домов. Мы крали все, что можно было продать. Телевизоры, микроволновки, холодильники, садовый и домашний инструмент, даже машинки для стрижки. Это оказалось нетрудно, и дело у нас пошло. Однажды один из моих приятелей подключил меня к дьявольской затее. Несколько недель назад он повстречал какого-то типа, и тот за изрядную сумму предложил ему нехитрую сделку в Аннеси…

Он взглянул на меня полными слез глазами, и мне почудилось, что меня сейчас вырвет.

– Ты попал в точку, когда сказал о разбое. И я почувствовал, что пропал. Ты прав, это я тогда явился в твой дом, четыре года назад. Тот тип, он… он специально велел избить собаку.

Он громко шмыгал носом.

– В этом не было ничего личного. Просто контракт, понимаешь? Твой пес вовсе не был злобным, он даже не лаял. Этот тип нам все объяснил. Ничего не надо было выносить из дома, только сломать. Что-то разбить в доме, что-то раскурочить снаружи – и хватит. Он был… как под наркотой. Но… он сказал, что обязательно надо покалечить пса. И мы на него набросились и избили насмерть. Мы думали, что тебя нет дома: ни света в окнах, ни машины во дворе, ничего. А ты дома был, ведь так? Ты отсиживался наверху, в спальне. Если бы ты спустился, мы бы сразу удрали. А так… Мы разгулялись на полную катушку… – Он посмотрел на Мишеля. – Нас уже ничего не сдерживало…

Я резко перевернулся и чуть не задохнулся от кашля. Выходит, я прижимал к груди мучителя моего Пока. Я полюбил этого парня и поверил ему. Господи, до каких же пределов Ты будешь сокрушать меня? Силы мои кончились, жить больше не хотелось, и я так и остался лежать на боку.

– Три года тому назад меня взяли на краже скутера. Мне тогда только что исполнилось семнадцать. Вдобавок у меня нашли наркоту. К счастью, ни по разбою, ни по грабежам у них на меня ничего не было. Меня упекли в воспитательный центр, и я там промучился два года, клянусь. Родители мне этого никогда не простили, и я с ними практически больше не виделся. Ты был прав, Жонатан, брата у меня нет. А эта пила, что видна на фото в фургоне, она… она имеет отношение к нашему пребыванию здесь.

– Говори правду!

Он снова закашлялся. Чтоб он сдох. Я его ненавидел. Мишель присел на корточки, собрал купюры в кучу и поджег. Яркое пламя взметнулось вверх и затрещало. Моему лицу стало тепло… Господи, как же тепло стало моему лицу! Фарид закусил губы.

– Здесь я вам все время врал. Я шатался из дома в дом, родители от меня отказались. Единственное, что мне хотелось, – это найти работу. Стать… нормальным человеком и жить как все. А потом, месяца два назад, ко мне заявился какой-то тип. Он ждал возле дома, где я тогда кантовался. Я его никогда раньше не видел. Высокий, лысый, в шикарных ботинках, в кожаных перчатках, в толстой куртке, каскетке и солнцезащитных очках. Он смахивал на американскую кинозвезду.

Мишель подбрасывал купюры в самый дорогой огонь на все времена.

– Не тот ли это был парень, что покончил с собой? Не наш ли труп из пещеры?

– Не знаю. Оба здоровенные, и оба лысые. Возможно… но не знаю. Лица не было видно. На парне все время были каскетка и темные очки.

Мишель вздохнул. Кулаки его угрожающе сжимались и разжимались.

– Ясное дело, лицо… А ты знаешь, сколько лысых в этих краях?

– Но ведь снимал же он очки хоть раз, – сказал я. – Какого цвета были у него глаза?

– По-моему, карие. Глубоко посаженные, холодные. И этот шикарно одетый тип, ну, кожаные перчатки и все прочее, вдруг ни с того ни с сего предложил мне работу. Простую работу, но он сказал, что она может принести большие доходы. Надо было перевезти кое-какой материал. Он тут же выдал мне пачку денег: тысячу евро. И я его сразу спросил, насколько это… ну, как сказать…

– Законно?

– Да, законно. Он сказал, что нет никакого риска, а под расчет я получу в сто раз больше. В сто раз, соображаешь? Сто тысяч евро. Я ему не поверил, тут явно было что-то не так. Так в реальной жизни не бывает.

Он не сводил глаз с костра, в котором сгорала его многолетняя зарплата.

– Мне во все это ввязываться не хотелось. Я вернул ему бабки и ушел обратно в дом. Но фокус заключался в том, что вместе с тысячей евро он сунул мне в карман номер телефона. Не знаю, как он ухитрился. И на бумаге было еще написано: «Собака в Аннеси…» Значит, четыре года назад это был тоже он. Опять тот же тип. Я позвонил ему через неделю и спросил: «Почему я, а не кто-то другой?» И он ответил: «А почему кто-то другой?» Почему кто-то другой… Вот такой был ответ.

