Я бесшумно поднялся по ступеням веранды. Войдя в гостиную, я обнаружил женщину мбати, свернувшуюся калачиком на софе и громко храпевшую. Ее толстое лицо некрасиво опухло во сне. Щеки были сплошь покрыты длинными насечками, поблескивающими в тусклом свете раннего утра. Вокруг нее прямо на полу, сбившись в кучу под рваными одеялами, спали дети.

Коридор заворачивал налево. Я удивился, до чего этот дом был похож на тот, откуда я только что вышел. Кифер и я жили на одинаковых виллах. Я осторожно проскользнул по коридору. По стенам бегали сотни ящериц, поглядывая на меня своими недобрыми глазками. В доме стояла неописуемая вонь. Затхлые запахи реки отравляли воздух. Я прошел дальше. Интуиция подсказывала мне, что чех жил в такой же комнате, что и я: последней справа по коридору. Дверь оказалась открыта. Комната утопала в полумраке. В центре под высоким пологом стояла кровать, судя по всему, пустая. На низком столике стояли полупрозрачные флаконы и лежали два шприца. Я еще немного углубился в этот склеп.

— Чего тебе, парень?

Я похолодел. Голос доносился из-за москитной сетки. Только его едва ли можно было назвать голосом. Скорее он напоминал шепот или сипение, прорывающееся сквозь бульканье мокроты и гулкие хрипы. Я с большим трудом разобрал слова и понял, что звук этого голоса будет преследовать меня до конца жизни. Голос произнес:

— Если человек уже мертв, ему ничего нельзя сделать.

Я подошел поближе. Рука, лежавшая на рукоятке «Глока», дрожала: я был напуган, как ребенок. Наконец я разглядел того, кто скрывался за складками тюля. И почувствовал глубочайшее отвращение. Болезнь сожрала Отто Кифера, и сделала это весьма умело. Он представлял собой скелет с небрежно висящей на нем дряблой кожей. У него не осталось ни единого волоска, ни на голове, ни на теле. На лбу, на шее, на предплечьях там и сям виднелись темные пятна и сухие корки. На нем была белая сорочка в грязных разводах, он сидел в постели, как бы подчеркивая, что он пока еще по эту сторону смерти.

Черт его лица мне было не разглядеть, только смутно угадывалось, где у него глаза: в глубине темных впадин поблескивали мутно-желтые искры. На фоне безволосой кожи четко выделялись только высохшие черные губы. Они были полуоткрыты и обнажали опухшие, еще более черные десны. В провале рта виднелись неровные желтые зубы. Этому-то чудовищу и принадлежал услышанный мной голос.

— Закурить есть?

— Нет.

— Сволочь. Зачем ты сюда приперся?

— Я… мне нужно задать вам несколько вопросов.

Кифер хихикнул, и в горле у него забулькало. Струйка коричневатой слюны вытекла прямо ему на рубашку, но он не обратил на это внимания. Он снова заговорил, собравшись с силами:

— Тогда я знаю, кто ты. Ты тот засранец, который копается в наших делах вот уже два месяца. А мы думали, ты на востоке, в Судане.

— Мне пришлось поменять свои планы. Я стал гораздо осмотрительнее.

— И ты сюда тащился, чтобы прижать старого Кифера? Так, что ли?

Я не ответил и незаметно включил диктофон. Изо рта Кифера вырывались низкие хрипы и текла пенистая слюна. Словно какое-то насекомое глухо жужжало, утопая в болоте. Текли томительные секунды. Кифер продолжал:

— Что ты хочешь узнать, малый?

— Все.

— А с какой стати я должен тебе все выкладывать?

