Часть 3
РАСПЯТИЕ
Глава 20
Пятница, 18 декабря. Храм
Световое табло возле «Вика-Атриума» показывало минус восемнадцать, а время близилось к двадцати одному часу, когда Харри и Халворсен, стоя в стеклянном лифте, смотрели, как фонтан с тропическими растениями вокруг уходит вниз, становится все меньше.
Халворсен хотел что-то сказать, но раздумал. И тотчас снова открыл рот.
— Стеклянный лифт — классная штука, — сказал Харри. — Так здорово ехать вверх.
— О да.
— Введение и вопросы — за тобой. Затем постепенно включусь я. О'кей?
Халворсен кивнул.
Едва они сели в машину после визита к Туре Бьёргену, как позвонил Гуннар Хаген и попросил Харри съездить в «Вика-Атриум», где их ждут Алберт и Мадс Гильструпы, отец и сын, готовые дать показания. Харри заметил, что вообще-то обычная процедура не предусматривает вызов полиции для снятия показаний и что он поручил заняться этим Скарре.
— Алберт — давний знакомый начальника уголовной полиции, — объяснил Хаген. — Он только что звонил и сказал, что они твердо решили дать показания не кому иному, как руководителю расследования. Без адвоката, и это плюс.
— Ладно…
— Отлично. Ценю вашу любезность.
Стало быть, на сей раз не приказ.
Невысокий господин в синем блейзере ждал их у лифта.
— Алберт Гильструп, — сказал он, едва приоткрыв безгубый рот, и коротко, решительно пожал Харри руку. Седой, лицо в морщинах, дубленое, но глаза молодые, они настороженно изучали Харри, пока он вел их к двери с табличкой «Гильструп АО».
— Хочу предупредить, что случившееся очень подействовало на моего сына, — сказал Алберт Гильструп. — Тело так изуродовано, а Мадс, к сожалению, весьма впечатлительная натура.
По манере выражаться Харри заключил, что Алберт Гильструп либо реалист, сознающий, что покойникам уже ничем не поможешь, либо невестка занимала в его сердце не слишком много места.
В маленькой, но изысканно обставленной приемной висели известные полотна с норвежскими национально-романтическими пейзажами, которые Харри много раз видел. Только сейчас он был не вполне уверен, что перед ним репродукции.
Когда они вошли в просторный кабинет, Мадс Гильструп сидел, глядя в стеклянную стену, выходящую на внутренний дворик. Отец кашлянул, и сын медленно обернулся, словно его вырвали из грез, с которыми он не хотел расставаться. Прежде всего Харри бросилось в глаза, что сын ничуть не похож на отца. Узкое лицо с мягкими, округлыми чертами, курчавые волосы — Мадс Гильструп выглядел лет на двадцать с небольшим, хотя, как прикинул Харри, было ему изрядно за тридцать. Возможно, все дело во взгляде карих глаз, в их детской беспомощности; Мадс наконец словно бы увидел их, встал.
— Спасибо, что пришли, — хрипло прошептал он, пожимая Харри руку с такой сердечностью, что Харри заподозрил, уж не принял ли он его, полицейского, за священника.
— Ну что вы, — сказал Харри. — Мы все равно собирались поговорить с вами.
Алберт Гильструп опять кашлянул, открыл рот, будто щель на деревянной маске:
— Мадс хочет поблагодарить вас за любезное согласие на нашу просьбу приехать сюда. Мы думали, вы предпочтете разговор в участке.
— А я думал, вы предпочтете встретиться с нами у себя дома, — сказал Харри, обращаясь к Гильструпу Младшему.
Мадс неуверенно покосился на отца и, только когда тот легонько кивнул, ответил:
— Я пока не в силах находиться там. Такая… пустота. Заночую сегодня дома.
— У нас, — уточнил отец, бросив на Мадса взгляд, который, как подумалось Харри, должен был выражать сочувствие, но куда больше смахивал на презрение.
Они сели, отец с сыном положили на стол перед Харри и перед Халворсеном свои визитные карточки. Халворсен ответил тем же. Гильструп Старший вопросительно посмотрел на Харри.
