Глава 26
Крыса нетерпеливо бегала по кухне. Человеческое сердце билось, но все слабее и слабее. Она снова остановилась у ботинка. Укусила кожу. Мягкую, но толстую и добротную кожу. Потом опять перебежала через человеческое тело. Одежда пахла сильнее, чем ботинки, — потом, едой и кровью. Человек — по запаху крыса учуяла, что это мужчина, — лежал в прежней позе, не шевелился и по-прежнему преграждал путь в нору. Она забралась на его живот. Знала, что это кратчайший путь. Слабые удары сердца. Теперь ждать ей оставалось совсем недолго.
Дело не в том, что человек должен перестать жить, папа. А в том, что для того, чтобы выбраться из дерьма, надо умереть. Нет чтобы найти способ получше, правда? Безболезненный исход в свет вместо приближающегося долбаного холодного мрака. Кто-то должен был догадаться добавить крошку опиата в пули «малакова», сделать то, что я сделал для вшивого пса Руфуса, дать мне билет в эйфорию в один конец, счастливого пути, черт возьми! Но все, что есть хорошего в этом мире, либо продается по рецептам, либо продано, либо стоит так дорого, что расплачиваться за возможность попробовать приходится своей душой. Жизнь — это ресторан, на который у тебя нет денег. Смерть — это счет за еду, которую ты даже не успел съесть. Так что ты заказываешь самые дорогие блюда из меню, все равно же тебе придется умереть, и, может быть, ты успеешь хотя бы попробовать заказанное.
Ладно, я прекращаю ныть, папа, не уходи, ты же не дослушал рассказ. У него хороший конец. На чем мы остановились? Ах да. Прошло всего несколько дней после взлома в Алнабру, а Петр с Андреем уже приехали и забрали нас с Олегом. Они завязали Олегу глаза шарфом, отвезли нас в дом старикана и отвели в подвал. Я никогда там не бывал. Нас повели по длинному узкому коридору с таким низким потолком, что нам приходилось нагибать головы. Плечами мы задевали стены. Постепенно до меня дошло, что мы не в подвале, а в подземном тоннеле. Предназначенном, возможно, для побега. Это не помогло Кепарику. Он был похож на утонувшую крысу. Ну, он и был утонувшей крысой.
Потом они снова завязали Олегу глаза и отвели его в машину, а я был вызван к старикану. Он сидел на стуле прямо напротив меня, и никакой стол нас не разделял.
— Вы там были? — спросил он.
Я посмотрел ему прямо в глаза.
— Если вы спрашиваете, были ли мы в Алнабру, то ответ — нет.
Он молча изучал меня.
— Ты как я, — произнес он наконец. — Невозможно понять, когда ты врешь.
Не могу поклясться, но мне показалось, я увидел улыбку.
— Ну что, Густо, ты понял, что это было? Там, внизу?
— Это агент. Кепарик.
— Верно. А почему?
— Не знаю.
— Подумай.
Наверное, в прошлой жизни он был чертовым учителем. Но ничего, я ответил:
— Он что-то украл.
Старикан покачал головой:
— Он узнал, где я живу. Он знал, что у него нет оснований для получения ордера на обыск. После недавнего ареста «Лос Лобос» и конфискации товара в Алнабру он понял схему, понял, что никогда не получит ордер на обыск, каким бы крепким ни было его дело… — Старикан осклабился. — Мы предупредили его и думали, что он остановится.
— Да?
— Агенты вроде него полагаются на свою фальшивую личность. Они считают, что невозможно выяснить, кто они на самом деле и где их семьи. Но в компьютерных архивах полиции можно найти все, надо только знать правильные пароли. А они имеются у тех, кто, к примеру, занимает ответственный пост в Оргкриме. А как мы его предупредили?
Я ответил не задумываясь:
— Прикончили его детей?
Лицо старикана потемнело.
— Мы не чудовища, Олег.
— Простите.
— К тому же у него не было детей. — Лодочномоторный смех. — Но была сестра. А может, и неродная сестра.