Я равнодушным голосом объяснил:

— Потому что ты настоящий бандит. И, как всякий бандит, ты должен уважать кое-какие законы. Например, закон схватки один на один, закон победителя. В Софии я убил человека, болгарина. Он работал на Бема. Другого наемника, Миклоша Сиккова, я застрелил в Израиле. В Мбаики я вытряс из Мдиае сведения о том документе, что ты заставил его сочинить пятнадцать лет назад. Потом выбил зубы Клеману, и вот я здесь, я нашел тебя, Кифер. Как ни крути, я победил. Я знаю о комбинации с алмазами и аистами. Мне также известно и то, что с апреля этого года вы разыскиваете пропавшие камни. Я знаю, как вы организовали свою сеть. Знаю, что в Израиле вы убили Иддо Габбора, потому что он все раскрыл. Я много чего знаю, Кифер. А сегодня ты у меня на мушке. История с алмазами закрыта. Макс Бем умер, и сам ты долго не протянешь. Я победил, Кифер, и поэтому ты мне все расскажешь.

По-прежнему слышалось только сиплое дыхание Кифера. В темноте казалось, что он просто сопит во сне или, наоборот, что он, угрожающе шипя, как змея, ждет удобного момента, чтобы напасть. Наконец он прошептал:

— Ладно, малый. Давай торговаться.

Под дулом пистолета, разбитый болезнью, Кифер все еще продолжал разыгрывать из себя крутого парня. Чех выложил свои козыри. В его язвительной речи я различил едва заметный славянский акцент.

— Ну, раз ты столько всего знаешь, тебе должно быть известно и то, почему меня прозвали «Тонтон Граната». Под простыней, вот здесь, я держу наготове гранату и в любой момент могу ее взорвать. Одно из двух: или я тебе сегодня утром кое-что расскажу, и ты в знак благодарности пристрелишь меня, — или, если у тебя кишка тонка, я взорву нас обоих, себя и тебя. Прямо сейчас. Отличный случай разом со всем покончить, малыш. Самому, без твоей помощи, это слишком уж трудно.

Я сглотнул слюну. Адская логика Кифера пригвоздила меня к месту. Зачем ему было совершать самоубийство при помощи моего «Глока», если и так жить ему оставалось всего несколько дней? Я произнес:

— Я слушаю тебя, Кифер. В нужный момент моя рука не дрогнет.

Умирающий усмехнулся. На губах у него выступили черные пузыри мокроты.

— Очень хорошо. А теперь раскрой уши пошире. Потому что такую историю, как я тебе расскажу, услышишь не каждый день. Все началось в семидесятых годах. Я был правой рукой Бокассы. Работы у меня было по горло. Тогда досталось всем — от воров до министров. Я выполнил все поручения Бокассы — будь они прокляты! — и получил свою долю. Хорошая настала жизнь. Только вот Бокасса совсем сбрендил. Тут такое началось: и припадки, и отрезанные уши, и жажда власти — в общем, дело принимало скверный оборот.

Весной семьдесят седьмого Бокасса предложил мне поехать в командировку. Он поручил сопровождать Макса Бема. Я немного знал швейцарца. Мужик он был деловой, только строил из себя борца за справедливость. Хотел чистеньким остаться, хотя по уши увяз в махинациях с кофе и алмазами. В тот год Бем как раз нашел алмазную жилу, где-то за Мбаики.

Я перебил Кифера, сгорая от любопытства:

— Жилу?

— Ну да. Однажды в лесу Бем увидел, как местные таскают прямо из болота роскошные алмазы. Он привез своего знакомого геолога, африканера, чтобы тот все проверил и организовал разработки. Бем-то был честный, а вот Бокасса сомневался в этом. Он вбил себе в голову, что швейцарец хочет его надуть. Тогда мне и поручили руководить той экспедицией, с Бемом и тем геологом по имени ван Доттен.

— Экспедицией PR-154.

— Точно.

— А потом?

— Все шло по плану. Мы отправились прямиком на юг, за лесопилку ЦААК. Пешком, под дождем, по грязи, с дюжиной носильщиков. Добрались до жилы. Бем и тот педик сделали анализы.

— Педик?

— Ван Доттен был гомосексуалистом. Здоровенный такой голубой африканер, обожал черные задницы и молоденьких рабочих… Может, деточка, тебе подробнее объяснить?

— Продолжай, Кифер.

