34

Холмс и Шивон Кларк по своей собственной инициативе решили отдежурить вечернюю смену на операции «Толстосумы». Без отопления комната, в которой они стучали зубами, была сырой и холодной. К тому же настолько темной, что это привлекало блудных мышей. Холмс настроил камеру по совету профессионала по календарям. Он даже для такого случая позаимствовал специальные линзы, телеобъектив и прибор ночного видения. Но своего портативного магнитофона и записей Пэтси Клайн он не взял: в прошлом у них с Шивон Кларк всегда находилось более чем достаточно тем для разговора. Правда, сегодня она, казалось, была не в настроении. Она постоянно кусала то нижнюю, то верхнюю губу, все время вставала с места, чтобы не дать занеметь мышцам.

— У тебя тело не немеет?

— У меня — нет, — спокойно ответил Холмс. — Я проходил специальную подготовку — несколько лет сиднем сидел.

— Мне казалось, что ты в хорошей форме.

Он смотрел на нее: она согнулась пополам и вытянула руки вдоль ноги.

— А ты, видать, гуттаперчевая.

— Не совсем. Видел бы ты меня девчонкой.

Улыбку Холмса освещало рассеянное оранжевое сияние уличного фонаря.

— Тихо, начальник, — сказала Шивон.

Наверху что-то заскреблось.

— Крыса, — задумчиво произнес Холмс. — Никогда не приходилось загонять крысу в угол? — (Шивон Кларк отрицательно покачала головой.) — Они могут прыгать, как лосось в Таммель-ривер.

— Как-то раз, когда я была маленькой, родители возили меня на плотину.

— В Питлохри? — (Она кивнула.) — Так ты видела, как прыгает лосось? — (Она еще раз кивнула.) — Так вот, представь себе такую рыбину, только с шерстью, клыками и длинным толстым хвостом.

— Лучше я не буду это делать. — Шивон посмотрела на улицу. — Ты думаешь, он появится?

— Не знаю. Но Джон Ребус ошибается редко.

— Его поэтому все ненавидят?

Холмс посмотрел на нее удивленным взглядом:

— Кто его ненавидит?

Она пожала плечами:

— Люди, с которыми я говорила на Сент-Леонардс… и в других местах. Они ему не доверяют.

— С ним иначе и быть не может.

— Это почему?

— Потому что он весь шиворот-навыворот. — Он вспомнил, как Ребус в первый раз использовал его в деле. Он проторчал весь стылый вечер в ожидании собачьих боев, которые тогда так и не состоялись. Он надеялся, что сегодняшний вечер будет удачнее.

Крыса опять заскреблась. Теперь в заднем углу комнаты — над дверью.

— Ты думаешь, он появится? — снова спросила Шивон.

— Он появится, девочка.

Они оба повернулись к тому, кто в этот миг возник в дверях. Это был Ребус.

— Вы двое, — сказал он, — треплетесь, как две кумушки. Я мог бы подняться по лестнице в шахтерских сапогах, и вы бы все равно не услышали. — Он подошел к окну. — Было что-нибудь?

— Ничего, сэр.

Ребус выгнул руку, чтобы свет падал на часы:

— Насколько я понимаю, сейчас без пяти…

— Без десяти, сэр, — сказала Шивон, у которой часы были с подсветкой.

— Чертовы часы! — проворчал Ребус. — Уже недолго осталось. Минут через десять начнется движуха. Если этот тупой абердинец ничего не напутал.

Но «тупой абердинец» вовсе не был так уж туп. Большой Джер Кафферти платил за информацию. Даже если эта информация уже дошла до него из других источников, он все равно был склонен платить. Таким образом он задешево знал обо всем. Например, если два источника уже сообщили ему, что хайлендеры собираются оттяпать его бизнес, он платил обоим. Вот и Шагги Олифанту перепало несколько бумажек за усердие. И Олифант, который хотел сохранять собственные источники, отдал десятку (две пятых от денег, полученных самим Олифантом) Энди Стилу.

— Держи, — сказал Олифант.

— Ура-ура, — искренне обрадовался Энди.

— Ну, нашел что-нибудь по себе?

Олифант имел в виду видеокассеты в принадлежащем ему ателье видеопроката. Пространства за узеньким прилавком было очень мало, Олифант едва там помещался. Казалось, стоит ему пошевелиться, как что-нибудь упадет со стеллажа на пол, где и останется, потому что теснота не позволяла ему нагнуться.

— У меня тут под прилавком найдется кой-чего, если тебе интересно, — продолжил Олифант.

— Нет, видео меня не интересует.

На лице Олифанта появилась недовольная ухмылка.

— Вообще-то, я не уверен, что тот джентльмен поверил в твою историю, — сказал он Энди. — Но до меня после того несколько раз доходили слухи о том же, так что, может, в этом что и есть.

— Есть-есть, — подтвердил Энди Стил. Ребус был прав: стоит тебе сказать что-нибудь глухому в понедельник, как во вторник это появится в вечерней газете. — Они ведут наблюдение за его малинами, включая и офис на Горги-роуд.

