Книга: Красношейка
Назад: Эпизод 68 Улица Вибесгате, 8 мая 2000
Дальше: Эпизод 70 Особняк Браннхеуга, Нурберг, 9 мая 2000 года

Эпизод 69
Улица Ирисвейен, 8 мая 2000 года

— Кто там? — послышалось из-за двери. Голос тихий, испуганный. Харри вспомнил ее фигуру в окне.
— Это Холе. Я вам звонил.
Дверь приоткрылась.
— Простите, я…
— Все в порядке, я понимаю.
Сигне Юль открыла дверь полностью, и Харри вошел в прихожую.
— Эвена нет, — виновато улыбнулась она.
— Да, вы говорили по телефону, — сказал Харри. — Я хотел бы поговорить с вами.
— Со мной?
— Если можно, госпожа Юль.
Пожилая женщина повела его в гостиную. Ее волосы, густые и седые, были заплетены в косу и Собраны в пучок старомодной заколкой. При виде полнотелой, идущей вперевалочку Сигне Юль Харри подумал о домашнем уюте и вкусной еде.
Когда они вошли в гостиную, Бурре поднял голову.
— Ваш муж пошел куда-то один, без собаки? — спросил Харри.
— Да, он никогда не берет Бурре, когда идет в кафе, — ответила Сигне Юль. — Присаживайтесь.
— Кафе?
— Он что-то зачастил туда в последнее время, — улыбнулась хозяйка. — Он читает там газеты. Говорит, что это лучше, чем все время сидеть дома.
— Ну, в этом что-то есть.
— Это правда. И еще, думаю, там можно немного помечтать.
— О чем помечтать?
— Откуда я знаю? Можно, например, думать, что ты снова молодой, сидишь и пьешь кофе в уличном кафе в Париже или Вене. — Она снова на мгновение виновато улыбнулась. — Ну да хватит об этом. Кстати, хотите кофе?
— Да, спасибо.
Сигне Юль ушла на кухню, а Харри стал изучать картины и фотографии на стенах. Над камином висел портрет мужчины в черной мантии. В прошлый раз Харри не обратил внимания на эту картину. Человек в мантии стоял в немного трагической позе, будто глядя на нечто далекое, невидимое художнику. Харри подошел к картине ближе. На маленькой медной табличке внизу рамы было написано: «Гл. врач Корнелиус Юль. 1885–1959».
— Это дедушка Эвена, — сказала Сигне Юль, входя в комнату с кофейным подносом.
— Ясно. У вас тут много портретов.
— Да. — Хозяйка поставила поднос на стол. — На рисунке рядом — дедушка Эвена по материнской линии, доктор Вернер Шуман. Он был одним из основателей Уллеволской больницы в тысяча восемьсот восемьдесят пятом.
— А это?
— Юнас Шуман. Главный врач Главного государственного госпиталя.
— А ваши родственники?
Сигне Юль с удивлением посмотрела на Харри:
— Простите?
— Где здесь портреты ваших родственников?
— Они… висят не здесь. Хотите сливок?
— Нет, спасибо.
Харри сел.
— Я бы хотел поговорить с вами о войне, — сказал он.
— Уф, не надо, — вырвалось у Сигне Юль.
— Понимаю, но это важно. Так вы согласны?
— Там посмотрим, — ответила она, разливая кофе в две чашки.
— В войну вы были медсестрой…
— Да, фельдшерицей. Предателем родины.
Харри посмотрел на нее. Глаза Сигне Юль спокойно глядели на него.
— Всего нас было человек четыреста. После войны нам всем дали по несколько лет тюрьмы. Хотя Международный Красный Крест и просил норвежские власти прекратить уголовное преследование. Норвежский Красный Крест принес нам свои извинения только в девяностом. Отец Эвена — вон его портрет — благодаря своим связям добился, чтобы мне сократили срок — в том числе за то, что весной сорок пятого я помогла двум раненым из Сопротивления. И еще за то, что никогда не была членом Национального объединения. Вы хотели спросить еще о чем-то?
Харри сидел, уставившись в чашку. Он вдруг подумал, как спокойно живется в некоторых районах Осло.
— Меня интересует не столько ваша история, госпожа Юль. Вы помните норвежского легионера по имени Гюдбранн Юхансен?
Сигне Юль вздрогнула, и Харри понял, что попал в точку.
— Что именно вы хотите знать? — спросила Сигне Юль, пытаясь не показывать волнения.
— А ваш муж не рассказывал вам?
— Эвен никогда ничего мне не рассказывает.
— Хорошо. Я собираю информацию о тех норвежских легионерах, которые до отправления на фронт обучались в Зеннхайме.
— Зеннхайм, — шепотом повторила Сигне Юль. — Там был Даниель.
— Да, я знаю, что вы были помолвлены с Даниелем Гюдесоном. Мне рассказал об этом Синдре Феуке.
— Кто это такой?