— Бем и ван Доттен работали несколько дней. Геодезическая съемка, пробы породы, анализы. Все подтверждало предварительные выводы швейцарца. В жиле было полным-полно алмазов.

Алмазов исключительного качества. Некрупных, но идеально чистых. Ван Доттен сразу же прикинул, что прибыль ожидается просто невероятная. В тот вечер мы даже выпили за нашу шахту и наши денежки. Вдруг неизвестно откуда появился этот пигмей. Он принес послание для Макса Бема. В лесу это обычное дело. Пигмеи ака работают почтальонами. Швейцарец прочел письмо и грохнулся прямо в грязь. Он раздулся, как камера от колеса. И стал помирать от сердечного приступа прямо у нас на глазах. Ван Доттен засуетился. Сорвал с него рубашку и принялся массировать ему грудь. А я поднял листок бумаги. Там сообщалось о смерти мадам Бем. Я даже не знал, что у него есть жена. Сын, тот сразу все понял. Стал нести какую-то чушь, реветь, как младенец, — да он, собственно, им и был. Ему вообще нечего было делать в лесу, где повсюду тучи москитов да болота, полные пиявок.

Мы запаниковали. Ты, парень, только представь, где мы тогда находились. Три дня ходу до поселка ЦААК, четыре — до Мбаики. И если бы только это. Ничто и никто не мог спасти швейцарца. Бем был обречен. Я знал и думал только о том, как бы нам поскорее оттуда выбраться и увидеть хоть клочок неба над головой. Негры смастерили носилки. Надо было сматываться. Но Бем очнулся. Теперь он смотрел на все по-другому. Он просил, чтобы мы пошли на юг. Говорил, что знает одну лечебницу, за границей с Конго. Там есть один врач. Единственный в мире, кто может его спасти. Он плакал и кричал, что не хочет умирать. Сын его поддерживал, ван Доттен тоже ныл. Господи! Мне хотелось прикончить их всех на месте, но носильщики оказались проворнее меня. Они разбежались, не дожидаясь развязки.

Короче, у меня не осталось выбора. Нужно было тащить носилки, да еще поддерживать сынка, который ревел по своей матери. Отцу дали лекарства и тронулись в путь — я, ван Доттен и два Бема. Веселенькая процессия! Но самое странное то, малыш, что, протопав часов шесть-семь, мы действительно нашли лечебницу. Сума сойти! Огромное здание в чаще леса. При нем лаборатория, и вокруг суетятся негры в белых халатах! Я сразу почувствовал, что тут что-то не так. Что за этим что-то скрывается. В этот момент появился он. Высокий такой мужик лет сорока, довольно красивый. Представляешь, парень, посреди джунглей вдруг возникает этот тип, с замашками аристократа, и говорит невозмутимо: «Что здесь происходит?»

От рассказа Кифера у меня зашумело в висках. Нервы натянулись как струна, а в голове начало сверлить. Я в первый раз услышал об этом враче и спросил:

— Кто он был?

— Не знаю до сих пор. Но тогда я понял, что они с Бемом знакомы уже давно, что швейцарец и раньше встречался с ним в лесу, наверное, во время предыдущих экспедиций. Бем вопил, лежа на носилках из листьев. Он умолял врача его спасти, сделать хоть что-нибудь, потому что ему неохота умирать. Потом запахло дерьмом. Бем наделал в штаны. Это для меня был удар — увидеть его в таком состоянии. Сволочная штука — жизнь! Мы же с ним считались крутыми парнями, сынок. Чертовыми белыми африканцами! Но лес с нами уже почти разделался. Тогда этот врач наклонился и спросил: "Ты готов на все, Макс? Ты действительно готов на все?" Он говорил так ласково. А выглядел так, словно сошел со страниц светской хроники. Бем вцепился ему в воротник и тихо сказал: «Спаси меня, док. Ты знаешь, что там у меня внутри не работает. Так спаси меня. Сейчас тебе самое время показать, на что ты способен. У нас есть алмазы. Они стоят целое состояние. Они немного севернее отсюда, в земле». Сума сойти! Эти двое разговаривали так, словно вчера расстались. Особенно странным казалось то, что Бем говорил с тем врачом как со специалистом по сердцу. Как тебе это, парень? Среди джунглей!

