Эпизод 27
Линц, 9 июня 1944 года
Семья из пяти человек вышла из поезда, и они вдруг остались в купе одни. Поезд медленно тронулся и поехал дальше. Хелена села к окну, но в такой темноте много она не увидела — только очертания домов вдоль железной дороги. Он сидел прямо напротив и смотрел на нее с едва заметной улыбкой.
— Вы хорошо тут все затемнили в Австрии, — сказал он. — Не видно ни огонька.
Она вздохнула:
— Мы хорошо сделали то, что нам сказали.
Она посмотрела на часы. Скоро два.
— Следующий — Зальцбург, — сказала она. — Он стоит прямо на немецкой границе. А потом…
— Мюнхен, Цюрих, Базель, Франция и Париж. Ты это повторяешь в четвертый раз.
Он наклонился к ней и пожал ее руку.
— Все будет хорошо, вот увидишь. Садись сюда.
Не отпуская его руки, она пересела и положила голову ему на плечо. Он выглядел совсем по-другому в этой форме.
— Значит, этот Брокхард уже успел послать сводку за очередную неделю?
— Да, вчера он говорил, что отошлет ее вечерней почтой.
— А зачем такая спешка?
— Ну, чтобы лучше контролировать ситуацию — и меня. Каждую неделю мне приходилось придумывать для него новые основания, чтобы тебе продлили лечение, понимаешь?
— Да, понимаю, — ответил он, и она увидела, как он стиснул зубы.
— Давай больше не говорить о Брокхарде, — сказала она. — Лучше расскажи что-нибудь.
Она погладила его по щеке, он тяжело вздохнул.
— Что ты хочешь услышать?
— Что угодно.
Рассказы. Ими он привлекал ее интерес в госпитале Рудольфа II. Они были непохожи на истории других солдат. Урия рассказывал о смелости, дружбе и надежде. Как однажды он пришел из караула и увидел, что на груди его лучшего друга сидит хорек и хочет перегрызть ему глотку. До него было метров десять, а в земляном укрытии была кромешная тьма. Но у него не оставалось выбора: он вскинул винтовку и разрядил весь магазин. Хорька они съели на следующий день.
Таких историй было много, Хелена не помнила их все, но помнила, с каким интересом их слушала. Яркие, забавные, хотя некоторые, как ей казалось, не вполне достоверные. Но она им верила, потому что это как противоядие против других рассказов — о потерянных судьбах и бессмысленной смерти.
Пока затемненный поезд, неспешно покачиваясь и подрагивая на стыках, ехал через ночь по недавно отремонтированным рельсам, Урия рассказывал о том, как он однажды застрелил русского снайпера на ничейной полосе, вылез из окопа и похоронил этого большевика-безбожника по-христиански, спел псалом и прочее.
— Я слышал, как русские хлопали мне с той стороны, — говорил Урия. — Так красиво я пел в тот вечер.
— Правда? — со смехом спросила она.
— Лучше, чем в оперном театре.
— Все ты врешь.
Урия прижал ее к себе и тихо запел ей на ухо:
Посмотри на костер, как он светит
золотисто-червонным огнем.
В этом пламени — воля к победе,
верность долгу и ночью и днем.
В этих искрах, что ярко сияют, —
память нашей любимой земли,
долгий труд и борьба вековая,
та, что прадеды наши вели.
Видишь битвы отцов за свободу,
их геройскую гибель в бою,
видишь лица героев народа,
что погибли за землю свою.
И людей, чья суровая доля —
тяжкий труд в этом крае снегов —
закалила их силу и волю —
для сраженья за землю отцов.
Так сияют для каждого сердца
из преданий далеких веков
имена благородных норвежцев,
подвиг наших с тобой земляков.
Но всех краше и ярче — кто поднял
красно-желтый пылающий флаг;
это имя мы любим и помним:
Видкун Квислинг — наш славный вожак.
Потом он замолчал и уставился в темное окно. Хелена понимала, что его мысли где-то далеко, и не стала его отвлекать. Она положила руку ему на грудь.
Та-да, та-да, та-да.
Как будто кто-то гнался за ними по рельсам, чтобы схватить и вернуть обратно.
Она боялась. Не столько неизвестности, которая ожидала их впереди, сколько этого неизвестного человека, к которому она сейчас прижималась. Теперь, когда он был так близко, все то, что ей виделось в нем на расстоянии, куда-то пропадало.
Она хотела услышать, как бьется его сердце, но колеса так грохотали, что оставалось просто поверить, что там внутри есть сердце. Она улыбнулась самой себе и почувствовала радостный трепет внутри. Какое милое, прекрасное безумие! Она совершенно ничего не знает о нем — он совсем ничего о себе не рассказывал, кроме разве что этих историй.
От его куртки пахло сыростью, и она вдруг подумала, что так должна пахнуть форма солдата, который какое-то время пролежал мертвым на поле боя. Или даже в могиле. Откуда эти мысли? Она так долго была в напряжении, что только сейчас поняла, как сильно устала.
