Моя израильтянка теперь носила короткие волосы. Ее светлая шевелюра превратилась в аккуратное ровное каре. В свете неоновых ламп лицо казалось бледным. Но ее упрямые скулы по-прежнему строго охраняли нежность ее глаз. Сара осталась все той же дикаркой, прекрасной и упрямой, такой, с которой я познакомился в долине аистов. Она взяла трубку переговорного устройства:

— Ты отвратительно выглядишь, Луи.

— А ты великолепна, Сара.

— Откуда этот шрам на твоей физиономии?

— Это сувенир из Израиля.

Сара пожала плечами:

— Вот что бывает, когда всюду суешь свой нос.

На ней была широкая синяя блуза со свободными рукавами. Мне хотелось ее поцеловать, заблудиться в легких, резких изгибах ее тела, впиваться в них губами. Мы молчали. Потом я спросил:

— Как ты, Сара?

— Вот так.

— Я очень рад тебя видеть.

— Ты называешь это «меня видеть»? Да, ты всегда был далек от реальности…

Я провел рукой под столиком, чтобы проверить, нет ли там микрофона.

— Расскажи мне все, Сара. С того момента, как ты исчезла из Бейт-Шеана.

— Ты приехал, чтобы опять играть в следователя?

— Нет, Сара, теперь все наоборот. Они разрешили мне встретиться с тобой, потому что я обещал предоставить им информацию, позволяющую снять с тебя обвинения.

— Что ты собираешься им рассказать?

— Все, что сможет их убедить, что ты не имеешь практически никакого отношения к контрабанде алмазов.

Моя израильтянка пожала плечами.

— Сара, я приехал к тебе. Однако мне нужно знать, что произошло. Ты должна сказать мне правду. Она спасет и тебя, и меня.

Она расхохоталась и бросила на меня ледяной взгляд. Потом медленно достала из кармана пачку сигарет, закурила и начала:

— Во всем, что случилось, виноват ты, Луи. Заруби себе это на носу. Ты виноват во всем, слышишь? В наш последний вечер в Бейт-Шеане, когда ты рассказывал мне об окольцованных аистах, я вспомнила о том, на что раньше не обратила внимания. После смерти Иддо я приводила в порядок его вещи. И в комнате, и в лаборатории — так он называл сарай, где лечил своих аистов. Перекладывая его инструменты, я обнаружила в закутке маленький люк, под ним были спрятаны сотни металлических колечек, испачканных кровью. Тогда я не придала значения этим мерзким штукам. Тем не менее из уважения к его памяти и его увлечению орнитологией я оставила полотняный мешок там, где он лежал, под крышкой люка. А потом и вовсе о нем забыла.

Гораздо позже, когда ты сообщил мне о своих соображениях насчет того, что в колечках аистов могли что-то переправлять, в голове у меня словно что-то щелкнуло. Я вспомнила о мешке Иддо и поняла: брат нашел то, что ты искал. Поэтому он запасся оружием и где-то пропадал целыми днями. Каждый день он отстреливал аистов и забирал колечки.

В тот вечер, подумав, я решила ничего тебе не говорить. Я терпеливо дождалась рассвета, чтобы не возбудить в тебе подозрений. Потом, когда ты уехал в аэропорт Бен-Гурион, я пошла в сарай и вытащила железные колечки. Я открыла одно из них при помощи пинцета. И вдруг мне на ладонь выпал алмаз. Я не поверила своим глазам. Тут же открыла еще одно. Там оказалось несколько камней, более мелких. Я проделала то же с десятком колечек. И всякий раз в них оказывались алмазы. Чудо повторялось до бесконечности. Я вытряхнула мешок и завопила от радости: там была по меньшей мере тысяча колечек.

— И что дальше?

— А то, что я стала богатой. Теперь я могла сбежать, забыть о рыбах, о грязи и о киббуце. Но сначала я хотела во всем удостовериться. Я собрала дорожную сумку, прихватила кое-какое оружие и села в автобус до Нетании, алмазной столицы.

