Когда Джон Ребус пробудился от своего сна, такого глубокого, полного сновидений, он обнаружил себя сидящим в кресле. Над ним, настороженно улыбаясь, стоял Майкл, а Джилл ходила взад и вперед по комнате, глотая слезы.

– Что случилось? – спросил Ребус.

– Ничего, – ответил Майкл мягко.

И тут Ребус вспомнил, что Майкл его загипнотизировал.

– Ничего?! – воскликнула Джилл. – Это, по-вашему, ничего?

– Джон, – сказал Майкл, – я и понятия не имел, какие чувства ты испытывал по отношению к старику и ко мне. Мне очень жаль, что мы заставляли тебя страдать.

Майкл положил руку на плечо брату – брату, которого никогда не знал.

Гордон, Гордон Рив. Что с тобой случилось? Весь грязный и оборванный, ты кружишь вокруг меня, как песок на продуваемой ветром улице. Названный брат. У тебя моя дочь. Где ты?

– О господи! – Ребус уронил голову на грудь и зажмурился. Джилл погладила его по голове.

За окном светало. Птицы вновь неутомимо выводили свои рулады. Ребус был рад, что они зовут его обратно в реальный мир. Они напомнили ему о том, что там, за стенами его квартиры, кто-то, возможно, чувствует себя счастливым: любовники, просыпающиеся в объятиях друг друга, или человек, который вдруг понимает, что сегодня у него выходной, или пожилая женщина, благодарящая Бога за то, что Он подарил ей еще один день жизни.

– Вот уж воистину потемки души, – проговорил он, поеживаясь. – Здесь холодно. Наверно, горелка погасла.

Джилл вытерла слезы и скрестила руки на груди.

– Нет, здесь довольно тепло, Джон. Послушай,- медленно, вкрадчиво заговорила она, – нам нужны точные приметы этого человека. Я знаю, это неизбежно будут приметы пятнадцатилетней давности, но с них следует начать. Затем нужно установить, что произошло с Ривом после того, как ты его бро… как ты с ним расстался.

– Эти сведения наверняка засекречены, если вообще существуют.

– И необходимо рассказать обо всем шефу. – Джилл продолжала говорить, словно Ребус ее и не перебивал. Она сосредоточенно смотрела прямо перед собой. – Необходимо найти этого подонка.

Голоса звучали тихо, как в комнате умершего, хотя на самом деле им довелось присутствовать при рождении – рождении памяти. О Гордоне Риве. О шаге за пределы той холодной, беспощадной камеры. О том, как он покинул…

– А ты уверен, что этот Рив – именно тот тип которого ты ищешь? – Майкл наливал еще виски.

Ребус посмотрел на протянутый ему стакан и покачал головой:

– Нет, мне не надо, спасибо. У меня и так в голове шумит. Да, теперь я не сомневаюсь, что за этим стоит Рив. Письма – крестики и узелки. Нетрудно разгадать эту шараду. Рив наверняка считает меня тупицей. Он несколько недель посылал мне письма, а я не сумел понять их смысл… Я не уберег тех девочек… И все потому, что не смог посмотреть в лицо фактам… фактам…

Джилл, стоявшая у него за спиной, наклонилась и положила руки ему на плечи. Джон Ребус вскочил со стула и резко повернулся к ней. Рив! Нет, это Джилл, Джилл.

Он покачал головой, молча прося прощения. Потом залился слезами.

Джилл посмотрела на Майкла, но тот уже потупил взор. Она крепко обняла Ребуса и не отпускала его больше от себя, шепотом твердя ему, что это она, Джилл, рядом с ним, а не какой-нибудь призрак из прошлого. Майкл спрашивал себя, во что это он ввязался. Он еще никогда не видел, как плачет Джон. И вновь его захлестнуло чувство вины. Он прекратит свои делишки. Ему это больше не нужно. Он затаится, будет тише воды, ниже травы, и пускай поставщик ищет его, пока не надоест, а покупатели найдут себе новых продавцов. Он это сделает – не ради Джона, а ради своего же блага.

«Мы обращались с ним паршиво, – подумал он. – Это правда. Мы со стариком обращались с ним как с незваным гостем».

Позже, за кофе, Ребус казался невозмутимым, но Джилл по-прежнему не сводила с него взгляда – удивленного, беспокойного.

– Можно не сомневаться, что этот Рив спятил, – сказала она.

– Не исключено, – откликнулся Ребус. – Но несомненно одно: он вооружен. Он готов ко всему. Этот парень состоял в Морском корпусе и служил в спецназе. Он вынослив как черт.

– И ты был вынослив, Джон.

– Поэтому именно я должен его выследить и поймать. Надо обязательно втолковать это шефу, Джилл. Я обязан сам заняться этим делом.

Джилл поджала губы.

– Не уверена, что шеф будет в восторге, – сказала она.

– Ну и черт с ним. Я все равно найду ублюдка.

– Займись этим, Джон, – попросил Майкл. – Займись. Не слушай никого.

– Мики, – сказал Ребус, – о таком брате, как ты, можно только мечтать. А нет ли у нас случайно чего-нибудь поесть? Я помираю с голоду.

– А я страшно устал, – откликнулся Майкл, очень довольный собой. – Ты не против, если я прилягу на часок-другой, прежде чем ехать обратно?

– Конечно, Мики, иди в мою комнату.

– Спокойной ночи, Майкл, – сказала Джилл.

Уходя от них, он улыбался.

Крестики и узелки. Крестики и нолики. Это же так очевидно! Рив, наверное, принимал его за дурака – и был, пожалуй, прав.

Те нескончаемые игры, в которые они играли, все эти хитрости и маневры, да и их разговор о христианской вере, эти рифовые узлы и гордиевы узлы. И Крест. Боже, каким же он был глупцом, позволив подсознанию убедить его в том, что прошлое – это никчемный треснувший сосуд, опустошенный, лишенный истинного смысла! Какая глупость!

– Джон, ты расплескиваешь свой кофе.

Джилл несла из кухни целую тарелку гренков с сыром. Ребус встряхнулся и пришел в себя.

Вот, поешь. Я звонила в управление. Мы должны быть там через два часа. Они уже начали проверку личности Рива. Мы его обязательно найдем.

Надеюсь, Джилл. Боже мой, я очень надеюсь!

Они обнялись. Джилл предложила полежать на кушетке. Они легли, тесно прижавшись друг к другу в согревающих объятиях. Ребуса мучил вопрос, удалось ли ему окончательно изгнать из подсознания темные тени прошлого. Наладится ли теперь его сексуальная жизнь? Какая жалость, что нельзя проверить это прямо сейчас… нет, пока не время, да и не место.

Гордон, дружище, что я тебе такого сделал?