Воскресенье, 23 декабря 2007 года
К тому времени как я приняла душ и потратила десять мучительных минут, раздумывая, что полагается надевать на завтрак с человеком, с которым вчера целовалась на лестнице, сквозь дверь уже просочился запах жареного бекона… у меня потекли слюнки.
Я проверила дверь только раз и стала подниматься наверх, подавив липучее желание вернуться и снова обшарить всю дверь, зная, что бекон лучше есть горячим. К тому же я не сомневалась, что в компании Стюарта отвлекусь от ощущения тревоги, мой мозг переключится на более приятные ощущения.
Стюарт оставил дверь незапертой, но я все равно постучала:
— Можно?
— Заходи! — заорал он из кухни.
В квартире Стюарта, как всегда, было теплее, чем в моей, и светлее. В окна лился солнечный свет (это только на меня льется дождь, если я вышла на пробежку!), а в гостиной стояла наряженная елка. Стюарт даже на окна успел повесить гирлянды. В общем, его квартира была полностью подготовлена к Рождеству. На журнальном столике лежала пачка свежих газет, а на кухонном столе стояли чайник со свежезаваренным чаем, открытая банка апельсинового джема и несколько дымящихся тостов.
— Ты как раз вовремя, — сказал Стюарт.
Он поставил на стол две тарелки, и я села напротив и налила себе чая, по капле добавляя в кружку молоко, пока на добилась нужного оттенка, — это тоже ритуал.
Почему-то меня вдруг заполнило ощущение счастья — бесконечного, необъяснимого, от которого на лице расплылась улыбка. Как все-таки приятно сидеть вот так вдвоем и завтракать. Мне даже стало тяжело жевать — так широко растянулись в улыбке губы. Я подняла глаза и вдруг увидела, что Стюарт изучает мое лицо.
— Ты выглядишь счастливой, — сказал он с любопытством.
— Мне хорошо! — Я отправила в рот кусок бекона, смакуя вкус поджаристого хлеба, мяса и чуть загустевшего желтка.
Стюарт вдруг покраснел. Может быть, вспомнил прошлый вечер?
Довольно тяжеловесно меняя тему разговора, я проговорила с набитым ртом:
— Как ты хорошо готовишь! Даже одной рукой!
— Я как раз думал об этом утром, — сказал Стюарт.
— О чем?
— Гм. Кстати, что ты будешь делать на Рождество?
Я хохотнула:
— То же, что и в прошлом году, — абсолютно ничего. Буду торчать дома и смотреть по телику дурацкие программы.
— Ко мне в гости приходит Ал, мой друг. Ему не с кем встречать Рождество. Может быть, и ты зайдешь? Посидим все вместе. Как тебе такое предложение?
— А что, ты сам-то никуда не поедешь? Не хочешь повидаться с семьей?
Он помотал головой:
— Нет, не хочу. То есть я мог бы съездить к сестре, но она живет в Абердине, у черта на куличках. А братишка Ральфи мотается по миру с рюкзаком за плечами, так что его я тоже не увижу. К тому же я завтра работаю. Хорошо еще, если на само Рождество дадут расслабиться.
Я допила чай, раздумывая, прилично ли попросить еще чашку.
— Это тот самый Ал, о котором ты мне рассказывал? Специалист по навязчивым состояниям? И ты хочешь провести с ним Рождество?
— Ну да, а что тут такого? Так ты придешь?
— Можно, я подумаю? Но спасибо! Спасибо за приглашение.
— Не за что.
Мы закончили есть и, убрав посуду, чай пошли допивать в гостиную. Потом я уселась на ковер и разложила вокруг себя листы «Санди таймс», просматривая самые интересные статьи, про беды и радости незнакомых мне людей.
Стюарт выбрал себе «Телеграф» и сел на диван, иногда зачитывал мне отрывки, то улыбаясь, то хмурясь. Потом у меня затекла нога, и я, взяв наугад журнал, тоже пересела на диван. В этом журнале я наткнулась на статью про «синдром навязчивых состояний». Вообще-то, я не люблю читать про свою болезнь, но в этот раз увлеклась. Статья была стоящая. Оказалось, многие знаменитости страдают тем же и очень часто проявления болезни люди принимают за капризы звезд или желание эпатировать публику.
