26
Бераваны – живущее за счет земли племя, обитающее в селениях из длинных общих домов на острове Борнео. Когда я читаю студентам курс введения в антропологию, то обычно привожу их в качестве примера абсурдности сложившихся на Западе погребальных традиций.
Бераваны верят, что души умерших попадают в загробный мир только после того, как исчезнет плоть. А пока этого не случилось, покойники зависают в лимбе – пограничной области, больше уже не принадлежа миру живых, но не в силах присоединиться и к царству мертвых. В этом-то и кроется проблема. Злобные духи, скитающиеся по свету в поисках пристанища, могут вселиться в их тела и вернуть к подобию жизни. Воскреснув, эти живые мертвецы неподвластны смерти. Понятно, что местные жители не очень-то жаждут, чтобы такие формы жизни болтались в окрестностях.
Бераваны пришли в неописуемый ужас, когда изучавший их обычаи этнограф поделился американскими традициями. На их взгляд, сущим безумием было бальзамирование, обработка косметическими средствами и воском, а затем погребение в герметичных гробах и склепах. Таким образом мы не только продлеваем переходный период наших близких, но также обеспечиваем потенциальных зомби неистощимыми хранилищами тел.
Интересно, как бы бераваны отреагировали на Бернарда Сильвестра, центральную фигуру на снимке в моих руках? Рыба размораживалась уже целую вечность, а тем временем мы с Китом внимательно изучали коллекцию Кейт.
Сильвестр лежал в гробу, усы и короткие бакенбарды симметрично расправлены на каждой щеке, руки благочестиво сложены на черном кожаном пиджаке. Десять человек преклонили колена перед гробом, все в джинсах и тяжелых ботинках, еще четверо стояли по обеим сторонам открытого гроба. Если не обращать внимания на одежду и запущенный вид, то они были точь-в-точь как приглашенные на поминки к ирландцу, какому-нибудь Пэдди Мерфи.
Замысловатые сооружения из цветов выстроились в ряд во всю ширину фотографии, этакий мини-матч «Розовой чаши» из цветочных соболезнований. На одном виднелась надпись синими буквами на желтом фоне: «Шустрила – отличный парень», на другой надпись, выполненная в красно-розовых тонах, гласила: «Прощай, БС!» Гвоздики, выложенные в виде цифры 13, пылали прямо за фобом, выставляя напоказ связь Шустрилы с марихуаной и метамфетамином.
Но гвоздем программы, на мой взгляд, был прямоугольник в правом верхнем углу – выложенное из лепестков изображение оседлавшего мотоцикл громилы, укомплектованного всеми соответствующими случаю атрибутами: бородой, солнечными очками и ангельскими крылышками. Сколько я ни напрягала зрение, так и не смогла прочесть сопровождающие надписи над шлемом и под передним колесом.
– Ну, что нам известно о Шустриле? – деловито поинтересовался Кит.
– Только то, что он не производит впечатления человека, самого шустрого в их «отборных» рядах.
– Да уж, даже из этого разношерстного сброда. – Он перевернул фотографию. – Черт возьми, да этот парень сыграл в ящик, когда я еще под стол пешком ходил!
Имелись также две другие фотографии с похорон Шустрилы – на кладбище и на ступеньках церкви; в обоих случаях фотограф снимал на расстоянии. У большинства друзей усопшего до самых бровей были натянуты кепки, а рты закрыты расправленными банданами.
– Та, что у тебя, скорее всего, выплыла из частной коллекции. – Я протянула Киту другие снимки. – А вот эти две, по-моему, из полицейских архивов. По-видимому, скорбящие не горели желанием явить миру свои персоны.
– Ого, да этот мотоцикл – самый настоящий вызов судьбе из хрома и стали. Неудивительно, что этот фраер докатил на нем прямо в могилу.
Я обошла стол и посмотрела через его плечо.
– С виду кажется довольно мощным.
– Так и есть. С этой машиной ты можешь творить что угодно, нет пределов. Парень, вероятно, начал с мусоровозки и…
– Мусоровозка?
