Утром в понедельник солнце без четверти шесть снова выглянуло из-за Экеберга. Охранник на входе в Главное управление полиции громко зевнул и поднял глаза от «Афтенпостен» на предъявленное удостоверение.

— Пишут, что будет дождь, — сказал охранник, радуясь, что наконец-то видит человека.

Высокий меланхоличный мужчина коротко взглянул на него и ничего не ответил.

В течение следующих двух минут пришло еще трое — таких же меланхоличных и неразговорчивых.

А в шесть все четверо сидели в кабинете начальника Главного управления полиции на седьмом этаже.

— Один из наших инспекторов вывел из камеры предварительного заключения возможного убийцу, — сказал начальник Главного управления полиции, — и теперь никто не знает, где они.

Одним из его качеств, которые делали его относительно подходящим для своей должности, было умение кратко сформулировать очередную проблему. Еще одним — в нескольких словах обозначить необходимые меры.

— И я считаю, нужно найти их так быстро, как это только возможно. Что сделано на настоящий момент?

Начальник криминальной полиции глянул на Меллера с Волером, откашлялся и ответил:

— Мы направили на расследование небольшую, но опытную группу, отобранную присутствующим здесь инспектором Волером. Он же назначен ответственным за поиск. Трое сотрудников службы безопасности, двое из криминального отдела. Они приступили к делу этой ночью спустя всего час после того, как нам доложили, что Сивертсен не вернулся в камеру.

— Оперативно сработано, но почему не извещены патрули и дежурная часть?

— Ларс, мы не стали спешить до совещания. Нам важно твое мнение. Инспектор Волер обещает найти Холе и Сивертсена в течение суток. Также мы контролируем распространение информации. Сейчас об исчезновении Сивертсена знаем только мы четверо и Грот из изолятора. Кроме того, мы позвонили в Уллерсму и отменили перевозку в новую камеру, мотивируя это тем, что, исходя из недавно полученных сведений, безопасность Сивертсена там будет под вопросом, поэтому его переведут в другое место, которое пока не разглашается. Короче говоря, мы сделали все возможное, чтобы никто ничего не узнал до тех пор, пока Волер и его группа не найдут беглецов. Но, разумеется, Ларс, как ты скажешь, так и будет.

Начальник Главного управления задумчиво кивнул, потом встал и подошел к окну.

— На прошлой неделе я ехал в такси, — начал он, стоя спиной к собравшимся. — У шофера на сиденье лежала газета, и я спросил, что он думает о велокурьере-маньяке. Всегда интересно, что думают широкие массы. И он ответил, что дело с велокурьером-маньяком обстоит точно так же, как и с терактами одиннадцатого сентября. Вопросы задаются в неправильной последовательности. Все спрашивают кто и как. Но чтобы решить загадку, нужно сначала ответить на другой вопрос. Какой, Торлейф?

Начальник криминальной полиции не ответил.

— Этот вопрос, Торлейф, «зачем». Таксист оказался неглуп. Кто-нибудь из вас задавал себе этот вопрос, господа? — Начальник управления качался на каблуках и ждал ответа.

— При всем уважении к таксисту, — наконец выдал начальник криминальной полиции, — я не уверен, что в данном случае есть какое-нибудь «зачем». Во всяком случае — рациональное «зачем». Все здесь знают, что у Холе нестабильная психика и склонность к выпивке. За это его и уволили.

— Даже у безумных есть мотивы, Торлейф.

Деликатно кашлянули.

— Да, Волер?

— Батути.

— Батути?

— Египетский пилот, который сознательно разбил полный пассажирский самолет, только чтобы отомстить компании за то, что ему не дали повышения.

— Куда ты клонишь, Волер?

— Вечером в субботу, после того как мы задержали Сивертсена, я догнал Харри на стоянке, чтобы поговорить. Он отказался отмечать завершение дела. Было видно, что он сердится. Из-за того, что его увольняют, и из-за того, что, по его мнению, мы лишили его законной славы человека, задержавшего маньяка.