Он замолчал – наверное, потерял сознание. Мишель привел его в чувство, наступив ему на грудь и прижав цепь ботинком. Фарид закричал.

– Продолжай.

Он перестал давить ногой на цепь, только когда парень с трудом снова заговорил. В его мозгу словно открылся краник, через который хлынула правда. Слабым, еле слышным голосом он продолжал:

– Все это меня мучило, я не спал по ночам… Сто тысяч евро для меня, который еле перебивался с хлеба на воду… К тому же я знал, что тот тип – человек надежный. За собаку он тогда хорошо заплатил. В общем, я ему снова позвонил и сказал, что согласен. Он велел приехать в Ниццу пятнадцатого февраля и объяснил, что там придется задержаться дней на десять, потому что с инструментами надо будет нехило идти. И я сказал себе, что, если все это окажется действительно опасным, я всегда смогу смыться. Я сел в скорый поезд, и мы снова увиделись. Но на этот раз на нем был совсем другой прикид, ну, примерно как на нас здесь. Так одеваются альпинисты. Теплые брюки, какая-то странная куртка, теплые перчатки. Чертовски подозрительный прикид. А уж драндулет… ну, точно не классный. Задрипанный пикап восьмидесятых годов, ну, вы его видели на фото. Но мне уже не хотелось идти на попятную… И вот он завез меня черт-те куда, в какой-то лес у подножия горы. Я в географии никогда не был силен.

Мне хотелось собрать максимум информации.

– А примерно сколько километров от Ниццы?

Он медлил с ответом, словно не понимая, о чем его спрашивают.

– Не знаю. Мы ехали около часа.

Час езды… Пригороды Ниццы, а может, и граница между Францией и Италией.

– Этот тип был не особенно болтлив. Он вообще мало говорил. Так, всего несколько слов. Мы остановились в каком-то старом шале, стоявшем в лесу, на отшибе. Мобильник не ловил сеть, не было ни дороги, ни соседей. Нищенская избушка не то охотника, не то дровосека. Никакого отопления, очень холодно. Он мне тут же сунул в лапу десять тысяч евро. Наличкой. Я был ошарашен. В шале он мне показал, что надо перевезти. Все было свалено в углу. Какое-то оборудование: старые кемпинговые корематы, баллоны с газом, этот… этот фонарь с газовым баллоном… Короче, все, что тут у нас…

Он перевел дыхание.

– Я едва успел что-то сообразить, как мы сразу принялись за работу. Он мне сунул в руки пневматический перфоратор, а сам закинул на спину уже собранный рюкзак, и мы отправились в путь. Весь груз запихали в багажник, часть дороги проделали на пикапе, а потом шли пешком. Вышли из леса, долго поднимались наверх и оказались в месте, похожем на лунный пейзаж. Стоял жуткий холод, ветер дул не переставая. Вокруг не было ничего, кроме скал, а вдали виднелись покрытые снегом горы. По дороге нам никто не встретился. Место было какое-то мертвое, нездоровое… Край света…

Он закашлялся и чихнул.

– Минут через двадцать ходьбы от пикапа начался спуск сюда. Это было жутко. Неприметная трещина в земле под большим камнем, который он сдвинул в сторону. Только-только протиснуться… Часть ската в эту дыру была пологой, а иногда шла круто вниз, и мы спускались почти вертикально. Все это походило на санную трассу…

– Как за оползнем в пещере?

– Примерно.

Он посмотрел на меня:

– Мы по камину не спускались… Я помню галерею. Ну, там, где копал Мишель… Я ему хотел задать кучу вопросов, но он меня остановил: «Никаких вопросов, если хочешь получить деньги». Я не соображал, что делаю. Сколько же мы спускались – может, полчаса? И тут он велел все сложить, и мы пошли наверх. Я не понимал, зачем вообще ему нужен. Все это барахло он смог бы перетащить и сам. Может, ему не хотелось десятки раз ходить туда-сюда? Четыре руки все же лучше, чем две… Когда мы вернулись в шале, был уже вечер. Я измотался и смертельно устал. Он положил меня спать в одной из комнат хижины и сам улегся рядом. Мы спали не раздеваясь, даже перчаток не снимали, настолько было холодно. И ни о чем не говорили. Утром, очень рано, мы снова вышли. На этот раз я должен был нести ящик с пилой… Он тоже тащил какой-то мешок, но я не знал, что там. Да и не хотел знать, плевал я на все это. Сделать работу, забрать деньги и уйти… Хотя, если подумать, там вполне могли быть цепи и железная маска…

Он покачал головой и сплюнул кровь пополам с желчью.