— Мои еще не готовы, — сказал Харри, что соответствовало истине, как всегда. — Но мы с Халворсеном работаем сообща, так что в случае чего достаточно позвонить ему.
Халворсен откашлялся:
— У нас есть несколько вопросов.
Задавая вопросы, Халворсен пытался выяснить, каковы были передвижения Рагнхильд Гильструп днем, что она делала в квартире Юна Карлсена, кто мог желать ей смерти. На все вопросы отец с сыном только качали головой.
Харри поискал глазами молочник. Он начал с кофе. Явный признак приближения старости. Несколько недель назад он включил неоспоримый битловский шедевр «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера» и испытал разочарование. Этот альбом тоже состарился.
Халворсен читал вопросы из блокнота, записывал, ни на кого не глядя. Попросил Мадса Гильструпа рассказать, где он находился с девяти до десяти утра, то есть, по заключению судмедэксперта, предположительно в момент смерти Рагнхильд.
— Он был здесь, — сказал Алберт Гильструп. — Мы весь день работали здесь вдвоем. Нам предстоит серьезная реорганизация. — Он обернулся к Харри: — Мы не сомневались, что вы об этом спросите. Я читал, что полиция всегда первым делом подозревает мужа.
— С полным основанием, — заметил Харри. — Судя по статистике.
— Согласен, — кивнул Алберт Гильструп. — Но тут не статистика, сударь мой. Тут реальность.
Харри перехватил взгляд ярких голубых глаз Гильструпа Старшего. Халворсен посмотрел на коллегу, словно с опаской.
— Что ж, будем держаться реальности, — сказал Харри. — Меньше качать головой, больше рассказывать. Мадс?
Мадс резко вскинул голову, будто задремал и проснулся. Харри подождал, посмотрел ему в глаза:
— Что вы знали о Юне Карлсене и вашей жене?
— Стоп! — тявкнул деревянный рот Алберта Гильструпа. — Подобная бесцеремонность, возможно, уместна с вашей обычной клиентурой, но не здесь.
Харри вздохнул.
— Если хотите, Мадс, ваш отец останется здесь. Но если надо, я выставлю его за дверь.
Алберт Гильструп рассмеялся. Смехом человека, привыкшего побеждать и наконец-то встретившего достойного противника.
— Скажите, инспектор, мне что же, придется позвонить моему другу, начальнику уголовной полиции, и сообщить, как его люди обращаются с человеком, только что потерявшим жену?
Харри собрался ответить, но Мадс опередил его, на удивление грациозным неторопливым жестом поднял руку:
— Мы должны постараться найти его. Должны помочь друг другу.
Они ждали, но взгляд Мадса снова скользнул к огромному окну, и больше он ничего не сказал.
— Ол-райт, — бросил Алберт Гильструп, с британским выговором. — Будем говорить, но при одном условии. С вами, Холе, с глазу на глаз. Ваш помощник побудет в приемной.
— Мы так не работаем, — отрезал Харри.
— Мы пытаемся сотрудничать, Холе, однако это требование не предмет для дискуссии. В противном случае придется беседовать через нашего адвоката. Понятно?
Харри подождал, чтоб вскипела злость. Однако она так и не пришла, и он больше не сомневался: да, вправду постарел. Кивнул Халворсену, тот удивился, но встал. Алберт Гильструп дождался, когда за ним закроется дверь.
— Да, мы знакомы с Юном Карлсеном. Мадс, Рагнхильд и я встречались с ним как с экономическим советником Армии спасения. Сделали предложение, весьма выгодное для него лично и тем не менее отвергнутое. Человек, без сомнения, нравственный, цельный. Однако он, разумеется, мог приударить за Рагнхильд, не он первый, не он последний. Внебрачные связи перестали быть сенсацией для первых полос, как я понимаю. Но то, на что вы намекаете, было невозможно — для самой Рагнхильд. Поверьте, я много лет знал эту женщину. Она не только всеми любимый член семьи, но человек с твердым характером.
— А если я скажу вам, что у нее были ключи от квартиры Юна Карлсена?
— Я больше не желаю это слушать! — отрубил Алберт Гильструп.