— Батути… — В окно кабинета брызнули первые лучи солнца, и начальник управления прикрыл глаза рукой. — Бьярне, ты до сих пор не сказал ни слова. Ты-то что думаешь?

Бьярне Меллер посмотрел на силуэт у окна. Живот болел так сильно, что Меллер уже не опасался — он надеялся, что он, наконец, лопнет. С того самого момента, когда его подняли ночью и рассказали об исчезновении, он все ждал, когда же кто-нибудь разбудит его и скажет, что все произошедшее — лишь страшный сон.

— Не знаю, — вздохнул он. — Честно говоря, мне до сих пор непонятно, что происходит.

Начальник управления медленно кивнул.

— Если выяснится, что мы это скрываем, нас четвертуют, — сообщил он.

— Отлично сформулировано, Ларс, — сказал начальник криминальной полиции. — Но если выяснится, что мы упустили серийного убийцу, нас тоже четвертуют. Даже если мы найдем его снова. Но у нас еще есть возможность решить все по-тихому. У Волера, как я понял, есть план.

— Любопытно послушать. Волер?

Том Волер сжал правую руку в кулак и обхватил ее левой ладонью.

— Скажем так, — начал он. — Зная, что права на неудачу у нас нет, я готов использовать несколько нетрадиционные методы. Зная также, какие могут быть последствия, думаю, что лучше вам будет не знать моего плана.

Начальник управления обернулся, на лице у него читалось глубокое удивление.

— Это, конечно, благородно, Волер. Но боюсь, мы не можем согласиться…

— Я настаиваю.

Начальник нахмурился:

— Настаиваешь? Ты знаешь, чем рискуешь, Волер?

Волер разжал ладони и посмотрел на них.

— Да. Но я беру на себя всю ответственность. Я вел расследование и работал с Холе бок о бок. Моей обязанностью как непосредственного руководителя было вовремя понять, что он собирается сделать, и предотвратить это. Во всяком случае, после беседы на стоянке.

Начальник управления изучающим взглядом посмотрел на Волера и снова отвернулся к окну. Полоска света медленно ползла по полу. Он расправил плечи и вздрогнул, словно от холода.

— Времени тебе — до полуночи, — сказал он, глядя на оконное стекло. — Потом об исчезновении узнает пресса. И еще. Этого совещания не было.

На выходе из кабинета Меллер заметил, как начальник Главного управления полиции пожал Волеру руку и улыбнулся ему с благодарностью. Так благодарят сотрудников за верную службу, подумалось Меллеру, так подбадривают человека, идущего на самопожертвование. Так негласно назначают наследника. Принца.

Эксперт Бьерн Холм чувствовал себя полным идиотом. Он стоял с микрофоном в руке перед толпой японцев. Те с ожиданием смотрели на него. Его ладони были скользкими от пота. Причем не из-за жары — напротив, в автобусе, который припарковался рядом с «Бристолем», исправно работал кондиционер и было относительно прохладно. Нет, потел он из-за того, что ему приходилось говорить в микрофон. По-английски.

Гид представила его как сотрудника норвежской полиции — «а Norwegian police officer», и какой-то улыбчивый старик тут же достал фотоаппарат, как будто Бьерн Холм был частью экскурсии. Он взглянул на часы. Семь. У него еще несколько групп впереди, так что надо собраться с силами. Он набрал воздуху в легкие и начал с тех предложений, которые заготовил по дороге:

— We have checked the schedules with all the tour operators here in Oslo, — сказал Холм. — And this is one of the groups that visited Frognerparken around five o'clock on Saturday. What I want to know is: who of you took pictures there?

Никакой реакции.

Холм в замешательстве посмотрел на гида.

Та с улыбкой поклонилась ему, освободила от микрофона и повторила пассажирам, как показалось Холму, то же самое сообщение. На японском. Закончив, она отвесила легкий поклон, и Холм увидел лес рук. Фотолаборатории придется попотеть.