– Древний полицейский мотоцикл, по всей видимости, это был турер – спортивно-туристская модель. Он снял все несущественные детали вроде ветрового стекла, трубчатого каркаса и багажного отделения из органического стекла, после чего заменил стандартное наполнение на модернизированные детали, сделанные на заказ.
– Например? – Судя по его словам, в мотоцикле ничего полезного больше не осталось.
Кит показал на мотоцикл, стоящий у края могилы.
– Тонкое переднее колесо, маленький каплевидный бензобак, укороченное заднее крыло и клиновидное легкое сиденье. Это самые крутые навороты. Благодаря ним возникает такое чувство, словно ты летишь на норовистом скакуне. – Он ткнул пальцем в переднее колесо. – А еще он удлинил переднюю часть и приделал большие «обезьяньи вешалки».
Я прикинула, что, скорее всего под словами «обезьяньи вешалки» он подразумевал длинный, развернутый назад руль.
– Ты только взгляни на эту необычную окраску. Черт, хотелось бы мне рассмотреть ее поближе! Этот байк – произведение искусства. Добавить еще «барную стойку», и просто пальчики оближешь!
– Барную стойку? Чтобы выставлять пивко и коктейли?
– Да нет же, так называют спинку сиденья пассажира.
На мой взгляд, весь этот мотоцикл выглядел довольно странно, но он был под стать владельцу. На руках полоски кожи, джинсовый жилет с всевозможными байкерскими значками и нашивками, ковбойские «наштанники», а по лохматости парень не уступал Чубакке из «Звездных войн». Просто самая настоящая бомба замедленного действия, которая в любой момент может взорваться и унести твою жизнь.
– Пойду-ка я проведаю господина Лосося. Коли он еще пребывает в криогенной стадии, нам не останется иного выхода, кроме как сбросить на него ядерную боеголовку.
Как и следовало ожидать, лосось еще не разморозился, так что нам пришлось жестоко с ним расправиться, после чего его подвергли пытке на раскаленных углях гриля. Предоставив Киту привилегию нарезать и разложить по тарелкам рыбу, сама я добавила масла в свежие бобы и соорудила салат из огурцов и помидоров.
Мы только взялись за салфетки, как зазвонил телефон. Я подняла трубку и услышала грубый мужской голос, спрашивающий Кита. Молча, я протянула трубку племяннику.
– Привет, чувак, что случилось?
Кит буравил глазами точку на стеклянной поверхности стола.
– Я не пойду. Не могу. Пауза.
– Не получится. – Он решил сменить подход к проблеме и теперь принялся ковырять это место ногтем большого пальца. – Не сегодня.
До меня доносился голос на другом конце, хотя и слегка заглушённый ухом племянника. В нем слышались резкие нотки, напоминающие яростный лай собаки, запертой в подвале.
– Что ж, значит, ничего не поделать.
В приглушенном голосе с другого конца трубки послышалось возмущение.
По-прежнему не глядя на меня, Кит встал из-за стола и ушел подальше, так что я лишилась возможности узнать о дальнейшем ходе переговоров.
Я подцепила вилкой боб, отправила его в рот, прожевала, проглотила. Подцепила следующий, стала жевать, но аппетит улетучился напрочь. Через несколько минут вернулся племянник.
Выражение его лица заставило сердце сжаться от боли. Больше всего на свете мне хотелось сейчас обнять его, откинуть волосы назад и утешить, как в детстве. Но что бы у него ни случилось, это уже не имело ничего общего с ободранной коленкой, так что я не могла сейчас сделать так. Даже если Кит и не оттолкнет меня, я прекрасно понимала, что подобное выражение участия вызовет с его стороны только неловкость. Он чувствовал себя несчастным, а я молчала, не в силах облегчить его горе.
Он придал своему лицу самый что ни на есть беззаботный вид, улыбнулся, пожал плечами, после чего сел за стол и принялся за рыбу.
Виднелась только его макушка, он не хотел встречаться со мной глазами. Наконец Кит взглянул на меня.