Кифер замолчал. В комнате постепенно светлело. И все четче вырисовывалось жуткое лицо чеха. Его черные десны поблескивали в полумраке полога. Скулы торчали так, словно готовы были прорвать обтягивавшую их кожу. Внезапно я почувствовал острую жалость к этому убийце с гранатой. Ни один человек на земле не заслуживал того, чтобы превратиться в такую ужасную развалину. Кифер опять заговорил:

— Тогда тот врач обратился ко мне. Он сказал: «Я буду вынужден его оперировать». — «Зачем? — Я обалдел. — Вы спятили, или как?» — «У нас нет выбора, мсье Кифер, — ответил он. — Помогите мне его перенести». Тут я сообразил, что он знает мое имя. Что он знает всех нас, всех троих. Даже ван Доттена. Мы перенесли старину Макса в дом, в большую комнату, облицованную кафелем. Там вроде даже кондиционер жужжал. Очень похоже было на операционную. Стерильность и все такое. Вот только стоял какой-то мерзкий запах, кажется, пахло кровью, и внутри у меня екнуло.

Кифер в точности описывал бойню, запечатленную на снимках Бема. Все детали, одна за другой, вставали на свои места. Я испытал шок, и ноги у меня подкосились. Ощупью добравшись до деревянного кресла, я сел. Кифер хихикнул:

— Ну что, худо тебе, сынок? Ничего, держись. Потому что до главного мы еще не добрались. В первой стерильной комнате нам пришлось принять душ и переодеться. Потом мы вошли во вторую комнату и в глубине за стеклом увидели операционный блок. Там было два металлических никелированных стола. Мы положили Бема. Врач вел себя спокойно и любезно. Старина Макс вроде утих. Мы вскоре вернулись в первую комнату. Там нас ждал сын. Хирург сказал ему ласково: «Ты будешь мне нужен, молодой человек. Чтобы вылечить твоего папу, мне необходимо взять у тебя немного крови. Это не опасно. Ты абсолютно ничего не почувствуешь». Потом повернулся ко мне и приказал: «Оставьте нас, Кифер. Операция очень сложная. Мне нужно подготовить пациентов». Я ушел, парень. Мозги у меня кипели. Я даже не соображал, где нахожусь. Снаружи лил дождь. Я разыскал ван Доттена. Его всего трясло. Да и сам я чувствовал себя не лучше. Так прошло несколько часов. Наконец, в два часа ночи вышел доктор. Он был весь в крови. Лицо перекошенное, белое как простыня. Под кожей пульсировали вены. Когда я увидел его, то решил, что Бем умер. Но лицо доктора вдруг расплылось в мерзкой улыбочке. Его глаза заблестели в свете керосиновой лампы. Он произнес: «Макс Бем вне опасности». Потом добавил: «Но я не смог спасти его сына». Я вскочил. Ван Доттен обхватил голову руками и пробормотал: «О господи…» Я заорал: «Как это — не смог спасти сына? Ублюдок чертов, что ты наделал? Что ты сделал с малышом, грязный мясник?» Я ворвался в лечебницу, прежде чем тот успел мне ответить. Это был настоящий кафельный лабиринт. Наконец я нашел операционную. Ее охранял черномазый, вооруженный АК-47. Но я все разглядел через стекло: здесь произошла настоящая резня.

Все плитки были в крови. Со стен стекали красные капли. На столах стояли кровавые лужи. Я никогда не думал, что из человека может вытечь столько крови. И повсюду этот мерзкий запах падали. Я просто остолбенел.

В глубине комнаты, в темном углу спокойно спал старина Макс, укрытый белой простыней. А вот молодой Бем лежал гораздо ближе ко мне. От него осталась только куча развороченного мяса и внутренностей. Ты знаешь, парень, что я за человек. Я не боюсь смерти и всегда любил делать людям больно, особенно неграм. Но такого я никогда не видел, ни прежде, ни потом. Тело было изрезано во всех направлениях. Некоторые раны я даже не смог толком рассмотреть. У мальчонки грудь была распахана от горла до лобка. Кишки вылезли наружу и свисали с живота.

