Глава 26
Воскресенье, 20 декабря. Фокус
На Гётеборггата зажглись фонари.
— О'кей, — сказал Харри Беате. — Значит, Халворсен припарковал машину именно здесь?
— Да.
— Они вышли. И Станкич напал на них. Сперва выстрелил в Юна, который успел вбежать в подъезд. А потом бросился к Халворсену, который спешил к машине за оружием.
— Да. Халворсена нашли рядом с машиной. В карманах пальто и брюк, а также за поясом брюк Халворсена мы обнаружили следы крови. Не его, а, по-видимому, Станкича, который его обыскал. И забрал бумажник и мобильный телефон.
Харри хмыкнул, потер подбородок:
— Почему он не застрелил Халворсена? Почему схватился за нож? Не затем же, чтобы избежать шума, он ведь уже перебудил всю округу, выстрелив в Юна.
— Мы тоже задавали себе этот вопрос.
— И почему он набрасывается с ножом на Халворсена и только потом убегает? По идее, единственный повод напасть на Халворсена — убрать его с дороги, чтобы не мешал расправиться с Юном. Но он даже не пытается.
— Так ведь ему помешали. Машина подъехала, верно?
— Верно, однако мы говорим о парне, который только что посреди улицы порезал полицейского. Почему он испугался случайной машины? И почему взялся за нож, хотя уже достал пистолет?
— Давай говори.
Харри закрыл глаза. Беата притопывала ногами в снегу.
— Харри, — сказала она. — Мне хочется уйти отсюда, я…
Харри медленно открыл глаза:
— У него кончились патроны.
— Что?
— Это была последняя пуля Станкича.
Беата тяжело вздохнула:
— Он же профи, Харри. И чтоб у такого кончились патроны? Нет, вряд ли.
— И все-таки, — с жаром сказал Харри. — Если у тебя есть подробный план, как убрать определенного человека, и для этого требуется одна или максимум две пули, склад боеприпасов ты с собой не потащишь. Едешь ведь в чужую страну, багаж просвечивают, а все это надо спрятать, так?
Беата молчала, и Харри продолжил:
— Значит, Станкич выпускает последнюю пулю по Юну и промазывает. После чего нападает на Халворсена, с колющим оружием. Зачем? А чтобы завладеть его табельным пистолетом для охоты на Юна. Вот почему за поясом брюк Халворсена обнаружена кровь. В этом месте ищут не бумажник, там ищут оружие. Но он не находит пушки, не знает, что она в машине. И теперь Юн закрылся в подъезде, а у Станкича только нож. Поэтому он бросает охоту и бежит прочь.
— Отличная версия. — Беата зевнула. — Мы могли бы выследить Станкича, но он мертв. И теперь это, наверно, не важно.
Харри посмотрел на нее. Глаза опухшие, красные от недосыпа. Ей хватило такта не упоминать, что от него разит перегаром. Или хватило ума понять, что говорить ему об этом бессмысленно. Но в эту минуту он уразумел и кое-что еще: именно сейчас она совершенно ему не доверяет.
— А о чем говорила свидетельница из машины? — спросил Харри. — Что Станкич убегал по левой стороне улицы?
— Да, она следила за ним в зеркало. А вон там, на углу, он упал. На том месте, где мы нашли хорватскую монету.
Он глянул в ту сторону. Последний раз, когда он был здесь, на этом месте сидел усатый попрошайка. Может, он что-то видел? Хотя сейчас на улице минус двадцать и никого там нет.
— Едем в Судмедэкспертизу, — сказал Харри.
В молчании они по Тофтес-гате выехали на второе кольцо. Мимо Уллеволской больницы. Только на Согнсвейен, когда за окном мелькали белые сады и каменные коттеджи в английском стиле, Харри внезапно нарушил молчание:
— Ну-ка прижмись к тротуару и остановись.
— Сейчас? Здесь?
— Да.
Она посмотрела в зеркало и сделала, как он просил.
— Включи стоп-сигнал, — сказал Харри. — И сосредоточься. Помнишь игру в интуицию, которой я тебя учил?
— Это когда надо говорить прежде, чем подумаешь?
— Или когда говоришь, что думаешь, прежде чем подумаешь, что об этом думать не надо. Очисти мозги.
Беата закрыла глаза. По тротуару прошло семейство на лыжах.
— Готова? О'кей. Кто послал Роберта Карлсена в Загреб?
— Мать Софии.
Харри хмыкнул:
— Откуда это взялось?
— Понятия не имею. — Беата открыла глаза. — Насколько нам известно, мотива у нее нет. И она явно не такой тип. Может, потому, что она хорватка, как и Станкич. Мое подсознание мыслит не так уж сложно.
— Возможно, ты права, — сказал Харри. — Во всем, кроме последнего. Насчет подсознания. О'кей. Спроси меня.