– Вкуснотища какая! – Он проглотил последний кусок, потом взял чашку чая со льдом. – Да, звонил один из них. И – нет, я не пойду.
Внезапно я ощутила острый приступ голода.
Следующий звонок раздался, когда мы заканчивали убирать со стола. Ответил Кит, но мне ничего не удалось услышать из-за дребезжания и хлюпанья посудомоечной машины. Несколько минут спустя мой племянник сам пришел на кухню.
– Это Лайл. Наверное, я когда-то говорил ему, что люблю барахолки, поэтому он пригласил нас завтра смотаться на загородную распродажу.
– Загородная распродажа?
– Ну, это «блошиный рынок» в месте, которое называется Гудзон. Он подумал, что если я назову его загородной распродажей, ты, возможно, захочешь тоже наведаться туда.
Однако эта возня с названиями мало повлияла на мой ответ. Хотя я и не имела ничего против экскурсии в Гудзон, тем не менее, возможность провести полдня в компании с Кризом меня совершенно не прельщала.
– Ты поезжай, Кит. Это на самом деле замечательная идея. Посмотришь на сельскую жизнь. А я должна остаться и закончить некоторые дела, которые уже давно откладывала.
– Какие дела?
– Я собиралась завтра сходить в парикмахерскую.
– Угу.
Он вернулся в гостиную, а я закончила вытирать стол. Ни за что бы не поверила, если бы мне кто-нибудь сказал, что я испытаю облегчение при одной только мысли, что мой племянник будет под присмотром Лайла Криза. Этот человек своей назойливой вкрадчивостью напоминал медоточивого коммивояжера, всеми силами пытающегося всучить вам негодный товар.
Меня интересовало, чем именно вызван интерес Криза к девятнадцатилетнему мальчишке. Конечно, я не сомневалась, что Кит сумеет держать на расстоянии этого похабного типчика, но я обещала себе обязательно позвонить Изабель и выяснить у нее, что он за человек.
Только не надо суетиться, Бреннан, сказала я себе. Приведи в порядок прическу и отправляйся гулять, послушай уличных скрипачей.
В Монреале есть лишь одна-единственная забегаловка, более или менее напоминающая ирландский паб. Хотя я и не пью уже давно, мои гэльские гены по-прежнему получают удовольствие от царящей в подобных заведениях атмосферы.
Это место вызвало у Кита восторгов не меньше, чем когда-то у его матери. Но с другой стороны, трудно предаваться унынию и дальше, когда вокруг тебя вихрем кружится лихой мотив, выводимый скрипкой и мандолиной, а танцоры отплясывают джигу, как Нижинский, у которого случилось неврологическое расстройство. Так что ушли мы оттуда далеко за полночь.
На следующее утро до прихода Лайла Криза я лениво перебирала фотографии, которые мы с Китом оставили на столе накануне вечером.
– Как поживаете? – первым делом поинтересовался Криз, после того как я запустила его в квартиру. Военные брюки защитного цвета, белая рубашка с длинными рукавами и ветровка с логотипом «КТВ ньюс» на левом кармане. У меня возникло такое чувство, будто его волосы излитой пластмассы.
– Хорошо. А сами вы как? Мы говорили по-английски.
– Грех жаловаться.
– Кит сказал, что будет через минуту. Он проспал.
– Ну что вы, я подожду. – Криз захихикал с довольным видом, потом одарил меня понимающей ухмылкой.
Я не сочла нужным ответить тем же.
– Не хотите ли пока выпить кофе?
– О нет, благодарю. С утра уже три чашки выпил. – Он явил моему взору ряд безупречных зубов. – На улице просто замечательная погода. Уверены, что не передумаете?
– Нет-нет. У меня дела. Но все равно спасибо. Очень признательна за приглашение.
– Может, как-нибудь в другой раз.
Да уж, всенепременно, когда рак на горе свистнет.
Некоторое время мы молчали, не зная, о чем говорить. Криз окинул взглядом комнату, затем его глаза остановились на фотографии Кэти.