Тут и дурак бы понял, что сотворил этот хирург. Он вырезал сердце мальчика и вставил его в тело отца. Конечно, это гениально — проделать такое прямо в джунглях. Но то, что было у меня перед глазами, никто не назвал бы работой гения. Такое мог устроить только сумасшедший, или проклятый нацист, или черт его знает кто. Клянусь, парень, я не мог этого вынести. За пятнадцать лет не прошло ни одной ночи, чтобы я не вспоминал об этом. Я подошел еще ближе, к самому стеклу. Я хотел увидеть лицо молодого Бема. Голова его была вывернута совершенно неестественно, на сто восемьдесят градусов. Я рассмотрел его глаза, выпученные, полные ужаса. Мальчику заклеили рот. Я понял, что мерзавец резал его по живому, без наркоза. Я вынул ствол и вернулся на улицу. Мясник уже ждал меня, а с ним — четверо черномазых, вооруженных до зубов.

Они направили на меня фонари, и я сразу ослеп. Послышался сладенький голос доктора, буквально сверливший мне мозги: «Будьте благоразумны, Кифер. Не делайте лишних движений, а не то я пристрелю вас, как собаку. Теперь вы соучастник убийства ребенка. Это гарантирует вам смертный приговор, как в Конго, так и в Центральной Африке. Однако если вы будете следовать моим указаниям, не случится никакого скандала и, возможно, вы даже прилично заработаете». И врач объяснил, что мне следует сделать. Я должен отвезти тело сына Бема в Мбаики и с помощью черного врача состряпать официальный документ. И за это я получу несколько миллионов франков старыми. Это для начала. Потом я, скорее всего, поучаствую в более выгодном деле. Выбора у меня не было. Я привязал тело Филиппа Бема к носилкам и с двумя неграми, тащившими их, отправился к поселку ЦААК. Старшего Бема я оставил в руках того психа. Ван Доттен удрал. Я добрался до своего грузовика и покатил в Мбаики, увозя тело малыша. История вышла отвратительная, и я мечтал, чтобы лес сожрал чокнутого врача вместе со всем этим кошмаром.

Вот так и получилось, что в ту ужасную ночь Бем, Кифер и ван Доттен помимо своей воли продали душу дьяволу. Раньше я даже не представлял себе, что этим трио может дирижировать кто-то четвертый. С августовской ночи 1977 года трое белых оказались под неусыпным надзором. Титановая капсула, вшитая в тело Макса Бема, теперь обрела смысл: это было доказательство — своего рода «автограф» доктора, предмет, подтверждающий совершение преступления и позволяющий хирургу держать в своей власти Бема, а через него и двух остальных.

— Я знаю, Кифер, что было дальше, — произнес я. — Мдиае во всем сознался. Ты продиктовал ему текст отчета о вскрытии и поехал с телом мальчика в Банги. Что произошло там?

— Я наплел Бокассе какую-то чушь. Сказал, что на нас напала горилла, что она убила молодого Бема, а старый Бем уехал на родину через Браззавиль. Это выглядело подозрительно, но Бокассе было плевать. Его тогда волновало только одно: что мы нашли алмазы. Оставалось всего три месяца до его коронации. Он везде искал камни. Для своей «императорской короны». В строжайшем секрете в джунгли тут же снарядили геологическую партию. Я руководил строительством. Уже в начале октября мы нашли потрясающие камни. Их сразу отправили на огранку в Антверпен.

— А когда ты снова встретился с Бемом?

— Через полтора года, в январе семьдесят седьмого, в Банги. Я не поверил своим глазам. Старина Макс ужасно похудел. Он двигался медленно, осторожно. И волосы стали еще белее, чем раньше. Мы нашли тихий уголок на берегу Убанги и сели поговорить. В городе было неспокойно: уже вовсю начались студенческие демонстрации.

— Что сказал тебе Бем?