— Я поехал туда за тобой.

— Как видишь, ничего хорошего из этого не вышло.

Я ничего не ответил, и Сара продолжала:

— Я нашла там огранщика алмазов, который купил у меня один камень. Старичок пытался меня надуть, но не смог скрыть, что качество алмаза превосходное. Бедный! Он так волновался, что у него все было видно по лицу. Итак, я стала владелицей крупного состояния. В тот момент я была сама не своя и даже не могла как следует обдумать свое положение. Я даже не вспомнила о тех чокнутых, что переправляют камни с помощью аистов. Я знала только одно: эти парни убили моего брата и по-прежнему ищут алмазы. Я взяла машину и помчалась в Бен-Гурион. Там я села на первый же рейс, летевший в Европу. Потом я еще некоторое время попутешествовала и припрятала камни в надежном месте.

— А потом?

— Прошла неделя. Независимые производители обычно продают камни в Антверпене. Значит, я должна была ехать туда и действовать осмотрительно. Скрытно и быстро.

— Ты… ты все время носила с собой оружие?

Сара не смогла сдержать улыбку. Она выставила указательный палец и прицелилась в меня из воображаемого пистолета:

— Мсье Глок сопровождал меня повсюду.

На секунду у меня мелькнула мысль: «Сара сошла с ума».

— Я решила сбыть все камни в Антверпене, — продолжала она. — Маленькими партиями по десять — пятнадцать камней, через день. В первый день я приметила одного старого еврея, похожего на того огранщика из Нетании. За несколько минут я получила пятьдесят тысяч долларов. Я вернулась через день и говорила уже с другим человеком: мне давали в лучшем случае тридцать тысяч. В третий раз, когда я открывала конверт, мне на плечо легла чья-то рука. Я услышала: «Не двигаться. Вы арестованы». Я почувствовала, как мне в спину уперся ствол. Я потеряла голову, Луи. Словно вспышка, передо мной промелькнули все мои надежды, которых я в ту секунду лишилась. Я увидела, как исчезают мои деньги, мое счастье, моя свобода. Я повернулась, держа «Глок» наготове. Я не собиралась стрелять, я хотела только припугнуть этого мелкого дерьмового полицейского, возомнившего, что он может меня остановить. Но эта сволочь целилась в меня из девятимиллиметровой «Беретты», взведя курок. У меня не оставалось выбора: я выстрелила только раз, прямо ему в лоб. Мужик рухнул. Полчерепа у него как не бывало. — Сара зло рассмеялась. — Он не успел даже притронуться к спусковому крючку. Я подхватила свои камешки, держа на мушке коммерсантов. Они страшно испугались. Наверное, подумали, что я решила их обокрасть. Я стала отходить, пятясь назад. На секунду даже подумала, что мне удастся оттуда выбраться. И тут закрылись стекла. Я оказалась запертой в этом чертовом стакане.

— Я читал об этом в газетах.

— История на этом не заканчивается, Луи.

Сара нервным жестом раздавила сигарету и продолжала, уверенная в себе, как никогда:

— Человек, пытавшийся меня арестовать, служил в швейцарской полиции, и звали его Эрве Дюма. Для бельгийских властей дело осложнялось. Швейцарский полицейский, убитый в Антверпене гражданкой Израиля. Да еще куча дорогих алмазов, о происхождении которых можно только гадать. Бельгийцы начали меня допрашивать. Потом их сменил Дельтер, мой адвокат. Потом нагрянула швейцарская делегация. Разумеется, я ничего не сказала. Никому. Однако решила поразмыслить: с чего бы какому-то инспектору из Монтре выслеживать меня в Антверпене, если никто не знал, что я в Бельгии? И тут я вспомнила, как ты говорил о «странном полицейском», и поняла, что именно ты пустил его по моему следу, а сам отправился вдогонку за своими аистами и контрабандистами. Я поняла, что это ты, сукин сын, сдал меня тому швейцарцу.