– Ваша дочь?
– Да.
Он подошел и взял ее в руки.
– Симпатичная. Учится?
– Да.
Он поставил снимок на место, и его взгляд переместился в направлении столовой.
– Что за букет! Должно быть, у вас появился серьезный почитатель. – Славная попытка поддержать беседу. – Можно?
Я кивнула, хотя не испытывала ни малейшего желания видеть Криза бродящим по моей квартире. Он приблизился к цветам, понюхал их.
– Люблю маргаритки. – Тут он заметил разложенную на столе коллекцию Кейт. – Вижу, вы занимаетесь исследованиями.
– Не хотите ли присесть? – Я указала на диван. Криз бесцеремонно стал перебирать фотографии.
– Я так понимаю, вы участвуете в расследовании убийства Чероки Дежардена, – произнес он, не глядя на меня.
– Весьма отдаленно, – ответила я и постаралась как можно быстрее собрать фотографии.
Он глубоко вздохнул.
– Что творится с нашим миром? Он катится в тартарары.
– Возможно, – произнесла я, протягивая руку, чтобы взять у него снимок с похорон Сильвестра. – Прошу вас. – Я снова сделала приглашающий жест в сторону дивана. – Располагайтесь удобнее.
Криз сел и небрежно перекинул ногу за ногу.
– Если не ошибаюсь, Дорси предъявили обвинение и перевели в Ривьер-де-Прери.
– Да, я знаю.
– Думаете, он убийца?
Этот парень если уж вцепился в тебя – так намертво.
– На самом деле я не имею к расследованию ни малейшего отношения.
– А что там насчет девочки Оспрей? Наблюдается какой-либо прорыв на этом фронте?
«А что там насчет твоей наглой рожи?» – раздраженно подумала я.
В эту минуту появился наконец-таки мой дражайший племянник, выглядевший заправским городским ковбоем, ни разу не видевшим живую лошадь, в своих новеньких «ливайсах», ботинках и техасской шляпе. Я встала.
– Уверена, что вы оба хотите попасть туда как можно раньше, пока в чужой карман не ушло все самое ценное.
– Что за самое ценное? – переспросил Кит.
– Приманка для ловли окуня и футболки самого Элвиса.
– На самом деле я хотел бы найти пластмассовую Мадонну.
– Попробуй-ка наведаться в собор.
– Да нет, я имею в виду другую Мадонну.
– Эй, будь осторожен, – сказала я, наставив на него палец.
– Осторожный – мое второе имя. Осторожный Кристофер Говард, для друзей – просто ОК. – Он изящно приложил пальцы к полям шляпы.
– Кто бы сомневался.
Прощаясь со мной, Криз положил руку мне на плечо, игриво провел ее вниз и слегка сжал локоть.
– Всего вам доброго, берегите себя, – вкрадчиво произнес он, сопроводив свое пожелание многозначительным взглядом.
Уж не знаю, можно ли считать заботой о себе желание отмыться от неприятного посетителя, но первым делом после его ухода я надолго отправилась в душ.
Позже, сияя чистотой и благоухая сандаловым маслом, я проверила электронную почту. Ничего из ряда вон выходящего. Я ответила на вопросы, заданные мне студентами, отправила свое заключение знакомому патологу, запрашивающему мое мнение относительно черепа довольно странной формы. И, наконец, ответила на письма трех родственниц, живущих в Чикаго. Они мне приходились племянницами по линии Пита, дочки его сестер. Девчонок от компьютера было невозможно оторвать, так что они постоянно информировали меня обо всех событиях, случившихся в многочисленной латвийской семье моего бывшего мужа.
Также я отправила благодарственное письмо одному коллеге, переславшему мне в высшей степени занимательное фото. Там фигурировали поросенок и небоскреб.
В половине второго я отключилась и попыталась дозвониться до Изабель. Как и следовало ожидать, она где-то болталась.
