Дом Сандрины располагался в небольшом районе Пре-Сен-Жерве, прилепившемся к северному склону холма Бельвиль. В пятидесятые годы постройки этого типа росли как грибы — жилищный кризис требовал срочного разрешения, а город нуждался в модернизации. Едва приехав во Францию, Наоко увлеклась историей парижской архитектуры двадцатого века. Теперь, лишь взглянув на здание, она могла точно назвать дату его сооружения. Она знала, что первоначально предполагалось окружить эти микрорайоны зелеными зонами, — тогда никто не догадывался, как широко распространится автомобильный транспорт. В результате бывшие рощи превратились в парковки, дома покрылись налетом копоти. Сегодня они представляли собой бесцветные коробки высотой в пять-шесть этажей, с потрескавшимися фасадами и черными провалами лоджий.

Дом Сандрины ничем не выделялся на общем фоне: в окнах сушилось белье, змеилась трещинами штукатурка. За серыми шторами угадывалась такая же серая, безрадостная жизнь. Как ни странно, на Наоко эта убогая картина произвела самое благотворное впечатление и после пережитого кошмара показалась глотком кислорода.

Она припарковалась на стоянке, вытащила из багажника чемодан на колесиках и направилась к подъезду. Чемодан у нее был фирмы «Римова» — самая легкая и удобная модель. Наоко знала это совершенно точно, потому что перепробовала все. В смысле бытовой практичности она могла кому угодно дать сто очков вперед. Будь она уроженкой Парижа или Флоренции, не исключено, что она бы более внимательно относилась к живописи и скульптуре, да и к искусству вообще. Но она приехала из Токио, и ее безусловными приоритетами оставались такие понятия, как эффективность, технологичность и высокая степень приспособления. Она родилась на свет не от взмаха кисти, а от щелчка мышкой.

Вот и подъезд. Наоко набрала на панели код. Вспомнив, что лифт не работает, пошла по лестнице, волоча за собой чемодан. Весил он немного — она взяла с собой лишь самое необходимое. К тому же Сандрина жила на третьем этаже. Лестничная площадка была открытой: еще одна примочка пятидесятых, обернувшаяся провалом. С годами «колодец света» превратился в вонючий обшарпанный загон, перила проржавели, ступеньки осыпались.

Наоко ступила на открытый балкон, опоясывавший дом по всему этажу, и подошла к квартире Сандрины. Ключи лежали под ковриком. Раньше она никогда не видела жилище подруги днем, Сандрина иногда приглашала их разве что на ужин.

Внутри поджидал приятный сюрприз: везде царила безупречная чистота и витал легкий запах моющих средств. При планировке дома архитекторы не поскупились на окна, и жилье буквально заливал солнечный свет. Но этим его привлекательность и ограничивалась. Что же до остального… Гипсокартонные стены, двери из ДСП, расшатанный паркет…

Наоко обошла квартиру. Свои семьдесят квадратных метров Сандрина обставила как лофт: белые стены, нью-йоркские светильники, минимум мебели. В комнате, где спали дети, Наоко обнаружила на подушках плюшевые игрушки, и у нее сжалось сердце. Кровать Сандрины располагалась по соседству. Наоко вспомнила испытанное накануне чувство дискомфорта. Она предпочла провести ночь в гостинице, но не ехать к Сандрине. Почему?

В глубине коридора располагался кабинет — теперь это ее комната. Развернутый матрас уже лежал на диване. Наоко принялась развешивать одежду в стенном шкафу, но вскоре «плечики» кончились. В соседних шкафах висели детские вещи, и там тоже не оказалось ни одной свободной вешалки.

Махнув рукой на правила приличия, она решила, что вполне может позаимствовать пару-тройку вешалок у Сандрины. В ее спальне стенной шкаф тянулся вдоль целой стены. Остальные стены зияли девственной чистотой — ни картин, ни постеров, вообще ничего. Сандрина жила монашенкой. Пожалуй, только распятия над кроватью не хватало.

Наоко открыла дверцы первого отделения шкафа и обнаружила целую коллекцию винтажных платьев. Ужас: какие-то цветочки, пестрые разводы, как будто все это добро перенеслось сюда прямиком из Вудстока. И ни одной свободной вешалки. Наоко попыталась открыть другие отделения, но ничего не вышло: дверцы были заперты на ключ.

Тут она заметила кое-что странное. Между створками застрял клочок ткани. И не просто ткани — это был крашеный шелк. Она узнала узор — цветок камелии, традиционный для японской одежды рисунок. Наоко потрогала ткань. Даже до такому крохотному кусочку ей не составило труда определить качество материи. В детстве она часто видела мать в кимоно, так что шелк тек в ее венах.