Напевая засевшую в памяти попсовую песенку про безработицу, Рогер Йендем запер машину. Путь от гаража до нового офиса «Афтенпостен» был недалекий, но он знал, что ему придется бежать. И не потому, что он опаздывал на работу — отнюдь. Причина была в том, что Рогер Йендем принадлежал к тем редким счастливчикам, которые с энтузиазмом начинают каждый рабочий день и обожают все, что связано с работой. В данном случае — кабинет и рабочий стол с телефоном, компьютером и стопкой свежих газет, а также голоса коллег, бурлящие звуки кофеварки, сплетни в курилке и напряженное ожидание на утренних планерках. Вчерашний день он провел перед домом Олауг Сивертсен, а добыл всего лишь ее фото в окне. Но это ничего. Трудности ему нравились. А уж где этих трудностей хватало — так это в отделе криминальной хроники. Деви шутила, что он уже превратился в наркомана. Ему это слово не нравилось. Наркоманом был его младший брат Томас. А Рогер был здоровым человеком. Политолог по специальности, он совершенно случайно увлекся криминальной хроникой. Но Деви, конечно, имела в виду, что эта работа вызывала определенную зависимость. Начинал он политическим обозревателем, потом его на некоторое время попросили вести колонку криминальной хроники. С тех пор ему постоянно требовался адреналин, который он мог получить только при написании статей о жизни и смерти. Он сразу же пошел к главному редактору и попросил перевести его туда на постоянную работу. У редактора это был, видно, не первый случай, поэтому он распорядился без лишних проволочек. С тех пор Рогер стал бежать на работу вприпрыжку.

Но сегодня его остановили на полдороге.

— Доброе утро, — сказал возникший словно из-под земли мужчина в короткой черной кожаной куртке и темных очках, хотя в гараже был полумрак.

Рогер нагляделся на полицейских и знал, что этот — один из них.

— Доброе, — откликнулся он.

— У меня к вам просьба, Йендем. — Человек держал руки по швам.

Рогер посмотрел на черные волоски на тыльной стороне его ладоней и подумал, что естественнее было бы держать руки в карманах куртки, за спиной или скрестив на груди. А так казалось, он вот-вот пустит их в дело. Причем неясно в какое.

— Да? — Рогер услышал, как «а» эхом раскатилось по стенам, все больше и больше приобретая вопросительную интонацию.

Полицейский в штатском подался вперед:

— Ваш младший брат сидит в Уллерсму.

— И что? — Рогер знал, что на улице светит утреннее солнце, но тут, в подземном гараже ему вдруг стало ужасно холодно.

— Если вам небезразлична его судьба, не откажите нам в одной услуге. Вы слушаете, Йендем?

Рогер растерянно кивнул.

— Если вам позвонит инспектор Харри Холе, вам нужно сделать следующее. Спросите, где он. Если он не захочет ответить, назначьте ему встречу. Скажите, что не хотели бы рисковать и историю его напечатаете, только если встретитесь с ним лично. Встреча должна состояться сегодня до полуночи.

— Какую историю?

— Очевидно, он начнет выдвигать необоснованные обвинения в адрес одного коллеги, чью фамилию я не хотел бы называть, но это вас волновать не должно. Его обвинения не должны появиться в печати.

— Но…

— Вам все понятно? После его звонка свяжитесь с нами по этому номеру и скажите, где Холе находится или где и когда вы договорились встретиться. Ясно?

Он сунул левую руку в карман и протянул Рогеру листок с номером телефона.

Тот покачал головой. Как бы сильно он ни был напуган, ему вдруг захотелось расхохотаться. А возможно, одно вытекало из другого.

— Я знаю, что вы из полиции. — Рогер старался не улыбаться. — И должны понимать, что это не пройдет. Я журналист и не могу…

— Йендем. — Полицейский снял темные очки. Хоть вокруг и было темно, зрачки его серых глаз были с булавочную головку. — Ваш младший брат сидит в камере сто семь. Каждый вторник ему, как и большинству тамошних чудил, проносят необходимую дозу, и он сразу же вкалывает ее, никогда не проверяя. До сих пор ему везло. Понимаете?

Рогер понял, и ему не захотелось ничего уточнять.

— Очень хорошо, — сказал человек в черной куртке. — Вопросы?

