26
– Антонио Диас. – Хоть очки на нем и не были розовыми, у меня не возникло сомнений. – И теперь он?..
– Чертов окружной прокурор!
– Тот самый, кто конфисковал скелет Патрисии Эдуардо?
– Да.
Райан потянулся к книге. Я отдала ее.
– Диас служил в армии.
– Судя по всему.
– Вместе с Бастосом.
– Одно фото стоит тысячи слов.
– Тем самым Бастосом, которого Нордстерн обвинял в резне в Чупан-Я?
– Ты же слышал запись.
– Кто такой этот Алехандро Бастос?
– Понятия не имею.
Детектив привстал, но тут же снова сел.
– Диас служил вместе с Бастосом. Что это может означать, черт побери?
Тот же вопрос задавала себе и я. Что, собственно, такого в том, что Диас служил в армии, а теперь стал судьей? И что так заботило Нордстерна? В этом не было ничего необычного. Галиано доступно изложил все во время нашего разговора в «Гукуматце». Судебная система Гватемалы кишела мучителями и убийцами, и все это знали. Никакая не новость. Было ли это связано с «Параисо»? Ответов на ум не приходило.
– Возможно, и ничего, – ответила я, сама не веря.
– А может, что-то значит, – сказал Райан.
– Вдруг у Диаса имелись причины не подпускать меня к делу Эдуардо?
– Например?
– Он считал, что в отстойнике в «Параисо» кто-то другой.
– Кто?
– Некто связанный с Чупан-Я.
– Беременная девочка-подросток?
На это мне ответить было нечего.
– Возможно, Диас хотел отвлечь меня от расследования событий в Чупан-Я.
– Зачем?
– Может, боялся, что вскроются некие факты из его прошлого, – размышляла я вслух. – Опасался, что это будет стоить ему должности?
– Разве дело «Параисо» не привело к тому же самому?
– К чему?
– Отвлекло тебя от работы с Матео и его командой? И чем больше ты занималась «Параисо», тем больше отвлекалась. Пожелай он тебя отвлечь, вмешиваться было незачем.
Внезапно мне в голову пришла кошмарная мысль.
– Боже мой!
– Что?
– Возможно, Диас причастен к нападению на Молли и Карлоса!
– Давай не будем гадать, пока не появятся хоть какие-то факты. Знаешь что-нибудь об этом Бастосе?
Я покачала головой.
– Зачем Нордстерн обвел фотографию Диаса?
– Хороший вопрос, Райан.
– В смысле?
Мы обернулись. В дверях стоял Галиано.
– Кто такой Алехандро Бастос?
– Полковник гватемальской армии. Стал министром чего-то там при Риосе Монтте. Умер несколько лет назад.
– В массовых убийствах участвовал?
– В крови – по уши. Превосходное доказательство того, что амнистия – слишком уж паршивая идея.
Райан подал Галиано фотографию:
– Hijo de la puta!
Галиано поднял взгляд:
– Вместе с Диасом!
– Сукин сын! – на этот раз по-английски.
Об окно с жужжанием билась муха. Я смотрела на нее, опять страдая от ощущения, что не могу продвинуться дальше ни на шаг.
– Что насчет Спектера? – спросила я у Галиано.
– У посла стопроцентное алиби на всю неделю до и после исчезновения Патрисии Эдуардо.
– Что, они с Доминикой обновляли обеты в монастыре? – спросил Райан.
– Международная конференция по торговле в Брюсселе. Спектер ежедневно выступал с докладами, посещал вечерние коктейли.
– Аиде Пера это понравилось бы, – проговорил Эндрю.
– Она ни в чем не виновата.
Оба посмотрели на меня так, словно я сказала, будто Ева Браун была не такой уж плохой.
– Спектер – насквозь аморальный тип. А Пера – еще девочка.
– Ей восемнадцать.
– Именно.
Несколько секунд слышалось лишь жужжание мухи.
– Патрисия Эдуардо наверняка бывала в доме у Спектеров, раз шерсть Гимова пристала к ее джинсам, – ни с того ни с сего предположила я.
– Возможно, шерсть упала со Спектера, когда он лез ей в джинсы, – заметил Райан.
– Эдуардо пропала двадцать девятого октября, – сказал Галиано. – Это вовсе не означает, что она умерла в тот же день.
– Доктора Цукерман проверяли?
Галиано достал вездесущий блокнот:
– Мария Цукерман получила докторскую степень в Нью-Йоркском университете, специализировалась по акушерству и гинекологии в Институте имени Джона Хопкинса, несколько лет провела в Мельбурне в Австралии, в каком-то Институте репродуктивной биологии.
– То есть она далеко не глупа.