Я показала статью Стюарту; придвинувшись, он стал читать из-за моего плеча. Меня вдруг бросило в пот: а вдруг он снова захочет меня поцеловать? Как мое тело отреагирует на это теперь, когда рассудок больше не затуманивает спасительный алкоголь?
Но Стюарт вдруг порывисто встал и отправился на кухню, чтобы снова поставить чайник, а солнце исчезло за очередной грядой облаков.
— Мне, наверное, пора идти, — сказала я.
Казалось, он меня не расслышал. Через несколько минут он появился с чайником в руке и осторожно поставил его на журнальный столик.
— Конечно иди, если хочешь. Но я надеялся, что ты еще у меня побудешь.
— Правда?
— Правда. А почему ты все время спрашиваешь об этом? — Он опустился на диван рядом со мной. — Ты что, не доверяешь мне?
— Эй, не надо изображать из себя психиатра, — сказала я, хмурясь.
— Зачем мне что-то изображать? Я и есть психиатр.
— Минуту, мне казалось, что ты сейчас на больничном.
— А чего ты вдруг разозлилась?
— А чего ты вдруг начал расспрашивать меня, будто я твоя пациентка?
Он прикрыл рот ладонью, чтобы спрятать улыбку.
— Ну да, разозлилась. Потому что ты можешь предугадать любое движение моей мысли, а вот я понятия не имею, что творится в твоей голове.
Стюарт занялся приготовлением чая — странно, но у него получалось наливать ровно столько молока, сколько надо. Поэтому я осталась, не убежала к себе.
— Я же поцеловала тебя вчера вечером, — вдруг выпалила я сердито. Не представляю, что меня дернуло это сказать!
— Да.
— И почувствовала: что-то в моей жизни изменилось.
Он выжидающе взглянул на меня зелеными глазами:
— Да.
— Меня всегда пугают перемены.
— Понятно.
— «Да», «понятно»? Больше ты ничего не хочешь сказать?
Он пожал плечами, не желая поддаваться моим подначкам:
— Я понимаю тебя. Конечно, перемены пугают всех. Но знаешь, каждый человек проходит разные этапы в своей жизни. Вот и ты пройдешь.
Я замолчала, пораженно разглядывая стол. Что-то мы не о том говорим. Почему от недавнего ощущения счастья не осталось ничего? Почему мы вдруг перешли к… к этим занудным разборкам? Кошмар. Во мне точно где-то находится красная кнопка, запускающая механизм саморазрушения.
— Не знаю, чего ты хочешь от меня, — несчастным голосом пробормотала я.
Стюарт посмотрел прямо мне в глаза, я так этого боялась — боялась, что он сразу догадается о моих чувствах, но то, что я увидела в этих зеленых глазах, меня поразило. Как он на меня смотрел…
— Кэти, — сказал он спокойно, — это же был просто поцелуй.
Щеки мои запылали.
— Ты хочешь сказать, что поцелуи ничего не значат?
— Нет, я вовсе не это хочу сказать.
— И почему тебе так легко разговаривать о сложных вещах? — запальчиво спросила я.
Он усмехнулся:
— Наверное, потому, что сложных разговоров в моей жизни гораздо больше, чем простых.
Я закусила губу. Что толку в этой пикировке? На каждое мое брыкливое слово у него найдется убедительный ответ. И на этот раз наш поединок взглядов выиграл Стюарт, а не я. Испугалась, что разревусь, если и дальше буду глядеть в эти зеленые глаза-омуты. Я допила чай и сердито брякнула кружку об стол:
— Все, я пошла. Спасибо за завтрак, было очень вкусно.
Стюарт довел меня до дверей:
— Заходи. Всегда тебе рад.
Я выскочила на лестничную площадку. Конечно, он прав — подумаешь, какой-то поцелуй! Подумаешь, завтрак, подумаешь, бокал вина! Проверяя задвижки на окнах, я прокручивала в голове наш разговор, пытаясь определить, в какой момент возникли разногласия и нам стало труднее друг друга понимать.
