Звонок телефона ударил по барабанным перепонкам.

– Я слушаю...

Никто не ответил, и Эрик Акерманн медленно опустил трубку на рычаг, после чего взглянул на часы: 15.00. Со вчерашнего дня это был двенадцатый анонимный звонок. В последний раз он слышал человеческий голос накануне утром, когда Лоран Геймз позвонил, чтобы предупредить о побеге Анны. Когда он во второй половине дня решил связаться с Лораном, ни один из номеров не отвечал. Неужели с ним уже покончили?

Он попытался дозвониться другим людям – безуспешно.

В тот же вечер раздался первый безответный звонок, и Эрик тут же проверил окно: перед домом на авеню Трюден караулили двое полицейских. Ситуация стала предельно ясной: он больше не партнер, ему не звонят, его ни о чем не информируют. Он превратился в того, за кем наблюдают, во врага, которого необходимо контролировать. За несколько часов граница у его ног переместилась, и он оказался по "ту сторону", среди виновников провала.

Он встал и направился к окну в спальне. Двое легавых все так же стояли на посту у лицея Жак-Декур. Эрик смотрел на газон, делящий авеню надвое по всей его длине, на платаны, тянущиеся голыми ветвями к солнцу, на серый киоск на Антверпенском сквере. Ни одна машина не ехала мимо, и проспект казался забытой Богом и людьми дорогой. В памяти всплыла цитата – то ли из Фрейда, то ли из Юнга: "Мы страдаем физически, когда нам грозит реальная опасность, но мучения наши становятся психологическими, если мы о ней только догадываемся". Как реализуется опасность, грозящая ему самому? Его убьют на улице? Застигнут врасплох во сне? Или просто посадят в военную тюрьму? Будут пытать, чтобы он отдал все разработки по программе?

Ждать. Нужно дождаться ночи, чтобы привести в исполнение свой план.

Стоя в амбразуре окна, он стал вспоминать события, которые в конце концов привели его на порог смерти.

Все началось со страха.

Им все и закончится.

Его одиссея началась в июне 1985-го, когда он присоединился к команде профессора Уэйна С. Дривеца в университете Вашингтона в Сент-Луисе, штат Миссури. Исследователи поставили перед собой масштабную задачу: пользуясь позитронным томографом, выделить в мозгу "зону страха". Для достижения этой цели был разработан строгий протокол эксперимента: у подопытных добровольцев старались вызвать ужас, пугая их змеями или ударом тока.

Проведя не одну серию опытов, ученые нашли таинственную зону, которая находилась в лобной доле, на маленьком участке, называемом миндалевидной железой: эта своего рода ниша соответствует нашему "прамозгу". Эта самая древняя часть нашего мозга – кстати, она есть и у рептилий! – отвечает также за сексуальный инстинкт и агрессивность.

Акерманн хорошо помнил те потрясающие ощущения: впервые он наблюдал на экранах, как включаются различные зоны человеческого мозга, впервые видел, как движется мысль, как работают ее тайные пружины. Он знал, что нашел свой путь, сел на правильный корабль. Позитронная камера будет его средством передвижения по коре головного мозга.

Он станет одним из пионеров картографии мозга.

Вернувшись во Францию, Акерманн подал заявки на гранты в Национальный институт здравоохранения и медицинских исследований (НИЗМИ), в Национальный центр научных исследований (НЦНИ), в Высшую школу общественных наук, в разные университеты и клиники Парижа, чтобы увеличить таким образом шансы на получение денег.

Прошел год, но ему так никто и не ответил. Он уехал в Англию, в Манчестерский университет, к профессору Энтони Джонсу. Став членом новой команды, Акерманн начал изучать боль.

В Манчестере Эрик участвовал в серии опытов на добровольцах, к которым – с их согласия – применялись различные болевые стимуляторы. И снова на мониторе высветился неизвестный участок: страна страдания. Это была не компактная территория, но архипелаг, группа островков, которые активировались одновременно, паук, распоряжающийся всей поверхностью коры.

Год спустя профессор Джонс писал в журнале "Science": "После того как ощущение боли регистрируется таламусом и направляется пучком нервных волокон к лобному участку коры головного мозга, оно становится страданием".

Этот факт имел первостепенное значение, подтверждая главенствующую роль размышления в восприятии боли. Теперь появилась возможность смягчать страдание с помощью психологического тренинга, уменьшать его "резонанс" и даже направлять. Обожженному человеку достаточно, например, подумать о солнце, а не о превратившейся в угольки плоти, чтобы боль утихла... Страдание может быть побеждено разумом, и топография мозга это доказала.

