XXV

Камилла пешком перешла на правый берег Роны, и старинные крепостные стены Авиньона остались у нее за спиной. С трех часов она безуспешно бродила под жгучим солнцем по берегу реки, пытаясь найти Адамберга. Ни в гостинице, ни в центральном комиссариате города, где он провел почти всю ночь и утро и откуда вышел около двух часов дня, никто точно не мог сказать, где его искать. Было известно только, что комиссар где-то на том берегу.

Прошло более часа, прежде чем Камилла заметила его на маленькой тихой полянке, окруженной зарослями ивняка. Она остановилась шагах в двадцати от него. Адамберг сидел у самой кромки реки, опустив ступни в воду. По всей видимости, он ничего не делал, однако для Адамберга просто сидеть где-нибудь на природе само по себе означало чем-то заниматься. По правде говоря, он действительно что-то делал, констатировала Камилла, внимательно посмотрев на него. Он погрузил длинную ветку в воду и не спускал глаз с ее кончика, наблюдая, как водный поток разбивается об это слабое препятствие. На боку комиссара, вопреки обыкновению, висел внушительного вида пистолет в кобуре, смотревшийся довольно странно в сочетании с мятой рубашкой, потертыми брюками и босыми ногами.

Камилла видела его на три четверти со спины, почти в профиль. За прошедшие годы он почти не изменился, и это ее не удивило. Не то чтобы время обходило Адамберга стороной, просто его следы были почти незаметны на этом подвижном лице. Будь оно правильным и гладким, жизненные бури неминуемо оставили бы на нем глубокий след. А лицо Адамберга с самого детства пребывало в беспорядке. Поэтому незначительные отметины времени терялись среди общего хаоса его неправильных, изменчивых черт.

Из осторожности Камилла заставила себя некоторое время рассматривать это лицо, которое когда-то казалось ей самым прекрасным на земле. Вроде бы все как обычно — нос, губы… Нос крупный, с небольшой горбинкой, губы красиво очерченные, мягкие, словно сонные. Ни гармонии, ни верных пропорций, — лицо, не относящееся ни к какому типу. Так, что там еще? Смуглая кожа, впалые щеки, маленький подбородок, прямые темные волосы, небрежно откинутые назад. Карие, глубоко посаженные глаза под густыми бровями редко смотрят пристально, обычно их взор где-то мечтательно блуждает. На этом лице все не так. Почему же тогда оно до такой степени привлекательно? Камилле с ее строгим логическим умом это представлялось непостижимым. Возможно, все дело в напряженной внутренней жизни, отражавшейся на этом лице. Из-за этого оно и казалось таким — как бы это сказать? — перенасыщенным.

Камилла неторопливо осмотрела знакомое лицо, беспристрастно произвела его опись. Когда-то оно излучало свет, обволакивавший ее нежностью, приносивший покой. Сегодня она взирала на этот свет с ленивым безразличием, словно просто хотела убедиться, нормально ли работает лампа и не придется ли ее чинить. Лицо Адамберга больше не было обращено к Камилле, а в памяти у нее не осталось ничего, что вызвало бы отклик в его душе.

Она медленно приблизилась к нему, ступая тяжело, словно под грузом собственного равнодушия. Адамберг, должно быть, ее услышал, однако не шевельнулся и продолжал смотреть на ветку, гнущуюся под натиском течения. Камилла сделала еще несколько шагов и замерла метрах в десяти от него. Левой рукой он целился в нее из пистолета, по-прежнему не сводя глаз с реки.

— Не приближайся, — мягко попросил он. — Не стоит.

Камилла застыла, не в силах вымолвить ни слова.

— Ты же знаешь, я стреляю куда быстрее тебя, — продолжал он, все так же глядя на ветку, дрожащую в воде. — Как ты меня нашла?

— Данглар сказал, где ты, — ответила Камилла.

Услышав не тот голос, которого ожидал, Адамберг медленно повернул голову. Камилла хорошо помнила это его неторопливое движение, полное небрежного изящества. Он изумленно взглянул на нее. Потом, явно смутившись, плавно опустил пистолет и положил его на траву слева от себя.

— Прости, пожалуйста, — сказал он. — Я не ожидал, что это ты.

Камилла тряхнула головой: ей все еще было не по себе.

— Забудь, — продолжал Адамберг. — Просто одна девушка вбила себе в голову, что непременно должна меня убить.

— Да-да, я понимаю, — переведя дух, светским тоном ответила Камилла.

