Не долго мне пришлось ждать возвращения Фонтана.

Он никогда не появляется в одном и том же костюме. Напоминает меня самого в зените славы, когда у меня была работа. Хотя его костюм самого мерзкого, самого вульгарного синего цвета. Он наверняка стоит денег, но прежде всего от него несет безвкусием. Фонтана из тех, кто носит барсетки. Таково его представление об элегантности современного мужчины. Он выбирает свободную мягкую одежду – любит, чтобы ему было удобно. С его профессией одежда должна быть функциональной. Могу себе представить его в примерочной: вот он делает вид, что дает продавцу в морду, чтобы проверить, не жмут ли рукава, или что с размаху бьет того по яйцам, чтобы понять, не стесняют ли брюки тех движений, которые неразрывно связаны с родом его деятельности. Фонтана прагматик. Что меня в нем и пугает. Я разглядываю его костюм, чтобы чем-то заняться, потому что, если стану слишком внимательно смотреть на него, меня повергнет в ужас тот взгляд, которым он холодно за мной следит.

Я должен взять себя в руки. Мне едва-едва удалось выиграть первый раунд, но теперь, когда мы начали следующий, я должен знать, какие у него козыри. Было бы странно, если бы он пришел с пустыми руками. Не в его стиле. И мне придется реагировать быстро. Я стараюсь сосредоточиться. Молчу. Фонтана не улыбается.

– И еще раз: отличная работа, господин Деламбр.

Понимай: Деламбр, ты еще тот говнюк, но будь уверен, что ты дождешься. Я раздроблю тебе и вторую руку.

Я собираюсь с духом:

– Рад, что вам понравилось.

Голос выдает мою тревогу. Инстинктивно я отодвигаюсь вместе со стулом, чтобы он не смог до меня дотянуться.

– Особенно это понравилось моему клиенту. И мне тоже. В сущности, это понравилось всем.

Я ничего не говорю. Стараюсь улыбаться.

– Признаю, что вы изобретательны, – продолжает он. – Разумеется, никакого списка у вас не было. Мне потребовалось два дня, чтобы расспросить моего клиента. А программист, которому поручили перепроверить, заставил нас потерять еще часов двенадцать. А за это время вам удалось заинтересовать прессу вашей историей. И лишить меня возможности действовать. На данный момент.

Я делаю вид, что встаю.

– Не уходите, господин Деламбр, у меня для вас есть вот это.

Он не повысил голоса. Он и на секунду не поверил, что я действительно уйду. Он прекрасный игрок. Я поворачиваюсь. И издаю крик.

Твою мать!

Фонтана разложил на столе большие черно-белые фотографии.

Это Николь.

У меня подкашиваются ноги. Я падаю на стул.

Николь сфотографирована в подъезде нашего дома. Она стоит спиной к лифту. Позади нее мужчина в черном вязаном шлеме с прорезями прижимает ее к себе, разворачивая лицом к объективу. Его согнутая в локте рука перехватывает ее горло. Она пытается оторвать его от себя, но ей не хватает сил. Она борется, но это бесполезно. Именно так меня держал Бебета. Лицо Николь застыло. Глаза вылезли из орбит. Для этого и делалось фото. Чтобы я увидел прямо перед собой Николь в смертельной опасности, чтобы я увидел ее отчаянный взгляд. Ее губы слегка приоткрыты, она пытается вдохнуть, задыхается. Она наверняка стоит на цыпочках, потому что мужчина, который ее держит, намного выше ее и тянет ее вверх. Странным образом она не выпустила свою сумочку, и та так и болтается у нее на руке. Николь лицом ко мне. Во весь кадр.

Мужчина – это Фонтана. На нем шлем, но я знаю, что это он. У него барсетка. Я кричу:

– Где она?

– Ш-ш-ш… – Фонтана щурит глаза, как будто ему кажется неприличным так громко кричать. – Она очаровательна, Николь. У вас хороший вкус, Деламбр.

Для него я больше не господин Деламбр, а просто Деламбр. События набирают обороты. Я вцепляюсь в столешницу, не чувствуя боли в пальцах.

Я убью этого типа, клянусь.

– Где она?

– У себя дома. Я как раз хотел сказать: не беспокойтесь. Хотя нет, напротив, вы должны беспокоиться за нее. Сейчас она отделалась испугом. И вы тоже. Но в следующий раз я переломаю ей все десять пальцев. Молотком. И сделаю это лично.

Он сделал ударение на «лично». Такое впечатление, что у него имеется специальный молоток и особая манера ломать пальцы. В его голосе чудовищная решимость. Потом, без всякого перехода, еще до того, как я успеваю ответить, он яростно хлопает по столу другой фотографией. В том же стиле. Черно-белая. Большой формат.

– А ей я сломаю обе руки и обе ноги.

