Лаборатория генетических исследований находилась в Шарантоне. Пассан выбрался на набережные Правого берега и покатил по направлению к Восточной автостраде. Снова вернулись тяжелые черные тучи, в воздухе пахло грозой. Лето больше походило на осень.

Пассан ждал, что Заккари забросает его вопросами, но, пока они ехали, она не раскрыла рта. Полицейский молча беседовал сам с собой. Как отнестись к поступку Наоко? Что это? Измена? Предательство? Обман? Ни одно из определений не казалось ему достаточно сильным. Но главное, он не понимал почему. Почему она не доверилась ему? Любая другая женщина честно открыла бы мужу правду. Они вместе приняли бы решение об усыновлении ребенка, съездили бы в Японию…

Теперь-то стало ясно, почему она никогда не разрешала провожать ее к врачу-гинекологу, присутствовать на ультразвуковом обследовании. Не говоря уже о так называемых родах в Токио, «среди родственников»… Япошки паршивые.

Терзали его и другие вопросы, но уже как сыщика. Каким образом ей удалось дважды у него под носом симулировать беременность? Он же своими глазами видел, как растет у нее живот, хотя Наоко никогда не давала до него дотронуться. Он видел, как наливалась ее грудь, раздавались бедра. И как она умудрилась провернуть усыновление? Разве для этого не требовалась его подпись? Ведь такие вопросы решаются не просто, нужна куча документов, тьма согласований. Но ничего, он все выяснит. Проведет еще одно расследование и выведет на чистую воду всех участников заговора.

— Ты идешь или как?

Они приехали. Оказывается, он следовал указаниям Заккари на автопилоте, не вникая в смысл слов. Полчаса поездки пронеслись как одна секунда, и он припарковал автомобиль, даже не отдавая себе отчета, что паркуется.

— Директор лаборатории сказал, что лично подойдет. — Изабель открыла дверцу. — Он тут рядом живет.

— Зачем?

— На меня, красавицу, посмотреть.

Они пересекли небольшую площадь и подошли к безликому зданию. Все двери были заперты. На крыльце их поджидал мужчина. Пассан немедленно зачислил его в категорию статистов. Спроси у него кто-нибудь, как тот выглядел, был высоким или низким, молодым или старым, он не ответил бы. Пассан двигался вперед, как осужденный на казнь идет тюремным коридором, не видя окружающей реальности. Он думал об одном: поскорее бы. Скорее бы положить голову на плаху.

Просторный лабораторный зал был разделен на закрытые сверху клетушки, похожие на составленные в ряд контейнеры. Раздавалось какое-то жужжание: это работали насосы, поддерживая постоянное давление в стерильных камерах.

Через смотровые окошки виднелись химические столы, заставленные колбами и пробирками. Пассан узнал центрифуги, вытяжные шкафы, компьютеры, поверх которых лежали бинокли. Не хватало только лаборантов в белых халатах.

— Куда пойдем? — спросила Заккари.

— В первую справа, — ответил директор, натягивая стерильную одежду.

Заккари, ни слова не говоря, нарядила Пассана: комбинезон, бахилы, бумажная шапочка, латексные перчатки. Она и сама успела облачиться в костюм космонавта и снова превратилась в хорошо знакомую ему коллегу: не женщина, а эксперт, вынюхивающий следы убийцы.

Только вот местом преступления сегодня стала его жизнь.

В помещении лаборатории Пассана ослепил блеск кафельных стен и пола. Он послушно закатал рукав рубашки, врач взял у него пробу крови, попутно объяснив, что существует два метода генетической идентификации — быстрый и медленный, причем первый отличается меньшей точностью. Оливье был в курсе: ему не раз приходилось брать под подозрение предполагаемых убийц на основании результатов, полученных по первому способу, а потом терпеливо ждать подтверждения по второму. Но в его случае быстрой методики было вполне достаточно.

Врач и Заккари удалились за матовую стеклянную перегородку. Пассан остался один сидеть перед пластиковым столом, держа согнутым локоть. Откуда ни возьмись всплыло воспоминание о том, что донорам после сдачи крови всегда предлагают плотный обед, и тут же, словно в ответ на эту нелепую мысль, у него протестующе забурчал пустой желудок.

Зазвонил мобильник. Он полез под комбинезон и успел добраться до телефона прежде, чем включится автоответчик.

— Ты был прав, — без предисловий сказал Фифи. — Наоко не пользовалась своим мобильником.

— Что в больнице?

— Она выходила в Интернет вчера, в восемнадцать десять, с компьютера в досуговом центре отделения эндокринологии. Выходила дважды. Писала по-японски.

— Надо сделать перевод.

— Уже. — Панк усмехнулся. — Отправил мейл своему тренеру по джиу-джитсу, японцу. Чудо, что он отозвался. По воскресеньям он обычно занимается медитацией и…

— Что он сказал?

— Сначала она заходила на сайт «Японских авиалиний». Забронировала билеты.

— А потом?

— Потом отправила сообщение некой Ямаде Аюми. Вернее, если в правильном порядке, Аюми Ямаде. В смысле, сначала имя, потом фамилия.

Пассан впервые слышал это имя.

— Что именно она написала? — дрожащим голосом спросил он.

— Всего одно слово. Иероглиф.

— Тренер перевел?

— Ютадзима. «Храм поэзии». Он говорит, это имя собственное. Скорее всего, географическое название. А ты сам-то сейчас где?

— Потом расскажу. — Пассан машинально оглядел стерильный кабинет. — Я тебе перезвоню.

Он почувствовал, что за спиной у него кто-то стоит. Изабель Заккари снимала бумажную шапочку.

— Я всегда считала, что у меня не жизнь, а бардак, но по сравнению с твоей… Как я еще со скуки не померла, не понимаю.

— Ладно, кончай острить. Результаты готовы?

Она бросила на стол четыре только что распечатанные диаграммы.

— Синдзи и Хироки — твои дети. И дети Наоко. В этом нет никаких сомнений. Двоякое толкование исключается.

— Ты что, издеваешься? Я же объяснил тебе, что у Наоко бесплодие.

— Нет, Олив, этого ты мне не говорил. — Заккари лукаво улыбнулась. — Ты сказал, что у нее нет матки. А это совершенно разные вещи.

— Не понимаю.

— Наоко не может вынашивать детей, но это не мешает ей быть матерью. Она вовсе не бесплодна.

Пассан уперся локтями в стол и обхватил руками голову. Он чувствовал себя брошенным на канаты боксером или монахом за молитвой. Мозг превратился в черную доску, а мел он потерял.

— У всей этой истории есть одно логическое объяснение, — сказала Изабель.

Он поднял к ней глаза, требуя продолжения.

— ГК.

— Что это еще такое?

— Гестационный курьер. Женщина, которая вынашивает чужого ребенка. Она же суррогатная мать.

Ему показалось, что из лабораторного воздуха вдруг откачали кислород. Как будто он поднялся на горную вершину.

Все сходилось.

Обезьяний зародыш в холодильнике. Кровь детей в душевой кабине. Иероглифы на стене, заявлявшие: «Это мое». Или: «Они мои».

Изабель Заккари была права: Наоко дважды прибегала к помощи суррогатной матери.

И теперь эта мать явилась за своими детьми.