Я побледнел и пробормотал:

— Ты же была в опасности. Дюма должен был охранять тебя до моего возвращения…

— Охранять?

Сара расхохоталась так громко, что надзирательницы подошли поближе, держа в руках оружие. Я знаком попросил их удалиться.

— Охранять меня? — повторила Сара. — Значит, ты не понял, кто такой Дюма? Не понял, что он работал на контрабандистов, которых ты искал?

От последних слов Сары у меня похолодело внутри. Кровь застыла в жилах. Прежде чем до меня что-то дошло, Сара продолжила:

— С тех пор как меня стали водить на допросы, я много чего узнала про эти алмазы. Гораздо больше, чем сама могла бы рассказать. Однажды Дельтер пришел с офицером Интерпола, австрийцем по имени Симон Риккель. Чтобы склонить меня к сотрудничеству, они поведали мне несколько поучительных историй. В частности, об Эрве Дюма, продажном полицейском, который округлял свои доходы, выполняя сомнительные поручения не менее сомнительных организаций. Когда случилась заваруха, многие свидетели узнали Дюма. Они подтвердили, что каждую весну он сопровождал в Антверпен Макса Бема, продававшего там камни, такие же, как мои: некрупные алмазы исключительного качества. Ну что? В твоей голове уже начала складываться вся картина? — Сара снова рассмеялась и закурила новую сигарету. — Видала я простофиль, но таких, как ты, — никогда.

Мое сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди. В то же время мне все стало ясно: и как Дюма сумел так быстро раздобыть сведения о старине Максе, и почему он не сомневался в том, что все дело — в контрабанде алмазов, и зачем так настойчиво посылал меня в Центральную Африку. Эрве Дюма знал Макса Бема, но не знал о его канале нелегальной торговли. И он без моего ведома решил использовать меня, чтобы отыскать пропавшие алмазы и проникнуть в тайны системы. Мне стало невыносимо тошно.

— Сара, я хочу тебе помочь.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи. Мой адвокат скоро вытащит меня отсюда. Яне боюсь ни бельгийцев, ни швейцарцев. Мы самые сильные, Луи. Не забывай об этом.

Снова повисла напряженная тишина. Прошло несколько долгих секунд, а потом Сара заговорила вполголоса:

— Луи, мы с тобой никогда об этом не говорили…

— О чем?

Ее голос звучал хрипловато.

— В твоей стране аисты приносят младенцев?

Я не сразу понял ее вопрос. Наконец ответил:

— Да… Сара.

— А ты не знаешь, почему люди так считают?

Я заерзал на сиденье и откашлялся. Два месяца назад, готовясь к поездке, я подробно изучил эту тему. И теперь рассказал Саре легенду древних германцев, согласно которой богиня Хольда сделала аиста своим посланцем. Хольда собирала души усопших, упавшие на землю с каплями дождя, и хранила их в сырых местах. Потом она переселяла их в тела младенцев и поручала аисту относить малышей их родителям.

Еще я поведал Саре о том, что повсюду в Европе и на Ближнем Востоке люди верят в эту необыкновенную способность птиц с оранжевым клювом. Даже в Судане считается, что пернатые могут приносить детей. Но там особо почитают черных аистов: они прилетают и кладут черных младенцев на крыши домов… Я рассказал ей и другие истории, привел разные забавные подробности, трогательные и милые. Это был миг чистой любви, короткой, но бесконечной. Когда я замолчал, Сара прошептала:

— А нам аисты принесли только насилие и смерть. Как жаль, а то я была бы не против…

— Не против чего?

— Детей. От тебя.

Меня захлестнуло волнение, а сердце словно сжали огненные щупальца. Я вскочил, прижал свои обожженные ладони к стеклянной перегородке и крикнул: «Сара!» Моя дикарка опустила глаза и всхлипнула. Потом резко поднялась и выдохнула:

— Уходи, Луи. Уходи скорее.

И сама кинулась бежать без оглядки. Словно современная Эвридика, она скрылась в сумраке голубой деревянной преисподней.