— Он предложил одно дело, самое странное из тех, что мне когда-либо предлагали. Вот что вкратце он мне сказал: «Кифер, Бокассе скоро конец. Его смещение — вопрос нескольких недель. Никто, кроме меня и тебя, не знает истинных возможностей ЦАГПО. Ты руководишь прииском. Ты следишь за работниками и контролируешь добычу. Мы-то с тобой знаем, как все устроено там, в джунглях, правда? Ничто тебе не помешает припрятывать самые хорошие камни. Никто не приедет проверять, что на самом деле достают из болота». Ты представляешь, парень: Бем, этот африканский праведник, предлагал мне сбывать алмазы налево. Ничего не скажешь, та «операция» в корне его изменила. Ну вот, дальше он сказал: «Для меня с Африкой покончено. Я не хочу сюда возвращаться. Никогда. Но я могу получать твои камни в Европе и продавать их в Антверпене. Как тебе это?» Я стал думать. Контрабанда алмазов — дело соблазнительное, особенно при моей работе: сидишь сутками в дерьме да только и смотришь, как богатство уплывает в чужие руки. И все же я знал, что придется рисковать. Я спросил: «А курьеры, Бем? Кто станет перевозить алмазы?» Бем мне ответил: «Вот в этом-то и суть, Кифер. У меня есть курьеры. Такие, которых никто никогда не выследит и не арестует. Курьеры, не нуждающиеся ни в самолетах, ни в кораблях, ни в каком-либо другом транспортном средстве. Им не надо проходить ни таможню, ни паспортный контроль». Я лишь молча смотрел на него. Тогда он предложил мне поехать на запад, в Байангу, чтобы познакомить меня с «перевозчиками». Там, в долине, мы увидели тысячи аистов, собиравшихся улетать в Европу. Швейцарец дал мне свой бинокль и показал мне одну птицу с кольцом на лапке. Бем мне сказал: «Кифер, я занимаюсь аистами вот уже двадцать лет. Когда они в марте возвращаются в Европу, я встречаю их, кормлю, кольцую их птенцов. Двадцать лет я изучаю маршруты их перелета, циклы их жизни и еще множество подобных вещей. Я увлекаюсь этим с самого детства. А теперь мои занятия могут принести нам выгоду, да такую, что никому и не снилась. Посмотри на эту птицу».

И он показал мне окольцованного аиста. «Представь себе, что я спрячу у него в колечке один или несколько сырых алмазов. Что произойдет? Через два месяца алмазы окажутся в Европе, в специально подготовленном гнезде. Это абсолютно верный расчет. Аисты каждый год непременно возвращаются в одно и то же гнездо. Если применить этот метод ко всем окольцованным аистам, можно без проблем переправлять тысячи драгоценных камней. Весной я разыщу наших аистов и заберу у них алмазы. Останется только поехать в Антверпен и продать камни».

Так проект швейцарца стал вдруг вполне конкретным. Я спросил: «У меня-то какая будет роль?» Бем ответил: «Во время сезона добычи ты забираешь себе самые лучшие камни. Потом едешь в Байангу и прячешь их в кольца на лапках аистов. Я дам тебе ружье и парализующие пули. Ты хороший стрелок, Кифер. Вся работа отнимет у тебя не больше двух недель. Каждый год будешь получать по десять тысяч долларов». Сущие крохи по сравнению с тем, какой доход могла принести эта комбинация. Но швейцарец объяснил мне, что он в деле не один. Тогда я понял, что в действительности затевается.

План разработали другие люди. Идея принадлежала тому гнусному лекарю из джунглей. Мы были у него в руках, и он мог заставить нас наладить эту контрабанду. Точно такой же канал в то же самое время создавался в Южной Африке, только там мою роль играл ван Доттен. Я согласился войти в дело. Что было дальше, тебе известно, Эксперимент с алмазами прошел блестяще. Каждый год я привязывал к лапам аистов примерно тысячу камешков. Моя доля перечислялась на номерной счет в швейцарском банке. Схема работала исправно, как на востоке, так и на западе. До апреля нынешнего года…

Кифер смолк. Его губы издали какой-то чмокающий звук, а тело судорожно изогнулось, словно от внутренней боли. Кифер откинулся на подушки, потом снизу вверх скользнул по мне взглядом из глубины запавших глазниц.