Олифант посмотрел на него, не скрывая недоверия.

— На самом деле мне просто повезло. Я случайно встретил одного из них. Знал его еще в Абердине. Он сказал мне, чтобы я уматывал, если не хочу, чтобы и меня прихватили.

— Но ты все еще здесь.

— Завтра утром сажусь на почтовый поезд.

— Значит, что-то запланировано на сегодня? — Голос Олифанта по-прежнему звучал скептически, правда у него вообще были такие манеры.

Стил пожал плечами:

— Я знаю только, что они ведут наблюдение. Я думаю, может, они просто поговорить хотят.

Олифант задумался, постукивая пальцами по видеомагнитофону:

— Вчера вечером в двух пабах разбили окна. — (Стил и глазом не моргнул.) — В тех пабах, где как раз выпивал этот джентльмен. Тут не может быть никакой связи?

Стил пожал плечами:

— Может, тут и есть какая связь.

Если бы он говорил честно, то должен был бы сказать, что был водилой на подхвате у Ребуса, который, собственной персоной, швырял здоровенные булыжники в окна этих пабов. Один из них «Ферт» на Толлкроссе, другой — «Бауэри» в конце Истер-роуд.

Но он вместо этого сказал:

— Лун назвал Макфейла — это он ведет наблюдение за Горги-роуд. Он там главный.

Олифант кивнул:

— Ну, ты знаешь, как это работает, — приходи через день-другой. Будут денежки, если тот джентльмен расплатится сразу же.

Но Стил отрицательно покачал головой:

— Я уезжаю в Абердин.

— Ах да, — спохватился Олифант. — Вот что я тебе скажу. — Он вырвал лист бумаги из блокнота. — Запиши мне свой адрес, и денежки я тебе вышлю.

Энди Стил с удовольствием выдумал адрес.

Когда пришло это сообщение, Кафферти играл в бильярд. Он владел четвертной долей в элитном бильярдном зале и комплексе развлечений в Лите. Целевой группой были молодые профессионалы, парни из рабочих, пытающиеся подняться в жизни по смазанному жиром шесту. Но молодые профессионалы исчезли, оставив после себя один пшик, и теперь комплекс неумолимо терял свою элитарность, обретая телевизионные бинго-шоу, счастливый час, галерею, напичканную игровыми автоматами, и планы построить кегельбан. У тинейджеров всегда, казалось, водятся какие-то деньги. Они с удовольствием поменяют непопулярный спортивный зал на кегельбан, примыкающий к нему ресторан и расположенный рядом зал для занятия аэробикой.

Кафферти обнаружил, что если хочешь оставаться в бизнесе, то ты должен проявлять гибкость. Если ветер переменился, то ты не должен пытаться упрямо двигаться в противоположном направлении. Обсуждались планы создания клуба родственных душ и бального зала, стилизованного под 1940-е, в зале собирались подавать чай и устраивать «вечера затемнений». «Танцы-обжиманцы» — так называл их Кафферти.

Он знал, что бильярдист из него хреновый, но играть ему нравилось. Теоретически он был подкован, вот только практики ему не хватало. Тщеславие не позволяло ему брать уроки, а его ставшая притчей во языцех нетерпеливость отпугнула бы всех, кроме самых отчаянных учителей. По совету Мо он пробовал заниматься другими видами спорта — теннисом, сквошем, а одно время даже лыжами. Но по душе ему пришелся один только гольф. Ему нравилось лупить по мячику, гонять его по полю. Беда была только в том, что ему не удавалось себя сдержать, и мячик неизменно пролетал дальше цели. После девяти промахов по лункам он непременно должен был располосовать два-три мяча, иначе душа его не находила покоя.

Бильярд его устраивал. Тут было все: тактика, сигареты, выпивка и пари с большим числом участников. И вот он опять был в этом зале, свет сверху затоплял зеленую материю стола, тогда как в других местах стоял полумрак. К тому же здесь было тихо, а это оказывало на него целебное воздействие. Только стук шаров, время от времени шутка или замечание, постукивание кием по полу после хорошего удара. Но тут к нему подошел Джимми Ухо.

— Звонок из дома, — сказал он Кафферти, а потом передал сообщение от Олифанта.

Эндрю Макфейл понимал, что связываться с Ребусом — все равно что кидать швырок против штормового ветра. Он знал, что должен бежать и спрятаться где-нибудь, а швырок пусть приземлится, где приземлится. Возможно, Ребус планирует подстроить встречу Макфейла с Маклином. Что ж, Макфейл к этому подготовится. А может, Ребус готовит какую-нибудь другую пакость, которая закончится избиением Макфейла и ясным предупреждением: уноси-ка ты ноги из города, пока не поздно.

А может, тут все без обмана. Да, его дух сломлен. Ребус попросил Макфейла доставить послание — письмо. Он даже вручил ему конверт. Это было послание человеку по имени Кафферти, который будет выезжать из офиса таксофирмы на Горги-роуд около десяти часов.

— А что в послании?