– Наш добрый доктор работает в больнице «Сентро медико», последние два года была непосредственным начальником Патрисии Эдуардо. Я говорил с несколькими коллегами последней. Одна из них знала о ее ссоре с Цукерман, но ничего не ведала о причинах. Кстати, что интересно: похоже, я уже общался с доктором Цукерман.
Дзинь!
– Она заведует клиникой «Mujeres por Mujeres» в Первой зоне! – сказала я.
– Точно. Видимо, мой следующий визит понравится ей еще меньше, чем первый.
– Я бы хотела пойти с вами.
– Автобус отходит в восемь ноль-ноль.
Бедный Матео. Придется снова ему позвонить.
– И еще кое-что занимательное. Коллега Патрисии считает, что та за спиной у бойфренда с кем-то встречалась. С мужчиной постарше.
Оглядываясь назад, я вспоминаю то совещание, как начало некоей спирали. С тех пор подробности множились, информация распространялась, а наше восприятие происходящего постоянно менялось, словно узор в калейдоскопе.
Мы с Райаном еще пару часов просматривали книги и записи Нордстерна. Потом дотащились домой, быстро поужинали и разошлись по номерам. Он не проявлял никаких знаков внимания, а меня это мало волновало.
После того, что рассказал Галиано, я пребывала в замешательстве. Казалось, его слова насчет Марии Цукерман – тот самый звоночек, который прозвенел в голове, когда я была дома у Эдуардо, но меня тревожило что-то еще.
Что именно? Что-то виденное или слышанное? Ощущение напоминало слабый зуд, который никак не удавалось расчесать.
В четверть десятого позвонил Райан:
– Что делаешь?
– Читаю этикетку на средстве от изжоги.
– Похоже, ты и впрямь на грани.
– А чем, по-твоему, мне заниматься?
– Спасибо за помощь.
– Рада, что доставила удовольствие.
– Кстати, насчет удовольствий…
– Райан…
– Ладно. Но когда вернемся на великий белый север, я наверстаю.
– И как же?
– Поведу тебя на «Кошек».
Источник зуда внезапно определился.
– Мне нужно идти.
– Что? Что я такое сказал?
– Позвоню завтра.
Нажав кнопку отбоя, я набрала номер Галиано. Его не было на месте.
Черт.
Схватила телефонную книгу.
Есть! Набрала номер.
Сеньора Эдуардо ответила после первого гудка. Я извинилась за поздний звонок. Она не подала виду.
– Сеньора Эдуардо, пытаясь прогнать Лютика, вы сказали, чтобы он шел к другим. Вы имели в виду других кошек?
– Увы, да. Два года назад в конюшне, где моя дочь держала своих лошадей, обнаружился выводок котят. Патрисия взяла двоих себе и нашла дом для остальных. Ей хотелось принести котят сюда, но я сказала, что одного Лютика вполне хватит. Раз они родились в конюшне, значит могут там и жить. Так оно и было, пока Патрисия не перестала туда ходить.
Она замолчала. Я представила, как медленно двигаются ее веки.
– Недели три назад звонил владелец конюшни и настоял, чтобы я забрала кошек, или он их утопит. Лютику это не нравится, но они теперь живут у нас.
– Не знаете, кто взял других котят?
– Вероятно, окрестные семьи. Патрисия расклеила объявления по всему району. Ей звонили человек десять.
Я откашлялась.
– Кошки короткошерстные?
– Обычные, дворовые.
Телефон Доминики Спектер прозвонил четыре раза, затем мужской голос по-французски и по-английски попросил оставить сообщение. Что я и сделала после сигнала.
Я чистила зубы, когда зазвонил мобильный. Это была миссис Спектер.
Я спросила про Шанталь.
Все прекрасно.
Я спросила о погоде в Монреале.
Тепло.
Она явно не была склонна к разговорам.
– У меня к вам только один вопрос, миссис Спектер.
– Oui?
– Как к вам попал Гимов?
– Mon Dieux. Надо подумать.
Я подождала, пока она думала.
– Шанталь увидела объявление на дверях аптеки. Мы позвонили. Котята еще оставались, так что мы поехали и взяли одного.
– Поехали куда?
– Куда-то вроде конюшни. Там были лошади.
– Возле города Гватемала?
– Да. Точно не помню.
Я поблагодарила ее и отключилась.
Будет ли конец ошибкам, которые я совершила, расследуя это дело? Вот же дура! Я все объясняла Райану, но сама так и не сообразила.
Шерсть на костях из отстойника в «Параисо» не принадлежала Гимову. Она принадлежала котенку из того же помета, его брату или сестре. Животному с идентичной митохондриальной ДНК. На джинсах Патрисии Эдуардо была шерсть ее кошек с конюшни.