Я чувствую, как моя кровь отхлынула от лица, а желудок поднялся к горлу. Это Матильда. Недалеко от лицея, мне кажется, я узнаю улицу. Позади нее проходят какие-то молодые люди. Она сидит на скамейке. Развернула упаковку и ест пластиковой вилкой из прозрачного лотка какие-то свежие овощи. Я и не знал, что она так делает. Она не улыбается, но задержала руку, внимательно и с любопытством слушая, что ей говорит мужчина, сидящий рядом.

Снова Фонтана. Они о чем-то болтают. Разговор в городском сквере. Сценка спокойная и даже банальная, но снята она для того, чтобы я вообразил себе продолжение. Они встают и делают несколько шагов в сторону лицея, машина проезжает мимо, Матильду вталкивают внутрь.

Фонтана не улыбается. Напускает на себя легкую озабоченность, как будто какой-то вопрос не дает ему покоя. Он переигрывает.

– И еще ваш адвокат… ваша дочь… Ей обязательно нужны руки и ноги, чтобы работать, или она может продолжить и в инвалидном кресле?

Меня тошнит. Только бы он волоска не тронул на голове Николь и моих дочерей. Черт, пусть я сдохну, если нужно, пусть Болт вернется переломать мне все кости, все без исключения, лишь бы ни один волос не упал с их головы.

Что меня спасает в это мгновение, так это полная неспособность выдавить хоть звук. Слова застревают где-то очень глубоко в горле. Парализованные. Я пытаюсь вручную завести мой мозг, все колесики которого застопорились, но не могу слепить ни одной мысли. В моем сознании нет места ни для чего, кроме лиц моих дочерей.

Я бросаю взгляд в сторону, ищу новые ориентиры, прочищаю горло. Я ничего не сказал. Конечно, глаза у меня наверняка вытаращены, как у наркомана под утро. Пусть я буду похож на человека, из которого выпустили всю кровь. Главное – я по-прежнему ничего не сказал.

– Я переломаю их всех трех. Вместе.

Внутренне я отключаю свою слуховую систему. Слова звучат, но их смысл лишь скользит по поверхности. Я должен отстраниться от этих невыносимых картин, иначе изойду рвотой, умру, буду беззащитен.

Он блефует. Я должен уверить себя, что он блефует. Я проверяю. Смотрю на него.

Он не блефует!

– Я переломаю им все, что позволяет двигаться, Деламбр. Они останутся жить. И в сознании. Заверяю вас, все, что вам пришлось пережить здесь, – шуточки по сравнению с тем, что я для них приготовил.

Ему бы следовало произнести их имена. Ему бы следовало сказать: «Матильде я сделаю то-то и то-то…», «А Люси я сделаю то-то…» Ему бы следовало персонифицировать свою угрозу: «Вашу жену Николь я привяжу…» Чтобы она воплотилась в конкретную форму. А он говорит плохо. Слишком анонимно. «Всех трех» – это же смешно, как если бы они были для меня всего лишь предметами.

Вот такими словами я себя и уговариваю, чтобы сопротивляться, потому что я не должен реагировать. Ему бы следовало оставить фотографии у меня перед глазами, чтобы я представлял, что с ними будет дальше. Он должен был бы детализировать все, что собирается с ними сделать. С мельчайшими подробностями. Вот так я сопротивляюсь, этими мыслями. Я думаю о его технике убеждения. Чтобы действовать искуснее. Я думаю об этом, чтобы молчать. Я силой отгоняю любой образ Николь, даже само ее имя, я стираю его из своей памяти. «Моя жена». Я думаю «моя жена» и повторяю это десять, двадцать, тридцать раз, пока слово не превращается в цепочку ничего не значащих звуков. Проходят бесконечные секунды, я делаю мысленные упражнения. Благодаря чему продолжаю молчать. Я выигрываю время. Мне хочется плакать, меня тошнит, мои дочки… Я сопротивляюсь. «Мои дочки мои дочки мои дочки мои дочки…» – вот и эти слова потеряли смысл. Я смотрю Фонтана прямо в лицо не моргая. Может быть, по моим щекам текут слезы, так что я их не замечаю, как у Николь, когда она пришла сюда в первый раз. «Николь Николь Николь Николь Николь Николь». И это слово теряет смысл. Опустошать слова, чтобы отстраниться от картинок. Выдержать взгляд Фонтана. Что это? Я ищу. Кратер? Я вглядываюсь в его зрачки, и приходит черед Фонтана: я опустошаю и его, лишая сущности. Я не должен думать о том, что он собой представляет. Чтобы суметь молчать как можно дольше. Нет, это не кратер. Точно! Его зрачки, радужная оболочка, они похожи на размытые формы, какие видишь в звуковых программах, когда…

Фонтана сдается первым:

– И что вы на это скажете, господин Деламбр?

– Лучше б это был я.

Это вылетело само. Потому что это правда. Мне удается не полностью вернуться в реальность. В уме я продолжаю повторять: «Николь моя жена мои дочки Николь моя жена мои дочки Николь моя жена мои дочки Николь моя жена мои дочки Николь моя жена мои дочки». Получается не очень плохо.