Харри посмотрел на стеклянную стену, на отражение Мадса Гильструпа, а отец между тем продолжал:
— Позвольте мне сказать, почему мы хотели встретиться с вами лично, Холе. Вы возглавляете расследование, и мы предполагали назначить бонус, если вы поймаете убийцу Рагнхильд. Двести тысяч крон, если быть точным. Абсолютно конфиденциально.
— Простите? — сказал Харри.
— Ол-райт, — обронил Гильструп. — Сумму можно обсудить. Для нас главное, чтобы это дело стало для вас первоочередным.
— Вы что же, пытаетесь меня подкупить?
Алберт Гильструп кисло улыбнулся.
— Вы драматизируете, Холе. Обдумайте наше предложение. Вы можете поместить эти деньги в фонд помощи вдовам полицейских, это уже не наше дело.
Харри не ответил. Алберт Гильструп хлопнул ладонями по столу:
— Что ж, думаю, на этом мы закончим. Будем на связи, инспектор.
Халворсен зевал, пока стеклянный лифт бесшумно и мягко падал вниз, вот так же, казалось ему, ангелы в песне незримо слетают на землю.
— Почему ты сразу не выставил этого папашу? — спросил он.
— Он интересный тип.
— Что он говорил без меня?
— Что Рагнхильд замечательная женщина, у которой не могло быть романа с Юном Карлсеном.
— Сами-то они в это верят?
Харри пожал плечами.
— А о чем-нибудь другом говорили?
Харри помедлил.
— Нет, — в конце концов сказал он, глядя вниз, на зеленый оазис с фонтаном среди мраморной пустыни.
— О чем думаешь? — спросил Халворсен.
— Сам пока не знаю. Мадс Гильструп улыбался.
— Ну?
— Я видел его отражение в окне. А ты заметил, что Алберт Гильструп похож на деревянную куклу? С какими выступают чревовещатели?
Халворсен помотал головой.
По Мункедамсвейен они направились в сторону Концертного зала, где по тротуару сновали люди, нагруженные рождественскими подарками.
— Морозно. — Харри поежился. — Жаль, что холод прижимает выхлопные газы к земле. Душит город.
— Все равно лучше, чем тяжелый запах лосьона в кабинете, — заметил Халворсен.
У служебного входа в Концертный зал висел анонс рождественского концерта Армии спасения. На тротуаре под анонсом сидел парень, протягивая прохожим пустую картонную кружку.
— А Бьёргену ты соврал, — сказал Халворсен.
— Что?
— Два года за одну таблетку стесолида? Вдобавок, может, у Станкича и правда девять мстительных братьев.
Харри пожал плечами, взглянул на часы. На собрание Анонимных алкоголиков он опоздал. Пожалуй, самое время послушать слово Божие.
— Но, когда Иисус снова приидет на землю, кто сумеет узнать Его? — провозгласил Давид Экхофф, и пламя свечи перед ним затрепетало. — Может быть, Спаситель уже сейчас среди нас, в этом городе?
Негромкий шумок прокатился среди собравшихся в большом белостенном, просто обставленном помещении. В Храме не было ни алтарного образа, ни алтарных перил, только скамья меж собранием и возвышением, чтобы преклонить колени и покаяться в своих грехах. Командир обвел взглядом паству, сделал паузу, потом продолжил:
— Ведь, хотя Матфей и пишет, что Спаситель приидет «во славе Своей и все святые Ангелы с Ним», написано также: «Был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня».
Давид Экхофф перевел дух, перевернул страницу и оглядел собравшихся, а затем продолжил, не глядя в Писание:
— «Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную». — Командир хлопнул ладонью по кафедре. — Эти слова Матфея — боевой клич, объявление войны эгоизму и бессердечию! — прогремел он. — И мы, солдаты Армии спасения, верим, что в конце времен грядет всеобщий суд, что праведники обретут вечное блаженство, а грешники — вечную кару.