Я кивнул. Невозможно было понять, врет он или нет.
— Мы сказали, что ее сначала изнасилуют, а потом убьют. Но я неверно его оценил. Вместо того чтобы подумать о других своих родственниках, он перешел в наступление. В одиночное, но отчаянное наступление. Сегодня ночью ему удалось пробраться сюда. Мы к этому не были готовы. Наверное, он очень любил эту свою сестру. Он был вооружен. Я спустился в подвал, а он последовал за мной. А потом он умер. — Старикан склонил голову. — Отчего?
— У него изо рта текла вода. Утонул?
— Точно. Где утонул?
— Его привезли сюда из какого-нибудь озера или еще откуда.
— Нет. Он проник сюда и утонул. Итак?
— Тогда я не зна…
— Думай! — Слово прозвучало как удар хлыста. — Если хочешь выжить, ты должен уметь думать и рассуждать, исходя из того, что видишь. Это настоящая жизнь.
— Хорошо, хорошо. — Я попытался думать. — Этот подвал — не подвал, а тоннель.
Старикан сложил руки на груди:
— И?
— Он длиннее, чем ваш дом. Он, конечно, может иметь выход на поверхность.
— Но?
— Но вы говорили, что вам принадлежит и соседний дом, поэтому тоннель, скорее всего, ведет туда.
Старикан удовлетворенно улыбнулся.
— Угадай, когда прорыли этот тоннель.
— Он старый. Стены покрыты зеленым мхом.
— Водорослями. После того как движение Сопротивления четырежды безуспешно пыталось напасть на этот дом, шеф гестапо построил тоннель. Его наличие удалось сохранить в тайне. Когда Рейнхард возвращался вечером домой, он входил в парадные двери этого дома, и все это видели. Он включал свет, а потом шел по тоннелю в свое настоящее жилище в соседнем доме и посылал немецкого лейтенанта, якобы живущего там, в этот дом. И лейтенант бродил здесь, проходил мимо окон, и одет он был в такую же форму, как шеф гестапо.
— Подсадная утка.
— Точно.
— А зачем вы мне это рассказываете?
— Потому что я хочу, чтобы ты узнал настоящую жизнь, Густо. Большинство людей в этой стране ничего о ней не знают, не знают, чего стоит выживание в реальном мире. Но я рассказываю тебе все это, потому что хочу, чтобы ты помнил, что я доверял тебе.
Он посмотрел на меня так, будто сказанное имело огромное значение. Я сделал вид, что все понимаю, я хотел домой. Должно быть, он это увидел.
— Спасибо, Густо. Андрей отвезет вас.
Когда машина проезжала мимо университета, в кампусе проходило какое-то студенческое мероприятие. Мы слышали бойкие гитары группы, выступающей на уличной сцене. Навстречу нам по улице Блиндернвейен шли молодые люди. Радостные, полные ожиданий лица, как будто им что-то обещано, будущее или еще какая-нибудь хрень.
— Что это? — спросил Олег, у которого все еще были завязаны глаза.
— Это, — ответил я, — ненастоящая жизнь.
— И ты даже не догадываешься о том, как он утонул? — спросил Харри.
— Нет, — ответил Олег.
Его трясло сильнее, все его тело вибрировало.
— Хорошо, у тебя были завязаны глаза, но расскажи, что ты помнишь о поездке в это место и обратно. Все звуки. Например, когда вы вышли из машины, ты слышал поезд или трамвай?
— Нет. Но когда мы приехали, шел дождь, и я почти ничего, кроме него, не слышал.
— Сильный дождь, моросящий дождь?
— Моросящий. Я едва почувствовал его, когда мы вышли из машины, но я его услышал.
— Хорошо. Когда моросящий дождь издает много звуков, возможно, капли его падают на лиственные деревья?
— Возможно.
— А что было у тебя под ногами, когда ты шел к двери? Асфальт? Каменные плиты? Трава?
— Гравий. Кажется. Да, он скрипел. По этим звукам я узнавал, где идет Петр, он крупный, и у него под ногами скрипело сильнее.