– На следующий день я отдыхал. Он оставил меня одного и сказал, что у него еще есть кое-какая работа и он вернется через пару дней. У меня была постель, обогреватель и консервы, чтобы пожрать. Даже маленький радиоприемник. Я не могу читать, но для денег это не важно. И оба дня я потратил на то, чтобы считать и пересчитывать свои десять тысяч евро. Я замерзал, но мне было хорошо. Понимаете? Что плохого я сделал? Я помог какому-то чокнутому типу перетащить вещи под землю, правда неизвестно куда. В этом не было ничего странного.

Мишель уже едва сдерживался. Он схватил острый камень и замахнулся, словно хотел ударить Фарида по лицу:

– Ничего странного?

Фарид отвернулся и зажмурился. Но удара не последовало.

– И ты смог разглядеть железную маску? – спросил Мишель. – А взрывчатки или еще чего-нибудь такого в шале не заметил?

– Нет, нет… А маска и цепи… я не был в курсе, не знаю… Я начал задавать себе вопросы только на четвертый день, когда он открыл багажник пикапа. Там лежал какой-то большой тюк, что-то завернутое в тряпку и замотанное скотчем. Вы его видели на фото. Этот тюк мы несли вдвоем и…

Он замолчал и снова застонал.

– В тюке было тело, да?

– Думаю, нет. По форме тюк напоминал тело, но уж больно легкое и в какой-то странной позе, словно скрюченное. Нет, точно не тело, но что-то в нем было нехорошее. Да я и не пытался дознаться, что там такое. К моей жизни это отношения не имело. Я ходил по горам с незнакомым человеком, мы лазили в какую-то дыру, сгружали там всякое барахло, и я оказался при деньгах. Это все.

– А какое было число?

– Девятнадцатое февраля.

Я задумался. Что-то тут не вязалось.

– Девятнадцатое… А меня похитили двадцать пятого. А тебя, Мишель?

– Примерно тогда же.

– И это…

– Нет, нет, – отозвался Фарид. – Я знаю, о чем вы подумали. О трупе в галерее? Я не его спускал девятнадцатого. С одной стороны, он должен был быть гораздо тяжелее, а с другой – он был совсем еще свежим, когда Мишель его нашел. Его убили не раньше утра того дня. Нет, штука, завернутая в тряпку и замотанная скотчем, – это было что-то другое.

Он дрожал от холода.

– Дайте договорить, надо же все-таки договорить… Мы спустили вниз этот тюк, и тут меня охватила паника, сам не знаю почему… И он мне показал мусорный мешок, набитый бабками. Моими бабками. Девяносто тысяч евро. Вы знаете, что такое держать в руках девяносто тысяч евро?

– Сгорают за пять минут. Продолжай.

– Он оставил мешок там и сказал, что через несколько дней он будет моим. Тюк мы спустили как есть, не распаковывая, и поднялись наверх. Я оглянулся на мешок с деньгами и размечтался… Сто тысяч евро…

Он пристально посмотрел на кучку красного пепла.

– Меня снова оставили одного в шале, на этот раз на пять дней. Я колебался: удрать или нет? Сбежать в лес со своими десятью тысячами евро и исчезнуть в неизвестном направлении.

– Но ты же не сбежал.

Фарид заплакал. Мишель наклонился и схватил его за волосы:

– Да плевать мне на все твои сожаления и слезы. Слишком поздно. Давай дальше.

– Все произошло… в тот самый день, двадцать пятого февраля. Он сказал, что это последний день и что к вечеру я получу деньги. Часов в пять утра мы сели в пикап и снова поехали к лесу. Остановились, как обычно, и он открыл багажник. На этот раз там лежали три больших, как огромные сосиски, тюка, завернутые в одеяла… Погода была мерзкая, дул ледяной ветер, темень непроглядная… Я думал, превращусь в ледышку прямо на месте. Он сказал, последний день… Последнее задание… Я схватил первый тюк и вытащил его из багажника. Он глядел на меня и улыбался. «Скорей, – сказал я ему, – надо поскорее закончить». Я догадался, что в тюках. Тела… Тела, от которых он хотел избавиться, я был уверен. Наверняка это были трупы… и по каким-то причинам он хотел их спрятать в той дыре, куда мы спускались, где никто не станет их искать. Мы снова туда полезли, как и раньше. Он осторожно нес свою ношу на плече, да еще и мне помогал тащить. Только… только тебя, Мишель, нам пришлось нести вдвоем. Одному человеку не осилить. Он наверняка потому и позвал меня, чтобы спустить в дыру тебя. И тут я задел за скалу тем, что могло бы быть головой, и он крикнул, чтобы я был поосторожнее. Я подумал, что он хочет меня убить. Чего осторожничать с трупами? Я старался делать все быстро, но ему, видно, хотелось донести их нетронутыми. У этого типа явно не все дома, так что чем скорее я свалю, тем будет лучше.