Когда командир закончил проповедь, приступили к свободным свидетельствам. Пожилой мужчина рассказал о драке на Стурторв, когда они одержали победу словом Господним и во имя Иисуса и бесстрашия. Потом вперед вышел мужчина помоложе и сказал, что они завершат вечернее собрание шестьсот семнадцатым псалмом. Он стал перед одетым в форму оркестром из восьми духовых инструментов и большого барабана, с которым управлялся Рикард Нильсен, и взмахнул палочкой. После вступления дирижер повернулся к собранию, и все запели. Песнопение мощно грянуло под сводом Храма:
— Стяг спасенья развевайся, священный поход начался!
Затем Давид Экхофф снова поднялся на кафедру:
— Дорогие друзья! Позвольте мне в заключение нашего собрания сообщить, что сегодня канцелярия премьер-министра подтвердила, что премьер-министр будет присутствовать на нашем ежегодном рождественском концерте.
Новость встретили спонтанными аплодисментами. Собравшиеся встали и, оживленно переговариваясь, медленно потянулись к выходу. Только Мартина Экхофф, похоже, спешила. Харри сидел на задней скамье, наблюдая, как она идет по центральному проходу, в шерстяной юбке, в черных чулках и сапогах «Док Мартенс», как и он сам, на голове белая вязаная шапочка. Она посмотрела прямо на него, без тени узнавания. Потом заулыбалась. Харри встал.
— Привет, — сказала она, склонив голову набок. — Работа или духовная жажда?
— Ну, как вам сказать. Ваш отец — настоящий оратор.
— У пятидесятников он стал бы мировой звездой.
Харри почудилось, что в толпе у нее за спиной мелькнул Рикард.
— Знаете, у меня есть несколько вопросов. Если вы не против прогуляться по морозу, я провожу вас до дома.
Мартина колебалась.
— Конечно, если вы собираетесь домой, — поспешно добавил Харри.
Мартина глянула по сторонам, потом ответила:
— Лучше я вас провожу, нам по дороге.
Воздух на улице сырой, тяжелый, пропитанный запахом жирных соленых выхлопов.
— Перейду сразу к делу, — сказал Харри. — Вы ведь знаете обоих — и Роберта, и Юна. Возможно ли, что Роберт желал смерти своему брату?
— Да что вы такое говорите?
— Подумайте, прежде чем отвечать.
Стараясь не поскользнуться, они миновали варьете «Паучья голова». На улицах ни души. Сезон рождественских банкетов уже на исходе, однако на Пилестредет по-прежнему сновали челночные такси с подвыпившими расфуфыренными пассажирами.
— Роберт был несколько безрассудный, — сказала Мартина. — Но убить? — Она решительно покачала головой.
— Может, он кого-то нанял?
Мартина пожала плечами:
— Я не очень близко общалась с Юном и Робертом.
— Почему? Вы же выросли вместе, так сказать.
— Да. Но я вообще мало с кем общалась. Мне больше нравилось одиночество. Как и вам.
— Мне?! — удивленно воскликнул Харри.
— Одинокий волк сразу узнаёт собрата, знаете ли.
Харри покосился на нее и перехватил насмешливый взгляд.
— Вы наверняка были из тех мальчишек, которые всегда идут своим путем. Захватывающим, непроходимым.
Харри улыбнулся, покачал головой. Они как раз шли мимо нефтяных бочек у облупленного, но красочного фасада «Блица».
— Помните, как они в восемьдесят втором заняли этот дом и там были панковские концерты с участием «Мяса», и «Скверных ребят», и прочих?
Мартина засмеялась:
— Нет. Я тогда только-только в школу пошла. А «Блиц» вообще не самое подходящее место для нас, из Армии спасения.
Харри криво усмехнулся:
— Н-да. А я иной раз бывал там. Во всяком случае, поначалу, когда думал, что, наверно, это место как раз для таких, как я, для аутсайдеров. Но и там не пришелся ко двору. Ведь в конечном счете и в «Блице» все сводилось к уравниловке и групповому мышлению. Демагоги имели аккурат столько же свободного пространства, как…
Харри осекся, но Мартина закончила вместо него:
— Как мой отец в Храме сегодня вечером?
Харри засунул руки поглубже в карманы.
— Я только хотел сказать, что, если пытаешься своим умом найти ответы, быстро оказываешься в одиночестве.