— Хорошо. Перед дверью была лестница?
— Да.
— Сколько ступенек?
Олег застонал.
— Хорошо, — произнес Харри. — Когда ты стоял у двери, дождь еще шел?
— Да, конечно.
— Я имею в виду, он по-прежнему падал тебе на голову?
— Да.
— Значит, над крыльцом не было козырька.
— Ты что, будешь искать дома без козырька над крыльцом по всему Осло?
— Ну, разные районы Осло застраивались в разные периоды времени, а у каждого из этих периодов есть характерные черты.
— И в какой период была построена деревянная вилла с садом, гравиевой дорожкой, ступеньками перед входной дверью без козырька и без трамвайного движения поблизости?
— Ты говоришь прямо как начальник криминальной полиции.
В ответ Харри вопреки ожиданию не получил ни улыбки, ни смеха.
— Когда вы уезжали оттуда, ты обратил внимание еще на какие-нибудь звуки?
— Например?
— Например, жужжание светофора, у которого вы остановились.
— Нет, ничего такого. Но была музыка.
— В записи или живая?
— Думаю, живая. Тарелки слышались отчетливо. А звук гитар как будто уносило ветром.
— Похоже на живую. Хорошо, что запомнил.
— Я запомнил только потому, что играли одну из твоих песен.
— Моих песен?
— С одного из твоих дисков. Я запомнил, потому что Густо сказал, что это ненастоящая жизнь, а я подумал, что он сказал это бессознательно, услышав только что пропетые слова.
— Какие слова?
— Что-то про сон, не помню. Но диск с этой песней ты слушал постоянно.
— Давай, Олег, это важно.
Олег посмотрел на Харри. Ноги его перестали трястись. Он закрыл глаза и стал тихонько напевать:
— «Это просто мечта Ослимса…» — Он снова открыл глаза, лицо его раскраснелось. — Что-то в этом духе.
Харри тоже стал напевать. И покачал головой.
— Извини, — сказал Олег. — Я не уверен, да и слышал я это всего несколько секунд.
— Ничего, — сказал Харри и положил руку на плечо мальчишке. — Расскажи лучше, что произошло в Алнабру.
Нога Олега снова начала раскачиваться. Он сделал два глубоких вдоха, два вдоха животом, как его научили делать, стоя у стартовой черты, перед тем как согнуться в стартовой позе. А потом рассказал.
После этого Харри долго сидел, потирая шею.
— То есть вы насмерть засверлили человека?
— Не мы. А полицейский.
— Имени которого ты не знаешь. И не знаешь, где он работает.
— Нет, Густо и он были очень осторожны с этим. Густо сказал, будет лучше, если я ничего не узнаю.
— И вы понятия не имеете, куда делся труп?
— Нет. Ты меня сдашь?
— Нет.
Харри вынул пачку и вытряхнул из нее сигарету.
— Угостишь? — спросил Олег.
— Прости, дружок. Опасно для здоровья.
— Но…
— При одном условии. Ты позволишь Хансу Кристиану спрятать тебя и оставишь поиски Ирены мне.
Олег смотрел на многоквартирные жилые дома на возвышенности за стадионом. С балконов еще свисали ящики с цветами. Харри изучал его профиль. Адамово яблоко ходило вверх и вниз по тонкой шее.
— Договорились, — сдался Олег.
— Хорошо.
Харри протянул ему сигарету и дал прикурить им обоим.
— Теперь я понимаю, зачем тебе этот железный палец, — сказал Олег. — Для курения.
— Ага, — ответил Харри, зажав сигарету между титановым протезом и средним пальцем, набирая номер телефона Ракели.
Ему не пришлось спрашивать номер Ханса Кристиана, поскольку тот уже находился у нее дома. Адвокат пообещал приехать немедленно. Олег съежился, как будто внезапно похолодало.
— А где он спрячет меня?
— Этого я не знаю и не узнаю.
— Почему?
— У меня очень чувствительные яички. Они начинают говорить без остановки, как только рядом прозвучат слова «автомобильный аккумулятор».