— Вслух? Громко?
— Да.
— Почему?
— Просто спроси, и всё. — Харри закрыл глаза. — Я готов.
— Кто послал Роберта Карлсена в Загреб?
— Нильсен.
— Нильсен? Кто из Нильсенов?
Харри открыл глаза.
Слегка недоуменно прищурился от света встречных машин.
— Рикард, конечно.
— Забавная игра, — сказала Беата.
— Езжай.
Темнота окутала Эстгор. На подоконнике лопотал транзистор.
— Тебя вправду никто не может узнать? — спросила Мартина.
— Правда. Нужно время. Нужно время, чтобы запомнить мое лицо. Только вот совсем немногие пожелали потратить на это время.
— Значит, дело не в тебе, а в других?
— Возможно. Но я не хотел, чтобы меня узнавали, дело… в том, чем я занимаюсь.
— Ты бежишь.
— Нет, наоборот. Я просачиваюсь. Вторгаюсь. Становлюсь невидимкой и закрадываюсь куда хочу.
— Но, если никто тебя не видит, в чем соль-то?
Он удивленно посмотрел на Мартину. Послышалась веселенькая мелодия, потом с нейтральной серьезностью заговорил женский голос — видимо, начался выпуск новостей.
— Что она говорит?
— Еще похолодает. Детские сады закрываются. Старикам рекомендуют сидеть дома и не экономить электричество.
— Но ты меня увидела. И узнала.
— Я смотрю на людей. И вижу их. Это мой единственный талант.
— Поэтому ты мне помогаешь? — спросил он. — Поэтому ни разу не попыталась сбежать?
Она испытующе посмотрела на него и наконец сказала:
— Нет, не поэтому.
— А почему же?
— Потому что хочу, чтобы Юн Карлсен умер. Стал еще мертвее, чем ты.
Он вздрогнул. Она что, сумасшедшая?
— Разве я мертв?
— В новостях твердят об этом уже несколько часов. — Мартина кивнула на транзистор.
Потом набрала побольше воздуху и заговорила серьезным бесстрастным тоном диктора:
— Человек, подозреваемый в убийстве на Эгерторг, застрелен сегодня ночью полицейскими силами быстрого реагирования в ходе операции на контейнерном складе. Как сообщил руководитель операции Сиверт Фалкейд, подозреваемый отказался сдаться, но, судя по всему, хотел выхватить оружие. По словам начальника убойного отдела Гуннара Хагена, согласно обычной процедуре дело будет передано в Отдел собственной безопасности полиции. Хаген говорит, это дело — новый пример того, что полиция сталкивается со все более жестокой организованной преступностью, и в дискуссии о ношении полицейскими оружия речь должна идти не только об эффективном обеспечении законности, но и о безопасности самих полицейских.
Он зажмурил глаза. Дважды. Трижды. И наконец сообразил. Кристоффер. Синяя куртка.
— Я мертв, — сказал он. — Вот почему они уехали, когда мы направлялись сюда. Они решили, что все кончено. — Он накрыл ладонью руку Мартины. — Ты хочешь, чтобы Юн Карлсен умер.
Она смотрела в пространство. Вздохнула, словно собиралась заговорить, но только со стоном выпустила воздух, будто не нашла нужных слов и надо попытаться заново. С третьей попытки получилось:
— Потому что Юн Карлсен знал. Знал все эти годы. И за это я ненавижу его. И себя.
Харри смотрел на обнаженное мертвое тело на столе. Он воспринимал покойников уже почти без эмоций. Почти.
В помещении было градусов четырнадцать, голые цементные стены гудели эхом, когда женщина-судмедэксперт отвечала на вопросы Харри:
— Нет, вообще-то мы не собирались делать вскрытие. У нас и без того работы по горло, а здесь причина смерти вполне очевидна, ты же сам видишь. — Она кивнула на лицо, где вместо носа и верхней губы зияла большая черная дыра, обнажившая зубы и верхнюю челюсть.
— Прямо целый кратер, — сказал Харри. — Не больно похоже на MP-пять. Когда я получу заключение?
— Спроси у своего начальника. Он приказал переслать заключение ему.
— Хаген?
— Ага. Так что, если срочно нужно заключение, возьми у него копию.
Харри и Беата переглянулись.
— Послушайте, — судмедэксперт скривила губы, изображая, как понял Харри, улыбку, — по выходным у нас работает мало народу, и дел у меня выше крыши. Так что прошу меня извинить.
— Разумеется, — сказала Беата.
Судмедэксперт вместе с Беатой направилась к двери, но обе остановились, услышав голос Харри:
— Кто-нибудь из вас обратил внимание вот на это?
Обе обернулись. Харри стоял, склонясь над трупом.