– Возможно, – отвечает Фонтана, – но речь идет не о вас, а о них.

Опустошить голову. Отупеть от слов. Не думать ни о чем конкретном. Ограничиться общими идеями. Только концепции. Что говорит теория менеджмента?

Найти выход. Я ничего не нахожу.

Что еще? Обойти препятствие. Я ничего не нахожу.

– Они будут очень страдать.

Что еще? Предложить альтернативу. Я ничего не нахожу.

Лицо Николь всплывает на поверхность, ее чудесная улыбка. Убрать! «Николь Николь Николь Николь Николь Николь Николь Николь». Получается.

Есть еще один трюк в менеджменте, но какой? А, да: перепрыгнуть через препятствие. Я ничего не нахожу.

Наконец остается одно: сменить направление. Переориентация. Да, я нашел ход. Чего это будет стоить? Нет времени на размышления, и я делаю выпад:

– Это все?

Фонтана чуть заметно хмурит брови. Неплохо. Выиграть время. Перенаправить. Возможно, это то, что нужно.

Фонтана задумчиво наклоняет голову.

– Я вас спрашиваю, это все? Выступление закончено?

Расширенные глаза Фонтана. Сжатые губы, желваки. Холодная ярость.

– Вы что, смеетесь надо мной, Фонтана?

Это может сработать. Фонтана выпрямляется. Я добавляю жару:

– Или вы действительно принимаете меня за полного идиота?

Фонтана улыбается. Он понял, что я задумал. Но мне кажется, что у него все-таки остались сомнения. Я собираю слова, энергию, я вкладываю все свои силы. И выплескиваю все ведро разом:

– Даже если вы это сделаете… Вы себе представляете «самого известного безработного Франции», демонстрирующего прессе фотографии своей жены и дочерей с переломанными костями? И обвиняющего крупную нефтяную компанию в похищении, незаконном лишении свободы, жестоком обращении, пытках…

Не знаю, как мне это удалось.

Сменить направление. Переориентировать. Да здравствует менеджмент! Действительно, наука о выворачивании наизнанку. Эффективная.

Фонтана с деланым восхищением:

– И вы готовы рискнуть!

Я вижу, что он колеблется, не достать ли снова фотографии. Он чувствует, что я на верном пути. На дне ведра еще осталось несколько капель. И я вытряхиваю их ему на голову:

– А ваш клиент, он готов рискнуть?

Он взвешивает за и против. Потом:

– Не вынуждайте меня сделать так, чтобы тело вашей жены просто исчезло, – исключительно чтобы лишить вас фотографии.

Снова перенаправить. С ним эта техника срабатывает.

– Не лезьте ко мне со своей хренью, Фонтана. Кем вы себя возомнили? Персонажем из «Дядюшек-гангстеров»?

Задет.

Снова перенаправить, рецепт правильный.

– Ваш единственный контрагент – я, и только я. И вы это знаете. Значит, или вы договариваетесь со мной, или возвращаетесь к своему клиенту ни с чем. И не лезьте со своими угрозами. Вы работаете на клиента, который не может себе позволить такого рода дерьмовые заморочки. Что выбираете? Я один или ничего?

Вот так и приходит успех. Это как бусы. Отцепите замочек, и все посыплется. И крах тоже так устроен, уж мне ли не знать. Чтобы выплыть против течения, нужна дьявольская энергия. Или готовность умереть. В моем распоряжении и то и другое.

Мелькнула у меня одна мысль, сомнительная, но единственная. Интуиция. Фонтана считает, что у меня она на высоте. Может, это и правда.

Я развиваю успех. Пора переходить к делу:

– Я готов вернуть деньги. Все деньги.

Я выговорил это, даже не зная, действительно ли так думаю. Но вот это сказано. И я понимаю, что именно так я и думаю. Я хочу покоя. А не денег.

– Я хочу выйти отсюда. Свободным.

Вот. Так я и думаю. Хочу вернуться домой.

Фонтана в шоке. Я несусь дальше:

– Я готов потерпеть. Несколько месяцев, не больше. Если я выхожу в разумные сроки, я возвращаю все деньги. Абсолютно все.

Его это поразило, Фонтана.

– Разумные сроки… – Он вполне искренен, когда спрашивает: – И каким образом вы собираетесь отсюда выйти?

А мысль моя, возможно, не так уж плоха.

Я даю себе четыре секунды, чтобы все прикинуть.

Первое – Николь.

Второе – Люси.

Третье – Матильда. Четвертое – я.

В любом случае никакой другой идеи у меня нет.

Я делаю очередной выпад:

– Чтобы я вышел, вашему клиенту придется здорово постараться. Это может получиться. Скажите ему, что таково мое условие и тогда я верну ему всю его черную кассу. На́лом.