— Пусть это тебя не волнует, — ответил ему Ребус.

— А почему я?

— Это послание не может быть доставлено от моего имени — вот все, что тебе нужно знать. Ты только убедись, что это он, и передай ему конверт.

— Дерьмо это.

— Ну, ничего проще у меня для тебя нет. После этого мы встретимся и устроим твое ближайшее будущее. И все — шар уже катится.

— Ну конечно, — сказал Макфейл. — А луза в заднице, да?

И тем не менее он шел по Горги-роуд. Было холодновато, собирался дождь. Ребус сегодня возил его на Сент-Леонардс, дал ему возможность принять душ, побриться, даже чистую одежду для него привез — взял из его вещей у миссис Маккензи.

— Не хочу, чтобы мое послание приносил бездомный бродяга, — объяснил Ребус.

Да, письмо. Макфейл был не такой уж простачок. Он этим вечером, чуть раньше, вскрыл конверт. Внутри оказался меньший конверт оберточной бумаги, на нем было написано: «ДАЛЬШЕ НЕЛЬЗЯ, МАКФЕЙЛ!»

Он все равно собирался его вскрыть. Ему казалось, что там внутри нет ничего особенного — какая-то бумажка. Но что-то остановило его, бледная искорка надежды — надежды, что все кончится благополучно.

Часов у него не было, но он умел хорошо определять время. Он чувствовал, что сейчас около десяти. И уже стоял перед входом в офис таксофирмы. Внутри горел свет, а снаружи стояли такси в ожидании вызова. Скоро начнется их самое горячее время — возвращение домой после закрытия заведений. В вечернем воздухе пахло десятью часами. По железнодорожным путям прошел тепловоз, собирался дождь. Эндрю Макфейл ждал.

Потом он увидел свет фар, а когда машина — «ягуар» — вильнула и выехала на тротуар, первая его мысль была: пьяный водитель. Но машина аккуратно затормозила и остановилась рядом с ним, чуть не припечатав его к сеточному ограждению. Из машины вышел водитель — настоящий громила. Порыв ветра растрепал его длинные волосы, и Макфейл увидел, что у человека нет уха.

— Ты Макфейл? — спросил он.

Задняя дверца «ягуара» начала медленно открываться, из салона вышел еще один человек. Он размерами уступал водителю, но почему-то казался крупнее. На его лице появилась недобрая улыбка.

Письмо лежало в кармане Макфейла.

— Кафферти? — спросил он, выдавливая это слово из легких.

Улыбающийся человек лениво моргнул, давая этим самым положительный ответ на вопрос. В другом кармане Макфейла лежало отбитое бутылочное горлышко бутылки из-под виски, которую он нашел рядом с переполненным бачком для бутылок. Оружие было не ахти какое, но другого он себе позволить не мог. Но и при этом шансы свои он оценивал не очень высоко. Макфейл ощутил боль в мочевом пузыре. Полез в карман за письмом.

Водитель прижал его руки к бокам и развернул так, что он оказался лицом к Кафферти, который ударил его ногой в пах. Из рукава плаща Кафферти ловко извлек обломок трехсекционного кия. Когда Макфейл согнулся пополам, кий ударил его по скуле, разломал кость, выбил зубы. Он упал лицом вперед и получил удар кием по затылку. Все его тело онемело. Теперь водитель приподнял его голову за волосы, и Кафферти впихнул кий ему в рот, проталкивая в горло.

— Стоять! — Двое человек бежали к ним с другой стороны улицы, держа в руках удостоверения. — Полиция!

Кафферти поднял руки на высоту головы. Кий он оставил во рту Макфейла. Водитель отпустил избитого, который остался стоять на коленях. Дрожащими руками Макфейл принялся извлекать кий изо рта. Послышался вой сирен — приближались полицейские машины.

— Ничего не случилось, — сказал Кафферти полицейским. — Просто небольшое недоразумение.

— Небольшое недоразумение, — повторил полицейский.

Его помощница сунула руку в карман Макфейла, нащупала там бутылочное горлышко. Не тот карман. Из другого кармана она извлекла письмо — оно теперь смялось — и протянула его Кафферти.

— Откройте это, пожалуйста, сэр, — сказала она.

Кафферти уставился на письмо:

— Это что, подстава? — Тем не менее он открыл письмо. Внутри оказался клочок бумаги, и Кафферти развернул его. Бумага была не подписана. Но он все равно знал, от кого она. — Ребус! — выкрикнул он. — Вот ублюдок!

Несколько минут спустя, когда Кафферти и его шофера уводили полицейские, а за Макфейлом приехала «скорая», Шивон подобрала бумажку, которую бросил Кафферти. Всего несколько слов: «Надеюсь, твою шкуру продадут на сувениры». Она нахмурилась и подняла голову к окну, из которого велось наблюдение, но никого за ним не увидела.

А если бы увидела, то это были бы очертания человека, который сложил пальцы в воображаемый пистолет, навел его на Кафферти и нажал на воображаемый спусковой крючок:

— Бабах!