Андре Спектер не убийца, а всего лишь озабоченный подонок, который обманывал свою семью и доверчивых юных девушек.
Я легла спать. В голове сменяли друг друга миллионы вопросов.
Кто убил Патрисию Эдуардо?
Почему Диас не хотел, чтобы я опознала тело?
Из-за чего поскандалили Патрисия и доктор Цукерман?
Сколько людей ответственны за случившееся в Чупан-Я?
Кто стрелял в Молли и Карлоса?
Что такое обнаружил Олли Нордстерн, что за это его убили? Почему мы не могли обнаружить то же самое?
С чего взялся интерес к исследованиям стволовых клеток?
Вопросы, вопросы – и ни одного ответа.
Спала я плохо.
Галиано приехал только в половине девятого. К тому времени я выпила три чашки кофе и взбодрилась настолько, что вполне могла бы пробежать два круга по стадиону. Полисмен принес мне чашку номер четыре.
Не тратя времени зря, я пересказала ему разговор с сеньорой Эдуардо и миссис Спектер. Бартоломе совсем не удивился – хотя, возможно, за очками, как у Дарта Вейдера, этого просто не было видно.
– Один из коллег посла оказался весьма общительным, – сказал детектив. – Похоже, Спектер и впрямь распутник еще тот, но вполне безобиден.
– Что случилось вчера вечером?
– Видимо, Пера предупредила любовника. Он так и не появился.
Утром в пятницу в клинике было полно народу. На стульях в приемной сидели по крайней мере десять женщин, некоторые с младенцами на руках. Большинство были беременны. Остальные пришли сюда, чтобы этого избежать.
На полу четыре малыша играли с пластмассовыми игрушками. Двое детей постарше что-то рисовали цветными мелками на маленьком столике. Стена позади него носила множество следов пребывания их предшественников: пятна от пинков, брызги еды, разноцветная мазня, следы шин игрушечных грузовиков.
Подойдя к регистратуре, Галиано сказал, что хотел бы поговорить с доктором Цукерман. Молодая женщина подняла взгляд, блеснув очками, и глаза ее расширились при виде полицейского удостоверения.
– Un momento, por favor.
Она поспешила по коридору справа от стойки. Шло время. Женщины с серьезным видом разглядывали нас. Дети продолжали рисовать, высунув от усердия языки.
Прошло целых пять минут, прежде чем вернулась девушка из регистратуры.
– Прошу прощения, но доктор Цукерман не сможет вас принять. – Она нервно махнула в сторону отряда беременных. – Сами видите – пациенток сегодня много.
Галиано уставился прямо ей в очки:
– Либо доктор Цукерман выйдет к нам прямо сейчас, либо мы войдем сами.
– Вам нельзя в смотровую, – почти проскулила она.
Детектив распечатал упаковку жевательной резинки и сунул в рот, не сводя взгляда с девушки.
Глубоко вздохнув, она воздела вверх руки и пошла назад.
Заплакал ребенок. Мама подняла блузку и сунула сосок в рот младенца. Галиано кивнул и улыбнулся. Мама дернула плечом.
В коридоре открылась дверь, и в приемной появилась разъяренная Цукерман – полная женщина с грязно-белыми волосами, явно подстриженными дома, при плохом освещении и тупыми ножницами.
– Что вы о себе возомнили, черт бы вас побрал? – рявкнула она по-английски с заметным акцентом – вероятно, австралийским.
Регистраторша спряталась за стойкой.
– Вы не имеете права врываться, травмируя пациенток…
– Будем травмировать их и дальше или вы предпочтете пообщаться в более уединенном месте? – холодно улыбнулся Галиано.
– Вы, похоже, не понимаете, сэр. Сегодня у меня нет для вас времени.
Коп полез под пиджак, достал наручники и покачал ими у нее перед носом.
Цукерман яростно уставилась на него. Галиано продолжал покачивать наручниками.
– Абсурд какой-то!
Развернувшись, Цукерман быстро зашагала по коридору. Мы последовали за ней мимо нескольких смотровых, где под простынями лежали женщины, задрав колени. Я им не завидовала.
Цукерман провела нас мимо кабинета с ее именем на дверной табличке в комнату, где стояли стулья и телевизор с видеомагнитофоном. Я представила себе учебные видео: «Советы по обследованию груди», «Успех метода естественного цикла», «Купание новорожденного».
Галиано не стал зря терять время:
– Вы были начальницей Патрисии Эдуардо в больнице «Сентро медико»?
– Да.
– Почему не упомянули об этом, когда мы разговаривали?
– Вы спрашивали о пациентках.
