Харри остановил машину у одного из бараков, в единственной ложбинке, которую смог найти в плоском как блин портовом районе Бьервика. Внезапная оттепель растопила снег, и ненадолго установилась приятная, солнечная, теплая погода. Контейнеры стояли, взгромоздясь друг на друга, будто гигантские кубики «Лего», и в ярком солнечном свете отбрасывали четкие тени на асфальт. Он шел между контейнеров. Судя по надписям и знакам, они прибыли из далеких мест: Тайвань, Буэнос-Айрес, Кейптаун. Харри остановился у края пристани, закрыл глаза и погрузился в размышления, вдыхая запах морской воды, нагревшейся на солнце смолы и работающего дизеля. Снова открыв глаза, Харри увидел проплывающий мимо датский паром. Он походил на холодильник. Плавучий холодильник, который возит туда-сюда одних и тех же людей.

Харри понимал, что уже слишком поздно искать тут следы встречи Хохнера с Урией, он даже не знал наверняка, здесь ли они встретились. Это вполне могло произойти и в Филипстаде. Но он все равно надеялся, что сможет найти здесь что-нибудь полезное, получить импульс к размышлениям.

Он пнул борт катера, нависший над пристанью. Может, раздобыть себе летом лодку и прокатиться по морю с отцом и Сестренышем? Отцу надо хоть иногда выбираться из дома, этот некогда общительный человек совершенно замкнулся в себе после того, как восемь лет назад умерла мама. А Сестреныш и так нигде не бывает, хотя с виду по ней не скажешь, что у нее синдром Дауна.

Между контейнерами приземлилась птица. Лазоревка. Лазоревка за час может пролететь 28 километров. Это он знал от Эллен. А кряква — 62 километра. И ничего: жизнь у них обстоит примерно одинаково. Нет, пожалуй, с Сестренышем все не так страшно, куда больше Харри опасался за отца.

Харри попробовал сосредоточиться. Все, сказанное Хохнером, он изложил в докладе, слово в слово, но теперь пытался вспомнить его лицо, чтобы попытаться понять, что тот не сказал. Как выглядел Урия? От Хохнера удалось добиться не слишком многого, но когда кого-нибудь описываешь, первым делом рассказываешь о самом необычном, о том, что бросается в глаза. А Хохнер первым делом сказал, что у Урии голубые глаза. Навряд ли Хохнер считает голубые глаза такой уж редкостью, а значит, у Урии не было очевидных увечий, особой манеры говорить или двигаться. Он знает и английский и немецкий, бывал в Германии, в каком-то Зеннхайме. Харри проводил паром взглядом. Ушел. А может, Урия был моряком? Харри смотрел по карте, даже по карте Германии, но никакого Зеннхайма не нашел. Может, Хохнер просто придумал его? Но не важно.

Хохнер говорил, что Урия охвачен ненавистью. Так что, может быть, предположение Харри верное, и у этого человека есть какой-то личный мотив. Вот только что он ненавидит?

Солнце скрылось за островом Хуведе, и бриз со стороны Осло-фьорда сразу стал пронизывающим. Харри плотнее запахнулся в куртку и пошел обратно к машине. А эти полмиллиона — Урия получил их от заказчика или это его собственные деньги?

Харри достал мобильный телефон. Новенький, маленький «Нокиа», купленный всего лишь две недели назад. Харри долго упрямился, пока Эллен смогла переубедить его и заставила купить мобильник. Он набрал ее номер.

— Привет, Эллен, это Харри. Ты одна? О'кей. Прошу тебя, сосредоточься. Да, сыграем в игру. Готова?

Они делали так и раньше. «Игра» заключалась в том, что он говорил ключевые слова. Никаких фоновых сведений, никаких подсказок о том, что он сам думает, только маленькие порции информации, от одного до пяти слов в случайной последовательности. Этот метод они разрабатывали постоянно. Главное правило: чтобы этих порций было не меньше пяти, но не больше десяти. Саму идею предложил Харри после того, как Эллен поспорила с ним на ночное дежурство, что сможет запомнить расположение карт в колоде за две минуты, то есть глядя по две секунды на каждую карту. Харри проиграл три дежурства, прежде чем сдался. Потом она рассказала ему свой способ. Она не думала о картах как таковых, а связывала с каждой какого-нибудь человека или событие. Таким образом постепенно складывался небольшой рассказ. Он попробовал применить ее способ в работе. Иногда результат оказывался потрясающим.

— Мужчина семидесяти лет, — медленно говорил Харри. — Норвежец. Полмиллиона крон. Ожесточенность. Голубые глаза. Винтовка Мерклина. Говорит по-немецки. Без особых примет. Контрабандист в грузовом порту. Стрельбы в Шиене. Все.

Он сел за руль.

— Как ничего? Подумай. О'кей. Я думаю, что нужно этим заняться. В любом случае — спасибо. Пока.

Харри уже подъезжал к самолету, когда он вдруг вспомнил еще что-то и позвонил снова.

— Эллен? Это опять я. Слушай, я кое-что забыл. Ты меня слышишь? Не брал в руки оружия лет пятьдесят, а то и больше. Повторяю. Не брал… да, я знаю, что это больше, чем четыре слова. Все равно ничего? Черт, я сейчас опоздаю на мой рейс! Созвонимся, Эллен.

Он положил телефон на сиденье рядом и сосредоточился на дороге. Когда он как раз съезжал с круговой развязки, телефон запищал.

— Харри. Что? Но как ты до этого додумалась? Да, да, конечно, конечно, не злись сейчас, Эллен, я просто иногда забываю, что не в силах понять, что происходит в твоей башке. Голове. Твоей умной, большой, прекрасной голове, Эллен. Да, теперь, когда ты это сказала, это очевидно. Большое спасибо.

Он отключил телефон и вдруг вспомнил, что по-прежнему должен ей три дежурства. Теперь, когда он уже не работает в отделе убийств, надо придумать что-нибудь другое. Он придумывал это целых три секунды.