Сглотнув, Рогер спросил:

— А почему вы думаете, что Харри Холе будет мне звонить?

— Потому что он в отчаянном положении. — Полицейский снова надел очки. — А еще вчера у Национального театра он взял у вас визитную карточку. Удачи, Йендем.

Он ушел, а Рогер остался дышать пыльным, спертым воздухом подземного гаража. Когда он все-таки решил пойти в офис, шел он медленно и неохотно.

Клаус Торкильсен попросил коллег не беспокоить его и запер дверь. На экране центральной диспетчерской «Теленор-Осло» прыгали и плясали телефонные номера.

Рубашка пропотела насквозь, но не потому, что он бежал на работу, дошел он как раз спокойно — не слишком быстро, но и не слишком медленно — и уже хотел подняться в свой кабинет, как его остановила дежурный администратор, окликнув по имени. Вернее, по фамилии — так Клаусу нравилось больше.

— Посетитель, — сказала она, указывая на мужчину, который устроился рядом на диване.

Клаус Торкильсен был удивлен, потому что его должность не предполагала никаких посещений. И не случайно: в работе и личной жизни Клаус всегда стремился ограничивать круг общения лишь самыми нужными людьми.

Незнакомец встал с дивана, сообщил, что он из полиции, и попросил его присесть. Клаус тут же утонул в мягком кресле, чувствуя, что начал потеть. Полиция. Последний раз он имел с ней дело лет пятнадцать назад. Хотя ему всего лишь пришлось заплатить штраф, с тех пор ребят в униформе он старался обходить стороной. Стоило посетителю открыть рот, как пот покатился с Клауса градом.

Без долгих предисловий полицейский сказал, что им нужно отследить один номер. Однажды Клаус уже делал это для правоохранительных органов. Работа не особо хитрая. Включенный мобильный телефон каждые полчаса отправляет сигнал, который фиксируется базовыми городскими станциями. Кроме того, разумеется, базовые станции ловят и регистрируют все входящие и исходящие звонки абонента. По наложению зон покрытия отдельных станций можно выяснить, где находится телефон, как правило, с точностью до квадратного километра. В прошлый раз он проделывал это в Кристиансанне, в Банехее, и по этому поводу было столько шуму!

Клаус сказал, что подобные вопросы нужно решать с его начальством, но человек из полиции заявил, что дело срочное и времени на служебную волокиту не остается. Помимо того самого номера (который, как выяснил Клаус, принадлежит некоему Харри Холе), он просил проследить за входящей и исходящей информацией ряда лиц, с которыми абонент мог контактировать, и вручил Клаусу список номеров и электронных адресов.

В помещении работал кондиционер, и вспотевшего Клауса из жара бросило в холод. Он спросил, почему полиция обратилась именно к нему, а не к другим, более опытным сотрудникам.

— Потому что мы знаем, что вы никому об этом не расскажете, Торкильсен. Как и мы не расскажем вашему начальству и коллегам, что в январе тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года вас застукали без штанов в Стене-парке. Наша осведомительница сообщила, что под пальто у вас совсем ничего не было. Холодно, наверное…

Торкильсен безуспешно попытался проглотить ком в горле. Ему же сказали, что через несколько дней эту запись удалили из полицейской картотеки.

Даже сейчас, когда он уже сидел в диспетчерской, ком страха никак не хотел исчезать, потому что отследить местонахождение этого телефона оказалось вовсе не просто. Да, он был включен и каждые полчаса исправно сигналил, но каждый раз из другого района города, словно издеваясь над Клаусом.

Он переключил внимание на список остальных номеров. Одним из них был внутренний телефон на Кьельберг-гате, 21. Он проверил — служба криминалистической экспертизы.

Звонок. Беата подняла трубку сразу же.

— Ну? — спросил голос на том конце.

— Пока паршиво, — ответила она.

— Хм…

— Двое сотрудников проявляют фотографии и пачками приносят мне.

— Свена Сивертсена там нет?

— Если в момент убийства Барбары Свендсен он и был у фонтана во Фрогнер-парке, ему не повезло. Ни на одной из фотографий его не оказалось. А ведь я уже пересмотрела больше сотни.