Теперь Фарид дышал с долгим свистом, а зубы стучали уже не переставая.

– В одном из тюков был твой пес, Жонатан. Тюк был легче остальных и по форме напоминал собаку. Я его нес один.

Обмотанный цепью, я не мог даже кулаков сжать. Ногти скребли по ткани брюк. Я взглянул на Мишеля. Он расхаживал с угрожающим видом, держа в руке острый камень. Мне стало страшно за Фарида.

– Это было ужасно, я думал, что умру от усталости, я больше не мог. Когда мы спустились в пропасть, этот человек зажег лампу, и тут я увидел палатку. Настоящую палатку, поставленную на землю. И вдруг в какую-то долю секунды меня осенило: в тюках живые люди, а этот тип – сумасшедший, больной на голову. В худшем смысле этого слова. Он мне улыбнулся в последний раз и развернул одеяла. Вы оба были живы. А на тебе, Мишель, уже была железная маска. Тогда он бросил мешок с деньгами мне в лицо, навел на меня револьвер и сказал: «Вот твои бабки. Сказано – сделано. Но я сильно сомневаюсь, что они тебе здесь понадобятся. Не думаешь же ты, что я позволю тебе выйти отсюда?» И он все выбросил в пропасть: инструменты, какую-то часть барахла. Остальное вы знаете. Он мне что-то вколол, как и вам. Как и вы, я очнулся не сразу там, на верхотуре, на карнизе, и рядом лежал мешок с деньгами и твое письмо, Жонатан. Прочесть это письмо я не мог, я вообще не знаю, зачем мне его подсунули, но это то самое, которое нашел твой пес. Когда… когда я понял, что вы рано или поздно доберетесь до моего карниза, я решил выбросить все в пропасть, сказав себе, что, на худой конец, смогу потом достать. Ну и бросил за скалу.

Губы его дрожали, они были не то фиолетовые, не то темно-темно-розовые.

– Ну вот я вам все рассказал. Я так и не узнал, что это был за тип и зачем он все это сделал. Зато я точно знаю, что не должен был вам ничего говорить. Ведь это я приволок вас сюда. И теперь вы меня убьете.

– Ага! – рявкнул Мишель.

Фарид мотнул головой в мою сторону:

– Пока мы тут сидели, я понял, что все это имеет отношение к тебе, Жонатан. Маловероятно, что он из-за меня все затеял. Он знал о грабеже, знал, что мы с тобой в каком-то смысле связаны. Точно так же, как ты связан с Мишелем через лейкемию. Это тебя он хотел уничтожить, а нас только использовал, меня и Мишеля. Мы всего лишь… орудия мести.

У меня перехватило дыхание. Горло и язык обожгло чем-то кислым. Значит, я и есть цель такой мести… Все усилия, многолетняя подготовка, поиски материала… И все подгадано как раз к моменту пересадки костного мозга у Франсуазы, с расчетом, чтобы мы страдали еще сильнее.

Я, Франсуаза, Клэр… И, кроме нас троих, еще один человек, умерший девятнадцать лет назад…

У меня в голове без конца вертелось одно ужасное имя. Потому что в этом была логика.

Макс Бек.

Но как… как, черт возьми, это было возможно? Как он смог выжить после падения? А потом спуститься с горы и при этом не умереть от голода и жажды? Я же сам видел, как он улетел в пятикилометровую расщелину, черт возьми!

Хотя… Мы же живы, а просидели в подземелье не меньше недели… Воля границ не имеет.

Я был далек от того, чтобы впадать в панику, но попытался вспомнить черты найденного в галерее трупа. Лысый череп… У Макса была шикарная шевелюра… Карие глаза, как сказал Фарид… У Макса глаза были голубые. Может, линзы? Все было как-то мутно и неясно. И так давно. Прошло девятнадцать лет. И все девятнадцать лет я пытался забыть.

И Макс все эти девятнадцать лет готовил долгую, бесконечную месть…

– Фарид, когда ты притащил нас сюда, Мишеля, Пока и меня, ты говорил о каком-то первом тюке. Ты его спустил еще девятнадцатого, и он был легкий. А это могла быть девушка весом в пятьдесят килограммов?

– Нет-нет, не думаю. Но среди инструментов была пила, которую он выбросил в пропасть двадцать пятого, держа меня под прицелом. В те дни, когда я оставался в шале, он спускался сюда работать. А пила… мне кажется, она нужна была, чтобы пилить лед. Вы не замечали, а во льду что-то виднеется, если хорошо вглядеться. Среди трещин есть такие, что явно сделаны каким-то инструментом.

Он перевел дух и выдохнул:

– И они расположены как раз вокруг непонятного темного пятна.