Олег засмеялся. Это было недолго, но он смеялся.
— Не верю. Ты бы позволил им забрать твою жизнь, не произнеся ни слова.
Харри посмотрел на мальчика. Он готов был выдумывать полусмешные шутки весь остаток дня, только чтобы видеть проблески улыбки на его лице.
— Ты всегда слишком хорошо обо мне думал, Олег. Слишком хорошо. А мне всегда хотелось быть в твоих глазах лучше, чем я есть на самом деле.
Олег опустил глаза на свои руки.
— Разве не все мальчики считают своих отцов героями?
— Может быть. И я не хотел показаться предателем, человеком, который уходит. Но все случилось так, как случилось. Я хочу сказать, что, хотя я и не смог быть рядом с тобой, это не означает, что для меня это неважно. У нас не получается жить той жизнью, какой мы хотели бы жить. Мы пленники… вещей. Того, кто мы есть.
Олег поднял голову:
— Пленники наркоты и дерьма.
— И этого тоже.
Они одновременно затянулись. Посмотрели на дым, поднимающийся размытыми фигурами в широко распахнутое голубое небо. Харри знал, что никотин не сможет подавить наркотическое голодание мальчика, но хотя бы отвлечет на несколько минут.
— Слушай.
— Да?
— Почему ты не вернулся?
Перед тем как ответить, Харри затянулся еще раз.
— Твоя мать посчитала, что я недостаточно хорош для вас. И она была права.
Харри продолжал курить, глядя прямо перед собой. Знал, что Олег не хочет, чтобы сейчас он смотрел на него. Восемнадцатилетним мальчишкам не нравится, когда на них смотрят, если они плачут. Не стоит обнимать его за плечи и что-то говорить. Надо просто быть рядом. Никуда не уходить. Просто вместе думать о предстоящем забеге.
Они услышали звук подъезжающего автомобиля, сошли с трибуны и направились на парковку. Харри увидел, как Ханс Кристиан осторожно положил ладонь на руку Ракели, когда она хотела выскочить из машины.
Олег повернулся к Харри, набрал в грудь воздуха, развел руки в стороны, зацепился большим пальцем за большой палец Харри и толкнул его правым плечом. Но Харри не позволил ему уйти так просто и прижал его к себе. Он прошептал ему на ухо:
— Победи.
Адрес Ирены Ханссен был таким же, как у ее родителей. Их жилище находилось в районе Грефсен и представляло собой половину дома на две семьи. С маленьким заросшим садом, где росли яблони без яблок, но зато были качели.
Дверь открыл молодой парень лет двадцати с небольшим. Лицо его казалось знакомым, и мозг полицейского за доли секунды провел поиск, обнаружив в своей базе данных два совпадения.
— Меня зовут Харри Холе. А ты, наверное, Стейн Ханссен?
— Да?
На лице его отражалась смесь невинности и бдительности, как это бывает у молодых мужчин, которые успели пережить и хорошие, и плохие времена и которые еще пока не могут решить, как им встречать мир — с полной открытостью или с осторожной скованностью.
— Я узнал тебя по фотографии. Я друг Олега Фёуке.
Харри следил за серыми глазами Стейна Ханссена в ожидании реакции, но ее не последовало.
— Ты, наверное, уже слышал, что его выпустили на свободу и что другой человек сознался в убийстве твоего неродного брата?
Стейн Ханссен покачал головой. Мимики почти никакой.
— Я раньше работал в полиции. Я пытаюсь найти твою сестру, Ирену.
— Зачем?
— Чтобы удостовериться, что у нее все в порядке. Я пообещал Олегу это сделать.
— Прекрасно. И он сможет продолжать пичкать ее наркотой?
Харри переступил с ноги на ногу.
— Олег сейчас чист. А это не просто, как ты, вероятно, знаешь. Но он чист, потому что собирался сам вести ее поиски. Он любит ее, Стейн. Я попытаюсь найти ее ради нас всех, не только ради него. Считается, что мне неплохо удается находить людей.