— Садись. — Адамберг похлопал ладонью по траве.

Камилла медлила.

— Да садись же, — настаивал он. — Тебе пришлось долго идти, а теперь нужно посидеть и отдохнуть.

Он улыбнулся ей.

— Понимаешь, я убил друга той девушки. Я падал, а пистолет выстрелил, и пуля угодила в него. Теперь она хочет тоже всадить мне пулю, вот сюда. — И он ткнул пальцем себе в живот. — Поэтому она неустанно ходит за мной по пятам. Она — твоя полная противоположность: ты-то все время от меня уходишь, избегаешь меня, исчезаешь, выскальзываешь прямо из рук.

Камилла, еще немного помедлив, наконец уселась по-турецки в нескольких метрах от него и стала молча ждать, когда он выговорится. Она знала: скоро Адамберг начнет задавать вопросы. Ведь он прекрасно понимал, что она явилась к нему не ради развлечения, а по необходимости.

Он замолчал и еще раз внимательно взглянул на нее. Серая куртка, немного великоватая, со слишком длинными, закрывающими кисти рукавами, светлые джинсы, черные сапоги, — да, несомненно, тогда по телевизору он видел именно ее, Камиллу. Это она — та девушка, что стояла на краю площади в Сен-Викторе, прислонившись спиной к старому платану. Комиссар опустил глаза.

— Да, ты выскальзываешь из рук, — задумчиво повторил он, снова опуская ветку в воду. — Должно быть, случилось нечто из ряда вон выходящее, если ты отправилась в такую даль, чтобы отыскать меня. Тебя вынудил к этому некий, так сказать, высший интерес.

Камилла не ответила.

— Так что же с тобой приключилось? — ласково спросил он.

Камилла принялась теребить сухие травинки, испытывая сильнейшее чувство неловкости и едва удерживаясь от желания вскочить и убежать.

— Мне нужна помощь, — с трудом выдавила она.

Адамберг вытащил ветку из воды, поднялся и сел напротив Камиллы, поджав ноги. Потом точным аккуратным движением положил ветку перед собой. Ему показалось, что она лежит недостаточно ровно, и он поправил ее. Какие у него красивые руки, подумала Камилла, крепкие и ловкие, разве что несколько крупноваты для его невысокого роста.

— Кто-то хочет причинить тебе зло? — спросил Адамберг.

— Нет.

Камиллу заранее пугала необходимость излагать всю эту длинную историю про овец, безволосого мужчину, про Солимана, зловонное болото, фургон для перевозки скота, про погоню и их неудачи. Она пыталась найти такие слова, чтобы с самого начала все это не выглядело полным абсурдом.

— Значит, все дело в той истории с овцами, — сделал вывод Адамберг. — Меркантурский зверь, так?

Опешив, Камилла вскинула на него удивленные глаза.

— Дело приняло скверный оборот. Случилось что-то такое, что коснулось непосредственно тебя, — продолжал комиссар. — Ты вмешалась, никого не предупредив. Местная жандармерия не в курсе. Ты предприняла какие-то действия на свой страх и риск, но внезапно зашла в тупик. И тебе стал нужен полицейский, который помог бы выпутаться, полицейский, который не послал бы тебя ко всем чертям. Ты выбилась из сил и, против своей воли, решила разыскать меня, поскольку никого другого не знаешь. Ты меня нашла. Тебе совершенно наплевать на овец. На самом деле единственное, чего тебе хочется, — это вернуться домой. Потихоньку удалиться, а потом броситься наутек.

Камилла усмехнулась. Адамберг всегда сразу понимал то, что до других не доходило. И наоборот, многое из того, что для остальных казалось простым как дважды два, было ему совершенно недоступно.

— Как ты узнал?

— От тебя исходит слабый запах гор и овечьей шерсти.

Камилла оглядела свою куртку, машинально потерла рукава.

— Да, — призналась она, — он быстро впитывается в одежду.

Она подняла на него глаза.

— Как ты узнал? — повторила она.

— Я видел тебя в выпуске новостей, в репортаже, снятом на площади той деревни.

— Значит, ты помнишь историю с овцами?

— Да, прекрасно помню. Гигантский зверь, загрызший тридцать одну овцу в Вантбрюне, Пьер-форе, Сен-Викторе, Гийо, Ла-Кастий, а еще, совсем недавно, в Тет-дю-Кавалье, неподалеку от поселка Ле-Плесс. А главное, он загрыз одну женщину в Сен-Викторе, загрыз, как овцу. Предполагаю, ты знала ту женщину. Что и заставило тебя впутаться в эту историю.