— Бывший легионер, а потом — участник Сопротивления, знакомый вашего мужа. Именно Феуке посоветовал мне поговорить о Гюдбранне Юхансене с вами. Сам Феуке дезертировал и не знает, что произошло с Гюдбранном после этого. Но другой легионер, Эдвард Мускен, рассказал мне о том, что в их окоп попала граната. Мускен не знает, что было дальше, но если Юхансен выжил, разумно предположить, что его отвезли в лазарет.
Сигне Юль чмокнула губами, к ней вразвалку подошел Бурре, и хозяйка провела рукой по его густой жесткой шерсти.
— Да, я помню Гюдбранна Юхансена, — сказала она. — Даниель о нем писал и в письмах из Зеннхайма, и в записках из лазарета. Они были очень разными. Думаю, Гюдбранн Юхансен стал чем-то вроде младшего брата для Даниеля. — Она улыбнулась. — Для Даниеля все вокруг становились «младшими братьями».
— Вам известно, что случилось с Гюдбранном?
— Как вы и сказали, его отвезли к нам в лазарет. Это было как раз перед тем, как их участок фронта перешел в руки русских. Отступление шло полным ходом. К нам на фронт не могли привозить медикаменты — по всем дорогам машины сплошным потоком двигались на запад. Юхансен был тяжело ранен, в том числе было осколочное ранение в бедро, прямо над коленом. У него началась гангрена стопы, и мы опасались, что ее придется ампутировать. Так что мы не стали дальше дожидаться подвоза медикаментов, а отправили его с основным потоком на запад. Последнее, что мне запомнилось, — как его везут в грузовике и его обросшее щетиной лицо выглядывает из-под одеяла. Грузовик буксовал по весенней грязи и только через час доехал до ближайшего поворота и скрылся из виду.
Бурре положил голову хозяйке на колени и смотрел на нее печальными глазами.
— И больше вы его не видели и ничего о нем не слышали?
Сигне Юль медленно поднесла фарфоровую чашку к губам, отпила немного и снова поставила чашку на стол. Ее рука дрожала — еле заметно.
— Несколько месяцев спустя я получила от него открытку, — ответила она. — Он писал, что у него остались кое-какие вещи Даниеля, в том числе русская форменная шапка, — что-то вроде трофея. Странно немножко — но на войне такое не редкость.
— Эта открытка, она у вас…
Сигне Юль покачала головой.
— Вы помните обратный адрес?
— Нет. Помню только, что, прочитав его, я подумала о чем-то зеленом и деревенском и решила, что у Гюдбранна все хорошо.
Харри встал.
— А как этот Феуке обо мне узнал? — спросила Сигне Юль.
— Ну-у… — Харри даже не знал, как об этом рассказать, но хозяйка опередила его.
— Все легионеры слышали обо мне. — Она улыбнулась, но ее глаза были грустными. — О женщине, которая продала душу дьяволу, чтобы ей скостили срок. Они ведь так думают?
— Не знаю, — сказал Харри. Он почувствовал, что пора уходить. Подумать только, они в каких-то двух кварталах от шумного Рингвейена, а тихо, как на берегу горного озера!
— Знаете, я так его больше и не увидела, — сказала Сигне Юль. — Даниеля. После того, как он умер.
Она сосредоточилась на какой-то точке перед собой.
— Военный медик передал мне его поздравление с Новым годом, а через три дня я увидела Даниеля в списке погибших. Я в это не поверила, отказывалась верить, пока не увижу его труп. И меня привезли к братской могиле на участке «Север», где сжигали мертвецов. Я спустилась в могилу и стала искать его. Я шла от одного обгорелого трупа к другому и заглядывала в их пустые черные глазницы. Но Даниеля среди них не было. Мне сказали, что я навряд ли смогла бы его узнать, но я ответила, что они ошибаются. Тогда мне сказали, что его, наверное, положили в одну из тех могил, которые уже засыпали землей. Не знаю, но я его так и не увидела.
Она вздрогнула, Харри откашлялся:
— Спасибо за кофе, госпожа Юль.
Она проводила его до двери. Одеваясь в прихожей, Харри пытался найти хоть в каком-нибудь из портретов на стене черты Сигне Юль, но тщетно.
— Эвену нужно про это знать? — спросила она, открывая Харри дверь.
Харри с удивлением посмотрел на нее.
— Я имею в виду — про то, о чем мы с вами говорили? — поспешила объяснить хозяйка. — О войне и… Даниеле.
— Ну-у… Если вам этого не хочется, то не стоит.
— Но он заметит, что вы приходили. Давайте просто скажем, что вы подождали его, а потом пошли по своим делам?
В ее взгляде читалась мольба. И что-то еще.
Что именно, Харри понял, только когда выехал на Рингвейен, открыл окно привычному оглушающему реву автомобилей, и недавняя тишина тут же улетучилась из памяти. Страх. В глазах Сигне Юль был страх. Она чего-то боится.
Назад: Эпизод 68 Улица Вибесгате, 8 мая 2000
Дальше: Эпизод 70 Особняк Браннхеуга, Нурберг, 9 мая 2000 года