Стейн Ханссен посмотрел на Харри. Немного помедлил. А потом открыл дверь.
Харри проследовал за ним в гостиную. Она была чистой, хорошо обставленной и казалась совершенно необитаемой.
— Твои родители…
— Они сейчас здесь не живут. А я бываю здесь, когда я не в Тронхейме.
У него было отчетливое картавое «р», считавшееся в свое время признаком высокого статуса семей, у которых были средства, чтобы нанять няню из Южной Норвегии. «Картавое „р“ делает твою речь запоминающейся», — подумал Харри, не осознавая, почему такая мысль пришла ему в голову.
На пианино, которым, казалось, никогда не пользовались, стояла фотография. Наверное, она была сделана лет шесть-семь назад. Ирена и Густо были моложе и походили на уменьшенные копии самих себя. Харри подумал, что сейчас они с ужасом смотрят на свою одежду и прически, запечатленные на этой фотографии. Стейн стоял позади всех с серьезным выражением на лице. Отец улыбался так, что это навело Харри на мысль: идея сделать это семейное фото принадлежала именно ему, во всяком случае, он был единственным, кто проявлял энтузиазм.
— Значит, это и есть семья.
— Была. Мать с отцом развелись. Отец переехал в Данию. Сбежал, правильнее сказать. Мать в больнице. Остальные… ну, про остальных вы, очевидно, знаете.
Харри кивнул. Один убит. Одна пропала. Большой отсев для одной семьи.
Он без приглашения уселся в глубокое кресло.
— Ты можешь рассказать что-нибудь способное облегчить мне поиски Ирены?
— Вот уж не знаю.
Харри улыбнулся:
— Попробуй.
— Ирена переехала ко мне в Тронхейм, после того как оказалась втянутой в какую-то историю, о которой не хотела говорить. Я уверен, что это Густо ее во что-то втянул. Она боготворила Густо, могла сделать для него что угодно, воображала, что небезразлична ему только потому, что иногда он похлопывал ее по щеке. Но через несколько месяцев раздался телефонный звонок, и она сказала, что ей надо вернуться в Осло, и отказалась объяснять зачем. Это произошло больше четырех месяцев назад, и с тех пор я ее не видел и не слышал. На протяжении двух недель я не мог до нее дозвониться и в результате пошел в полицию и заявил о ее исчезновении. Они зарегистрировали мое обращение, что-то проверили, и за этим ничего не последовало. Никому нет дела до наркоманки без адреса.
— Какие-нибудь теории насчет исчезновения? — поинтересовался Харри.
— Нет. Но она исчезла не добровольно. Она не из тех, кто просто берет и убегает, как… как некоторые другие.
Харри понял, кого он имеет в виду, и все-таки этот случайный выстрел его задел.
Стейн Ханссен почесал покрытую коркой рану на руке.
— Что вы все в ней видите? Вашу собственную дочь? Вы думаете, что можете поиметь ваших дочерей?
Харри удивленно посмотрел на него.
— «Вы»? Что ты хочешь этим сказать?
— Вы, старперы, пускающие на нее слюни. Только потому, что она похожа на четырнадцатилетнюю Лолиту.
Харри вспомнил фотографию, прикрепленную к дверце шкафчика в раздевалке. Стейн Ханссен прав. И Харри подумал, что мог ошибаться, что с Иреной могло произойти что-то не связанное с этим делом.
— Ты учишься в Тронхейме. В Техническом университете?
— Да.
— Что изучаешь?
— Компьютерную технику.
— Ммм. Олег тоже хотел учиться. Ты с ним знаком?
Стейн покачал головой.
— Никогда с ним не разговаривал?
— Мы пару раз пересекались. Можно сказать, у нас были очень короткие встречи.
Харри посмотрел на руку Стейна. Профессиональная травма. Кроме этой раны, на руке не было других следов. Конечно не было, Стейн Ханссен относился к выжившим, к тем, у кого все получится. Харри поднялся.
— Как бы то ни было, я очень сожалею о том, что случилось с твоим братом.