— Извини, малыш. Мне пора приложиться к бутылочке.

Кифер взял с маленького столика шприц и один из флаконов и достал ампулу с дозой морфина. Несколькими движениями он наполнил шприц. Руки его не дрожали. Он взял полоску коричневатой резины, вытянул левую руку и задрал рукав. Его рука была сплошь усыпана темными бугристыми пятнами, похожими на засохшую кровь: они были словно причудливая группа островов в море молочного цвета. Кифер умело наложил жгут, зажав шприц между губами. Вены быстро вздулись. Кифер ощупал их кончиком иголки в поисках подходящего места для укола. И резко вонзил иглу. Под действием препарата он скорчился и замер. Луч света упал на его белесоватый лысый череп, напоминавший блестящий валун. Под кожей чуть заметно сокращались суставы. Текли секунды. Потом Кифер обмяк. Наркотик подействовал, и старик, издав глухой смешок, откинулся в тень полога.

Я напряженно размышлял над последними словами чеха. Да, я знал, что произошло потом. В апреле этого года аисты с востока не вернулись в Европу. Бем запаниковал и снарядил на поиски двух своих подручных. Те проследовали по маршруту перелета, но ничего не обнаружили. Они только убили Иддо — единственного, кто мог дать им какую-либо информацию. Позже Максу Бему пришла мысль отправить меня в такое же путешествие, послав по моему следу двух болгар и поручив им убрать меня, если я стану проявлять «излишнее любопытство». Таким образом, он вынес мне приговор, все же надеясь на то, что я раздобуду хоть какие-то сведения об аистах. Между тем главный вопрос так и остался неразрешенным: почему именно я? Может, Кифер смог бы на него ответить. Словно прочитав мои мысли, чех сам спросил меня:

— А ты-то, малыш, с какой стати отправился вслед за птицами?

— Я действовал по приказу Бема.

— По приказу…

Кифер залился мрачным, хлюпающим смехом: из его рта вылетали еле слышные жуткие звуки, и на рубашку струйками стекала черноватая слюна. Он повторял:

— По приказу Бема… по приказу Бема…

Я повысил голос, чтобы заглушить его бульканье:

— Не знаю, почему он выбрал меня, ведь я ничего не смыслю в орнитологии и, главное, не имею отношения к вашей системе. Но получается, что Бем натравил меня именно на вас, как собаку, в непонятной мне смертельной игре.

Кифер вздохнул:

— Теперь это уже не важно. В любом случае с нами все было кончено.

— Кончено?

— Бем-то умер, сынок. А без него все развалилось. Только ему были известны все гнезда, все номера. Он унес с собой в могилу эту схему. И нас вместе с ней. Потому что мы стали не нужны, а знаем слишком много.

— Кто это — мы?

— Я, ван Доттен и болгары.

— Ты из-за этого спрятался в Байанге?

— Ну да. И, как выяснилось, вовремя. Но только я сюда приехал, как меня скрутила болезнь. Ирония судьбы, парень. СПИД в шестьдесят лет — это ж можно со смеху помереть!

— А что с ван Доттеном?

— Я не знаю, где он. Чтоб он сдох.

— Кто тебе угрожает, Кифер?

— Система, лекарь — не знаю кто. Мы часть чего-то очень большого, чего-то интернационального, сечешь? Я уже десять лет торчу в своей дыре. Но мне нечего тебе сказать про эту организацию. Я поддерживал связь только с Бемом.

— Тебе что-нибудь говорит название «Единый мир»?

— Что-то припоминаю. У них здесь миссия, около лесопилки ЦААК. Там живет монашка, которая лечит пигмеев. Я такими вещами не интересуюсь.