— У него следы от инъекций. Вы сделали анализ крови на наркотики?
Судмедэксперт вздохнула:
— Он поступил сегодня утром, мы только успели положить его в холодильник.
— Когда сможете сделать анализ?
— Это важно? — спросила она и, заметив, что Харри медлит, добавила: — Хорошо бы, ты ответил честно, ведь если мы займемся этим в первую очередь, то все остальное, о чем вы просите, придется отложить. Перед Рождеством тут жуткая запарка.
— Ладно. Вероятно, парень кололся раз-другой. — Харри пожал плечами. — Но он мертв. И пожалуй, это не так уж важно. Часы вы с него сняли?
— Часы?
— Да. Когда он накануне пытался снять деньги в банкомате, на руке у него были «Сейко эс-кью пятьдесят».
— Не было у него часов.
— Хм. — Харри взглянул на собственное запястье. — Наверняка потерял.
— Я в реанимацию, — сказала Беата, когда они вышли на улицу.
— О'кей. Я возьму такси. Ты подтвердишь его личность?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну что мы на сто процентов уверены, что в морге именно Станкич.
— Конечно, это не обычная процедура. У трупа группа крови А, совпадающая с найденной в карманах Халворсена.
— Это самая обычная для Норвегии группа крови, Беата.
— Да, но они и профиль ДНК проверят. Ты сомневаешься?
Харри пожал плечами.
— Надо непременно сделать анализ ДНК. Когда?
— Самое раннее в среду. Идет?
— Три дня. Нет, слишком долго.
— Харри…
Харри поднял руки:
— Ладно-ладно. Ухожу. Ты поспи, хорошо?
— Честно говоря, тебе сон нужен больше, чем мне.
Харри положил руку ей на плечо. Хрупкое, худенькое под курткой.
— Он молодчина, Беата. И хочет быть здесь. О'кей?
Беата прикусила губу. Вроде бы хотела что-то сказать, но только быстро улыбнулась и кивнула.
В такси Харри достал мобильник, набрал номер мобильника Халворсена. Но, как и ожидал, ответа не последовало.
Тогда он набрал номер «Интернационаля». Когда портье ответил, попросил переключить звонок на Фреда, в бар. На Фреда? В какой бар?
— The other bar, — сказал Харри.
Когда в трубке послышался голос Фреда, Харри сказал:
— Это полицейский. Тот, что заходил вчера и спрашивал насчет Маленького Спасителя.
— Да?
— Мне нужно поговорить с ней.
— Она получила плохие известия. Прощай.
Минуту-другую Харри слушал гудки в трубке. Потом сунул телефон во внутренний карман и стал смотреть в окно на безлюдные улицы. Она, наверно, в соборе, зажгла новую свечу.
— Ресторан «Шредер», — сказал шофер и затормозил.
Харри сидел за своим обычным столиком, смотрел в недопитый стакан с пивом. Так называемый ресторан на самом деле представлял собой простенькую, обшарпанную пивную, хотя в атмосфере ее чувствовались горделивость и достоинство — возможно, из-за клиентуры, а возможно, из-за стильных картин, украшавших прокуренные стены. Или по той простой причине, что «Шрёдер» держался столько лет, видел, как множество ресторанчиков по соседству меняли вывески и владельцев, а сам жил себе и жил.
Перед закрытием, в воскресный вечер, посетителей было немного. Но как раз сейчас вошел новый, быстро огляделся, расстегивая пальто, под которым виднелся твидовый пиджак, и направился к столику Харри.
— Добрый вечер, друг мой, — сказал Столе Эуне. — Должно быть, это твой излюбленный уголок?
— Это не уголок, — ничуть не брюзгливо заметил Харри, — а закоулок. Углы снаружи. Их огибают, а не сидят в них.
— А как насчет «углового столика»?
— Это не стол в углу, а стол с углами. Как угловой диван.
Эуне довольно усмехнулся. Он любил такие разговоры. Подошла официантка, посмотрела на него с подозрением, когда он заказал чай.
— Значит, и стоять в углу нельзя, так? — сказал он, поправляя бабочку в черно-красный горошек.
Харри улыбнулся:
— Пытаешься что-то мне сообщить, господин психолог?
— Что ж, ты позвонил мне, чтобы я тебе кое-что рассказал.
— Сколько ты берешь в час, чтобы рассказать людям, что им сейчас стыдно?
— Послушай, Харри, пьянство делает тебя не только раздражительным, но и раздражающим. Я приехал не затем, чтобы лишать тебя самоуважения, уверенности в себе или пива. Но твоя проблема в том, что все это находится вот тут, в стакане.
— Ты, как всегда, прав. — Харри поднял стакан. — Поэтому надо по-быстрому его допить.
Эуне встал:
— Если ты хочешь побеседовать о своем пьянстве, прошу, как обычно, ко мне в контору. Консультация закончена, чай за твой счет.