— И к какому же ответу пришли сейчас ваши одинокие мозги? — Мартина взяла его под руку.
— Похоже, и у Юна, и у Роберта были истории с женщинами. И что такого особенного в Tea, раз оба домогались именно ее?
— Роберт увлекался Tea? Вот уж не думала.
— Так говорит Юн.
— Как я уже сказала, мы не очень-то общались. Но я помню, что Tea пользовалась успехом у других ребят в те лета, когда мы вместе жили в Эстгоре.
— Соперничество?
— Ну, мальчикам, решившим стать офицерами, нужно найти себе подруг из рядов Армии.
— Вот как? — удивился Харри.
— А вы не знали? Если женишься на девушке со стороны, то изначально потеряешь работу в Армии. Вся система выстроена так, чтобы женатые офицеры жили и работали сообща. По общему призванию.
— Сурово.
— Мы военная организация, — сказала Мартина без малейшей иронии.
— И ребята знали, что Tea станет офицером? Хоть она и девушка?
Мартина с улыбкой помотала головой:
— Маловато вы знаете об Армии спасения. Две трети наших офицеров — женщины.
— А командир — мужчина? И главный управляющий тоже?
Мартина кивнула:
— Основоположник нашей организации Уильям Бут говорил, что его лучшие люди — женщины. А вообще у нас так же, как и в остальном обществе. Глупые, самодовольные мужчины командуют умными женщинами, которые боятся высоты.
— Стало быть, парни каждое лето боролись за право командовать Tea?
— Некоторое время. Tea неожиданно перестала приезжать в Эстгор, и проблема снялась сама собой.
— Почему она перестала туда ездить?
Мартина пожала плечами:
— Может, просто не захотела больше. А может, родители так решили. Столько юнцов вокруг весь день напролет, да в этом возрасте… сами знаете.
Харри кивнул. Но он не знал. Сам-то не ездил даже в конфирмационный лагерь. Они шли теперь по Стенсберггата.
— Вот здесь я родилась. — Мартина кивнула на стену, за которой находилась уже снесенная Клиническая больница. Скоро здесь выстроят жилой квартал Пилестредет-Парк.
— Роддом сохранился, здание переделали под квартиры, — сказал Харри.
— Там в самом деле живут? Только подумать, сколько всего видели эти стены. Аборты и…
Харри кивнул:
— Иной раз пройдешь мимо около полуночи и слышишь детский плач.
Мартина во все глаза уставилась на него:
— Смеетесь! Неужто привидения?
— Ну, — Харри свернул на Софиес-гате, — может, здесь просто поселились семьи с маленькими детьми.
Мартина улыбнулась, похлопала его по плечу:
— Не смейтесь над привидениями. Я в них верю.
— Я тоже.
Мартина перестала смеяться.
— Вот тут я живу. — Харри показал на голубую дверь подъезда.
— У вас больше нет вопросов?
— Есть, но с ними можно подождать до завтра.
Она опять склонила голову набок.
— Я не устала. Чай у вас найдется?
Какой-то автомобиль тихонько ехал по хрусткому снегу, остановился метрах в пятидесяти у тротуара, ослепив их голубоватым светом фар. Харри задумчиво посмотрел на девушку, нащупывая в кармане ключи.
— Только растворимый кофе. Слушайте, я позвоню…
— Сойдет и растворимый кофе, — сказала Мартина.
Харри хотел было сунуть ключ в замочную скважину, но Мартина опередила его, толкнула голубую дверь, которая преспокойно открылась и закрылась снова, однако замок не защелкнулся.
— Это все мороз, — пробормотал Харри. — Дом от холода сжимается.
Они вошли в подъезд, и он хорошенько закрыл за собой дверь.
— А у вас чисто, — сказала Мартина, снимая в передней сапоги.
— У меня мало вещей, — откликнулся Харри из кухни.
— И какие же из них вы больше всего любите?
Харри на секунду задумался.
— Пластинки.
— Не фотоальбом?
— Я не верю в фотоальбомы.
Мартина вошла на кухню, уютно устроилась в кресле. Харри украдкой наблюдал, как она по-кошачьи подобрала под себя ноги.