Операции без наркоза, похищение сердец — все это было за пределами мира Кифера. Тем не менее, я продолжал настойчиво его расспрашивать:

— У Сиккова был паспорт ООН. Возможно ли, чтобы он без твоего ведома работал на «Единый мир»?

— Вполне возможно.

— Ты в курсе, что в мае этого года в Болгарии был убит цыган из Сливена, Раико Николич?

— Нет.

— А что десять дней назад убили Гомун, девочку-пигмейку из Зоко, селения рядом с прииском ЦАГПО?

Кифер приподнялся:

— Рядом с прииском?

— Не изображай невинность, Кифер. Ты отлично знаешь, что твой лекарь вернулся в ЦАР. Он даже пользовался твоим вертолетом.

Кифер упал на подушки. Он пробормотал:

— Ты действительно много чего знаешь, парень. Десять дней назад Бонафе передал мне послание. Док вернулся в Банги. Он, наверное, искал алмазы.

— Алмазы?

— Урожай этого года — нужно же вывезти камни любым способом. — Кифер хихикнул. — Только док меня не нашел.

Я решил его попугать:

— Он тебя не нашел, потому что не искал.

Чех снова поднялся.

— Что это ты мелешь, парень?

— Он не за алмазами приехал, Кифер. Для него деньги — это только средство. Второстепенная вещь.

— А зачем тогда он поперся в эту негритянскую дыру?

— Он приехал за Гомун, чтобы забрать сердце пигмейки.

Больной выдохнул:

— Черт! Я тебе не верю!

— Кифер, я видел тело девочки.

Чех, видимо, задумался.

— Он приехал не из-за меня. Вот дерьмо… Значит, я могу умереть спокойно.

— Ты еще не умер, Кифер. Ты больше с тех пор не видел этого доктора?

— Ни разу.

— Ты не знаешь его имени?

— Нет, говорю тебе.

— Он француз?

— Он говорит по-французски, это все, что мне известно.

— Без акцента?

— Без акцента.

— Как он выглядит?

— Высокий мужик Лицо худое, лоб с залысинами, волосы седые. Рожа у него словно каменная.

— И все?

— Отстань от меня, парень.

— Где скрывается этот доктор?

— Где-нибудь скрывается, в какой-нибудь стране мира.

— А Бем знал, где живет этот врач?

— Думаю, да.

Голос у меня дрожал:

— Так где же?

— Не знаю.

Я оттолкнулся от кресла и встал. В комнате стало жарко — так жарко, что впору железу расплавиться. Кифер проскрипел:

— А как же наш уговор, сволочь?

Я уставился на него.

— Не волнуйся.

Я вытянул руку и взвел курок «Глока». Кифер просипел:

— Стреляй, педик.

Я заколебался. И тут внезапно заметил под простыней очертания гранаты и пальцев Кифера, зацепивших чеку. Я сомкнул руки и выстрелил. Полог всколыхнулся. Кифер почти беззвучно разлетелся на куски, забрызгав белый тюль кровью и почерневшими мозгами. Я услышал, как за окном, неистово захлопав крыльями, торопливо поднялись в воздух аисты.

Прошло несколько секунд, прежде чем я решился раздвинуть складки тюля. От Кифера остался только изуродованный скелет, привалившийся к подушке: немного плоти и крови да осколки костей. Граната в целости и сохранности лежала под измятой простыней. Я заметил, что по месиву, оставшемуся от чеха, рассыпались маленькие алмазы и металлические колечки — «урожай» этого года. Я не стал трогать это богатство, забрав только одно из колечек.

Я вышел в коридор. Внезапно разбуженная женщина-мбати бежала ко мне. Размахивая руками, малыши семенили за ней, держась за ее юбку. Женщина смеялась и плакала: чудовище погибло. Я оттолкнул их локтем. По стенам все так же носились ящерицы, напоминавшие отвратительную зеленую лепнину. Я выскочил наружу. Меня ослепило солнце, и я остановился. Потом, пошатываясь, медленно спустился по ступенькам и уронил «Глок» на красную землю.

Все закончилось — и только начиналось.

Издали мне навстречу по высокой траве бежала Тина.