Камилла недоверчиво взглянула на него.

— Вряд ли это могло бы заинтересовать полицию, правда? — спросила она.

— Конечно, ни одному полицейскому нет до этого дела, — произнес он легкомысленно, потом добавил: — Кроме меня.

— Из-за волков? Из-за тех волков, о которых говорил твой дед?

— Может быть. Знаешь, этот зверь огромных размеров, словно возникший из глубины времен, окруженный мраком… Мне стало любопытно.

— О каком мраке ты говоришь? — озадаченно спросила Камилла.

— В этом деле кругом сплошной мрак. Нечто темное, полуночное, куда не может проникнуть взор, зато вполне может проникнуть ум. Да что говорить, беспросветная тьма.

— И все, только мрак?

— Пока не знаю. Я задавал себе вопрос, не направляет ли кто-нибудь этого зверя. Слишком много он убивает, дико, жестоко, гораздо больше, чем нужно, чтобы прокормиться. Как одержимый, а если точнее — как человек. Да к тому же еще Сюзанна Рослен. Не понимаю, зачем этот зверь на нее напал. Разве что он болен бешенством и у него не все в порядке с головой. А еще я не пойму, почему его до сих пор не смогли найти. Тьма, да и только.

Адамберг взглянул на Камиллу и надолго умолк. Молчание его никогда не тяготило.

— А теперь скажи мне, при чем здесь ты, — снова заговорил он, и голос его звучал тихо, ласково. — Скажи, что у тебя пошло не так и чего ты ждешь от меня.

Камилла рассказала ему всю историю с самого начала: о первых растерзанных овцах, найденных недалеко от Вантбрюна; об облаве, устроенной местными жителями; о Массаре, на чьем мощном теле не росло ни единого волоска, и о его немецком доге; о глубоких ранах и следах огромных зубов на овечьих трупах; об исчезновении Красса Плешивого; о зверском убийстве Сюзанны; о том, как Солиман заперся в туалете, а Полуночник чуть было не превратился в мумию; о бегстве Массара и отметках на карте; об оборотне с шерстью внутри и скотобойнях в Манчестере, о подготовке фургона к путешествию, о псе Инсакторе (или как его там), словаре Солимана, пяти свечках в форме буквы «М», гибели пенсионера в Сотрэ, неудачной погоне и, наконец, о зловонном болоте, откуда не может выбраться Сюзанна.

В отличие от Адамберга, у Камиллы был четко организованный, быстрый ум. Весь рассказ занял у нее не более пятнадцати минут.

— Сотрэ, говоришь? Я как-то пропустил… где это?

— Почти сразу за перевалом Круа-От, чуть южнее Виллар-де-Ланса.

— Что вам удалось разузнать об этом убийстве?

— В том-то и дело, что ничего. Это был учитель на пенсии. Его зарезали ночью, рядом с деревней, где он жил. О ране ничего толком не известно, но поговаривают, что нападение совершила бродячая собака, может, из Пиренеев, а может, еще откуда. Солиман хотел осмотреть все церкви подряд, но потом оставил эту затею. Сказал, все равно мы вечно опаздываем.

— А потом что вы стали делать?

— Мы решили, что нам нужен полицейский.

— А потом?

— Я сказала, что у меня есть один знакомый.

— А почему вы не обратились в полицию Виллар-де-Ланса?

— Ни один полицейский не способен дослушать эту историю до конца. У нас нет ничего существенного.

— Люблю истории, где нет ничего существенного.

— Поэтому я о тебе и подумала.

Адамберг кивнул и некоторое время молчал. Камилла терпеливо ждала. Она объяснила суть дела, как могла. И уже была не в силах повлиять на решение Адамберга. Кроме того, она давно взяла за правило никого ни в чем не убеждать.

— Тебе стоило большого труда прийти ко мне? — несколько минут спустя спросил Адамберг, подняв на нее глаза.

— Хочешь, чтобы я сказала правду?

— Если можно.

— Мне это было ужасно неприятно.

Снова воцарилось молчание.

— Ладно, — заговорил Адамберг. — Значит, эта история задела тебя за живое. В чем причина? В волках или, может быть, в Сюзанне, Солимане, старом пастухе?

— Во всем сразу.

— А чем ты сейчас занимаешься?