– Давайте уточним, доктор. Я пришел с вопросом о трех женщинах. Одна из этих женщин работала под вашим началом в другом учреждении, и вы не стали об этом говорить?
– Имя у нее весьма распространенное. Я была занята, не связала одно с другим.
– Понятно. – Тон его голоса говорил об обратном. – Ладно, теперь давайте поговорим о ней.
– Патрисия Эдуардо – одна из многих девушек, которые у меня работали. Об их занятиях вне больницы мне ничего не известно.
– Вы никогда не спрашивали подчиненных об их личной жизни?
– Вряд ли это было бы уместно.
– Угу. Кое-кто видел, как вы с Патрисией поссорились незадолго до ее исчезновения.
– Девушки не всегда должным образом относятся к своим обязанностям.
– С Патрисией было то же самое?
Она слегка поколебалась.
– Нет.
– Из-за чего вы поскандалили?
– Поскандалили? – фыркнула доктор. – Это вряд ли можно назвать скандалом. Мисс Эдуардо отказалась последовать моей рекомендации.
– Рекомендации?
– Медицинской.
– Которую вы дали ей как незаинтересованное лицо?
– Как врач.
– Значит, Патрисия все же была вашей пациенткой.
Цукерман тут же поняла свою ошибку.
– Возможно, она бывала в этой клинике.
– Зачем?
– Я не в состоянии запомнить жалобы всех женщин, которые ко мне приходят.
– Патрисия – не «все женщины». Вы работали с ней каждый день.
Цукерман не ответила.
– Здесь нет ее медицинской карты.
– Такое случается.
– Расскажите нам о ней.
– Сами знаете, я не могу этого сделать.
– Врачебная тайна?
– Да.
– Мы расследуем убийство. Врачебная тайна идет ко всем чертям.
Цукерман замерла, и мне показалось, что родинка на ее щеке увеличилась в размерах.
– Вы либо все расскажете нам здесь, либо в Управлении полиции, – сказал Галиано.
Врач показала на меня:
– Эта женщина не официальное лицо.
– Вы совершенно правы, – сказала я. – Зачем вам нарушать клятву? Я подожду в вестибюле.
Прежде чем кто-то успел возразить, я вышла. Коридор был пуст. Неслышно подойдя к кабинету Цукерман, я проскользнула внутрь и закрыла дверь.
Сквозь полуоткрытые жалюзи светило утреннее солнце, рисуя на столе ровные линии и слегка окрашивая их вокруг маленьких хрустальных часов. Царившую в кабинете тишину нарушало лишь их негромкое и быстрое, словно сердечко колибри, тиканье.
Вдоль двух стен стояли книжные полки, вдоль третьей – шкафы для документов. Все – казенного серого цвета.
Я быстро пробежалась взглядом по заголовкам. Обычные медицинские журналы, стандартные медицинские тексты. Несколько томов по цитологии. Куда больше – по репродуктивной физиологии и эмбриологии.
В дальнем углу виднелась дверь. Ванная?
Затаив дыхание, я прислушалась.
Тик-так. Тик-так.
Я быстро шагнула вперед и повернула ручку.
Ожидала увидеть что угодно, только не это. Большую часть помещения занимали два длинных стола, забитых микроскопами, пробирками и чашками Петри. В стеклянных шкафах стояли бутылки и колбы. На полках расположились банки с зародышами и плодами, каждая с этикеткой, на которой был указан срок беременности.
Молодой человек ставил контейнер в один из трех холодильников, стоявших вдоль задней стены. Я прочитала этикетку: «Сыворотка коровьего плода».
Услышав, что открылась дверь, парень повернулся. На нем была зеленая футболка и камуфляжные штаны, заправленные в черные ботинки; прилизанные волосы завязаны на затылке в хвост. С золотой цепочки на шее свисали инициалы «ХС». Модник-коммандо.
Он бросил взгляд в кабинет Цукерман позади меня:
– Вам доктор разрешила сюда войти?
Прежде чем я успела ответить, в дверь ворвалась Цукерман. Я повернулась к ней, и на мгновение наши взгляды встретились.
– Вам нечего здесь делать! – Лицо женщины побагровело до корней неопрятных волос.
– Прошу прощения. Я заблудилась.
Цукерман обошла меня и закрыла дверь лаборатории.
– Уходите, – сказала она, плотно сжав губы и втянув носом воздух.
Поспешно выйдя из кабинета, я услышала, как открылась дверь лаборатории, затем рассерженный голос назвал чье-то имя. Подслушивать я не стала. Нужно было найти Галиано.
Хотя мы никогда не были знакомы, теперь я знала, как зовут юного коммандо.
