– Анна! Что ты копаешься? Мы опоздаем!

Анна стояла под обжигающе горячей струей воды и едва различала голос Лорана. Она смотрела, как разлетаются капли у ее ног, наслаждалась покалывающими затылок струйками, подставляла лицо под воду. Тело было расслабленным и податливым, она наслаждалась душем. Все ее существо было покорным – как больной разум. Благодаря снотворному она проспала несколько часов и утром чувствовала себя спокойной и безразличной ко всему, что может с ней произойти. К отчаянию примешивались спокойствие и ощущение мира в душе.

– Анна, поторопись, прошу тебя!

– Я почти готова!

Она вышла из душевой кабины и прыгнула на коврик перед раковиной. Восемь тридцать: Лоран уже побрился, наодеколонился, оделся и нетерпеливо топчется у двери в ванную. Она быстро одевалась: сначала белье, потом черное шерстяное платье. Темное одеяние от Кензо, этакий стилизованный футуристический траур.

Очень к месту.

Она схватила щетку и начала причесываться, видя в запотевшем зеркале лишь туманное отражение своего лица: сейчас так было даже легче.

Через несколько дней, а может, недель ее каждодневная реальность станет похожа на изображение в этом мутном зеркале. Она перестанет узнавать и видеть, все вокруг будет ей безразлично. Она забудет даже о собственном безумии и позволит ему уничтожить последние проблески рассудка.

– Анна!

– Сейчас, уже иду!

Она улыбнулась нетерпению Лорана. Интересно, он боится опоздать на службу или ему не терпится смыться от чокнутой супруги?

Зеркало запотело от пара. Анна разглядывала свое покрасневшее от горячей воды лицо и мысленно прощалась с Анной Геймз. И с Клотильдой, и с "Домом Шоколада", и с Матильдой Вилькро, психиатром с губами цвета маковых лепестков...

Она воображала себя в Институте Анри-Бекереля. Белая палата, наглухо отгороженная от реальности. Вот что ей нужно. Ей почти не терпелось отдать себя в чужие руки, позволить сестрам и врачам заботиться о себе.

Она даже начала привыкать к мысли о биопсии и о зонде, который медленно заползет в ее мозг и, возможно, найдет причину болезни. Вообще-то ей было плевать на выздоровление. Она просто хотела исчезнуть, испариться, растаять и перестать наконец портить жизнь окружающим...

Анна причесывалась, когда время остановилось и замерло.

В зеркале под челкой она заметила три вертикальных шрама. Анна не могла в это поверить. Левой рукой она протерла запотевшее зеркало и придвинулась вплотную, почти не дыша. Следы были практически незаметны – но они были!

Шрамы, оставшиеся после пластической операции.

Те самые, что она безуспешно искала сегодня ночью.

Она закусила кулак, чтобы не закричать, и сложилась пополам, чувствуя мгновенно подступившую тошноту.

– Анна! Да что ты там, в конце концов, делаешь?

Ей казалось, что голос Лорана доносится до нее из параллельного мира.

Тело Анны сотрясала крупная дрожь. Она поднялась и снова посмотрела на свое отражение в зеркале. Повернув голову, опустила пальцем правое ухо и нашла на верхней кромке беловатую линию. За другим ухом обнаружилась точно такая же.

Она отшатнулась, стараясь унять дрожь. Опираясь ладонями о раковину, Анна подняла подбородок и попыталась отыскать другой след – от операции липосакции. Шрам нашелся в мгновение ока.

У нее закружилась голова.

Желудок скрутил жестокий спазм.

Она опустила голову и раздвинула пальцами волосы, ища последнюю отметину: шов в форме буквы "S" – доказывающий, что ей делали забор кости. Розоватая змейка, похожая на мерзкую рептилию, обнаружилась на коже головы, словно специально поджидала хозяйку.

Она отчаянно цеплялась за бортик, чтобы не упасть, и, не отводя взгляда от шрама, пыталась осознать глубину разверзшейся пропасти.

Истина была проста и очевидна: единственный человек, сменивший лицо, – она сама.