— Погоди, — сказал Харри. — Вот. — Он повернулся и отставил недопитый стакан с пивом на пустой соседний столик. — Это мой фокус. Я прекращаю запой пол-литровым стаканом пива, который выпиваю за час. Маленький глоток каждые две минуты. Как снотворное. Потом иду домой и со следующего дня трезв как стеклышко. Я хотел поговорить с тобой о нападении на Халворсена.
Эуне помедлил. И опять сел.
— Ужасная история. Мне сообщили подробности.
— И что ты видишь?
— Смутно угадываю, Харри. Смутно угадываю, с трудом. — Эуне оживленно кивнул официантке, которая принесла чай. — Но, как тебе известно, угадываю я хоть и смутно, однако лучше других моих коллег-лоботрясов. А вижу я, во всяком случае, некие сходства между этим нападением и убийством Рагнхильд Гильструп.
— Выкладывай.
— Огромная глубинная ярость, выплеснувшаяся наружу. Насилие, обусловленное сексуальной фрустрацией. Вспышки ярости, типичные для личности в пограничном состоянии.
— Да, только вот эта личность, судя по всему, способна контролировать свою ярость. Так как постаралась не оставить следов на местах преступлений.
— Хорошее замечание. Возможно, мы имеем дело с насильственным преступником, движимым яростью, — или с «лицом, применяющим насилие», как настоятельно рекомендуют их называть дамы-психологи, — который в обычной жизни выглядит вполне уравновешенным, прямо-таки деликатным. Недавно в «Американ джорнал оф сайколеджи» опубликовали статью о таких людях, о тех, кому присуща так называемая slumbering rage. Я называю их доктор Джекиль и мистер Хайд. И когда мистер Хайд пробуждается… — Эуне погрозил указательным пальцем и отпил глоток чаю, — всё, Страшный суд и конец света. Если ярость вырывается наружу, они ее уже не контролируют.
— Не очень-то хорошее качество для профессионального киллера.
— Безусловно. К чему ты клонишь?
— В убийстве Рагнхильд Гильструп и в нападении на Халворсена Станкич выпадает из стиля. Здесь что-то ненормальное. И непохожее на убийство Роберта Карлсена и другие эпизоды, о которых сообщил Европол.
— Яростный и психически лабильный наемный киллер? Н-да. Впрочем, встречаются ведь психически лабильные пилоты и операторы АЭС. Не каждый работает там, где надо бы, понимаешь?
— С чем тебя и поздравляю.
— Вообще-то я вовсе не имел в виду тебя. Ты знаешь, что тебе свойственны кой-какие нарциссические черты, инспектор?
Харри улыбнулся.
— Хочешь рассказать мне, почему стыдишься? — спросил Эуне. — Думаешь, Халворсен пострадал по твоей вине, да?
Харри откашлялся.
— Так или иначе, именно я велел ему охранять Юна Карлсена. И именно я должен был научить его, где в таких случаях надо держать оружие.
Эуне кивнул:
— Стало быть, во всем виноват ты. Как обычно.
Харри отвернулся, обвел взглядом ресторан. Лампы замигали, и немногие посетители, послушно допив пиво, надевали шарфы и шапки. Харри положил на стол сотенную купюру и ногой выдвинул из-под стула сумку.
— Шабаш. До следующего раза, Столе. После Загреба я еще не заходил домой, пойду спать.
Следом за Эуне Харри пошел к двери и все-таки сумел не посмотреть на стакан с остатками пива на столике за спиной.
Собираясь отпереть дверь квартиры, Харри увидел разбитое стекло и громко чертыхнулся. Второй взлом за год. Он отметил, что взломщик заклеил стекло, чтобы не привлекать внимания соседей. Однако не вынес ни стереоустановку, ни телевизор. Понятно, модели-то не этого года. И даже не прошлого. А других ценностей, которые легко сбыть с рук, в квартире не нашлось.
Кто-то трогал бумаги на журнальном столике. Пройдя в ванную, Харри увидел, что в аптечном шкафчике над раковиной тоже кто-то копался, так что нетрудно понять, что здесь орудовал наркоман.
Он несколько удивился, глядя на тарелку на кухонном столе и банки из-под рагу в мусорном ведре под мойкой. Бедолага поел, чтобы утешиться?
Улегшись в постель, он почувствовал, что голова наверняка разболится, но все-таки надеялся заснуть, поскольку действие «лекарства» пока не кончилось. Сквозь щелку в занавесках до самой кровати тянулась полоска лунного света. Он ворочался в ожидании призраков. Слышал, как они шуршат, стало быть, вот-вот явятся. Конечно, это просто пьяная паранойя, но ему чудилось, будто постель пахнет кровью и смертью.