— Не верите? Как это понимать?
— Они разрушают способность забывать. Молоко?
Она покачала головой.
— Зато вы верите в пластинки.
— Да. Они лгут куда достовернее.
— А разве они не разрушают способность забывать?
Харри замер. Мартина тихо рассмеялась:
— Не верю я в неприветливого, разочарованного инспектора. По-моему, вы романтик, Холе.
— Пойдемте в комнату. Я как раз купил очень хороший диск. И с ним пока не связаны никакие воспоминания.
Мартина уселась на диван, а Харри поставил дебютный диск Джима Стерка. Потом сел в зеленое ушастое кресло и под первые звуки гитары провел ладонью по шершавой шерстяной обивке. Ни с того ни с сего подумал, что куплено это кресло в «Элеваторе», комиссионке Армии спасения. Кашлянул и спросил:
— Возможно, у Роберта был роман с девушкой намного моложе его самого. Что вы об этом думаете?
— Что я думаю о романах молоденьких женщин с мужчинами много старше? — Она засмеялась и густо покраснела в наступившей тишине. — Или думаю ли я, что Роберту нравились малолетки?
— Я этого не говорил. Она тинейджер. Хорватка.
— Izgubila sam se.
— Простите?
— Это по-хорватски. Или по-сербохорватски. В детстве я часто ездила летом с родителями в Далмацию, до того как Армия спасения купила Эстгор. Когда папе было восемнадцать, он работал в Югославии, помогал восстанавливать страну после Второй мировой войны. И там познакомился с семьями кой-кого из строителей. Потому и настоял, чтобы мы приняли беженцев из Вуковара.
— Кстати, насчет Эстгора. Вы помните некоего Мадса Гильструпа, внука тех людей, у которых куплен Эстгор?
— Да. Он был там несколько дней в то лето, когда мы там поселились. Я с ним не говорила. Да и никто с ним не говорил, он был какой-то сердитый, замкнутый. Но, по-моему, Tea и ему понравилась.
— Почему вы так решили? В смысле, он же ни с кем не разговаривал.
— Я видела, как он на нее смотрел. А когда мы с Tea сидели вместе, он вдруг появлялся рядом. Ни слова не говоря. Довольно-таки чудной. Даже неприятный.
— Вот как?
— Именно. Ночевал он те несколько дней где-то у соседей, но однажды ночью я проснулась, мы, девочки, спали в одной комнате. Смотрю, а к стеклу прижато чье-то лицо. Потом оно пропало. Я почти уверена, что это был он. Когда я рассказала остальным девчонкам, они сказали, я видела привидение. Не сомневались, что у меня непорядок со зрением.
— Почему?
— А вы разве не заметили?
— Что не заметил?
— Сядьте вот сюда. — Мартина хлопнула по дивану рядом с собой. — Я покажу.
Харри обошел вокруг стола.
— Видите, какие у меня зрачки?
Харри наклонился, ощутил на лице ее дыхание. И тут увидел. Зрачки на фоне карей радужки как бы сплывали вниз, образуя по форме что-то вроде замочной скважины.
— Это врожденное, — сказала она. — Называется iris coloboma. Но зрение при этом ничуть не страдает.
— Интересно.
Их лица были так близко друг от друга, что Харри чуял запах ее кожи и волос. Он вздохнул и вздрогнул от ощущения, будто погружается в теплую ванну. Внезапно послышался короткий, резкий звук.
Лишь через секунду-другую Харри сообразил, что это звонок. Не домофон. Кто-то стоял у его двери.
— Наверняка Али, — сказал Харри, вставая с дивана. — Сосед.
За те шесть секунд, пока вставал и шел к двери открывать, он успел подумать, что для Али вообще-то поздновато. И что Али обычно стучал. А если кто-то вошел или вышел после них с Мартиной, дверь наверняка опять стояла незапертая.
Только на седьмой секунде он сообразил, что вообще зря пошел открывать. И, увидев, кто на пороге, понял, что сейчас будет.
— Приятный сюрприз, да? — сказала Астрид слегка заплетающимся языком.
Харри не ответил.