— С неродным братом.
— Ммм. Дашь мне свой номер телефона? На случай, если я что-нибудь узнаю.
— Например что?
Они посмотрели друг на друга. Ответ повис между ними, его необязательно было приукрашивать и невыносимо произносить вслух. Корка на ране треснула, и по руке потекла тонкая струйка крови.
— Я знаю одну вещь, которая, наверное, вам поможет, — сказал Стейн Ханссен, когда Харри вышел на лестницу. — Места, где вы собирались ее искать: Уртегата, место сбора, парки, дешевые гостиницы, кабинеты для наркоманов, улицы проституток — забудьте об этом. Я везде был.
Харри кивнул и надел свои дамские очки.
— Не отключай телефон, хорошо?
Харри поехал пообедать в «Лорри», но уже на лестнице почувствовал острое желание выпить пива, поэтому развернулся и ушел. Он направился в новое заведение напротив Дома литераторов. Быстро оглядел публику, покинул это место и в конце концов зашел в «Пла» и выбрал из меню тайский вариант тапас.
— Что будете пить? «Сингха»?
— Нет.
— «Тайгер»?
— У вас что, в меню только пиво?
Официант понял намек и вернулся с водой.
Харри съел королевские креветки и цыпленка, но отказался от колбасок в тайском стиле. Потом он позвонил Ракели домой и попросил ее порыться в дисках, перевезенных им в Хольменколлен и остававшихся там. Какие-то из них он сам хотел слушать, при помощи других хотел даровать спасение им. Элвис Костелло, Майлз Дэвис, «Led Zeppelin», Каунт Бейси, «Jayhawks», Мадди Уотерс. Это никого не спасло.
То, что она без явной иронии называла «музыкой Харри», стояло в конце полки с дисками.
— Я хочу, чтобы ты прочитала все названия песен, — попросил Харри.
— Ты шутишь?
— Я потом объясню.
— Хорошо. Первый диск — «Aztec Camera».
— Ты что…
— Да, я расставила их в алфавитном порядке. — Голос ее звучал озабоченно.
— Это же мальчишеская музыка.
— Это музыка Харри. И это твои диски. Можно уже читать?
Через двадцать минут они добрались до «Wog Wilco», а у Харри так и не возникло никаких ассоциаций. Ракель, тяжело вздыхая, продолжала читать:
— «When You Wake Up Feeling Old».
— Ммм. Нет.
— «Summerteeth».
— Ммм. Следующая.
— «In A Future Age».
— Подожди!
Ракель остановилась.
Харри засмеялся.
— Что смешного? — спросила Ракель.
— Припев из «Summerteeth». Он звучит так… — Харри запел: — «Это просто мечта, она всегда с ним».
— Звучит не очень, Харри.
— Ну да! То есть оригинал-то звучит красиво. Так красиво, что я несколько раз ставил эту песню Олегу. Но он услышал в тексте: «Это просто мечта Ослимса…» — Харри снова рассмеялся. И начал напевать: — «Это просто мечта Осли…»
— Пожалуйста, Харри.
— Ладно. Ты можешь включить компьютер Олега и поискать для меня кое-что в Сети?
— Что именно?
— Набери в Google «Wilco» и найди их домашнюю страницу. Посмотри, были ли у них в этом году концерты в Осло. Если были, то где.
Ракель перезвонила через шесть минут:
— Только один.
Она назвала место.
— Спасибо, — сказал Харри.
— У тебя опять тот самый голос.
— Какой голос?
— Оживленный. Мальчишеский.
Грозные серо-стальные тучи вражеской армадой налетели на Осло-фьорд в четыре часа дня. Харри свернул из Скёйена к Фрогнер-парку и поставил машину на улице Торвальда Эриксена. Он трижды звонил на мобильный телефон Бельмана, но тот ему не ответил. Тогда он позвонил в Полицейское управление, где ему сообщили, что Бельман ушел с работы пораньше, чтобы позаниматься с сыном в Теннисном клубе Осло.