Но что подобная вещь делала в шкафу Сандрины? Кимоно стоимостью в несколько тысяч евро, к которому полагается оби столь же тонкой выделки. Кстати, неизвестно, продаются ли в Париже оби.

Она снова попыталась открыть дверцы. Бесполезно. Тогда Наоко пошла в ванную и вернулась с парой ножниц. Не раздумывая, вставила конец лезвия в замочную скважину и посильнее надавила. Замок сломался, дверь скользнула вбок, и Наоко остолбенела.

Шкаф был плотно завешан разнообразными кимоно. Белые ирисы и зеленый бамбук, розовые пионы и голубое небо, цветы сакуры и лунный свет… Рядом висели оби: фиолетовый шелк, зеленый лак, краснота осенних листьев… В первый момент ее больше всего поразило то, что кимоно висели на плечиках. В Японии их складывают и хранят завернутыми в папиросную бумагу.

Потом она вспомнила про ночное вторжение. Нет, это невозможно. Она обшарила взглядом дно шкафа и в темной глубине увидела деревянные сандалии — гэта — и белые носки с отстоящим большим пальцем — таби. Еще взгляд наверх — здесь лежали парики из черного нейлона, уложенные в высокую прическу, украшенную позолоченными гребнями-кансаси.

Наоко стояла, зажав рукой рот, когда у нее за спиной раздался голос:

— Это совсем не то, что ты подумала…

Она обернулась, не выпуская из рук ножниц. Из груди ее вырвался крик. На пороге застыла Сандрина — лицо перекошено, волосы всклокочены. Наложенная щедрой рукой косметика размазалась и потекла.

— Не подходи ко мне, — угрожающе произнесла японка, потрясая ножницами.

Сандрина, словно не слыша, сделала шаг ей навстречу. Она дрожала — сильнее, чем Наоко.

— Это совсем не то, что ты подумала, — спокойным голосом повторила она. — Положи на место ножницы.

— Значит, это ты? Ты хочешь занять мое место рядом с Оливье? В этом все дело?

У Сандрины вырвался смешок. Как бы ужасно она ни выглядела, за ее изможденностью угадывалось что-то еще — нервозность, какое-то нездоровое возбуждение.

— Твой Олив — скотина, да еще и больной на всю голову, — презрительно фыркнула она. — Ты не знаешь его так хорошо, как я. И потом, о каком месте ты говоришь? Вы же вроде как разводитесь?

Больше всего она напоминала грустного белого клоуна. Крем-пудра, толстым слоем наложенная на лицо, пошла трещинами, будто иссохшая земля. Слишком много туши, слишком яркая помада… Вдруг Наоко осенило: да ведь Сандрина носит парик. Как это она раньше не заметила?

Сандрина шаг за шагом приближалась. Наоко отступала.

— Кого я люблю, так это тебя, — чужим, не своим голосом выдохнула Сандрина. — Я давно люблю тебя… — Она протянула руку к шкафу и провела ладонью по шелку кимоно. — Каждый вечер я превращаюсь в тебя. Я становлюсь японкой.

— Что ты несешь?

— Мы будем жить вместе. Вместе будем воспитывать Синдзи и Хироки. Я умру у тебя на глазах. Но перед смертью я хочу стать тобой.

— Зачем ты убила Диего? Зачем тебе кровь моих детей?

Сандрина снова засмеялась и сделала еще шаг вперед. Наоко по-прежнему крепко сжимала ножницы. Руки у нее так дрожали, что оставалось только удивляться, как она еще не порезалась.

И вдруг Сандрина сорвала парик. Под ним обнаружился совершенно лысый череп.

— Посмотри на меня, — прошептала она. — Трансформация уже началась.

— Что это? Что с тобой?

— Рак, дорогая, рак. Еще одной химии мне не выдержать. Так что надежды нет. Месяц, от силы два — и прости-прощай. — Она хихикнула. Потрясла головой и снова заговорила: — Мы проведем их вместе. Я буду исполнять все обычаи твоей родины. Япония спасет меня от смерти. Я читала в книгах… Я чувствую присутствие ками. Они меня ждут. Они…

— Берегись! — закричала Наоко.

Сандрина не договорила.

Ее тело было перерублено пополам.

Наоко увидела, как качнулся вперед ее торс, словно у манекена, и только тут все поняла.

Изо рта и ноздрей у Сандрины хлынули струйки крови. Верхняя часть туловища стукнулась о дверцы стенного шкафа. Из нижней гейзерами хлестала кровь, заливая все вокруг.

Не дожидаясь очередного взмаха меча, Наоко бросилась к окну, телом выбила стекло и вывалилась наружу.