— Я с рождественского банкета, может, пригласишь зайти, а, Харри? — Накрашенные губы растянулись в улыбке, тонкие каблуки стукнули по полу, когда, пошатнувшись, она переступила с ноги на ногу.
— Ты некстати, — сказал Харри.
Она прищурилась, глядя ему в лицо. Потом взгляд скользнул за его плечо.
— У тебя гостья? Поэтому ты пропустил сегодняшнее собрание?
— Поговорим в другой раз, Астрид. Ты пьяна.
— Мы обсуждали третий шаг. «Мы решили препоручить свою жизнь заботам Господа». Но никакого Господа я не вижу, Харри. — Она полушутя стукнула его сумкой.
— Третий шаг тут ни при чем, Астрид. Каждый спасается сам.
Она замерла, посмотрела на него, на глазах вдруг выступили слезы.
— Позволь мне зайти, Харри, — прошептала она.
— Это не поможет, Астрид. — Он положил руку ей на плечо. — Я вызову такси, и ты спокойно поедешь домой.
Она неожиданно резко сбросила его руку. В голосе прорезались пронзительные нотки:
— Домой? Черта с два я пойду домой, бабник ты хренов!
Она отвернулась и нетвердой походкой пошла вниз по лестнице.
— Астрид…
— Отвяжись! Трахай свою шлюху!
Харри провожал ее взглядом, пока она совсем не исчезла из виду, услышал, как с грохотом и скрипом захлопнулась дверь подъезда. Настала тишина.
Когда он обернулся, Мартина стояла у него за спиной в передней, застегивала пальто.
— Я… — начал он.
— Поздно уже. — Она быстро улыбнулась. — Вообще-то я все-таки устала.
В три часа ночи Харри по-прежнему сидел в ушастом кресле. Том Уэйтс тихонько пел про Алису, меж тем как щетки все шуршали и шуршали по коже барабана.
«It's dreamy weather we're on. You wave your crooked wand along an icy pond».
Мысли текли помимо его воли. Н-да, все кабаки уже закрыты. А он так и не наполнил карманную фляжку, с тех пор как вылил ее содержимое в пасть собаки там, на складе. Хотя можно звякнуть Эйстейну. Он почти каждую ночь разъезжает на своем такси и держит под сиденьем полбутылки джина.
«Толку от этого никакого».
И все-таки люди верят в привидений. Верят в тех, что сейчас окружали кресло, уставясь на него темными, пустыми глазницами. В Биргитту, которая явилась из моря, с якорем на шее, в Эллен, которая смеялась, а из головы у нее торчала бейсбольная бита, в Вилли, который висел на сушильной подставке, словно носовая корабельная фигура, в женщину внутри водяного матраса, которая смотрела сквозь голубую резину, и в Тома, который пришел забрать свои часы и махал кровавой культей.
Спиртное не освободит его, даст только временное послабление. И как раз сейчас он готов был дорого заплатить за это.
Взял телефон, набрал номер. Ответили после второго сигнала.
— Как там у вас, Халворсен?
— Холодно. Юн и Tea спят. Я сижу в комнате, смотрю на дорогу. Завтра надо будет вздремнуть.
Харри хмыкнул.
— Завтра мы съездим к Tea на квартиру, за инсулином. У нее диабет.
— Ладно, только Юна возьмите с собой, его нельзя оставлять одного.
— Можно вызвать сюда кого-нибудь еще из наших.
— Нет! — отрезал Харри. — Незачем вмешивать других, хотя бы до поры до времени.
— Нет так нет.
Харри вздохнул:
— Я, конечно, знаю, по служебной инструкции необязательно сидеть при них в карауле. Так что говори прямо, если я могу что-то для тебя сделать взамен.
— Ну…
— Давай.
— Я обещал Беате до Рождества сводить ее куда-нибудь, поесть лутефиск. Бедняжка ни разу ее не пробовала.
— Хорошее обещание.
— Спасибо.
— Халворсен…
— Да?
— Ты… ты молодец.
— Спасибо, шеф.
Харри положил трубку. Уэйтс пел, что коньки на заледеневшем пруду тоже выписывали имя Алиса.