Харри взглянул на тучи. Потом зашел внутрь и осмотрел помещения Теннисного клуба.
Красивое клубное здание, грунтовые корты, корты с твердым покрытием и даже центральный корт с трибунами. А заняты были только два из двенадцати грунтовых кортов. В Норвегии ведь все играют в футбол или бегают на лыжах. Если же вслух признаться в том, что ты теннисист, на тебя косо посмотрят и начнут перешептываться.
Харри нашел Бельмана на одном из грунтовых кортов. Он доставал мячи из железной корзины на ножке и аккуратно бросал мальчику, который, видимо, отрабатывал удар слева. Определить точно было сложно, потому что мячи улетали во все стороны.
Харри вышел на корт через калитку в ограде за спиной у Бельмана и встал рядом с ним.
— Кажется, он выкладывается по полной, — произнес Харри, доставая пачку сигарет.
— Харри, — сказал Бельман, не прекращая работы и не сводя взгляда с мальчика. — Он делает успехи.
— Вижу определенное сходство. Это…
— Мой сын. Филип. Десять лет.
— Как время летит. Талант?
— Еще не догнал отца, но я в него верю. Его просто надо немного подтолкнуть.
— Не думал, что это все еще законно.
— Мы оказываем своим детям медвежьи услуги, Харри. Двигай ногами, Филип!
— Ты выяснил что-нибудь о Мартине Пране?
— Пране?
— Кривой сумасшедший из Онкологического центра.
— А, интуиция. И да, и нет. То есть да, я пробил его. И нет, у нас на него ничего нет. Абсолютно ничего.
— Ммм. Я хотел попросить и о другом.
— Сгибай колени! О чем?
— О разрешении суда на эксгумацию Густо Ханссена, чтобы проверить, осталась ли у него под ногтями кровь, и на исследование образцов этой крови.
Бельман отвел взгляд от сына, чтобы посмотреть, серьезно Харри говорит или нет.
— У нас есть очень достоверное признание, Харри. Думаю, мы получим отказ.
— Под ногтями Густо была кровь. Образец ее был испорчен прежде, чем попал к экспертам.
— Такое бывает.
— Крайне редко.
— И кому, по-твоему, должна принадлежать эта кровь?
— Не знаю.
— Ты даже не знаешь?
— Нет. Но если первый образец уничтожили, значит, для кого-то он представляет опасность.
— Например, для этого торговца спидом, который сознался. Адидас, кажется?
— Полное имя Крис Редди.
— Неважно. Разве ты не закончил с этим делом, после того как выпустили Олега Фёуке?
— Неважно. А разве мальчик не должен держать ракетку двумя руками, когда бьет слева?
— Ты разбираешься в теннисе?
— Смотрел по телевизору.
— Удар слева одной рукой укрепляет характер.
— Я даже не знаю, имеет ли кровь какое-нибудь отношение к убийству. Может быть, кто-то просто боится, что его имя свяжут с именем Густо.
— Кто, например?
— Может, Дубай. Кроме того, я не думаю, что Адидас убил Густо.
— Да? Это почему?
— Опытный дилер, который ни с того ни с сего сознается в подобном?
— Понимаю, о чем ты, — сказал Бельман. — Но признание существует. Хорошее признание.
— И это всего-навсего убийство в наркоманской среде, — продолжал Харри, ловя заблудившийся мячик. — А у вас хватает других дел, в которых необходимо разобраться.
Бельман вздохнул:
— Все так, как было всегда, Харри. Наши ресурсы слишком ограниченны, и мы не можем отдавать приоритет уже расследованным делам.
— Расследованным? И что же вы выяснили?
— Работая на руководящей должности, нужно уметь выражаться обтекаемо.
— Хорошо, давай я проясню тебе два дела. В обмен на помощь с поисками одного дома.
Бельман прекратил подавать мячи.
— Какие два дела?
— Убийство в Алнабру. Байкера по кличке Туту. Один источник рассказал мне, что Туту просверлили голову дрелью.
— И источник хочет выступить свидетелем?
— Возможно.
— А второе?