Акерманн вернулся во Францию в состоянии полной эйфории. Он воображал себя руководителем междисциплинарной исследовательской группы, этакой суперструктуры, объединяющей картографов, невропатологов, психиатров, психологов... Теперь, когда мозг раскрыл перед наукой свои физиологические коды, работать следовало вместе. Соперничать ни к чему: смотри в карту и работай вместе со всеми на благо всех!

Увы, ни одна его заявка на исследовательский грант не была удовлетворена. Обескураженный и отчаявшийся, Эрик осел в крошечной лаборатории в Мезон-Альфор, где для поднятия духа обратился к помощи амфетаминов. Очень скоро бензедрин убедил Акерманна в том, что на его заявки не отвечали по недоразумению, а не из-за безразличия: возможности позитронного томографа никому не известны.

Он решил создать фундаментальный труд, где были бы описаны исследования и достижения мировой науки в области картографии мозга, и снова начал ездить по миру: Токио, Копенгаген, Бостон... Эрик встречался с невропатологами, биологами и рентгенологами, читал их статьи, делал обзоры и дайджесты. В 1992 году он наконец опубликовал шестисотстраничную монографию "Техника получения функциональных изображений и география мозга" – настоящий атлас нового мира, где были свои континенты, моря и архипелаги...

Несмотря на успех книги у собратьев по международному научному сообществу, французские инстанции по-прежнему хранили молчание. Все было даже хуже: в Орсэ и Лионе установили позарез необходимое Эрику оборудование, а о нем никто и не вспомнил. Мореплаватель без корабля, Акерманн покинул реальный мир ради синтетической вселенной: он глотал "экстази", и взлетал под небеса, и подыхал от некачественной отравы.

Эрик пребывал на дне пропасти, когда ему пришло письмо из Комиссариата по атомной энергии.

В первый момент он решил, что продолжает бредить, но глаза его не обманули – это был положительный ответ: поскольку использование позитронной камеры связано с введением радиоактивного маркера, КАЭ заинтересован в проведении работ.

Специальная комиссия выражала желание встретиться с доктором Акерманном, чтобы определить размеры участия КАЭ в финансировании программы.

Через неделю Эрик Акерманн явился в штаб-квартиру Комиссариата в Фонтенэ-о-Роз, где его ждал сюрприз: комитет состоял из военных. Невропатолог мысленно улыбнулся. Форма этих людей напоминала ему славное времечко – 1968 год, когда он был маоистом и дрался со спецназовцами на баррикадах на улице Гей-Люссак. Воспоминание вдохновило его, а горсть бензедрина помогла избавиться от мандража. Он сумеет поговорить с этими орлами на их языке и убедит их в своей правоте и нужности...

Его доклад длился несколько часов. Он сообщил, что использование "Petscan" позволило в 1985 году выделить зону страха, и теперь можно разработать препараты, которые позволят ослабить его влияние на рассудок человека.

Все это Эрик рассказал военным.

Потом он описал работы профессора Джонса: англичанину удалось локализовать нейронную цепь боли, и теперь врачи могут ограничить порог страдания.

Он произнес эти слова перед комитетом, состоящим из генералов и военных психиатров.

Следующим пунктом его программы стало упоминание других исследований – о шизофрении, памяти и воображении...

Он блистал красноречием, размахивал руками, приводил статистику, цитировал научные статьи, стараясь внушить этим людям, что им предоставляется уникальная возможность: отныне, благодаря созданию картографии мозга, можно наблюдать, контролировать, "лепить" человеческое сознание!

Месяц спустя Эрика снова вызвали и сообщили, что его проект будет профинансирован, но при одном условии: он должен перебраться в Институт Анри-Бекереля, военный госпиталь в Орсэ. Кроме того, ему придется сотрудничать с армейскими коллегами, соблюдая полную открытость.

Акерманн расхохотался: он будет работать на Министерство обороны! Он – дитя контркультуры 70-х, чокнутый психиатр, пожирающий амфетамины... Эрик убедил себя, что сумеет перехитрить своих заказчиков, что не они будут им манипулировать, а он ими.

Как же сильно он ошибся...

В комнате снова зазвонил телефон.

Эрик и не подумал снять трубку. Он раздвинул шторы и встал у окна. Часовые были на месте.

Авеню Трюден переливалась нежно-коричневыми цветами: сухая глина, старое золото, ржавчина. Глядя на эту улицу, Акерманн почему-то всегда думал о китайском или тибетском храме: их облупившиеся желто-рыжие стены всегда кажутся европейцам окном в другую реальность.

Было четыре часа дня, и солнце стояло высоко в небе.

Внезапно Эрик решил не ждать ночи.

Он должен бежать – немедленно.

Пройдя через гостиную, Акерманн схватил дорожную сумку и открыл дверь.

Все началось со страха.

Им все и закончится.