— В белой рубашке с короткими рукавами и синих…

— Харри, ты мне это уже говорил.

— Похожих лиц нет?

— Харри, у меня отличная память на лица. На фотографиях его нет.

— Хм…

В кабинет заглянул Бьерн Холм, и она жестом пригласила его войти. Он положил на стол новую пачку фотографий, еще пахнущих раствором, показал на одну из них, поднял большой палец вверх и удалился.

— Погоди, — сказала Беата. — Тут у меня кое-что прояснилось. Пришли фотографии от группы, которую возили туда в субботу около пяти. Сейчас поглядим…

— Погляди.

— Нда… О-па… Угадай, на кого я сейчас смотрю?

— Он?

— Ага. Свен Сивертсен собственной персоной. В профиль, перед шестью вигеланновскими титанами. Как будто идет мимо.

— У него в руке коричневый пакет?

— Нижняя часть срезана. Не видно.

— Хорошо. Значит, он был там.

— Да, но в субботу никого не убили. Так что, Харри, на алиби не тянет.

— Хотя бы что-то из его рассказа — правда.

— Ну… Лучшее вранье на девяносто процентов состоит из правды.

Беата почувствовала, как краснеют уши: только что она дословно процитировала одну из максим Харри. Даже интонации его повторила.

— Где ты? — поспешила спросить она.

— Как я уже говорил, нам обоим будет лучше, если ты не будешь этого знать.

— Извини, забыла. — После неловкой паузы Беата сказала: — Мы продолжаем проверять фотографии. У Бьерна есть список туристических групп, которые были во Фрогнер-парке во время других убийств.

Харри неопределенно хмыкнул, что Беата расценила как благодарность, и положил трубку.

Харри пальцами помассировал глаза, сжал переносицу и крепко зажмурился. Сегодня утром он спал два часа, итого шесть за последние трое суток. Он знал, что, возможно, ему еще долго не доведется нормально поспать. Сегодня ему снились улицы: перед глазами плыла карта Осло в кабинете, вспоминались названия. Сонс-гате, Ниттедаль-гате, Серум-гате, Шедсму-гате — все эти маленькие улочки-закоулочки Кампена. Потом во сне наступила ночь и начался снегопад. Вот он идет по улице в Грюнерлекке (по Марквейен или Тофтес-гате?) и видит у обочины красный спортивный автомобиль, а в нем — двух человек. Подойдя ближе, замечает, что на пассажирском сиденье — женщина в старинном платье и голова у нее свиная. Харри начинает звать ее. Кричит: «Эллен!» Когда она открывает рот, чтобы ответить, из него валятся мелкие камешки.

Харри повел головой из стороны в сторону, словно наводя резкость изображения, и посмотрел на пол, где на матраце лежал Свен Сивертсен.

— Вот что, — сказал Холе. — Знакомая, с которой я сейчас говорил по телефону, запустила ради нас целый механизм, из-за чего может не только лишиться работы, но и угодить за решетку как сообщница. Поэтому мне нужно как-то успокоить ее мятущуюся душу.

— В смысле?

— Мне хочется, чтобы она увидела копию какой-нибудь фотографии, где вы с Волером в Праге.

Свен рассмеялся:

— Ты что, туго соображаешь, Харри? Я же говорю, это мой единственный козырь в игре. Если я его выложу сейчас, мое спасение тут же завершится.

— Возможно, это случится даже раньше, чем ты думаешь. Нашли твою субботнюю фотографию, где ты во Фрогнер-парке. Но тебя там не было видно в день убийства Барбары Свендсен. Странно, да? Учитывая, что японцы щелкают фонтан все лето. Для тебя это неважные новости. Поэтому я прошу тебя созвониться со своей сожительницей и попросить ее отправить снимок по факсу или электронной почте Беате Ленн из службы криминалистической экспертизы. Если хочешь приберечь козырь, пусть физиономия Волера будет смазана, но мне нужна фотография, где ты на какой-то площади сидишь с кем-то, кто похож на Тома Волера!

— На Вацлавской площади.