— Полицейский агент, которого прибило к зданию Оперы. Тот же источник сообщил, что он умер в подвале Дубая.
Бельман зажмурил один глаз. Пигментные пятна полыхали пламенем, наводя Харри на мысли о тигре.
— Папа!
— Сходи в раздевалку и набери воды, Филип.
— Раздевалка закрыта, папа!
— А код от замка?
— Год рождения короля, но я не помню…
— Вспомни и сходи утоли жажду, Филип.
Мальчик вышел с корта, опустив руки.
— А чего ты, собственно, хочешь, Харри?
— Я хочу, чтобы твои люди обошли район в радиусе километра от университетской площади Фредерикке. Я хочу получить список вилл, подходящих под это описание.
Он протянул Бельману лист бумаги.
— Что произошло на площади Фредерикке?
— Всего лишь концерт.
Поняв, что большего не добьется, Бельман опустил взгляд на листок и прочитал вслух:
— «Старая деревянная вилла с длинной гравиевой дорожкой, лиственными деревьями, лестницей перед входной дверью, но без козырька». Похоже на описание половины района Блиндерн. Что ты ищешь?
— Как бы сказать… — Харри закурил. — Крысиную нору. Орлиное гнездо.
— А если найдешь, тогда что?
— Тебе и твоим людям нужен ордер, чтобы иметь законное право что-либо предпринять, а обычный гражданин вроде меня может ведь просто заблудиться осенним вечером и поискать прибежища на ближайшей вилле.
— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. Но сначала объясни, почему ты так стремишься взять этого Дубая.
Харри пожал плечами:
— Производственная травма, наверное. Сделай список и отправь его на электронную почту, указанную внизу. И посмотрим, что я для тебя добуду.
Когда Харри собрался уходить, вернулся Филип без воды, и по дороге к выходу Харри слышал звук ударов ракетки и тихое чертыхание.
Облачная армада грохотала, будто внутри ее палили из пушек, и как только Харри уселся в машину, стало по-вечернему темно. Он завел двигатель и позвонил Хансу Кристиану Симонсену:
— Это Харри. Какое наказание грозит в наше время осквернителям могил?
— Думаю, от четырех до шести лет.
— Готов рискнуть?
Наступила пауза. Потом Ханс Кристиан ответил:
— Ради чего?
— Ради того, чтобы поймать человека, убившего Густо. И того, кто, возможно, охотится за Олегом.
Еще одна долгая пауза. После нее:
— Если ты твердо уверен в том, что делаешь, я с тобой.
— А если нет?
Очень короткая пауза.
— Я с тобой.
— Хорошо, выясни, где похоронен Густо, и раздобудь лопаты, фонарик, маникюрные ножницы и две отвертки. Сделаем все завтра ночью.
Дождь начался, когда Харри проезжал по площади Сулли. Он хлестал по крышам, по улицам, хлестал по мальчику, стоявшему на Квадратуре напротив открытой двери в бар, куда все могли войти такими, какие они есть.
Молодой портье грустно посмотрел на вошедшего Харри.
— Одолжить вам зонтик?
— Только если в твоей гостинице течет крыша, — ответил Харри, проводя рукой по волосам, из которых полетели капли воды. — Сообщения для меня есть?
Портье рассмеялся, как будто Харри сострил.
Поднимаясь по лестнице на третий этаж, Харри вроде бы различил внизу лестницы какие-то звуки и остановился. Прислушался. Тихо. Может, это просто эхо его собственных шагов?
Харри медленно пошел дальше. В коридоре он увеличил скорость, вставил ключ в замочную скважину и отпер дверь. Посмотрел через свой темный номер в освещенное окно женщины напротив. Там никого не было. Никого там, никого здесь.
Он включил свет.
И при свете увидел в оконном стекле свое отражение. И что позади него стоит человек. В то же мгновение он почувствовал, как на плечо ему легла тяжелая рука.
«Только призрак может быть таким быстрым и бесшумным», — подумал Харри, выворачиваясь, хотя и знал, что уже слишком поздно.