Воспользовавшись предлогом выйти на свежий воздух, я отправилась за огромной креветкой на poissonnerie, рыбный рынок. Прошла почти весь квартал, но, увидев выставленные в витрине парикмахерского салона фотографии, застыла как вкопанная.
Мое внимание привлекла женщина на черно-белой фотографии. Выглядела она великолепно. Стильная и изящная. Деловая и в то же время кокетливая.
Господи, Бреннан! Да ты заговорила, как в какой-нибудь рекламе шампуня. Не хватало еще добавить, что ты достойна такой прически.
Но я же сама сообщила Киту, что у меня запланирована стрижка.
Несколько минут я внимательно изучала постер, прикидывая, сколько времени займет процесс придания мне стильного вида. По всем расчетам, в десять минут здесь явно не уложиться.
Наконец я двинулась с места, пытаясь рассмотреть свое отражение в стеклянной витрине. Но видела лишь ослепительную даму с рекламного плаката.
Когда в последний раз я пробовала что-то новенькое?
Да, давно это было.
К тому же салон предлагает специальную скидку выходного ДНЯ.
Минус пять канадских долларов. Неплохо. Бреннан, ты еще и сэкономишь немного.
Новая прическа поднимет настроение.
А если она мне не пойдет?
Волосы отрастут, не беда.
Именно так говорила моя мать.
Я решительно толкнула дверь и вошла внутрь.
Несколько часов спустя я сидела перед телевизором, поглощая ужин в компании с каналом «Дискавери». На экране самцы-кенгуру обменивались нешуточными ударами за контроль над стадом. У камина лежал Берди и не сводил с меня взгляда, пребывая в некотором смущении и не решаясь приближаться.
– Да ладно, Берд, не стоит так волноваться, волосы отрастут. Я обмакнула креветку в соус и отправила ее в рот, больше всего на свете желая, чтобы они отросли до того, как вернется Кит.
– И я всегда могу рассчитывать на твою поддержку, – сообщила я Берди.
Если новый облик должен был удержать на плаву остатки моего душевного равновесия, тогда следовало признать, что эксперимент обернулся самой настоящей катастрофой. С той минуты, как я вернулась домой, все мои мысли были направлены на изыскание способов избежать появления на людях. Благодаря развитию средств телекоммуникации вариантов у меня было хоть пруд пруди. Есть телефон, факс и электронная почта. А еще уйма шляпок.
К десяти часам я уже пребывала в том же унынии, которое всегда охватывает меня по вечерам пятницы. Я перетрудилась и чувствовала себя выжатой как лимон, никто из «росомах» со мной не считался, а мой несостоявшийся любовник, как выяснилось, предпочитал своим коллегам-полицейским компанию негодяев. Начальник в коме, племянник шатается где-то с мистером Слизняком года, и вот в довершение всех бед я сейчас выгляжу так, словно мне пришлось пережить нашествие прожорливой саранчи.
А потом зазвонил телефон, и все стало гораздо, гораздо хуже.
– Claudel ici.
– Слушаю вас, месье Клодель, – ответила я, от удивления даже позабыв перейти на французский.
– Подумал, что вам следует знать. Примерно два часа назад на Джорджа Дорси было совершено нападение.
– Совершено кем?
– Он мертв, миссис Бреннан. Его убили из-за вас, потому что вы вмешались, куда не следует.
– Я?
В ответ послышались одни лишь гудки. Оставшуюся часть вечера я провела словно в тумане, не в состоянии мыслить внятно. Я не обратила почти никакого внимания на вернувшегося Кита, который от двери крикнул, что просто отлично провел время.
«Его убили из-за вас, потому что вы вмешались, куда не следует». Это нечестно. Дорси сам попросил о встрече со мной. А что, если бы он вызвал Клоделя, Шарбонно или Куикуотера? Просто очередное убийство заключенного, который представлял угрозу для сообщников. Такое случается сплошь и рядом. Я не виновата. Клодель пристрастен и несправедлив. Я не смыкала глаз всю ночь, беспокойно ворочаясь в кровати и повторяя про себя бессчетное количество раз: «Это нечестно, нечестно».