— Неважно. У нее в запасе час. Не успеете — наш договор теряет силу. Ясно?

Сивертсен пристально посмотрел на Харри, прежде чем ответить:

— Не знаю, может, ее нет дома.

— Беременная женщина. Она не работает, — сказал Харри. — Уверен, что она сейчас сидит дома и ждет твоего звонка. В твоих интересах, чтобы это было так. Осталось пятьдесят девять минут.

Сивертсен забегал взглядом по комнате, потом посмотрел на Харри и покачал головой:

— Не могу, Холе. Не могу ее в это впутывать. Она ни в чем не виновата. Пока что Волер не знает ни о ней, ни о том, где мы живем в Праге. Если мы проиграем, он все это выяснит и доберется до нее.

— А каково ей будет в одиночку растить ребенка, чей отец мотает пожизненный срок за четыре убийства? Не чума, так холера, Сивертсен. Пятьдесят восемь.

Сивертсен закрыл лицо руками:

— Черт…

Когда он снова поднял глаза, Харри протягивал ему красный мобильник.

Кусая губы, он набрал номер и прижал телефон к уху. Харри посмотрел на часы. Маленькая стрелка рубила время на секунды. Сивертсен нервно ерзал. Насчитав двадцать секунд, Харри спросил:

— Ну как?

— Вероятно, она уехала к матери в Брно, — предположил Сивертсен.

— Очень жалко… тебя. — Харри продолжал смотреть на часы. — Пятьдесят семь.

Он услышал, как телефон полетел на пол, повернул голову и успел увидеть перекошенное лицо Сивертсена, прежде чем тот вцепился ему в горло. Харри резко ударил его по запястьям, и хватка ослабла. Потом он дернулся вперед, ударил во что-то податливое, ударил снова и почувствовал, между пальцами теплую густую кровь. В голову пришла дикая ассоциация: бабушкины бутерброды с клубничным вареньем. Он поднял руку и ударил снова. Увидел, как этот прикованный, беспомощный человек пытается защититься от удара, и от этого остервенел еще больше. Он чувствовал себя усталым, испуганным и остервенелым.

— Wer ist da?

Харри замер. Они с Сивертсеном переглянулись. Оба не открывали рта. Гнусавил телефон на полу:

— Sven? Bist du es, Sven?

Харри схватил трубку и поднес ее к уху.

— Sven is here, — медленно сказал он. — Who are you? Это Свен…

— Eva, — сердито ответил женский голос. — Bitte, was ist passiert?

— Беата Ленн.

— Это Харри. Я…

— Перезвони на мобильник, — сказала она и положила трубку.

Через десять секунд он уже снова был на проводе, как он продолжал это называть. Хотя проводов никаких не было.

— Что случилось?

— За нами следят.

— Каким образом?

— У нас стоит специальная программа, которая предупреждает, когда телефон и электронную почту начинает контролировать третья сторона. Мы используем ее как защиту от хакеров, но сейчас Бьерн говорит, что это дело рук самого сетевого оператора.

— Прослушка?

— Вряд ли, но все входящие и исходящие звонки и письма фиксируются.

— Это Волер со своими ребятами.

— Я тоже так думаю. Теперь они знают, что ты мне звонил. Значит, я тебе больше не помощник, Харри.

— Сожительница Сивертсена сейчас отправит тебе фото с пражской встречи Сивертсена и Волера. Волер сфотографирован со спины, поэтому на вещдок это не тянет. Мне нужно, чтобы ты посмотрела и сказала, похоже ли это на правду. Фотография отсканирована, ее пришлют по почте. Скажи адрес.

— Ты что, Харри, не слышишь меня? Они фиксируют всех отправителей и позвонивших. Что, по-твоему, будет, если на почту придет письмо из Праги? Я не могу, Харри. Мне еще нужно придумать внятный ответ на вопрос, почему ты мне звонил, а я соображаю медленней, чем ты. Господи, ну что я им скажу?

— Успокойся, Беата. Тебе не придется ничего говорить. Я тебе не звонил.

— Да что ты говоришь? Ты позвонил уже целых три раза.