— Спи, — сказал он, будто в ответ на ее мысли.
— Да. — Ей показалось, что, когда она погрузилась в сон, где-то вдали послышалась сирена воздушной тревоги.
— А?
Она услышала свой собственный голос, почувствовала, как Урия трясет ее, и быстро проснулась.
— Будьте добры, билеты.
— А, — только и могла сказать она. Она пыталась взять себя в руки, но заметила, как контролер подозрительно на нее косился, пока она лихорадочно искала билет в сумочке. Наконец она нашла те два желтых билета, купленных ею на вокзале в Вене, и протянула их контролеру. Он просматривал билеты, покачиваясь в такт движению поезда. Несколько дольше обычного, Хелене это не нравилось.
— Едете в Париж? — спросил он. — Вместе?
— Да, — ответил Урия.
Контролер — пожилой мужчина — внимательно посмотрел на них.
— Вы не австриец, как я слышу.
— Нет, норвежец.
— А, Норвегия. Там, говорят, очень красиво.
— Да, спасибо. Это верно.
— И вы, значит, добровольно пошли воевать за Гитлера?
— Да, я был на Восточном фронте. На севере.
— Неужели? И где же на севере?
— Под Ленинградом.
— Хм. А сейчас едете в Париж. Вместе с вашей…?
— Подругой.
— Да, именно, подругой. По увольнительным?
— Да.
Контролер пробил билеты
— Из Вены? — спросил он Хелену, протягивая билеты ей.
Она кивнула.
— Я вижу, вы католичка. — Он показал на крестик, который висел поверх блузки. — Моя жена тоже католичка.
Он откинулся назад и выглянул в коридор. Потом снова обратился к норвежцу:
— Ваша подруга показывала вам собор Святого Стефана в Вене?
— Нет. Я лежал в госпитале, поэтому города особенно не видел.
— Да-да. В католическом госпитале?
— Да. Госпиталь Рудо…
— Да, — оборвала его Хелена. — Католический госпиталь.
— Хм.
«Почему он не уходит?» — подумала Хелена.
Контролер снова откашлялся.
— Да? — наконец спросил его Урия.
— Это не мое дело, но я надеюсь, вы не забыли с собой документы о том, что у вас есть разрешение?
— Документы? — переспросила Хелена. Она два раза ездила во Францию с отцом, и им никогда не было нужно ничего, кроме паспортов.
— Да, у вас, скорее всего, не будет никаких проблем, фройляйн, но вашему другу в форме необходимы бумаги о том, где расположена его часть и куда он направляется.
— Ну конечно, у нас есть с собой документы, — ответила она. — Вы же не думаете, что мы поедем без них?
— Нет-нет, что вы, — поспешил сказать контролер. — Просто хотел напомнить. Потому что всего пару дней назад… — он быстро посмотрел на норвежца, — задержали молодого человека, у которого, по всей видимости, не было при себе какого-то распоряжения, его сочли дезертиром, схватили на перроне и расстреляли.
— Вы шутите?
— Увы. Не хочу пугать вас, но война есть война. Но если у вас все в порядке, то вам не стоит ни о чем беспокоиться, когда мы будем пересекать немецкую границу после Зальцбурга.
Вагон немного качнулся, контролер, чтобы не упасть, вцепился в дверную раму. Трое молча смотрели друг на друга.
— Значит, первая проверка будет тогда? — спросил Урия наконец. — После Зальцбурга?
Контролер кивнул.
— Спасибо, — сказал Урия.
Контролер откашлялся:
— У меня тоже был сын, ваш ровесник. Он погиб на Восточном фронте, на Днепре.
— Мои соболезнования.
— Ну, извините, что разбудил вас, фройляйн. Мин герр.
Он взял под козырек и пошел дальше.
Хелена посмотрела на дверь. Потом закрыла лицо руками.
— Ну почему я такая дура! — всхлипывала она.
— Ну, ну. — Он обнял ее за плечи. — Это я должен был подумать о документах. Я же должен был знать, что мне нельзя просто так бродить по стране.
— А если ты расскажешь им о болезни и о том, что хочешь поехать в Париж? Это же часть Третьего рейха, это же…
— Тогда они позвонят в госпиталь, Брокхард скажет, что я сбежал.
Она прижалась к нему и зарыдала еще сильнее. Он погладил ее по длинным русым волосам.
— К тому же я должен был понимать, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказал он. — Я имею в виду: я и сестра Хелена — в Париже? — Она почувствовала, что сейчас он улыбается. — Нет, скоро я проснусь в больничной койке и подумаю, что все просто сон. И буду рад, когда ты принесешь мне завтрак. К тому же завтра у тебя ночное дежурство, не забыла? И тогда я расскажу тебе про то, как однажды Даниель стащил у шведов три дневных пайка.
Она подняла мокрое от слез лицо.
— Поцелуй меня, Урия.