— Ремонтирую бойлеры, чиню трубы.

— А твоя музыка?

— Сочиняю музыкальные темы для телесериала.

— Психологическая драма? Или, может быть, приключения?

— История любви. Сложные взаимоотношения в семействе полевых мышей.

— А-а.

Адамберг снова взял паузу.

— И ты всем этим занимаешься, живя в деревне Сен-Виктор-дю-Мон?

— Да.

— А тот Лоуренс, о котором ты говорила? Тот егерь из Меркантурского заповедника, который первым осматривал раны на трупах овец?

Адамберг произносил это имя как «Лоранс»: ему всегда было трудно воспроизводить звуки английского языка.

— Он вовсе не егерь, — сердито возразила Камилла. — Лоуренс приехал сюда в командировку, чтобы провести некоторые исследования и снять фильм о волках.

— Понятно. Ну, так этот человек, канадец…

— Что?

— Расскажи мне о нем.

— Он канадец. Приехал сюда в командировку, снимает фильм.

— Да, ты мне уже говорила. Расскажи мне о нем самом.

— А что о нем рассказывать?

— Мне нужно хорошенько разобраться в обстановке.

— Ну, он канадец. А больше мне нечего о нем сказать.

— Это он — такой высокий парень, словно созданный для приключений? Красивый, хорошо сложенный, с длинными светлыми волосами?

— Да-а, — настороженно протянула Камилла. — А это ты откуда узнал?

— Все канадцы такие. Разве нет?

— Наверное.

— Так расскажи мне о нем.

Камилла пристально посмотрела на Адамберга: он спокойно, с легкой улыбкой поглядывал на нее.

— Значит, ты хочешь разобраться в обстановке? — усмехнувшись, спросила она.

— Да, именно так.

— Например, ты не прочь узнать, сплю я с ним или нет?

— Да. Я, например, очень хочу знать, спишь ты с ним или нет.

— А какое тебе до этого дело?

— Никакого. Впрочем, мне нет дела и до волков. И до убийц тоже. И до полицейских. Мне нет дела ни до чего и ни до кого. Разве что до этой ивовой ветки, — проговорил он, притрагиваясь к кривому кусочку дерева, лежащему перед ним на земле. — И, пожалуй, до себя самого, хотя и не всегда.

— Ну ладно, — вздохнула Камилла. — Да, я с ним живу.

— Так, по крайней мере, понятнее, — сказал Адамберг.

Он встал, подобрал ветку, прошелся по полянке.

— Где ты оставила машину?

— На кемпинге у Ла-Бревальт, на въезде в Авиньон.

— У тебя хватит сил сегодня вечером доехать до Сотрэ?

Камилла кивнула.

Адамберг снова принялся неторопливо расхаживать по полянке. Нынче ночью, вернее, уже утром, около пяти часов, убийца с улицы Гей-Люссака наконец сломался: его признания напоминали бурный поток, прорвавший дамбу. Оставалось только составить отчет и позвонить Данглару, а затем в управление уголовной полиции. Потом поехать в гостиницу, оттуда позвонить в прокуратуру Гренобля и в Виллар-де-Ланс. Адамберг был знаком с тамошним капитаном жандармерии. Вот только надо вспомнить его имя. Ах да, Монвайян, Морис Монвайян. Человек с железной логикой.

Комиссар что-то посчитал, загибая пальцы, направился к берегу, подхватил лежащий на земле пистолет, сунул его в кобуру и надел ботинки.

— Значит, сегодня вечером, в восемь тридцать, — сказал он. — Надеюсь, вы меня подождете.

Камилла согласно кивнула и поднялась.

— Ты едешь с нами? — осведомилась она. — В Сотрэ?

— В Сотрэ, а если придется, то и дальше. Мне все равно на север, пора возвращаться в Париж, в Авиньоне я все закончил. По-моему, ничто не мешает мне по пути заехать в Сотрэ, как ты думаешь? Какая там погода?

— Туман.

— Ничего. Справимся.

— Почему ты решил ехать? — допытывалась Камилла.

— Хочешь, чтобы я сказал правду?

— Если можно.

— Потому что мне лучше до поры до времени оставаться под прикрытием, из-за той девушки, что преследует меня. Я жду одного важного известия.

Камилла понимающе закивала.

— Ну и потому, что меня очень интересует этот волк, — продолжал он.

Он немного помолчал, потом добавил:

— А еще потому, что ты меня об этом попросила.