— Они-то об этом не знают. Я звоню с телефона, который одолжил у приятеля.

— Так ты это предусмотрел?

— Мобильный телефон отправляет сигналы базовым станциям, и по ним можно определить, где находится абонент. Если Волер заставил сотрудников «Теленора» искать меня по этим сигналам, им придется попотеть, поскольку мой телефон сейчас находится в более-менее постоянном движении по всей территории Осло.

— Это меня интересует меньше всего. Харри, не присылай сюда ничего, хорошо?

— Хорошо.

— Извини, Харри.

— Ты уже дала мне правую руку, Беата, и не нужно извиняться за то, что решила оставить левую себе.

Он постучал в дверь. Отрывисто. Пять раз. Прямо под табличкой «303». Надеясь, что стук услышат, несмотря на оглушающую музыку. Подождал. Уже собрался постучать еще раз, но музыка за дверью стала тише. Послышались шаги босых ног. Дверь открылась.

— Да? — Вид у нее был такой, будто ее разбудили.

Он показал ей удостоверение — кстати говоря, уже недействительное, поскольку в полиции он больше не работал.

— Еще раз прошу прощения за субботнее недоразумение, — начал Харри. — Надеюсь, эти остолопы не слишком вас напугали, когда вломились?

— Все в порядке. — Она состроила гримаску. — Вы ведь всего лишь делали свою работу.

— Да. — Харри качнулся на каблуках и бросил быстрый взгляд по сторонам. — Мы с коллегой из криминалистической экспертизы продолжаем осматривать комнату Мариуса Веланна на предмет улик. Как раз сейчас нам должны прислать документ по сети, а у меня ноутбук завис. Документ очень важный, я вспомнил, что в субботу вы сидели в Интернете, и подумал…

Она махнула рукой, давая понять, что остальные разъяснения излишни, и пригласила его внутрь.

— Комп уже включен. Мне, наверное, надо бы извиниться, что у меня тут не прибрано, но извиняться как-то лень.

Харри сел перед экраном, запустил программу отправки сообщений, достал бумажку с адресом Евы Марвановой и набил его на заляпанной, грязной клавиатуре. Сообщение вышло коротким: «Ready. This address». Отправил.

Потом повернулся в кресле и посмотрел на студентку. Та сидела на диване и как раз влезала в узкие джинсы. Харри даже не заметил на входе, что она была в трусиках, наверное, из-за ее длинной майки с большим изображением конопляного листа.

— Сегодня без гостей? — спросил он, чтобы как-то скоротать время, пока ему пришлют ответ.

По выражению ее лица он понял, что попытка завязать беседу была не особенно удачной.

— Трахаемся только по выходным, — сказала она, взяла с пола носок, понюхала его и только после этого надела.

Заметив, что Харри не собирается продолжать разговор, довольно улыбнулась.

Харри же про себя отметил, что ей пора обратиться к стоматологу.

— Вам письмо, — сообщила студентка.

Он вернулся к экрану. Сообщение от Евы. Никакого текста, только приложение. Он дважды щелкнул по нему, экран стал черным.

— Он старый и тормозной. — Студентка улыбнулась еще шире. — Щас загрузится. Надо только подождать.

Картинка на экране начала медленно открываться. Сначала Харри увидел синее небо, потом небо закончилось, и началась серая стена и черно-зеленый памятник. Потом — сама площадь. Столы. Свен Сивертсен. Мужчина в кожаной куртке спиной к камере. Черные волосы. Массивная шея. Разумеется, этой фотографией нельзя было ничего подтвердить, но Харри ни на секунду не сомневался, что перед ним Том Волер. И тут его внимание привлекло…

— Эй, мне надо в сортир, — сообщила студентка, видя, что Харри сидит, уставившись в экран, и не собирается уходить. — Здесь все ужасно слышно, и я стесняюсь. Поэтому не могли бы вы…

Харри встал, пробормотал «спасибо» и вышел.

На лестнице между третьим и четвертым этажом он остановился.

Там, на фотографии… Невозможно, чтобы это была случайность. Теоретически невозможно. Или все-таки случайность?